|
|
|
№ 16 (3764), 16 ноября 2007 года
|
 |
|
|
|
|
Брутальный гуманизм Камчатки
Только что я ел богомерзкую самсу из собачьих хрящей в Москве, — и вот уже я ем (примерно за те же деньги)… фаршированного кальмара на Камчатке.
Умом я понимаю, что сел на самолёт, что летел на нём десять часов и что в конце концов прилетел в Петропавловск-Камчатский. Но вот организм как таковой, независимо от разума, многие вещи понимать отказывается. Между московским временем и временем на Камчатке — девять часов разницы. И, скажем, когда интеллект ленинградца еще только просыпается, интеллект камчатского петропавловца уже как раз отходит ко сну. И попробуй этому интеллекту объяснить, что ночь наступила где-то там, в Европе, а на Камчатке в это время надо работать, работать, работать!.. Так было и со мной: интеллект просто отходил ко сну, не считаясь с часовыми поясами.
|
 |
Кстати, на Камчатке всегда черный песок — вулканического происхождения... |
|
В отсутствии интеллекта фаршированный кальмар в камчатском бистро казался дьявольским наваждением — искушением праведника, привыкшего в лучшем случае к сосиске в тесте (а чаще к бутерброду), и кальмара в глаза не видавшего. …Ну, разве что в сушёном виде, под пиво. Впрочем, расчленёнка не в счёт.
Целый кальмар, фаршированный… кальмаром! Это Камчатка.
Камчатка — это предельная напряжённость всего: предельная напряженность красоты, предельная напряженность «взаимной жизни», предельная напряженность бездорожья…
Кстати (не исключено, что из-за рыбной диеты), на Камчатке чуть ли не самая высокая продолжительность жизни в России. Шутники скажут: «Ну да. Жизнь на Камчатке долгая и мучительная…» Но в каждой шутке — лишь доля шутки. Всё дело в том, что каждый из нас живёт долгой и мучительной жизнью, вот только мучается всякий по-своему. Возможно, вся прелесть — именно в этом разнообразии.
***
Когда летишь десять часов над страной, и Иркутск оказывается где-то чуть ли не в центре, только тогда и начинаешь понимать... что к чему.
Как велика и как мала планета! Камчатка — другая сторона Земли, а между тем взял — и приехал. Эдак и до Луны, получается, лететь не так уж долго… Когда-нибудь, значит, и на Луну вот так же летать будут!..
Можно ли назвать окно самолёта иллюминатором? (Между стёкол этих самых окон, кстати, бывают иногда дохлые мухи. А еще некоторые пассажиры просят закрыть окно, чтобы не дуло, — но это не в самолёте на Камчатку). Так или иначе, через иллюминатор я видел Охотское море, видел Магадан, — и мне туда не захотелось. Хотя допускаю, что там живут славные люди.
В самолёте, которым я летел из Москвы на Камчатку, меня поразило отсутствие красивых лиц. Приличные лица были, но красивых — не было ни одного. (Надо сказать, что выгрузку из самолёта задержали, потому что кто-то из пассажиров во время полёта свистнул какую-то деталь, вроде кондиционера. Такие нравы!). В аэропорту Петропавловска-Камчатского, где было полно людей, я сразу выделил в толпе пару иностранцев, остальные были русские. А ведь в Петербурге сделать то же самое было бы совсем не просто! И тут меня осенило: Камчатка — это заповедник советской жизни, с советскими лицами!..
Однако, к счастью, эти скороспелые выводы (как это частенько бывает со скороспелыми выводами) оказались ошибочными. Первые впечатления оказались ущербными, и их очень скоро заслонили другие, куда более яркие картины.
***
Камчатка уже с самолётной высоты предстаёт во всей респектабельности. Горы, горные речки и озёра; горы, покрытые лесом; горы, покрытые камнем; снежные вершины небывало правильной геометрической формы… Сентябрь месяц, а всё такого цвета, как будто бы весна. Изумрудный полуостров Камчатка. И хотя детали еще не ясны, но с самого начала понимаешь: имеет место нечто чудесное.
Самолёт делает круг над бухтой, долетает до океана — как будто бы нарочно для того, чтобы показать всю роскошь ландшафта. Точно так же и аэропорт словно нарочно выстроен с видом на поражающие глаз заснеженные вершины. Впрочем, в Петропавловске почти всё выстроено с видом на что-нибудь поражающее глаз.
Как оказалось, на Камчатке дождливое лето, и из-за этого зелень постоянно в тонусе, до самой осени, и поэтому в сентябре — весна. Выходишь из аэропорта, и из изумрудной зелени перед тобой вырастает… Фудзияма.
Прилетев на Камчатку, немедленно испытываешь культурный шок, а главное, от чего можно испытать культурный шок на Камчатке, — это природа.
Природа в стиле модерн, или в японском стиле. В окрестностях Петропавловска над природой как будто бы постарался Хокусай. Если фотографируешь что-то — сверху непременно нависает какая-нибудь ветка, очень по-японски. Сопки, покрытые кучерявым лесом, растут из земли или из воды, как острова японского архипелага. И почти ото всюду видна снежная вершина какой-нибудь Фудзиямы. Идёшь в университет — по левому борту Фудзияма, впереди — опять-таки Фудзияма.
Дорога в университет, как и весь город, пролегает между сопок, и если, свернув с тропы, на какую-нибудь из них забраться — там будут дикие дельфиниумы и изогнутой формы деревья, над которыми можно медитировать часа два, а с вершины будет виден океан...
Есть города красивее Петропавловска-Камчатского, но едва ли найдется город живописнее.
***
На улицах Петропавловска-Камчатского много симпатичных, умных лиц. В этом небольшом городе есть несколько высших учебных заведений, есть академический Институт вулканологии — но дело, мне кажется, не только в этом. Сама природа Камчатки оказывает на людей эстетически-облагораживающее воздействие.
Петропавловск производит впечатление очень чистого города. Как и везде в России, там встречаются дома с облупленной штукатуркой. Но нет какой-то континентальной засаленности, в которой, кажется, насквозь погрязли многие субъекты федерации. Нравственной засаленности нет и в людях — люди, конечно, как и везде, разные, но очень много людей доброжелательных и много открытых приветливых лиц.
В любом городе университет — это место, излучающее необыкновенно мощную энергию. Энергию красоты, обаяния, молодости, остроумия и интеллекта. Однако привыкнув к своему университету, мы просто перестаем это замечать. Камчатский государственный университет — это один из центров человеческой красоты… всероссийского значения. На Камчатке, кстати, очень много голубоглазых девушек (и юношей, соответственно, пропорционально).
Можно лишь восхититься человеческой мудростью проректора КамГУ профессора Елены Борисовны ВЕСНЫ, возглавляющей кафедру теоретической и прикладной психологии. Проректор Весна много делает для того, чтобы привлечь к научной работе юношей и поддержать их на этом непростом и подчас вовсе аскетическом пути.
Сегодня гендерный дисбаланс — одна из серьезнейших проблем российской университетской науки, в особенности гуманитарной. Более того, в этом дисбалансе —угроза будущему нашего научного сообщества. Как и в любой из областей жизни, в науке необыкновенно важна непосредственная передача — не только знаний, но и стиля, личностного опыта, поведенческих моделей от мужчины-профессора к юноше-студенту или аспиранту. Всё это прекрасно понимает проректор Весна. Но мудрость Весны — это не только мудрость психолога, мудрость преподавателя. Это — мудрость главы семейства.
КамГУ им. Витуса Беринга — не очень большой университет, и это придает ему особое обаяние. Почти все друг друга знают, все друг с другом здороваются. В коридорах главного здания повсюду кадки с цветами, и их так много, что даже школьный кабинет биологии покажется по сравнению с этими коридорами маленькой пустыней Гоби... Объявление перед входом в университет сообщает нам о том, что мы должны выкинуть свою жвачку в урну. И эти кадки, и это объявление — во всём в этом есть некая интимность, семейность… Один преподаватель, специалист по зоопсихологии, открыл в вестибюле университета кофейню, продает напитки. И все довольны.
Мой рассказ о КамГУ возникает в значительной степени из того, что фольклористы обычно называют меморатами и фабулатами (к меморатам и фабулатам вплотную примыкают слухи и толки). Мне бы не хотелось, чтобы рассказ о Камчатском университете выглядел непочтительно, но еще меньше мне бы хотелось рассказывать о нем как-то «официально». За то непродолжительное время, что я там провел, это место стало для меня родным.
***
Перед университетом, под сенью дерев, необыкновенно трогательная скульптура: Ленин склоняется над плачущим мальчиком — видимо, пытается его утешить. Сегодня, конечно, сами собой напрашиваются всевозможные комические интерпретации этого сюжета. Но нельзя не умилиться возвышенному чувству, владевшему художником в те мгновения, когда он созидал этот образ: Ленин, утешающий ребенка.
Ленину вообще повезло в Петропавловске-Камчатском. Ему ведь приходилось стоять на главных площадях очень многих русских городов. В Петропавловске за его спиной возвышаются необыкновенно красивые сопки и вулканы, и есть такой ракурс, когда кажется, что Ленин спускается с гор...
Другой замечательный памятник в Петропавловске-Камчатском — монумент Победы в Великой Отечественной войне. Это стела, на одной из сторон которой — практически в форме хокку— размещена надпись:
Вы отдали жизнь за наше правое дело.
Японский агрессор разбит.
Мы победили.
Во время Крымской войны в Петропавловске-Камчатском, бывшим тогда главным русским портом на Дальнем Востоке, тоже был разбит агрессор. Но сейчас об этом мало кто помнит: Севастополь хоть и заграница, а всё-таки гораздо ближе…
***
Недалеко от университета в Петропавловске есть еще одно место, которое я полюбил всем сердцем. Это камчатский рынок, его рыбные ряды.
Вспоминаются полотна Снейдерса, вспоминается «Рыбная лавка» Заболоцкого…
И вот, забыв людей коварство,
Вступаем мы в иное царство.
Тут тело розовой севрюги,
Прекраснейшей из всех севрюг,
Висело, вытянувши руки,
Хвостом прицеплено на крюк…
Кета, горбуша, кижуч, вяленая камбала и консервированное мясо краба — и все это между бочками с красной икрой. Петропавловск — столица океанического рыболовства России!..
Хочу тебя! Отдайся мне!
Дай жрать тебя до самой глотки!
Мой рот трепещет, весь в огне,
Кишки дрожат, как готтентотки.
Желудок, в страсти напряжен,
Голодный сок струями точит,
То вытянется, как дракон,
То вновь сожмется что есть мочи,
Слюна, клубясь, во рту бормочет,
И сжаты челюсти вдвойне...
Девушка-продавец ворочает в бочке с икрой огромным половником и говорит: «Посмотрите, какая икра! Без отстоя!», — и видно, что ей всё это очень нравится, что она прётся от своей икры, и что ей доставляет удовольствие её продавать.
Поражает следующий факт. Икринка, дрянь маленькая, неслучившаяся рыбёха — икринка, оказавшись в совокупности себе подобных, превращается вдруг в икру — символ, гордость и любовь целой нации...
***
Долина гейзеров — это попса. В долине гейзеров я, признаться, не был.
Мутновка! Вот настоящее чудо природы. Название, собственно, говорит за себя. Лучше не придумаешь… Если вы побываете на Мутновке, то вы поймёте: Мутновка — не от слова «муть»! На Мутновке как будто бы сама Природа — сама с собой — замутила нечто несусветное!..
Мы ехали на Мутновку долго. Дорог на Камчатке нет. То есть почти нет асфальта, но есть грунтово-каменные пути, над которыми после проехавших машин висит густой туман из пыли. Сначала мы ехали через лес, потом между зарослей ольшаника и кедровника — это непролазные колонии кустов, растущие по склонам сопок. Потом — всё выше и выше, через цветущую высокогорную тундру и арктическую пустыню к подножию вулкана, где от таяния снегов с горы происходит водопад. Немало диковинных явлений природы сосредоточено в тех местах: и залежи дикой пемзы, и деревца, растущие не вверх, а горизонтально, как коврик… А где-то высоко в горах есть еще знаменитая Мутновская геотермальная электростанция, до которой мы так и не дошли.
Еще одно хорошее место на Камчате — это Малки. Там с гор течет очень холодная речка, а вокруг нее — горячие источники. За счёт этих источников, надо заметить, всю зиму отапливается целый посёлок. В одном специальном источнике можно что-нибудь сварить, как в кастрюле. Другие источники более просторные: в них варятся люди — периодически выскакивая и окунаясь в холодную речку, чтобы в тот же миг быть унесенными её бурлящим потоком. При этом важно не напороться на острые камчатские камни. Источники есть поглубже и помельче, с сероводородом и с колоритными аборигенами — на одном из мужичков в источнике сидела небольшая собачонка, и ей, по-видимому, было очень жарко…
На Камчатке много такого, что поражает воображение. Например, едешь в машине, вроде наших маршруток, и вдруг замечаешь, что на сидении водителя сидит милая девушка, но вот руля перед ней нет, и вообще нет ничего, кроме окошка: лобовое стекло. Сначала испытываешь лёгкий шок, потом понимаешь, что водитель — справа. На Камчатке все автомобили — японские. А вот автобусы в основном, кажется, корейские. Довольно занятно, что общественный транспорт, изнутри и снаружи — весь в иероглифах…
***
Городов на Камчатке, собственно, два. Петропавловск-Камчатский и… Елизово, в нескольких километрах от Петропавловска. В Елизово, как и везде на Камчатке, — микроклимат. Говорят, бывает градусов на десять теплее: от океана дальше, воздух суше, погода лучше. Вот и ездят люди из Петропавловска в Елизово, из Елизово — в Петропавловск… Был еще на Камчатке город Вилючинск, но его понизили до посёлка городского типа.
Единственная связь Камчатки с внешним миром — это авиация. По суше через Чукотку ехать особо некуда, и никто не ездит. В советское время ходил корабль до Владивостока, и за три дня можно было морем попасть на Большую землю, но теперь пассажирское судоходство едва-едва начинает восстанавливаться. Авиабилеты дороги, и хотя раз в два года они предоставляются жителям Камчатки бесплатно, всё-таки эти люди находятся в определенной культурной изоляции. Но подобное затворничество тяготит немногих, и немногие хотели бы уехать с Камчатки: «Камчатка притягивает».
|
 |
Над пейзажем будто бы Хокусай постарался |
|
Людей на Камчатке совсем немного, а природная стихия — повсюду. В окружении суровостей природы люди становятся ближе друг к другу. Не так давно, в 90-е годы, на Камчатке не было электричества, и весь Петропавловск жил в ожидании танкера с мазутом. Свет давали по очереди, то в одном районе города, то в другом, и люди ходили друг к другу смотреть телевизор. Сегодня нет прежнего экстрима, но всё те же двести тысяч человек на краю огромного полуострова, на берегу огромного океана — все вместе переживают снег с дождём, зимой вместе откапывают заваленные снегом подъезды и вместе радуются погожим дням в сентябре.
На Камчатке люди внимательнее друг к другу, и проявляется это в мелочах. К примеру, у кого-то на ногтях белые пятнышки: в организме недостаток кальция, — и кто-то другой это непременно заметит. У нас на такие мелочи обратил бы внимание разве что самый близкий человек. Нам всегда некогда. У нас рассеянное внимание. На Камчатке людей немного, и люди заботятся друг о друге, потому что человек — это ценность. Каждый человек на счету... Не от этого ли и высокая продолжительность жизни?
Приезжим на Камчатке рады, как рады гостям хозяева просторного и красивого дома: они гордятся своим жилищем, они всегда с удовольствием принимают гостей, им хочется поделиться тем, что у них есть. И не увеличивается ли продолжительность жизни человека из-за воздействия окружающей его красоты, врачующей и умиротворяющей душу?
***
Когда я ехал на Дальний Восток, я допускал мысль, что живут там не люди с песьими головами. И всё-таки были, пожалуй, какие-то сомнения, — разумеется, не в отношении голов, но по поводу культурной идентичности. А Россия ли это, Дальний Восток?
Я никогда бы не подумал, что увиденное на Камчатке поразит меня до такой степени. За тысячи километров от Среднерусской возвышенности, от Москвы, от Петербурга и даже от Урала; на краю Азии, где Токио и Сан-Франциско гораздо ближе, чем Новосибирск, — я чувствовал, что я на родине. Я жил среди людей, говоривших по-русски точно так же, как и я. Среди людей, с которыми меня связывает подлинная культурная общность. При этом я чувствовал, что я в самом деле на краю света.
В окружении величественной природы, на берегу Авачинской бухты, или Тихого океана, человек становится не то чтобы мал — но начинает ощущать масштабы мироздания. Человек как бы остается наедине с бескрайним простором, с Природой, или с чудом Творения. В этот момент приходит осознание той непреодолимой силы, которая в течение столетий влекла русских первопроходцев на Восток и на край света: к абсолюту, к бескрайнему. И начинаешь чувствовать единение со всей своей нацией — не на основании каких-то выдуманных идей, а на основании самой своей природы, в которой заложена воля к преодолению замкнутости пространств...
Слава первопроходцам, освободившим нас из континентальной тюрьмы, тюрьмы духа! Пока у каждого из нас есть Камчатка — мы не окажемся в тисках цивилизации.
***
Тем, кто живет на Камчатке постоянно, во многом нелегко. В особенности это касается людей, посвятивших себя интеллектуальной деятельности. Удаленность Камчатки от главных центров русской интеллектуальной жизни и отсутствие непосредственного взаимодействия с культурной средой столиц, конечно, ничем не может быть компенсирована до конца.
И вместе с тем, сегодня человек на Камчатке может быть по-настоящему высокообразованным и очень сведущим в какой-то определенной области. Благодаря, в первую очередь, Интернету, он может, например, быть в курсе всех новостей из мира музыки, — и глядя на Тихий океан, на снежные вершины и на зелёные луга, следить за творчеством группы «Air», чахнущей в душном Париже…
На Камчатке нет Эрмитажа и Мариинского театра, но есть в большом количестве медведи (бурые), есть сивучи (такие морские моржи), есть сопки, есть вулканы. Что лучше, спрашиваю я вас, Мариинский театр, сивуч, или вулканы? — А это, братец, вещи совершенно разной категориальной природы, — ответите вы мне, и будете совершенно правы.
В мире много замечательных вещей. В мире много красивых мест, — но ничто в мире не сравнится с Камчаткой. 
Вадим Хохряков
Фото автора
|
