|
|
|
№ 2 (3691), 11 февраля 2005 года
|
 |
|
|
|
|
Два года — эпоха в трехсотлетней истории СПбГУ
После отъезда Наташи на фронт помощники сменялись один за другим. Все же к осени диссертация была закончена. Я назвала ее «Значение Н.А.Северцова в истории изученности Средней Азии». Не удалось окончательно оформить две главы, материал для которых можно было добыть только в Ленинграде, но и так том оказался довольно увесистым. Первый экземпляр выглядел даже импозантно: в хорошем, по тем временам, переплете, на красивой мелованной бумаге, с хорошими, по тем техническим возможностям, фотографиями (то и другое привезли из Ленинграда). Остальные экземпляры были «замухрышки».
Далеко не всем сейчас, слава Богу, понятно, как доставались все эти, казалось бы, мелочи. Так, чтобы напечатать текст, нужна была машинистка, машинка с нормальным шрифтом (моя – портативная – с мелким), бумага, переплет, рисунки, карты и т.п.
Печатать вызвалась Н.А.Есипова, эта прима–машинистка нашего Ленинградского машбюро, из которого, когда проходили по коридору ректората, раздавалось бойкое стрекотанье многочисленных пишущих машинок. В Саратове она из машинисток оказалась одна.
Нина Александровна заслуживает особого упоминания. Исключительно благовоспитанная интеллигентная дама, по-видимому, из дворян, что тогда тщательно скрывалось, она привезла с собой мужа, который в прошлом был артистом балета. Теперь из-за какой-то болезни позвоночника супруг ее ходил согнувшись почти под прямым углом. Он стал директором нашей столовой, и, как ни странно, из достаточно ограниченного набора продуктов умудрялся создавать изысканные блюда.
Нина Александровна и занялась подготовкой печатания моей диссертации. Бумага, которую мы привезли в тазу, смялась и приобрела округлую форму. Н.А. с помощью моих приятельниц осторожно разглаживала утюгом каждый лист. Помнится, это был чугунный утюг. По-видимому, его разогревали то ли в печке под «титаном» на раскаленных углях, то ли на электроплитке. Плитки контрабандой появились в некоторых комнатах, несмотря на строжайший запрет, так как электричество было в дефиците, к тому же часто гасло, и все здание оставалось в темноте. Комендант «России» Топорова бдительно следила и отлавливала нарушителей.
Еще сложнее оказалась проблема с лентой для пишущей машинки. Она была вся стерта, и шрифт получался тусклым. Достать новую ленту не было решительно никакой возможности. Н.А. собственноручно с помощницами растягивала использованную ленту вдоль коридора и смазывала самодельной смесью из керосина и, кажется, печной сажи (точно не помню). Результат был блистательный. Печать получилась красивая и читаемая, даже эффектная. Дело упиралось в переплетчика: они во время войны, оказывается, не были востребованы. Местные жители все же помогли найти опытного мастера, но и у него не оказалось хорошего материала, хотя бы для первого экземпляра.
Наконец удалось купить синий коленкор.
Итак, диссертация в требуемых четырех экземплярах переплетена, рисунки тщательно подклеены, все выглядит пристойно.
Меня трогало участие и озабоченность многих, даже мало мне знакомых сотрудников коллектива. А я как-то отупела, что ли, от всех этих хлопот, скорей бы только защита. Профессор С.В.Калесник, тогдашний декан географического факультета (заместителем была Н.Г.Конкина) и заведующий кафедрой физической географии, впоследствии академик, президент Всесоюзного Географического общества, несмотря на мое нетерпение, назначил заседание ученого совета на 5 декабря 1942 года, только потому, что это была пятница, а по его приметам – легкий день.
Заседание ученого совета происходило в здании Саратовского университета, в просторной комнате бухгалтерии, где была натоплена громоздкая печь. Впрочем, всем, кажется, и так было тепло, поскольку народу набилось много. На столе президиума (кафедры, конечно, не было) красовалась лампа «летучая мышь».
Своего выступления я совершенно не помню. Мне кажется, я была спокойна, только, по словам В.И.Вислоух, доцента биологического факультета, «брови трепетали, как крылья бабочки». Похвальные отзывы С.В.Калесника и А.И.Яунпутнина меня порадовали и поддержали. Поразили меня и растрогали неожиданные восторженные выступления из публики профессоров Я.С.Розенфельда, С.П.Суслова и москвича В.Ф.Пиотровского.
Моя диссертация оказалась первой защитой в ЛГУ в Саратове, поэтому, наверное, произвела сенсацию. О ней положительно отзывались, оказывается, и на других ученых советах, на разных кафедрах и даже на общем партийном собрании университета. Меня поздравил сам ректор.
Вскоре меня зачислили старшим научным сотрудником географо-экономического научно-исследовательского института ГЭНИИ, что при географическом факультете ЛГУ, где я и проработала 40 лет до пенсии. Самое сильное впечатление произвела на меня поздравительная телеграмма, а затем и письмо учителя – академика Л.С.Берга.
Несколько лет назад я отослала первый экземпляр своей диссертации в Саратовский государственный университет, считая, что именно там его место. Получила благодарность ректора В.А.Протусевич.
Почти одновременно со мной очень успешно защитил кандидатскую диссертацию геолог Андрей Вистелиус. Это тоже было событие в нашем коллективе. В Саратове прошло еще немало защит кандидатских диссертаций, но почему-то они, как правило, считались «закрытыми» и проходили на «закрытых» ученых советах.
Мне много раз предлагали вступить в коммунистическую партию, но я совершенно искренне считала себя недостойной, поскольку полагала, что ничего не сделала для фронта, ведь тогда вся страна жила под знаком «все для фронта, все для победы». После защиты диссертации я вроде бы внесла некую лепту в дело «научного процветания» Родины. Быть может, в моем мироощущении сыграл положительную роль один заезжий политинформатор. Такие гастролеры-лекторы довольно часто появлялись у нас в зале, даже порой из столицы. Этот обыграл тему: наука-де помогает бить врага; это перспектива для послевоенного развития Родины…
Решилась подать заявление в кандидаты ВКП(б). Рекомендации вызвались дать профессор Д.И.Дейнека, тогдашний секретарь большого парткома ЛГУ, и И.К.Иванов, заведующий, кажется, военной кафедрой. О нем стоит сказать насколько слов. Это был почтенный, славный, еще не старый человек. Они с женой Анной Карповной приобрели популярность в «России», когда взяли на воспитание двух осиротевших мальчиков, двух маленьких Андрюш.
Мой прием в кандидаты партии прошел без малейших задорин, при всеобщем «за». Я была убежденной коммунисткой, облечена высоким доверием коллег и нагружена множеством поручений.
После защиты диссертации, казалось бы, начался новый этап в моей жизни, я могла углубиться в научную работу. Но жизнь продиктовала другое.
Переехали из Бузулука измаявшиеся в эвакуации родители. Они буквально бежали из города Прилуки (Черниговская область) во время оккупации Украины.
Многочисленные бытовые хлопоты и новые общественные поручения отвлекали меня от шефской работы. Я страдала, что несколько забросила посещение госпиталей, хотя шефские бригады под моим контролем продолжали работать. Запомнились студентки Л.Кореневич, Н.Шеломова, Н.Кондакова, М.Пружанская, Ю.Нюкша, З.Рыженкова, Л.Эльяшова, Т.Иванова и две Людмилы (фамилии забылись).
Зимой 1943 года я с новым рвением принялась за дела в госпиталях. В центре внимания по-прежнему оставался госпиталь (кажется, № 69) для фронтовиков, потерявших зрение. К этому времени и у нас, шефов, и у персонала госпиталя накопился значительный опыт. Мы совместными усилиями, путем проб и ошибок, научились тому, что позже станут называть «реабилитацией пострадавших в катастрофах». Первыми, кому хочется отдать дань глубокой признательности, были врачи, особенно окулисты. Запомнились Софья Михайловна Вельяминова, Александра Васильевна Кость, хирург профессор Рабинович (имени, к сожалению, не помню). С глубокой благодарностью вспоминаю комиссара госпиталя. Кажется, его фамилия Скридулин. Огромную помощь оказывали госпиталю и его пациентам обком, горком и райком партии. Приходится пожалеть, что не остались в памяти имена других самоотверженных целителей тел и душ, в том числе начальника госпиталя. Низкий всем им поклон.
Мы многого научились добиваться. Прежде всего, возвращать к деятельной жизни людей, потерявших почву под ногами. Учили их самостоятельному передвижению, самообслуживанию, помогали приобрести трудовые навыки. Многих устроили на работу или учебу. Создали столярную, слесарную мастерские. Организовали музыкальную группу, группу массажистов, группу по изучению брайлевского (рельефно-точечного) шрифта и т.п. Все это требовало огромного времени, великого напряжения душевных и физических сил.
Два года пребывания университета в Саратове – песчинка в его почти 300-летней истории, а на самом деле – это целая эпоха. Это были трудные годы. Но что значат те трудности по сравнению с блокадой Ленинграда и испытаниями фронтовиков?!...
Возвращались раненые. Были смерти, болезни…
Но жизнь продолжалась. Главное – мы были молоды, полны надежд на доброе будущее.
Наши надежды в какой-то мере начали сбываться.
Помню концерт в Саратовской консерватории. Давали долгожданную Седьмую симфонию Шостаковича. Зал набит битком нашими «россиянами» (очевидно, все билеты были закуплены университетом). И вдруг – ошеломляющее объявление. Точно не помню, кто, то ли Эпштейн, то ли Гуковский взволнованно прокричал: «Блокада Ленинграда прорвана…».
Все вскочили со своих мест, обнимались, целовались, по-настоящему плакали… Воистину, радость со слезами на глазах.
Сохранились и другие отрадные воспоминания. Вот хотя бы воспоминания о 125-летнем юбилее университета. Это был настоящий праздник с довольно обильным по тем временам застольем, танцами, концертом и даже новыми модными туалетами. Запомнилась швейная мастерская рядом с нашей «Россией». Портнихи в ней были первоклассные, эвакуированные модельеры из Москвы. Они с большим вкусом и желанием наряжали нас. Об этом празднике подробно написали, кажется, профессора Матвей Александрович Гуковский и Сергей Сергеевич Кузнецов.
А со снятием блокады Ленинграда 27-го января 1944 года весь коллектив ЛГУ обуяла жажда возвращения в родные пенаты.
Неведомо как нашему деятельному ректору удалось, не дожидаясь конца войны, реэвакуировать весь наличный состав ЛГУ в Ленинград из Саратова и Елабуги.
В мае выехали первые партии студентов для подготовки учебных корпусов и общежитий к началу занятий. Поочередно отправлялись другие группы студентов и преподавателей. Наша, последняя партия отправилась в конце июня 1944 года. Руководил реэвакуацией и завершением всех дел в Саратове проф. М.А. Гуковский, его заместителем была Э.Л.Золотницкая.
Возвращались уже не в теплушках.
Запомнилось, что вместе с нами в жестком общем вагоне ехали академик В.А.Амбарцумян с большой семьей тихих воспитанных детей, кажется, С.Э.Фриш с женой А.В.Тимаревой, оба физики, доцент экономического факультета С.Зак с женой (кажется, Серафимой). Она – биолог, везла с собой живых подопытных лягушек в мешке, которому по дороге вздумалось то ли развязаться, то ли разорваться, и вся живность разбежалась по вагону. Сколько было визга, сколько хохота, сколько хлопот! Других попутчиков не помню, но осталось ощущение, что в вагоне тесно не было.
Прибыли в Ленинград ранним утром 30 июня. От радости хотелось целовать землю. На улицах было пустынно. Во дворе университета обнимались с каждым встречным.
Я вместе с родителями и сестрой получила квартиру из трех комнат в первом этаже того же дома, где в аспирантские годы занимала комнатку. Теперь в этом доме, в центре двора Главного здания университета (Университетская наб., 7/9) расположен Институт земной коры.
Наступила новая жизнь. 
Р.Л.Золотницкая
Продолжение. Начало в № 1 за 2005 г.
|
