№ 11-12 (3668-69), 23 апреля 2004 года
главная | оглавление | <... | ...>	Университетскому театру-студии 60 лет

Университетские лица

По весне в Университетской студии начиналось томление… Программисты и энтомологи, химики и журналисты, и даже математик Андрюша Авдеев начинали бубнить басни и прозу. Забрасывали занятия, не сдавали сессию, рушили свои намечающиеся научные карьеры. Жизнь подчинялась расписанию туров вступительных экзаменов на Моховой.

Может быть поэтому, когда будучи студентом четвертого курса физфака я появился во дворе филфака, и через длинную комнату, где распевался хор, прошел в другую, дальнюю, и робко спросил у оказавшейся там дамы, как поступить в Студию, она, прервав репетицию с одиноким чтецом, поморщилась и стала меня отговаривать. И если бы я её послушался, не было бы в моей жизни маршрута, проложенного на Красную улицу, высокого амфитеатра, покоящегося на бревне, вступительного прослушивания в студию у Владимира Викторовича Петрова, тоста Андрея Толубеева: «За рождение актера!» после моего экстренного ввода в его спектакль «Кто этот Диззи Гиллеспи?», который мы играли в ВТО, репетиций «Двух стрел» Володина и споров с Вадимом Сергеевичем Голиковым, в которых я окончательно решился стать режиссером.

Студийцы. 80-е годы.

Не было бы трех десятков поставленных мною спектаклей, и уже четвертого набора студентов, которых учу сегодня в Театральном институте, ставшем Академией. И диссертация моя написана была бы как планировалось – по физике, а не как получилось сейчас – по педагогике режиссуры.

Но я не послушался мудрой дамы, и в сентябре 1977 года был принят в младшую студию. Чтобы стать полноправным студийцем Университетского театра, надо было прожить год. И прожить его творчески.

Первым педагогом актерского мастерства в нашей жизни оказался Александр Михайлович Пурер, который занялся с нами отрывками из Шукшина и Островского. Его терпения хватало на три-четыре минуты просмотра наших творческих потуг. Он вмешивался в показ, начинал показывать сам, потом рассказывать. Это был театр! Он проигрывал отрывок за всех персонажей – глаза его блестели, нос с горбинкой становился ещё больше – и мы плакали от смеха. А потом затихали – он говорил о Чехове и его эпохе, и, вдруг, – о нас, и о себе, – и это оказывалось так удивительно связанно, так про одно и то же. И во всех его рассказах неуловимым образом возникали голуби, город Курск, какая-то крыша, и женщина-проводница, называвшая алкоголика-мужа «Идальго». Эти истории повторялись, оттачивались при каждом новом рассказе, и их можно было слушать бесконечно. И неудивительно – ведь когда они превратились в пьесы, то стали самыми кассовыми в театрах всего СССР! И мы бежали на постановки пьес Александра Галина с чувством особой сопричастности – оказалось, что мы – университетские студийцы – были свидетелями их рождения.

Через много лет мы встретились с Александром Михайловичем на ступенях у служебного входа Театра Моссовета. Он вальяжно сунул мне телефон Красноярского театра – они искали режиссера для постановки его очередной пьесы – и задумчиво произнес: «Ну вот, поставите мою пьесу…». После чего рассеянно пошел дальше. Не знаю, может, в его голове рождался очередной сюжет, но я точно почувствовал, что колесо судьбы совершило вполне законченный оборот – университетский студент-физик, которого пытался обучать актерству безработный драматург, за двенадцать лет превратился в профессионального режиссера, которому мэтр драматургического цеха доверял ставить свою пьесу. (Пьесу Галина я тогда не поставил – что-то не сложилось по срокам, но в Красноярск поехал, получив приглашение стать главным режиссером Театра Пушкина, и поставил там свои самые дорогие спектакли... Это к вопросу о значении Студии в нашей дальнейшей жизни.)

А тогда, в начале 1978 года, на занятиях младшей студии Пурера-Галина сменила Варвара Шабалина. Она вошла в аудиторию, не вынимая папиросы из угла рта. Она научила нас действовать на площадке. Она подчинила нас своей неуемной энергии. Она кричала, как от боли, когда мы пропускали оценки, и так мы учились не только слушать партнера, но и слышать! Наше боевое крещение произошло уже через пару месяцев – мы играли целую программу отрывков из русской классики. Дима Желковский – ему достался Бальзаминов – лихо прыгал с сапожным ящиком через забор стульев, Рита Дульченко оказалась замечательной Ликой из «Моего бедного Марата», а я, в плюшевом синем халате, пытался быть убедительным Кречинским (помню, как наши девочки, кажется, Вера Илларионова или Лена Григоренко, помогали мне перешивать на нем пуговицы – ведь халат предательски запахивался на левую сторону). Но, судя по всему, Варваре удалось заронить в нас искренность и действенность, и благодаря ей мы услышали первые в своей жизни аплодисменты.

Сцена из «Марата—Сада». Марат – А.Толубеев. Де Сад – С.Лосев. 1983 г.

А по весне Варвара позвала нас на спектакль, в котором играла сама. Товстоноговский курс режиссеров

ЛГИТМиКа играл «Завтрак у предводителя». Наверное, это был предпремьерный прогон, зал Малой сцены был переполнен, хотя самого руководителя курса не было. Варвара играла, как мне помнится, замечательно! Окруженная одними мужиками, да к тому же весьма неробкого десятка, она явно выделялась на сцене энергетической упругостью своего существования, неожиданностью оценок. Но в целом спектакль не клеился, ансамбля из «труппы режиссеров» не возникало, и А.И.Кацман был явно недоволен. Пропыхтев минут десять – так, что этого не могли не слышать актеры на сцене, – он вдруг не выдержал, и закричал из зала почему-то именно Варваре: «Атакуйте его!», а через десять секунд опять: «Наступайте же на него, простите-извините, наступайте!» В ответ Варвара, жестко повернувшись к нему, взорвалась: «Аркадий Иосифович, не мешайте работать!!!» Сгусток энергии, брошенный в зал, словно отлетел от зашторенного зеркала Малой сцены, и, вернувшись на площадку, пробудил актеров. Шабалина-Каурова оказалась опасной не только на страницах томика Тургенева, но здесь и сейчас. От неё можно было ожидать чего угодно, и усмирение такой дамочки, примирение её с братом, помещиком Безпандиным, требовало особой осторожности. В поведении партнеров, окружавших Варвару, вдруг появилось настороженное и неподдельное внимание, свойственное саперам, делающим попытку подойти к бомбе. Какой это был спектакль! Притихли все: мы – желторотые ученики Варвары, студенты института, Кацман… Может быть, ради таких минут и стоит заниматься театром?

До сих пор не могу уложить в голове, что когда Варвара пришла к нам в Студию, она была еще студенткой Театрального института. Ведь многое в ее репетициях выявляло зрелое режиссерское мастерство – и так казалось не только нам, начинающим, но и самому Товстоногову, который сразу после института пригласил ее в БДТ. Уже работая там, Варвара поставила в младшей студии сказку Петера Хакса про филина Шугу (этого автора она полюбила, наверное, делая моноспектакль «об отсутствующем господине Гете» с фон Штайн – Натальей Теняковой), позже – «Алису в стране чудес», где замечательно играла Таня Каретникова, и «Дикого». Ребята тянулись к Варваре Борисовне, она всегда умела закрутить хоровод, и порой спектакли дебютантов младшей студии составляли конкуренцию тому, что делалось в старшей… Как не хватает ее сегодня – и в Студии, и на театральной карте города. Свеча в твою память, Варвара!

Наш первый год пролетел быстро, и вот уже «старички» принимали нас в Студию. Интересно, кто-нибудь рискнул описать в своих воспоминаниях ритуал посвящения? Ведь все происходившее там считалось абсолютной тайной, и непосвященные – друзья, знакомые, новые учащиеся младшей студии – во время всего обряда томились за дверями в полном неведении. Последние были заинтригованы более чем кто-либо, ведь через год они надеялись быть удостоенными той же чести и выйти из зала, где проводилось посвящение, с нарисованными на лбу и щеках буквами и, конечно же, чуть пьяными – не от глотка водки, а от осознания того, что встали в ряд университетских студийцев, где до них – Игорь Горбачев и Сергей Юрский, Иван Краско и Андрей Толубеев, Сергей Лосев и Борис Смолкин…. – как тут не опьянеть от радости и гордости! «Младшенькие» даже порой пытались подглядывать, чтобы узнать, в чем же именно состоит обряд посвящения, задавали нетерпеливые вопросы. Но старшие студийцы упорно хранили круговую поруку молчания – тайна есть неотъемлемый компонент театра! Не нарушу запрета и я – и пусть только память поколений университетских студийцев бережет подробности обряда посвящения в Студию.

Канал «Культура» в гостях у Театра-студии. В.Голиков и ведущий программы О.Басилашвили. 2003 г.

Когда наш набор влился в университетский театр, им руководил уже не В.В.Петров, а сменивший его Вадим Сергеевич Голиков, возглавлявший до этого Театр комедии. Репетиции пьесы Толстого «И свет во тьме светит», постановка которой должна была объединить разные поколения студийцев, начинались чрезвычайно аппетитно. В прямом, гастрономическом смысле этого слова. Они были застольными не только по методу их проведения, но и по месту действия разбираемых сцен. Чаепитие в доме Сарынцева быстро перешло в чаепитие на репетициях. Голодные студийцы, спешащие с университетских лекций, охотно закупали батоны и чай. В комнатах на Красной кипел электрический самовар, аппетитно хрустели сушки, и атмосфера домашнего уюта крепла от репетиции к репетиции. Но так же незаметно мы погружались в философские споры, бездейственное говорение, и ряды участников массового спектакля редели. Наверное, эти репетиции подстерегла та же беда, которая заставила Станиславского в свое время невзлюбить застольный период с артистами и взорвать его этюдным методом репетиций. Словом, пьеса Толстого не стала дебютным спектаклем Голикова по возвращении в родные университетские пенаты. Он поставил её позже; говорят, был хороший спектакль, но я уже был вне Студии…

А вот второе название, предложенное чутким на выбор литературного материала Голиковым, оказалось театральной сенсацией. На спектакль «Девочки, к вам пришел ваш мальчик!» по одноактным пьесам Петрушевской – их нельзя было ставить в профессиональных театрах, да и университетский партком все время порывался закрыть их – сбегался весь город. Но это было не только потому, что запретный плод сладок. Аналитическое режиссерское решение Голикова – три состава исполнителей играли три разных версии каждой пьесы – как нельзя лучше раскрывало многоплановость новаторской драматургии Петрушевской. И думаю, не случайно первые воплощения ее пьес произошли именно на сцене университетских театров – почти одновременно с нашим спектаклем Р.Виктюк поставил «Уроки музыки» в МГУ. Ведь «новая волна» драматургии требовала не только свежих режиссерских ходов, но и нового типа мышления актера. И хотя Вадиму Сергеевичу порой приходилось компенсировать недостаток жизненного опыта исполнителей (помню, как одному из студийцев объясняли неведомое ему слово «чекушка»), университетские мозги участников спектакля оказывались как нельзя кстати, чтобы, играя чернуху повседневности, выйти на социальное обобщение. Словом, произошло счастливое совпадение пьесы, режиссера, актеров. И спектакль действительно выявил лучшие стороны университетских студийцев.

Мы играли премьеру «Девочки, к вам пришел ваш мальчик!» вдесятером, и для шести (нет, даже, восьми!) из нас он стал решающим жизненным опытом, заставившим забыть о своих университетских планах. Сегодня, через двадцать пять лет, трудно удержаться, чтобы не рассказать про судьбы участников того спектакля.

Биолог Коля Павлов, окончив курс А.И.Кацмана – Л.А.Додина, замечательно играл в Малом драматическом театре до самой своей ранней смерти. Клоун и мудрец, вечный ребенок, он поразил театральный Ленинград еще студентом – так пронзителен был его Утесов из музыкального спектакля «Ах, эти звезды», так необычен Смердяков. Но мы-то давно знали и любили удивительную способность Коли к преображению, поразительное умение имитировать голоса – от Боярского до Алисы Фрейндлих… Нет с нами сегодня и Миши Фролова, который долго работал режиссером и педагогом Студии. Ребята, мы помним вас!

А.Володин «Две стрелы». С.Черкасский в роли Ушастого, В.Ветров в роли Главы Рода. 1980 г.

Экономист Рита Дульченко, закончив университет, подалась в Норильск актрисой, а позже, получив режиссерский диплом в ЛГИТМиКе (курс В.С.Голикова), стала режиссером Студии, добрым ангелом, связующим различные поколения студийцев. Журналист Наташа Соркина закончила курс музкомедии у И.А.Гриншпуна и стала прекрасной драматической певицей. Катя Дронова, вернувшись после Щукинского училища в родной город, давно и успешно работает в Молодежном театре, а Тамара Парвицкая, выпустившись с курса В.В.Петрова, наоборот, уехала в Мурманский драмтеатр, и лишь потом оказалась в театре «Особняк».

Диплом об окончании химфака не помешал Ире Ляпуновой стать для начала классным помрежем в Малом драматическом, а Витя Короткий закончил ВГИК и стал киноведом – не зря ещё в университетские годы он таскал свои рассказы А.Битову.

И лишь инженер Галя Локшина не изменила своей первой профессии. Но сегодня она чаще чем кто-либо из нас приходит на Красную улицу – репетирует и играет в университетском театре уже столько лет… Ура тебе, Галка!

Не избежал искусов и автор этих строк, и в 1980 году поступил в ЛГИТМиК на режиссуру (курс М.В.Сулимова).

Но прежде чем это произошло, был ещё один университетский спектакль, который научил меня многому. В «Двух стрелах» я получил роль Ушастого.

Александр Володин строил свою пьесу так, что его наивные первобытные герои со многим сталкивались впервые. Впервые в истории человечества. Первый политический заговор, первое предательство, даже первая жертвенная любовь. И Ушастый, которого несправедливое обвинение в убийстве, прозвучавшее в его адрес, заставило размышлять и думать более кого-либо из соплеменников, оказывался в этой системе пьесы… первым интеллигентом. В текст его роли органично вплетались шекспировские строчки и чеховские цитаты – это он, Ушастый, впервые думал и произносил эти мысли о любви и смерти, дружбе и предательстве, которые потом положат на бумагу гении человечества. Притча Володина будила фантазию, вызывала ассоциации, давала возможность разных трактовок. Как много мы говорили с Голиковым! И тут, на беду, я почувствовал себя не только исполнителем, но и режиссером своей роли. И оказалось, что не все мои оперяющиеся режиссерские воззрения совпадают с мыслями постановщика спектакля. Сперва Вадима Сергеевича, похоже, увлекала возможность обсуждать постановку со мной как с будущим коллегой. Но чем дальше, тем больше… И вот уже Голикову пришлось ругать меня на труппе за «протаскивание своего решения». Я же, не понимая, что вне ансамбля спектакль не выиграть, упорно отстаивал на площадке своё видение Ушастого!

Как часто я потом возвращался к осмыслению этого творческого конфликта. И в разные годы по-разному оценивал его суть. Много позже мы ехали вместе с Голиковым как коллеги-режиссеры на какой-то фестиваль И тогда, набравшись решимости, я подошел к Вадиму Сергеевичу и попросил у него прощения за былое. Спасибо Вам, Вадим Сергеевич, за терпение! Но, может быть, благодаря той истории, сегодня, когда порой бунтуют молодые, я с пониманием отношусь к их попыткам самоопределения через тотальное отрицание.

А в марте 1980 года, заспорившись с Голиковым о трактовках и режиссерских решениях пьесы, в какой-то момент я совсем потерялся как актер. До премьеры оставалась пара недель, уже шли прогоны, я смотрел во все глаза на нежно обожаемую мною Черепашку– Риту Дульченко, но любовная сцена не шла.

Помогла нам своей подсказкой оказавшаяся на репетиции Наталья Григорьевна Смирнова. Помогла так, как помогала до того и после того многим актерам и студентам – снайперски точным советом, сердечным разбором сцены. О ней, худруке Университетского студенческого клуба, необходимо сказать особо – именно она вместе со своей коллегой Лорой Леонидовной Даниловой во многом определяла атмосферу в творческих коллективах университета. Сама сыграв в прошлом немало ролей в спектаклях Студии, Наталья Григорьевна оказалась удивительным руководителем. Пожалуй, никто лучше, чем она, не понимал мятущуюся душу университетского студента, разрывающегося между наукой и театром. Скольких людей она воодушевила, скольких, напротив, отрезвила ради их же блага, скольким просто-напросто поставила чтецкую программу для поступления! А сама она, жадная до творческих впечатлений, неуемная и ироничная, со временем превратилась в замечательного режиссера-педагога. Театральный класс, который она теперь уже долгие годы ведет в школе, – уникален, и, похоже, ни один курс Театральной академии не обходится без ее воспитанников.

Тогда в «Двух стрелах» Наталья Григорьевна подсказала нам с Ритой ту чувственную конкретику, которой нам не хватало. Роль Ушастого сразу стала мне родной, понятной не только умом, но и сердцем, стала убедительной для окружающих, и я с радостью играл её в университете, даже поступив в институт. И лишь когда совмещение спектаклей с учебой стало невозможно, уступил не без сожаления Игорю Кечаеву, тому, который после поступил к Анатолию Васильеву…

Здесь я прерываю свой рассказ на полуслове – на пяти машинописных страничках уже возникло так много лиц университетских студийцев и педагогов. Но юбилей, будоража память, заставляет вспоминать и вспоминать. И в голове всплывают все новые и новые (а точнее, давно знакомые и родные) лица. И так хочется рассказать про обаятельного и мягкого Володю Котова из Театра комедии, который по старой студийной дружбе сыграл студента Беляева из «Месяца в деревне» в моем первом институтском отрывке с профессиональными актерами. Или про жизнелюба Ивана Ивановича Краско – я вводил его в свой спектакль в Театре Комиссаржевской на место актера, почему-то уехавшего посреди сезона в Швецию, и это вряд ли могло радовать даже его. Но когда мы обнаружили, что оба – свои, университетские, казалось, на репетиции потеплело и тучи рассеялись. А с виртуозным актером Сережей Барковским – это уже поколение, которое пришло в Студию позже меня, – мы оба оказались выпускниками М.В.Сулимова, и теперь вместе готовим издание памяти учителя.

Кажется, я всю жизнь живу, окруженный нашими, университетскими.

Замечательные лица, я вам скажу...  

Сергей Черкасский,
руководитель актерской мастерской,
проректор СПГАТИ,
кандидат искусствоведения,
заслуженный деятель искусств Бурятии

© Журнал «Санкт-Петербургский университет», 1995-2004 Дизайн и сопровождение: Сергей Ушаков