№ 26 (3685), 9 ноября 2004 года
главная | оглавление | <... | ...>	Страницы истории

«Ежели бы что-то особливое
не влекло меня домой»*

В 2006 году исполнится 200 лет со дня окончания первого кругосветного путешествия россиян 1803-1806 гг., которое возглавили И.Ф.Крузенштерн и Ю.Ф.Лисянский. Попытки организации кругосветных плаваний неоднократно предпринимались в XVIII в. Важным этапом в подготовке кругосветного путешествия стала реализация проекта Екатерины II — отправка на стажировку в Британию в октябре 1793 г. четырнадцати русских морских офицеров, которым предстояло на английских кораблях побывать у берегов Африки, Северной и Южной Америки, в Индии. Среди русских волонтеров были и те, кто впоследствии воплотит мечту россиян о круго-светном плавании – лейтенанты И.Ф. Крузенштерн и Ю.Ф.Лисянский. Сохранились их письма и путевые записки, представляющие большой интерес.

Журнал Ю.Ф.Лисянского, который он вел в плавании, хронологически охватывает период с 1 ноября 1793 г. по 11 июня 1800 г. По ходу ведения путевого дневника русский путешественник включил в него письма к брату Ананию. Всего было помещено восемь таких писем. Ананий Лисянский был на семь лет старше Юрия, однако в 1783 г. братьев вместе определили на учебу в Морской кадетский корпус и вскоре произвели в мичманы. По окончании корпуса Ю. и А.Лисянские плавали на Балтике, участвовали в морских сражениях русско- шведской войны 1788–1790 гг., но затем их пути разошлись. Ананий остался в Кронштадте, а Юрий, произведенный в лейтенанты, был направлен волонтером в Британию «дабы… служить беспрерывно на английских кораблях в море». Уже через два месяца после отправки 16 января 1794 г. Ю.Лисянский написал первое письмо Ананию. Их переписка продолжалась до 1798 г., когда Ананий Лисянский в составе русской эскадры вице-адмирала Макарова отправился к британским берегам. После долгой разлуки братья встретились в Лондоне. Они «таскались по кунскамерам, церквям, парламентам, мостам и крепостям» и с удовольствием посещали балы и концерты.

Публикуемые ниже фрагменты писем Юрия Лисянского к брату Ананию хранятся в фондах Центрального военно-морского музея. Ю. Лисянский стремился к тому, чтобы его «письма были интересными», а описания точными и подробными. Во многом ему это удалось, и эпистолярное наследие русского морского офицера стало уникальным источником, позволившим лучше понять психологию русского человека XVIII в. и всю многоаспектность восприятия им окружающего мира.

16-е января 1794 г.
„Любезный брат, Ананий Федорович.
Не получивши от меня ничего столь долгое время, не сумневаюсь, что вы на то негодуите, но когда узнаите причину, то, конечно, свои мысли перемените. <…> Вот вам мой журнал. До сих пор, я думаю, вы полюбопытствуете узнать, что я заметил в Гуле и Лондоне. Хотя в кородкое время, но оное столь велико, что бумага сия не в силах вместить. Ежели же позволите представить себе токмо одне нравы встречающихся, то ето будет несколько полегче. Народ, с которым мы теперь имеим дело, весьма просвещен в денежных обстоятельствах и к карманному величию имеет безмерную почтительность. Коротко сказать, всякой шаг наш здесь стоит не менее шилинга. Въехавши в Гуль, взяли с нас по гинее за несколько рубах и мундир, которые были в чемодане у каждаго. Взяли за то, что мы руские, за то, для чего едим в Лондон, и, по крайней мере, полгинеи за то, для чего мы не говорим по-аглинцки. На дороге же в Лондон всяк, кому токмо было время, брал с нам без совести, а всего хуже, что в столице самой даже кошелек наш раздробляется на столь мелкие части, что я, хотя получаю и 180 фунтов в год, однако боюсь тюрмы. Вот все, что по новости могу вам сказать об Англии, окроме, что в Лондоне с приезда нашего вышли две знатные карекатуры по нишних обстоятельств. Императрица наша водит за носы по рынку рымскаго императора, англицкаго и прускаго короля, курлянцы же поднесли ей цепь и на швецкаго“. <…>

29-е апреля 1794 г.
„Любезный брат, Ананий Федорович,
Письмо ваше от 10-го февраля я получил. Я же, с моей стороны, за удовольствие себе поставляю уведомить, что провожу время в Лондоне довольно весело, ознакомясь с домами первых здешних фамилий, кроме сего, Лондон наполнен таким множеством публичных забав, что только должно иметь охоту и деньги. Вчерашний вечер я провел в концерте, которой был даван в пользу бедных под надзиранием принца валискаго (уэльского — С.К.) и где присудствовало по крайней мере 1500 человек. <…> Турецкой посол на сих днях выехал из Лондона и все утверждают, что двор наш тому притчиною. Вчерашние газеты наполнены были, что Россия, не удовольствуясь разделом Польши, решилась овладеть Константинополем. Я уверен, что посланник весьма рад был оставить Лондон, где он всякой день видел себя страшно окарекатуренным. Его даже в „Ежемесячное сочинение“ внесли раком, а всего хуже, что етот бедной человек нигде в публике покою иметь не мог. Например, в Италианской опере, которую он очень любил, все глаза всегда были обращены на его бороду, другие с наглостию наводили ему свои ларнеты в лицо, хотя сидели подле самого бока, а ето весьма противу сурьюзнаго воспитания масульманов. Все сие происходит в Англии от вольности, которая иногда и в бесчинство превращается. Газеты здешние в дерзости также никому не уступят. <…> Однако я слишком уже записался, прощай“. <…>

Крокодил. Гравюра XVIII в.

Августа 11-е [1794 г.] послал письмо в Кронштат к брату следующаго содержания:

„Любезный брат, Ананий Федорович.
Ожидание от вас ответа на лондонские мои письма разсердило было меня до такой степени, что я искал перваго случая, дабы наполнить несколько дюжин строк выговарами вам, но разсудя, что бранитца весьма странно на разстоянию нескольких тысяч миль переменил себе намерение, и вздумал оштрафовать вас политично или длинным письмом, каково сие, которое ежели прочтет, то кажется не захочет в другой раз меня озлобить. Я уже в Америке и живу так хорошо, что не имею ни сил, ни бумаги, дабы довольно описать мое положение. Капитан мой меня любит, с офицерами же я обхожусь дружески, а всего более вина у нас такой источник, что ежели оное смешать с ромом, францускою водкою, джином и портером, то выидет целой океан. Как вы думаете, вить ето рай, а не служба. Не успеешь встать с постели, то кричиш грогу стакан, умывшись делаишь повторение и садисся за чай, которой по большой части состоит из того же спирту, после онаго не в продолжительном времени зовут фыштикать (т. е. завтракать. – С.К.) и потчуют опять грогом. В 2 часа обед, за которым ненарочно выпьешь до дюжины рюмок вина и после снятия скатери сидишь до 6-ти часов, а часто до упокою за портвеином, который ежеминутно двигается в графинах вокруг стола. При каждой рюмке споминаится какой-нибуть государь или герой, как здесь все делается с сентементом. Коротко сказать, после обеда непременно должно быть пьяну, а иногда отправитца во свою каюту в таковом положению, что ежели кто поутру спросит: „Как ты дошол до постели и кто тебя раздел?“, то должно сказать: „Не знаю“. Однако таковые вопросы бывают редко там, где по большой части все находятся в одном положении и так, что вы думаите: не в блаженной ли земле ваш брат обитает?“ <…>

13-е мая 1795 г.
„Любезный брат, Ананий Федорович.
<…> С отправления последняго письма мы были в море и имели жестокою погоду, а особливо с половины декабря. С 11-го же февраля по 27-е претерпели шторм, которой так разслабил судно, что принуждены мы нашлись спустится в W-ю Индию для подчинки. В етой части света я было остался навсегда от желтой горячки, которою получил у острова Невеса и от которой здесь мрут тысячами, но слава Богу, теперь здоров и достиг обратно до Америки в прежнем своем положении. Об W-т Индии я вам могу сказать коротко, что она наполнена неграми, невольниками европейцов, которые производят сахар, кофе, ром и продчие продукты жарких климатов для своих господ. Положение сих склавов весьма бедные везде, их же властители проводят свою жизнь в изобилии. Я бы никогда не поверил, что агличана могут так жестоко обходится с людьми, ежели бы не был сам тому свидетелем на острове Антиге, где нередко случалось видеть несчастных арапов, употребляемых вместо лошадей. <…>

Я думаю, вам не неприятно слышать будет, что адмирал наш меня весьма полюбил и при всяком случае приглашает к себе. С капитаном у меня партия играть в карты по вечерам. Он так ко мне расположен, что во время моей болезни прилагал все старании наподобие родственника, а потому я ему жизнию обязан. Афицеры же наши на всей екскадре прекрасные люди, что я бы вечно жить с ними согласился, ежели бы что-то особливое не влекло меня домой“. <…>

25-е июня 1797 г.
„Любезный брат, Ананий Федорович.
После довольно приятнаго вояжа из Англии, мы напоследок прибыли к мысу Доброй Надежды благополучно. А как время настало зимнее, то принуждены были остановится в Симонс бухте. Для вас небесныя наблюдения мои не будут интересны, а я лудче скажу, что растояние между тропиками мы все протонцавали. Известно всем, что там всегда царствует прекрасная погода, музыкантов у нас было довольно, а остынские корабли полны молодыми и прекрасными дамами. Итак, стояло только съехатся вместе и зажечь на шканцах несколько фонарей (хотя светлости луны и блистание звезд было бы иногда довольно), то и бал. Может быть, удивительно покажется иметь женщин в столь длинном вояже, но я вам открою секрет. Ето дети посредственнаго состояния людей в Англии, которые получили весьма хорошее воспитание, но, не имея у себя ничего, окроме красоты, пущаются в Индию, дабы составить свое щастие чрез женидьбу. Оне потом возвращаются опять в свое отечество сами по себе или с мужьями и там уже пылят как-бутто бы родились в золоте. Те же, которые слишком нежны в своих выборах, едут назад с тем, с чем и приехали с восклицанием: „О, судьба! Для чего ты не равна всем?“ На что с большею пристойностию отвечать можно: „потому что все не равны для судьбы“. Но оставим ето до времени. <…>

Готтентоты — народ Юго-Западной Африки. Гравюра XVIII в.

Я бы весьма хотел поместить что-нибуть здесь о мысовских жителях, но не так еще ознакомился с местом, однако, кажется, рысковать можно утверждением, что оне настоящие голанцы, то есть очищают наши карманы немилосердным образом. Женщины довольно порядочные, но токмо с весьма малым воспитанием, а хуже всего, нередко с испорченными нравами, что, кажется, оне получают от своих невольником, между которыми ростут и умирают. В ожидании от меня подробнее описания, не поскучьте протерпеть несколько месяцей, в которые я надеюсь здесь зделатся совершенным хозяином“.

8-е января 1798 г.
„Любезный брат, Ананий Федорович.
<…> Последней месяц моего жития на берегу совершенно переменил четырехлетнею привычьку. Вместо того, дабы обедать в 3 или 4 часа и пить вино до ужина, я регулярно сажусь за стол в полдень. После обеда отдыхаю час, а ввечеру гуляю в публичном саду, которой по величине и расположению заслуживает любопытства. После сего, почитавши немного, около десяти часов, поужинавши легонько, иду в постель. Бывши здесь более полугода, я не встретился ни с одним мысовским жителем, котораго можно бы назвать человеком просвещенным, и потому знакомство мое и заключается более между англичанами. Ето точьная правда, что ежели мысовской житель не приобретает денег, то он, верно, спит. <…>

Мыс составлен из голанцов, немцов, прусаков и прочих европейской нации, (изключая англичан, которые живут по-своему). Оне обыкновенно встают в 7-м часов утра, и напившись кофию, мущины идут по должностям, а женщины остаются дома. В полдень весь город обедает, после чего до 4-х часов спит, потом каждой принимается за свой кофий, имея трубку в рте безпрестанно до 8 1/2 часов, тогда ужинают, а в 10-ть часов вечера лажатся спать вторичьно. С утра и до вечера у женщин самовар находится на столе. Оне то и дело что пьют чай или лутче сказать чайную воду и по большей части без сахару. От етого ли или от долгаго спанья и лености здешние голанки весьма толстеют. И суть большие охотницы к умножению рода человеческаго, от чего всякой дом наполнен детми. Дабы не послать к всем ни куска пустой бумаги, я вознамерился вместить здесь некоторые мелочи и заключу тем, что в мысе теперь жить весьма дорого. Я плачу за свой стол, квартеру и услугу по 50-ти пиястров в месяц, за что токмо пользуюсь прекрасным публичным садом. Что же касается до европейских вещеи, то они неприступны. Кафтан один стоит 60, башмаки 5, а шляпу или сапогов достать невозможно меньше 16-ти рублей серебром. Но в надежде, что скоро уеду в Индию, я ни на чьто не жалуюсь, и желаю только выздоровить“.  

Публикацию подготовил С.А.Козлов,
профессор кафедры истории нового и новейшего времени

* Работа выполнена при финансовой поддержке
Российского гуманитарного научного фонда (РГНФ). Проект № 03-01-00914а

© Журнал «Санкт-Петербургский университет», 1995-2004 Дизайн и сопровождение: Сергей Ушаков