В Балтике много сельди, но мало соли.
И до дна нетрудно достать ногою,
Потому здесь Киприда стоит нагою,
Закрывая лоно, стыдясь до боли.
Не укрыться ей здесь в пучине мрачной,
Но глядеть на нас из воды прозрачной.
Даже нет хвоста, и немного жалко,
Что родная Балтика — не русалка.
Вот ганзейские когги — столовой ложкой
Возят соль из Лунебурга, немножко
Подсолить свою воду решит Киприда,
И суда пропадут совсем из вида.
Как любая дама, она — капризна.
Вот справляли крестины, а вышла тризна.
И над ней лететь — и целей, и проще,
Чем месить веслом этой дамы мощи.
Ключ Петра упал на камень мостовой.
Град обременен тоскою мировой.
А на Везере качаются гробы,
Набивая сельдью полные горбы.
Дом Господень, рядом с ним — Марии храм,
Штаб Ганзейский, ратуша, какой-то хлам
Из металла — модерновый Горсовет,
Да Роланд уже шестьсот стоящий лет.
На щите — орел имперский двухголов.
Рыцарь — символ всех свободных городов.
И звериная четверка за углом,
Что своих хозяев бросила гуртом.
Вот глядите-ка, а Петенька не глуп,
Что решил не попадать в хозяйский суп.
Он троих своих товарищей привел
Прямо к Ратуше — не на хозяйский стол.
Примечательно, сей слаженный квартет
Не отправился и в Glockе на концерт.
Вот и Гамбург на ладони у меня,
Золотой старинный выпал на полдня.
Говорят, — фальшив, как Михель и Альтштат,
Сколько рук он знал, жестоких, жадных глаз?!
Но одним чеканом снова золотой
Превратился в город готики седой.
Эльба — словно маркитантка в цвете лет,
Как русалка — мясо с рыбой на обед.
А Альтона — как веселая вдова,
Не скупа она на ласки и слова.
Град ганзейский, град веселый и хмельной!
Разменять бы здесь мой старый золотой,
Мне б хватило на похлебку и ночлег,
Чтоб до Любека продолжить свой пробег.
|
На Балтике — как Аргуса глаза,
Бесчисленные торжища — Ганза.
Меха и шерсть усилием весла
Ганза из Ревеля до Любека везла.
Из Лунеберга с солью корабли
Пот доставляли Матушки-Земли.
На Готланде складировали сельдь
И прочую заготовляли снедь.
Я новгородцем чувствую себя.
Купчины-предки душу теребят
И говорят: как пращуров, сюда
Тебя доставят древние суда.
Марципановый город,
Камбала на Траве.
Когда Гамбургский г
омон
Мне слегка надоел,
Я сбежал в табакерку — Любек, Любеч, Лубок,
Где кирпичные церкви,
Небосвод голубой,
Где мехами и солью
Торговала Ганза.
Град — германский, не спорю,
Закрываю глаза
На славянское имя,
Уйму русых голов,
Но считаю своими
Слезы колоколов.
Языки вечевые
Новгородских свобод,
Здесь, у церкви Марии,
У немецких ворот.
Нет в живых Эренсвярда, нету давно и Ваза.
Не с кем спорить. Отсутствует даже Ганза.
Маленький человек подрос, так что нынче впору
Тот сюртук, с которым сравнили город.
Олимпийский огонь не горит, но за водкой
Финны идут олимпийской походкой
Зимой — на лыжах, летом — норвежским шагом,
Над головою бог дребезжит ушатом.
Балтика шумно бормочет, между сосен
Мчится на нас, как Сольвейг, красотка Осень.
Что за песни споет, что нашептала Яну
Та северянка, что я скажу стакану,
В путь собираясь опять в родные пенаты?
Был я когда-то поэтом, был солдатом.
Книжки писал, штаны протирал за «Гитой»,
Может быть, ближе хинди или санскрита
Этот язык чудной белоглазой чуди,
Что родным мне не был и вряд ли будет.
|
