|
|
|
№ 14 (3762), 22 октября 2007 года
|
 |
|
|
|
|
Мыслитель нашего времени
О своем пути психолога и о встрече с Б.Г.Ананьевым рассказывает сотрудник Российского этнографического музея, доктор исторических наук, автор книг «Мифология и верования нивхов» (1997), «Религиозные верования нивхов» (2005), «Парадигма мифологического мышления (Очерк вклада К.Леви-Строса)» (2004, 2005), переводчик трудов К.Леви-Строса на русский язык Александр Борисович ОCТРОВСКИЙ — студент Б.Г.Ананьева, в 1967 году поступивший на Факультет психологии ЛГУ.
|
 |
А.Б.Островский |
|
— Я поступил бы на Факультет психологии уже в 1966, сразу после школы, — но я просто не сразу узнал о его существовании. Однако, поступив на гидротехнический факультет Политехнического института, я читал книги по психологии, слушал лекции по социологии личности И.С.Кона, и не сомневался в том, что это именно то, меня интересует более всего.
Б.Г.Ананьев в течение всего первого курса читал нам лекции по общей психологии. Лекции были необыкновенно яркими, проходили на одном дыхании. Они были посвящены месту психологии в системе других наук и в значительной степени — теории ощущений. Б.Г.Ананьев рассказывал нам, что из явлений окружающего мира может изучать психология — начиная от ощущений и заканчивая самыми сложными индивидуально-психологическими явлениями.
Порой Ананьев кратко пересказывал только что прочитанное им из новейших трудов зарубежных психологов, порой приводил примеры из литературных произведений (Достоевский, Золя). Необходимо заметить, что Ананьев был достаточно скромен и никогда не педалировал значения своих работ.
Во время лекций Ананьев обычно стоял перед аудиторией, но мог и пройтись, но не до самого конца. Он никогда не делал никому никаких замечаний. В лекциях Ананьева не было занудства (подобного тому, что было в лекциях, без сомнения, талантливого человека — Л.М.Веккера), это не была цепочка определений или формулировок. Б.Г.Ананьев мыслил вслух, как зрелый концептуалист и методолог. Его мысль была свободна, но при этом он никогда не отвлекался от темы.
Когда я писал свою первую курсовую работу (на втором курсе), у меня не было научного руководителя, и я дал прочитать её Ананьеву. Я помню, что Борис Герасимович поставил мне зачёт и в целом оценил работу положительно, но я на всю жизнь запомнил и его единственное замечание.
«Запомните, — сказал мне Борис Герасимович, — Интеллект — это отбор». Дело в том, что в содержании моей работы были объединены и Л.С.Выготский, и Д.Н.Узнадзе, и З.Фрейд.
— У Б.Г.Ананьева вызвал неприязнь методологический эклектизм?
— Борис Герасимович не произнес слова «эклектизм». Надо сказать, что нам не преподавали ни Узнадзе, ни Выготского, ни Фрейда. И вдруг студент второго курса умудрился всех их прочитать, и даже предложить какую-то конвергенцию… По-видимому, у Бориса Герасимовича вызвала неодобрение широта в ущерб глубине, и он счёл нужным обратить мое внимание на интеллект как таковой, на важность аналитического осмысления чужих концепций, а не их соединения для выражения своих интуиций.
Когда-то на экзамене у Б.Г.Ананьева я получил пятёрку, — но мне кажется, что тогда он большинству охотно ставил пятёрки…
После окончания Факультета психологии я по государственному распределению направился в Вологодскую область, где три года и три дня проработал начальником отряда в колонии строгого режима. Начальником другого отряда тоже был выпускник ЛГУ, истфаковец. Вспоминаю, что на второй год я даже стал победителем социалистического соревнования…Но я не был, то что называется, «аттестован», то есть форму не надевал. В шинели я не ходил, зато ходил «с поплавком» — с университетским значком-ромбиком… Мне говорили: «Гражданин начальник, вы у нас единственный, у кого нет кликухи».
В колонии я читал лекции по психологии и зэкам, и вольнонаёмным — за пределами зоны. Будучи социальным психологом, я провёл в колонии социально-психологическое обследование. Помогал мне в этом зэк, завхоз, Николай Егоров, дважды судимый; результаты дважды публиковались в журналах МВД.
По возвращении в Ленинград я полгода проработал в секторе социологии личности ИСЭП, у В.А.Ядова. Затем три года работал социологом в научном отделе Института целлюлозно-бумажной промышленности, а после этого пришёл в Музей этнографии. Мне хотелось на материале коллективных представлений бесписьменных народов — верований, ритуалов и различных текстов — в широком смысле слова, изучать операции мышления. В то время этим в нашей стране еще никто не занимался. Меня, в частности, заинтересовали амурские и сахалинские лечебные амулеты, очень сложные по композиции. Ими я (наряду с другими темами) занимаюсь вот уже двадцать лет.
Большую роль в моем становлении как учёного сыграл известный московский психолог, академик А.В.Брушлинский. В свое время он посоветовал мне ориентироваться либо на Ж.Пиаже с его онтогенетическим подходом, либо на Леви-Строса, с филогенетическим подходом. Я выбрал Леви-Строса, и пришёл в Музей этнографии.
Моя диссертация, посвященная концепции первобытного мышления в трудах Леви-Строса и его последователей, два года лежала в Москве. Леви-Строса причисляли к буржуазным мыслителям, а я не критиковал его за то, что он «буржуазный». Защитить диссертацию удалось только в 1986, с началом перестройки.
— Как сегодня, с высоты вашего жизненного и исследовательского опыта, вы оцениваете деятельность Б.Г.Ананьева? Каково, по вашему мнению, значение его работ для современного гуманитарного знания?
— Организаторский гений Б.Г.Ананьева невозможно переоценить. Не будучи членом коммунистической партии, он сумел создать в Университете Факультет психологии, доказать значимость его отделения от Философского факультета (где специальность по диплому в то время была «преподаватель марксистско-ленинской философии»).
Нам, студентам, Ананьев сумел привить убеждение в том, что психолог — это мыслитель. Ананьев был очень талантливым педагогом.
Ананьев исповедовал антропологический подход в психологии. «Человек как субъект познания, труда и общения», — сегодня это классическая формула. Значение Б.Г.Ананьева как теоретика в деле создания антропологического подхода не стоит преувеличивать: приверженец этого подхода, он был своего рода «Чернышевским XX века». Фактически, это была — и таковой остается в истории гуманитарной мысли XX века — оригинальная концепция интеграции субъекта с позиций психологии отдельного человека, а не «личности как субъекта и объекта социальных отношений», как у марксистов-социологов. Вместе с тем, Ананьев не стремился к созданию теории субъекта познания, теории субъекта общения — возможно, предоставляя это другим исследователям «ананьевской школы». Не стоит отождествлять отчётливую мировоззренческую концепцию зрелого психолога с теорией: это не теория, а методологический бинокль для её различения.
Ананьев создал фундаментальные труды по теории ощущений, не утратившие своей значимости и по сей день.
Можно увидеть противоречие в том, что Б.Г.Ананьев обращался к Достоевскому, к Золя, и в то же время негативно относился к разного рода интроспекции, к самонаблюдению учёного. То есть нужно ставить эксперименты, а, например, от изучения сновидений отказаться… Но подобного рода противоречия — в духе наших 1960–70 годов. Они оправданы тем, что главной задачей тогда было создание и сохранение Факультета психологии как такового.
Б.Г.Ананьев — это классик, стоящий в одном ряду с С.Л.Рубинштейном, А.Н.Леонтьевым. Учёный, быть может, меньшего масштаба, чем Л.С.Выготский, но, несомненно, весьма значительного.
И вместе с тем, Б.Г.Ананьев был человеком-загадкой. Я помню, что всем нам, студентам, он казался человеком-загадкой. Он соединял в себе философичный подход, интерес к самым истокам возникновения психического, и опасения перед коллективной психологией — тем, что находит свое отражение в мифах, ритуалах…
Я очень благодарен Ананьеву, как и всем моим учителям. Они расширяли наш кругозор, вселяли убеждение в том, что психолог — это наиболее последовательный мыслитель нашего времени. Я вспоминаю, как в ответ на вопрос о связи этики и психологии Ананьев говорил, что не психолог сегодня должен сообразовывать свои идеи с принципами этики, а специалист по этике — искать её основания в психологии. Запомнились и другие идеи Ананьева. Так, он говорил, что XXI в. станет веком женского интеллекта, веком женщины. И не только в плане эмансипации. У женщин большой потенциал и интеллекта, и приспособления… Среди излюбленных идей Бориса Герасимовича, неоднократно излагаемых им первокурсникам, было то, что я никогда позднее не забывал: важность периодов акме (взлётов) в творчестве, они могут происходить в разные годы жизни; роль асимметрии левого/правого в психической организации индивида; идею о том, что профессиональный интеллект наиболее прочная из психических функций и сам способствует сохранению двигательной координации, тонкой моторики…
Б.Г.Ананьев часто говорил, что мозг наш задействован только на несколько процентов, что каждый человек может индивидуально почти безгранично развиваться и совершать открытия. Ананьев вселял в нас веру в силу разума, оснащенного достижениями психологического познания и открытого новому. 
Вадим Хохряков
Фото Сергея Ушакова
|
