|
|
|
№ 20 (3678), 15 сентября 2004 года
|
 |
|
|
|
|
Русские сны
с интернациональным
смыслом
Их задача – слушать и переводить услышанное с языка бессознательного на обычный язык: немецкий, английский, французский... Сегодня все чаще возникает потребность в переводах на русский. Психоаналитики и их искусство становятся популярны и в наших широтах. Возможно, скоро вместо: «Я забыл(а)» мы будем говорить: «Мое сознание это вытеснило».
«Казимир Малевич считал, что художник должен хорошо знать классическую традицию, то, что было до него, прежде чем создавать собственные произведения, – говорит доктор Кайнер. – В своей книге «Разрушение личности и ее терапевтическое восстановление» (The Collapse of the Self and Its Therapeutic Restoration) я придерживаюсь того же принципа. Поэтому эта книга очень сложна для неспециалистов». Студенты факультета психологии читали сложный текст в оригинале и еженедельно обсуждали его с автором. Возможно, получив дипломы бакалавров, некоторые из них захотят изучать психоанализ глубже. И у них появится такая возможность.
– В следующем году на факультете психологии откроется новая магистерская программа – «Психоанализ». Для классического университета это новация.
– Да, я считаю, что новая программа очень необычна и революционна. Во-первых, в вашей стране исторически сложилось так, что с психоанализом долгое время не считались. Даже сейчас в университете нет кафедры психоанализа, есть кафедра социальной адаптации. Социальная помощь – это замечательно, но она направлена на все общество в целом, а психоанализ имеет дело с «я».
Можно сказать, что новая программа — это большой шаг вперед не только для вашей страны. Но то, что вы делаете – действительно революция, потому что программа «психоанализ» рассчитана на студентов, бакалавров. В Америке мы учим студентов этого уровня экспериментальной психологии, психологии мышления, философии психологии. Но не психоанализу. Я преподавала психоанализ много лет, и одновременно являлась практикующим психоаналитиком. Как правило, в профессиональных школах психоанализа учатся практикующие специалисты.
В классе я обсуждала с 20-22 летними студентами проблемы идентификации, проекции – невероятно сложные темы. И я считаю, что они готовы воспринимать такой материал. Чтобы изучать психоанализ, необходимо базовое широкое образование и открытый разум. Каждый из тех, кто придет к вам на прием – сложная личность, которая состоит из множества разных элементов. Кроме того, пациент не принадлежит к определенной школе, в чем-то он понятен и прекрасен, а в чем-то труден невероятно. И моя работа как аналитика – понять эту индивидуальность и выбрать инструмент, с помощью которого можно оказать помощь. Ведь у разных людей депрессии случаются по разным причинам.
Ко мне приходят, чтобы я разобралась, что с человеком не так. Иногда мне может что-то не нравиться, что-то может даже тревожить меня. А можно, я задам вам вопрос? Насколько важно для вас понимание того, кто вы?
– Очень важно. Ведь чаще всего проблемы возникают потому, что мы думаем о себе одно, а окружающие могут видеть нечто другое.
– Действительно, в период взросления важно понять, что ты за птица в стае… Очень привлекает внимание то, как здесь одевается молодежь, особенно девушки и женщины. Ведь одежда – это способ проявления личности. Очень много открытого тела, вы вряд ли увидите такое в Америке. А обувь! Умопомрачительные каблуки, а ведь они так вредны для ног. Это выражение сексуальности, но я думаю, такая манера одеваться выражает нечто большее, нежели просто попытку привлечь мужчин и посостязаться с другими женщинами. Возможно, какие-то переживания в прошлом. Ощущение того, что страна прошла очень сложный период, и удалось его преодолеть. И теперь в качестве компенсации развилось такое стремление к нарядам и красоте, появилась жажда новой жизни, всего, что теперь стало доступно и возможно.
– На каком уровне находится психоанализ в России, ведь у нас его история исчисляется десятками лет, а не столетиями, как за рубежом?
– Я беседовала с группой практикующих аналитиков в Петербурге и с их пациентами. И никакой существенной разницы не заметила: как будто я была в Америке. Кроме одной вещи. Я думаю, что сны пациентов были очень… русскими. Они были наполнены народными сказками, легендами и символами. Но смысл сновидений был тот же, что и у американских пациентов. Например, одна девушка пытается быть хорошей дочерью и подавляет свою личность. Она делает все, что от нее ожидают: хорошо зарабатывает на престижной работе, выходит замуж за того, за кого нужно. Все мы в большей или меньшей степени слушаемся своих родителей. В Америке осознают альтернативу «послушания — непослушания» так хорошо, что, я думаю, есть немало людей, которым стоило бы больше придерживаться родительских советов. Но у этой русской девушки была настоящая депрессия, и она не знала, в чем причина. Я считаю, что именно в этом абсолютном послушании и покорности. Между тем в вашей культуре ценно не только и не столько это стремление подчиняться, сколько умение выживать, справляться с трудностями и в итоге преуспевать.
Я знаю, что до 1991 года существовало движение американских психоаналитиков, которые поехали работать в Россию, но не смогли остаться надолго из-за политического климата. Сейчас психоаналитики из Америки и из других стран часто приезжают в Россию, например, чтобы преподавать в университетах. И это замечательно! Надо стимулировать мышление людей до того, как их профессиональная идентификация будет сформирована окончательно. Я бы хотела, чтобы обмен между Америкой и Россией стал более интенсивным.
– В Америке психоаналитик ближе к медицине, к профессии врача…
– Да, у них многолетнее образование, часто на базе медицинского.
– Он учится психоанализу, уже сформировавшись как личность. А у нас эту специальность будет осваивать молодежь. Креатива и энергии больше, но не хватает опыта и теоретических знаний. Не повредит ли это профессии?
– Я думаю, напротив, это будет очень хорошо. Тому есть две причины. Молодые люди менее консервативные и косные, они не боятся сказать «я не знаю». А это очень важно. И прежде всего, надо уметь сказать это пациенту. Потому что если вы чего-то не знаете, то вы и не будете это знать. Возможно, пациент был не до конца откровенен, и сам догадывается, в чем загвоздка. Такая ситуация случается редко, но все же. Есть еще один момент, который мне приходится преодолевать в Америке — консерватизм профессионального сообщества. Лично я не люблю институты как некую систему, но некоторым людям, возможно, хочется ощущать себя частью какого-то коллектива и поэтому приходится разделять общее мнение. Есть институты, которые не поощряют творческий подход к процессу анализа, считая, что специалисты должны делать одно и то же, использовать проверенные приемы. В то же время специалисты обязаны быть уверенными в результате. И я вам скажу: уверенность — не самое лучшее. Лучшее – это правота. А если действовать «по инструкции», возникает опасность, с которой вы тоже можете столкнуться: одинаковость, когда все мыслят и поступают практически идентично. Приведу пример. В классе, во время семинара, у нас была дискуссия на тему проекционной психологии, когда личность проецирует себя на кого-то другого. Такой способ впустить другого в свое мышление. Это концепция Мелани Кляйн. У нее с этой идеей была масса проблем. Есть школа психологии «я», направление в рамках психоанализа, в которой я состою. Очень хорошая школа. Один из ее лидеров однажды сказал: «Мы должны покончить с понятием проекционной идентификации». Он сказал это всего один раз, и я подумала, что если он еще когда-нибудь это скажет, я спрошу: «От чего мы должны отказаться: от термина или от феномена?» Потому что можно запретить слово, но запретить само явление не удастся. Всегда будет кто-то, кто сможет проникнуть в личность другого человека. Иногда это предусмотрено природой. Младенец, например, должен заставить мать чувствовать то же, что и он – это и есть первое использование проекционной идентификации. Ребенок кричит, потому что ему нужно что-то конкретное, его надо успокоить, взять на руки, накормить.
Косность взглядов, которая проявляется в некоторых школах, несомненно, имеет политический характер. Это не самое великое зло, потому что у каждого отдельного человека есть собственное чувство свободы и свое мнение. И это чувство свободы, безусловно, сегодня есть и в вашей стране.
– Как работа психоаналитика изменяет его личность?
– Годы моего опыта и понимания природы человека дали мне мудрость и умение принять человека таким, какой он есть. Пациент входит в кабинет и говорит в течение двух минут, после чего я говорю: «Ваша проблема – в том-то и в том-то». «Да! Именно в этом», — отвечает пациент, - но не могли бы вы выслушать меня до конца?»
– Можно ли установить границы компетенции психоаналитика? Например, если пересекаются проблемы психологические и религиозные, помочь человеку обрести почву под ногами – задача психоаналитика или священника?
– Я думаю, что в этом и заключается разница между психоанализом в вашей стране и в Америке. В России, мне кажется, люди больше ориентированы на духовные ценности, духовную глубину, чем на материальный мир, поэтому духовные проблемы могут решать на интуитивном уровне. А в Америке этот вопрос стоит иначе. Ведь не построишь духовного мира вокруг материального. Поэтому духовность пытаются вырастить на почве чего-то другого. Есть программа для анонимных алкоголиков, которая включает 12 духовных шагов, ее используют для лечения разных зависимостей. К одному моему коллеге пришел человек и сказал: «Я алкоголик и мне нужен анализ». На что коллега ответил: «Вам не поможет анализ, вам нужно что-то вроде веры в Бога». Общество во многом принуждает людей сосуществовать друг с другом. А если принуждать людей жить вместе, то они будут злы и сердиты. С другой стороны, людям по-прежнему нужно что-то, что бы их объединяло. Религия – это все-таки разновидность принудительной духовности. Иногда духовная растерянность связана с тем, что у человека разлад с окружающими, это явление эмпатического провала. Анализ помогает развить чувство понимания самого себя. Работа психоаналитика заключается в том, чтобы помогать людям понять, кто они такие и кем они хотят являться. Психоанализ уже развился в достаточной степени, но не все поголовно могут становиться психоаналитиками или лечиться психоанализом. Это исцеляющий процесс, в котором участвуют двое людей. Психоанализ не является чем-то фиксированным, застывшим, определенным.
– В России профессии «психоаналитик» нет в официальном реестре, нет и специального лицензирования. А как обстоит дело в Америке?
– У нас есть институты, где преподают психоанализ, и вы не можете называть себя психоаналитиком, если вы не выпускник такого института. А у институтов есть собственные критерии и правила, это не государственные учреждения. В Америке психоанализом занимаются в основном доктора медицины. Но кроме них есть большое число людей, которые занимаются терапией, так называемой аналитической психологией. Они учатся в школах социальной работы, уже имея дипломы по различным специальностям. Официальное разрешение для терапевтов не всегда требуется.
Но есть ощущение, что результат терапии ценнее лейбла, официального стандарта. Важно, чтобы у человека была репутация в профессиональной среде, чтобы он был известен, участвовал в конференциях, в том числе международных. Можно быть мастером психоанализа и не входить ни в один институт. Важнейшие работы часто рождаются вне институтов. Ведь институты могут быть слишком консервативны, лишены творческого подхода, в результате чего мы сегодня имеем официальные клише, которые могут вредить профессии.
В Америке не так сильна потребность в официальном авторитете. Но, похоже, для России это свойственно в силу исторических причин. Я думаю, что вам надо пройти то, через что Америка уже прошла – начать преподавать психоанализ в вузах.
– Для американца пойти к психоаналитику так же естественно, как к дантисту?
– Да, так было когда-то. Но психоанализ сам себя загнал в угол. Во-первых, косность, консервативность в теории, во-вторых, жесткий стандарт для практики. Например, требование проводить сеансы пять дней в неделю. Не многие могут себе это позволить. Гибкий в своем подходе аналитик может проводить терапию и дважды в неделю, если пациенту так удобнее. Идея психотерапии сегодня процветает. Не так, как в пятидесятые, когда была популярна психиатрия и любые депрессии лечили медикаментами. Мое твердое убеждение – терапия изменяет образ мыслей лучше любой химии.
Психоанализ внедрился в жизнь раньше, чем появился соответствующий стандарт образования. Может возникнуть ощущение, что люди сами в состоянии помогать друг другу, живя вместе и постоянно разговаривая. Но разница все же есть. Только в ситуации аналитического общения можно говорить то, на что в нашем обществе обычно налагается запрет. Понять другого индивидуума трудно, даже родители часто не могут разглядеть своих детей. Например, отец Достоевского заставлял его учиться на инженера. Родной отец не понимал таланта и предназначения своего сына! Именно для этого и нужен психоанализ: чтобы помочь человеку понять, кто он, и быть честным по отношению к себе.
Венера Галеева
Фото Сергея Ушакова
|
