№ 13 (3761), 30 сентября 2007 года
главная | оглавление | <... | ...>	выпускники

Через всю жизнь
мы пронесли слово наших учителей

К 50-летию выпуска исторического факультета

Летом 1952 года в приемную комиссию исторического факультета подали заявление сотни абитуриентов. За давностью лет не припоминается, сколько же человек претендовало на одно место. Зато точно знаем, что из 25 баллов нужно было набрать 24; 23 балла были полупроходными.

Тем, кто стал студентом ЛГУ в начале пятидесятых годов, посчастливилось испытать неповторимое влияние университетской ауры, несущей в себе традиционные черты счастливой поры студенчества и особенности времени. Первое послевоенное десятилетие вобрало противоречивые тенденции общества: через тернии голодных лет и пепелищ в большинстве своем народ тянулся к созидательным формам бытия — к труду, к учебе, к возрождению страны. Но было и много негативного в духовной сфере общества: искусственно навязанные кампании борьбы с космополитизмом, антисемитизм, массовое преследование интеллигенции, деятелей науки: биологов, философов, экономистов, языковедов. Естественно, что негативные последствия этих акций не исчезли мгновенно.

Ленинград испил эту горькую чашу и первым, и сполна: сначала ударили по литературе (А.Ахматова, М.Зощенко, О.Берггольц, Ю.Герман), затем по композиторам (Д.Шостакович, С.Прокофьев, Р.Глиэр) и «залпом» по руководящим кадрам города — трагедия «ленинградского дела». Среди жертв последнего — и бывший ректор Университета Александр Алексеевич Вознесенский.

И можно только в очередной раз восхититься тем, что после тяжелейшей жертвенной войны, после ударов по самым чувствительным сферам общества в Ленинграде было столько интеллектуальных сил. Они обеспечили подготовку квалифицированных кадров, так нужных после войны; их позитивную социализацию с почетным знаком ленинградской ментальности — «сделано в Ленинграде».

Фото на память. После занятий. Май 1954 г.

Ленинградский университет в 50–е годы аккумулировал доминанту университетской науки, созидательные тенденции общества и характерные для 50–х годов «ростки оттепели»: весной 1953 года умер Сталин, в июне арестовали Берию, появились первые реабилитированные, а в феврале 1956 года — решения ХХ партсъезда. Университетская аура 50–х — это высокий уровень преподавания, культ знаний, это удивительная атмосфера общения преподавателей со студентами и студентов между собой. Истфак тех лет — это переполненные аудитории, читальные залы, оживленные коридоры.

Если учебные занятия были одной из составляющих университетского образования 50–х годов, то важной являлась и внеаудиторная атмосфера, та духовная среда, которая активнее всего формировала социальный тип истфаковца тех лет. Посещаемость занятий связана с несколькими факторами: это и тяга к знаниям, и «бдительность» деканата, и материальная заинтересованность в стипендии и некоторый соревновательный стимул, созданный иностранными студентами.

Особенностью послевоенных лет, как уже отмечалось, были студенты из братских, как тогда говорили, стран народной демократии. Характерен первый рефлекс на появление немецких студентов. Спонтанно возник императив: никаких романов, держаться с гордостью, помнить о Сталинграде (ныне г.Волгоград). Удивительно, среди нас было много ленинградцев и детей блокадного города, но война в то время более всего ассоциировалась в сознании со Сталинградом.

Понятно, что ГДР нужны были новые кадры, и в этом смысле появление целой группы студентов закономерно. Но в психологическом плане время еще не стерло в памяти реальность войны, поэтому и возникла непроизвольная первичная реакция на появление группы студентов из Германии, даже из ГДР. Но это лишь первое ощущение. Очень скоро установились взаимно доброжелательные отношения, а первая совместная «картошка» ускорила личностное взаимопонимание и дружбу. Уже немецкие студенты воспринимались не как группа, а как Гизела, Ганс, Христа, Карл, Герхард, Гюнтер, Гаральд. Более того, когда были разрешены советским гражданам браки с иностранцами, то поженились Лиля Ширякова и Герхард Брендлер, Людмила Кирзо и Зигфрид Томас, учившийся курсом старше. Рая Соколова вышла замуж за чеха Мирослава Флека.

Кстати, за рубежом наши выпускницы состоялись и как специалисты: Люся Кирзо (Томас), как и ее муж, работала в Академии наук ГДР, защитила кандидатскую, а затем — докторскую диссертацию, стала профессором, заведующей кафедрой истории Восточной Европы Университета имени Гумбольдтов.

Рая Соколова (Флекова) работала в одном из филиалов Пражского университета. Вместе с мужем выступила против ввода советских войск в Чехословакию. Долгое время они, имея двух сыновей, оставались без работы. Позднее Рая стала читать лекции по истории России в Пражском университете.

Однако вернемся к студенческим годам. Для истфака всех курсов библиотека, несмотря на полуподвальное и малоосвещенное помещение, была храмом. И в первую очередь благодаря радушию и профессионализму заведующей читальным залом Евгении Александровны Смирновой и ее помощников. Как правило, заказанная литература (часто ее заказывали и доставляли из Горьковки) в назначенный срок «ждала» студента. Подкупало искреннее желание помочь в учебе и типичное для того времени «просветительство»: обязательно зайдет речь о читаемой книге, о книжных новинках и театральных премьерах.

Приметой истфака тех лет были фронтовики — студенты, аспиранты, преподаватели. Они несли с собой приветливость, доброжелательность, заряжая выпускников школ целеустремленностью, трудолюбием. По ходу наших зарисовок социального портрета студентов истфака 50–х годов мы будем обращаться к теме фронтовиков, но первое слово о нашем однокурснике Альберте Ивановиче Дроздове. Он приехал из Белоруссии. И хотя 1927 год, как правило, нефронтовой, Альберт воевал. В студенческой группе он являл собой уникальную гармонию скромности, искренности, бесконечной доброты и мужества, не просто серьезного, но иногда азартного отношения к знаниям, науке.

Возвращаясь к фронтовикам, отметим, что и в аспирантуре, и среди лаборантского состава кафедр этот контингент вносил важную струю. Война сделала их целеустремленными, организованными — они умели ценить время, предоставленную возможность образования и еще — их отличительной чертой была доброта, скромность и коммуникабельность. И это было особенно важно, ибо поступление в Университет выпускников школ из благополучных в материальном отношении семей фиксировало некоторый налет зазнайства, эгоизма… А как важны были в семинарах именно знание, мысль, творчество сами по себе, без этих одежд высокомерия и снобизма. Фронтовиками были многие преподаватели… Сейчас на кафедре балканистики работает профессор Владимир Александрович Якубский. В 1975 году ему спустя 30 лет вручили ордена Ленина и Славы. Это был уже третий орден Владимира Александровича. А в далекие 50–е годы он был лаборантом кафедры средних веков и мы «озорничали»: как-то Ольга Ефимовна Иванова вышла с экзамена и поручила нас Владимиру Александровичу. Мы обманом вызвали его к телефону и использовали эту «отлучку» для подсказок. Как и многие лаборанты, социально он был ближе к студентам, болел за нас в экзаменационную сессию и простил нас за эту, слава богу, единственную выходку с телефоном.

Присутствие на занятиях в те годы было обязательным. На бессменную старосту курса Нину Муху (Печникову) в числе прочих легла обязанность отмечать посещение общих лекций. По просьбе она иногда отмечала и тех, кого не было на лекции: мало ли какие причины могли быть у того или иного сокурсника или сокурсницы.

Однажды проверка вскрыла «приписки». На этот счет появилась статья в газете «Ленинградский университет». Из университетской газеты этот факт перекочевал в передовицу «Смены». В общем, досталось нашей доброй душе. Было неудобно и тем, кто ее «подставил».

В то время на факультете было шесть кафедр: истории СССР, истории нового времени, истории средних веков, истории Греции и Рима, археологии и истории искусства. С первого курса специализация была только для искусствоведов и археологов. Поступавшие на другие кафедры начинали специализироваться лишь на третьем курсе. В 50–е годы на истфаке читались традиционные курсы: история Древнего Востока, Греции, Рима, первобытного общества — на первом курсе, как и сейчас. Нам не читали этнографию и социологию. На втором курсе — история средних веков, на всех курсах — история СССР. На третьем курсе — всеобщая история и так далее.

Университетской традицией (и большое ей спасибо) было то, что на первом курсе в мир знаний нас вводили высококлассные специалисты, ученые: академик Василий Васильевич Струве, профессора Ксения Михайловна Колобова, Сергей Иванович Ковалев, Михаил Илларионович Артамонов — директор Эрмитажа тех лет. Можете представить: в первой группе первого курса семинарские занятия по «Русской Правде» целый год вел патриарх отечественной археографии и источниковедения, доцент еще дореволюционного Петербургского университета профессор Сигизмунд Натанович Валк. Да, тот самый Валк, кто был учеником академика А.С.Лаппо-Данилевского, кто

в 1918 году возглавил разборку революционного архива, кто консультировал и выработал Правила научного издания сочинений В.И.Ленина и кто своими знаниями в архивоведении и в историографии снискал непререкаемый авторитет в исторической науке и был ее гордостью. А семинары по палеографии вел Дмитрий Сергеевич Лихачев. Он тогда только вернулся к преподавательской деятельности. Очень жаль, что общение с Дмитрием Сергеевичем ограничивалось лишь нашими симпатиями и почтением: на первом курсе мы еще не успели узнать о его Соловецкой одиссее. Как много дали нам профессор С.Н.Валк и доцент Д.С.Лихачев и в знаниях, и в этике университетского общения. Нас, вчерашних школьников, шокировало обращение С.Н.Валка — по имени-отчеству. Это не только удивляло, нравилось, но способствовало обретению нового статуса. В ответ на отношения к нам как к коллегам мы старались оправдать и стремились радовать их своими познаниями.

Семинар профессора С.Н.Валка. Сидят слева направо: А.Дроздов, Л.Любомудрова, С.Н.Валк, Е.Осинина, А.Лойко. Стоят: А.Жаховская, И.Носкова (Ткаченко), Ю Н.Соловьянюк, А.Железова, В.Муликова.

Важными были не только содержание, но и форма подачи лекционного курса. В устах академика В.В.Струве история древнего Востока превращалась в сказку об Аменхотепах, Нефертити. Как вспоминала на встречах после окончания университета Э.Селедцова, «этот Восток был большинству студентов очень далек и древен. Но увлеченность Василия Васильевича была трогательной, а его обращение «голубчик» незабываемо. Каждому студенту, кто с ним здоровался в коридоре, академик говорил: «Здравствуйте, голубчик». И это было так радушно, как будто ты и был его лучшим другом, которого он наконец-то встретил после долгой разлуки». Но самое главное, что спустя полвека после сданного экзамена понятие Шумерской цивилизации, независимо от индивидуальной специализации, осталось азбучным. Занятия по латыни в семинаре у Порай-Кошица, несмотря на первоначальную сложность, превратились в увлекательные беседы по истории. На третьем курсе нам посчастливилось слушать лекции Семена Бенециановича Окуня. Когда он хронологически доходил до дворцового переворота 1801 года — убийства императора Павла I, помещение аудитории не вмещало всех желающих, ибо ежегодно на эту лекцию приходили со всего города. Семен Бенецианович «играл» спектакльтрагедию. И помимо восхищения талантом Учителя, возникал наглядный урок о значении художественных форм, приемов выразительности преподавания исторического материала. (Старшекурсникам довелось видеть подобное в лекциях по истории первобытного общества профессора В.Н.Равдоникаса, который за кафедрой показывал «на четвереньках», как двигался первобытный человек.) На протяжении всей своей преподавательской деятельности от курса к курсу доцент кафедры нового времени, специалист по Франции Марк Николаевич Кузьмин поражал студентов неиссякаемой эрудицией. Мы ловили каждый малознакомый факт, боялись непредсказуемых вопросов-тестов на эрудицию, за которыми стояли конкретные факты, и характер которых был приближен к нашему возрасту и нацелен также на прививку интереса к истории, к книгам: «Кто из великих умер на могиле любовницы?», «Как звали овчарку Гитлера?», «Какому деятелю болгарского революционного движения стоит памятник в районе Зоопарка?» и так далее.

В 70–е годы, когда на аттестациях комсомольцев (была такая форма политического просвещения молодежи) путали Пиночета с Пельше или не называли лидеров государств Европы и партий, он заставлял на доске правильно по нескольку раз писать их имена и фамилии. Во времена, когда отсутствовала необходимая для будущих историков политическая информация, ее объективная подача, а мы еще по возрасту не достигли политбоев на кухнях квартир, Марк Николаевич был умелым «вакцинатором» студентов-историков. Кроме обладания профессиональными качествами историка (эрудиция, понимание политической подоплеки событий, процессов), он любил студентов и помогал им: скольких накормил, скольких угостил мороженым и конфетами, скольким помог остаться со стипендией и вообще не стать отчисленными: в те годы такого иммунитета не было у детей репрессированных родителей, а среди нас такие были. Конечно, мы не сразу оценили глубину и значение «школы Кузьмина». Сначала нас покоряла эпатажность его «Здравия желаю» и удивительный демократизм: с ним как со старшим товарищем можно было обсудить любой важный вопрос. Но как много значили личностные качества преподавателя, показала жизнь. Многие, следуя его примеру, стремились быть честными историками-преподавателями. Не случайно, уже когда мы сами были преподавателями, наши студенты в период гласности искренне удивлялись и с благодарностью говорили: «А ведь многое мы знали из ваших лекций». А коллеги-физики, поинтересовавшись в 1988 году, как историки интерпретируют Сталина, Троцкого и так далее, спрашивали: «Где и у кого вы учились?» и были удовлетворены ответом: «на Менделеевской, 5, у Кузьмина и других».

Конечно, большинство студентов-историков объединял интерес к истории, активная познавательная тяга. Но как много дали лекции и семинары, общение с преподавателями. Это общение велось на хорошем уровне русского литературного языка. Совсем не было потерянных часов занятий, и была ощутима великая роль преподавателя, не просто передающего очередную порцию знаний, а своеобразного сократовского общения — бесед, в ходе которых мы постигали и обогащались знаниями, каких не встретишь в учебниках и даже монографиях.

На протяжении трех лет занятий в спецсеминаре С.Н.Валка его ученики были участниками незабываемых бесед с профессором в его квартире на Гулярной, 8 (Петроградская сторона), в квартире, заполненной книгами (среди которых раритетные, дореволюционные, многие собрания подписных изданий, а также книг с автографами), подлинниками картин известных художников и изделиями русских народных промыслов, мы испытали высокие чувства священности культуры и счастья непосредственного прикосновения к ней. За чаем говорили о многом. Общение с профессором открыло его личностные черты. За скромностью и строгостью в университетской аудитории мы увидели человека, который искренне интересовался нами, нашими увлечениями. Как искренен и обаятелен был Сигизмунд Натанович, как заразителен был его смех: как будто он был нашим ровесником. Радость и возвышенность этих неформальных встреч (хотя во многих случаях речь шла и о наших научных заделах) его ученики пронесли через всю жизнь.

На демонстрации. Начало 50–х годов.

С третьего курса начиналось постижение нами научных азов университетского образования «в узком смысле», формирование нас как научных работников. Нас учили работе с источниками, в том числе и по преимуществу с архивными, учили методологии истории. Обретали большую значимость наши курсовые работы. Но главной формой университетского образования становились спецсеминары и спецкурсы, начинался процесс выбора специализации. Теперь на первый план выдвигалась самостоятельная работа студентов. Мы с благодарностью Университету вспоминаем прекрасных ученых, осуществлявших работу спецсеминаров: Сигизмунда Натановича Валка, Виктора Ивановича Рутенбурга и Александру Дмитриевну Люблинскую, Владимира Васильевича Мавродина и Владимира Игнатьевича Легкого, Владимира Александровича Овсянкина, Кирилла Борисовича Виноградова, Владимира Георгиевича Ревуненкова, Николая Яковлевича Иванова. Как правило, темы курсовых работ на третьем курсе ориентированы были на темы дипломных исследований. Но у археологов и искусствоведов специализация и связанный с ней выбор темы начинались, как отмечалось, раньше. Вот темы некоторых курсовых работ на третьем курсе: «Иевлевская вотчина Шереметьевых в ХVII веке» (Любовь Любомудрова), «Новое о Иване Исаевиче Болотникове в монографии И.И.Смирнова» (Инга Носкова). А вот темы и выросших из них дипломных сочинений: «Разложение крепостнических отношений на примере Иевлевской вотчины Шереметьевых», «Крестьянское движение 1902 года в Полтавской и Харьковской губерниях России». Тема курсовой работы Эрики Селедцовой на третьем курсе: «Положение крестьян королевских земель в Польше в конце ХVI—начале ХVII вв. по их жалобам в референдарские суды». А вот, через 2 года, тема дипломного сочинения: «Положение крестьян Гнезнинского Архиепископства в ХVI–ХVII вв. на основе жалоб, собранных в «Памятниках польского права» (изданных в Кракове в 1921 г.)». Все источники на польском языке.

На конкурсе лучших студенческих работ, проводившемся в марте–июне 1957 г., были награждены Почетными грамотами ректора члена-корреспондента АН СССР, профессора А.Д.Александрова следующие студенты курса: А.А.Хохлов («Борьба ярославских большевиков за массы в марте–октябре 1917 г.»), Н.В.Ревуненкова («К вопросу о свободном ремесле в городах южной Франции ХII–ХV вв.»); М.Ф.Шарова (««Правда» 1912—1914 гг. в борьбе за пролетарскую литературу»); А.И.Дроздов («Положение крестьян Витебской губернии после отмены крепостного права в 60–70 гг. ХIХ в.»); Л.А.Мухин («Ленинград в блокаде (сентябрь 1941 г.—январь 1943 гг.)»: А.А.Маханькова («Отклики в Англии на индийское национальное восстание (1857—1859 гг.)»; Г.Пиацца («Великая стачка лондонских докеров 1887 г.»); В.И.Иванова (Муликова) («Крестьяне Выскатской дворцовой волости перед реформой 1861 года»); Н.П.Печникова («Ленские события 1912 года»); Г.Шлейдер (Иен) («Движение солидарности рабочего класса Советского Союза с немецкими рабочими во время рурской оккупации и революционных боев осенью 1923 года»). Г.Нойберт получил Почетную грамоту за курсовую, посвященную развитию сельской общины у германцев западных областей Германии до IХ века.

У стен родного истфака. 3–й курс

Год занятий на первом курсе с текстом «Русской Правды»» обеспечивал необходимые навыки критического и внимательного изучения исторических источников. Но многим из нас хотелось непременных открытий, и часто мы чересчур ретиво в буквальном смысле увлекались этой критикой. Интересны для студента разные по видам источники — письма, записки, итоговые сведения, особенно те документы, в описи которых впервые ставится подпись исследователя — твоя. Но множество (более 500) одинаковых актов, например о крестьянских потравах 1902 года, тогда и утомляли. Но нас приучили раз в неделю обязательно работать в архиве.

В связи со значением методологических принципов исследования, постижением «методологии истории» остановимся на преподавании общественных дисциплин.

Сейчас все больше говорят о «вредности» политизации и идеологизации советских лет. Истины ради отметим следующее. На первом курсе «Основы марксизмаленинизма» читал Алексей Владимирович Савельев. Нам нравилось и содержание лекций, и манеры преподавателя, его такт. И никакого идеологического нажима в лекциях не было. Правда, на семинарах было много «излишеств». Так, некоторые преподаватели требовали знания, о чем говорил на съезде не только Сталин, но и Микоян и другие руководители партии. Тем не менее была заинтересованность максимально использовать семинарские занятия. 25 декабря 1952 года газета «Ленинградский университет» под заголовкам «Накануне экзаменов» писала: «Добросовестно, систематически занимаются студенты Соколова, Скорнякова, Сухих, Муликова, Кожина». Названа также фамилия одного из авторов. В рамках общественных дисциплин запомнились семинары по диамату с М.В.Эмдиным. И хотя изучение диалектики осуществлялось «по Гегелю»», благодаря Моисею Вульфовичу не было проблем с пониманием категорий и законов диалектики, и освоили их на всю жизнь. Эти знания помогли не только в научной и преподавательской деятельности, но и в жизни.

Программы читаемых спецкурсов тоже не злоупотребляли приоритетностью классовой борьбы. Читались спецкурсы по истории Украины, по истории Великой Отечественной войны. Профессор И.И.Смирнов читал спецкурс «Восстание Болотникова», профессор С.Б.Окунь «Внешняя политика царизма в 1–й половине ХIХ века», профессор С.И.Ковалев «История раннего христианства», доцент Н.Г.Сладкевич «Общественная мысль России 40–60–х годов ХIХ века», доцент А.Д.Люблинская «Феодальная собственность», профессор А.В.Предтеченский «История русской культуры в 1–ю половину Х1Х в.». «Типично петербургский интеллигент, — как характеризовал его академик Д.С.Лихачев, — был глубоким, разносторонним историком, эрудитом, просто талантливым и общительным человеком». По словам Ю.М.Лотмана, Анатолия Васильевича окружала «некая обаятельная аура… Нечто такое же, что позволяло всем положительным качествам надолго складываться в единое, живое движение культуры» («СПбУ». 2006. № 21(3744), ноябрь 16. С.8).

Сугубо «классовыми» были спецкурсы по истории Великой Октябрьской революции, по истории Гражданской войны, по истории классовой борьбы в первые годы НЭПа. Парадоксально, но факт: спустя 15 лет после выхода «Краткого курса истории ВКП(б)», изобилующего «проклятием» меньшевистскотроцкистских банд, спецкурсов по этим темам не было. В 1954 году исчезла специализация по кафедре истории КПСС. Один раз на III курсе мы столкнулись со своеобразным обвинением нас со стороны преподавателя. Ольга Ефимовна Иванова читала курс истории западных славян. У нее была манера задерживать на перерыв. И когда в очередной раз студентам грозила опасность лишения перерыва, в аудитории возник гул. Рассерженная Ольга Ефимовна призвала нас встать и сказала: «Ваше поведение я рассматриваю как неуважение к Коммунистической партии Чехословакии». А ведь преподаватель читала в этот день лекцию о Яне Гусе и гуситских войнах в эпоху средневековья.

Конечно, наше поколение формировалось в идеологизированном обществе, но все-таки удивительно, что и школа, и вуз как-то очень бережно относились к нашему возрасту, к нашему мировоззрению. Но война круто замесила нас, даже подростков, на патриотизме, а начавшаяся «оттепель 50–х» добавила большую дозу романтизма, с которым было легко в Университете и очень трудно после его окончания. И еще. Специально не рассматривая вопрос, объективно отметим, что в Университете нас учили историческим фактам, научной методике работы с источниками. В студенческие годы, конечно, осязаемым свидетельством идеологизации был культ вождя и партии. Для очень немногих членство в партии были своеобразным иммунитетом. Но фактом являлось и то, что партийная прослойка на курсе была небольшой, а когда двум студентам нашего курса первый секретарь Василеостровского РК КПСС Житченко предложил вступить в партию, они искренне сочли этот шаг преждевременным, то есть черты карьеризма, во всяком случае в открытом виде, отсутствовали. Когда умер И.В.Сталин, несколько студентов 1 и 3 курсов отправились в Москву на его похороны. Несмотря на тотальную облаву, проводившуюся ОК и ГК ВЛКСМ на Московском вокзале, им удалось не только доехать до Москвы, но и попасть в Колонный зал Дома Союза. На Трубной площади они чудом избежали худшего: возникла давка, были жертвы. Важен другой момент. Когда по возвращении их товарищи высказали предположение, что поездка может послужить причиной отчисления из Университета и исключения из комсомола, в голове и в сердце было одно: «За Сталина можно поплатиться и этим». И вот 10 марта прямо с лекции Лидия Леонидовна вызывает в деканат первокурсницу«беглянку». Понятно, что этот вызов настраивал на худшее. А войдя в деканат, она увидела многих преподавателей (помещение было не маленьким): кто сидел, кто стоял, оно оказалось плотно заполненным. К студентке обратился заместитель декана Сергей Леонидович Пештич с просьбой рассказать о прощании со Сталиным. Это было общение историков.

Говоря о культе знаний в ЛГУ на истфаке в 50–е годы, мы не имеем в виду абсолютизирование в нашей жизни учебных занятий или тотальную подготовку к семинарам. Мы имеем в виду ту атмосферу учебы, в которой «разлит был воздух интеллекта». За содержательные лекции и семинары ценили преподавателей, за интересные доклады и курсовые, за талант очень ценили своих однокурсников и старшекурсников. Элитой на старших курсах (IV курс) была группа «международников» — Леня Семенов — будущий профессор истфака (умер в 1985 г.), Юра Молчанов. С огромным уважением, пиететом относились мы к аспиранту Гене Жуйкову. Он являлся не только комсомольским лидером, но и в 1953 году организовал и успешно осуществил поиск одной из пропавших ленинских рукописей «Что такое «друзья народа» и как они воюют против социал-демократов». Одним из первых начал разработку темы о группе Г.В.Плеханова «Освобождение труда». Мы говорим о старшекурсниках не потому, что не было среди нашего курса выдающихся студентов (в академическом плане был непререкаемым авторитет Гены Дмитриева); мы акцентируем мысль об удивительной атмосфере дружбы курсов, о роли старшекурсников.

Трудовой семестр. 1955 год.

С первого семестра некоторые из нас стали участниками хора, и в основном из-за обаяния Григория Моисеевича Сандлера, многие записывались в спортивные секции, в кружок СНО. Пятикурсники предупреждали нас об «опасной зависимости от коридора истфака», где часто беседы затягивались сверх 10–минутного перерыва и пропускались занятия. А как не зависеть от коридора, где можно было общаться с Ремо Казаковой — первым в ту пору истфаковским бардом — а ныне известной поэтессой Риммой Казаковой. (Ремо — это ее настоящее имя. Расшифровывается: РЕволюция. Мировой Октябрь.)

Аудитории, библиотека, лекторий и коридоры истфака были для нас не просто помещениями, а носителями, воплощением той духовной атмосферы, которой жили студенты середины ХХ века. В нашей памяти лекторий связан более всего с тремя событиями внеучебного характера — лекциями академика Евгения Викторовича Тарле, присутствием на комсомольском собрании факультета ректора, члена-корреспондента Академии наук СССР Александра Даниловича Александрова и факультетским вечером, посвященным 20–летию исторического факультета.

Академик Тарле работал в Москве, но предполагалось его научное руководство двумя выдающимися аспирантами истфака — Геннадием Семеновичем Жуйковым и Виктором Анатольевичем Ежовым (будущим деканом исторического факультета). В лектории Тарле выступил с лекцией о советско-американских отношениях середины 50–х годов (в это время умер И.В.Сталин). К сожалению, содержание лекции не запомнилось, но и тогда, и позднее внутри жило ощущение удовлетворенности приобщением к «высокой науке».

Комсомольское собрание было отчетным, поднимались многие важные задачи. Истфак жил активной жизнью комсомола. Посещение ректором нашего собрания, предполагаем, было вызвано сложностью исторической ситуации в стране (уже осудили Берию, но не было еще ХХ съезда партии). Но при всем вышесказанном о собрании — главное заключалось в выдающемся человеке Александре Даниловиче Александрове. Мы не случайно уже неоднократно фиксируем стиль общения в Университете тех лет. Он был духовно высоким, прекрасным в отношениях между людьми. В этой связи применительно к ЛГУ тех лет можно было много раз восклицать вслед за героем А.М.Горького: «Человек! Это звучит гордо». Красивый, талантливый человек, выдающийся математик, он обладал удивительной притягательной силой, именно благодаря его высокому искусству общения со студентами. Он был пассионарием, на редкость открытым для споров, возражений, мнений, в том числе и студентов. Его не подводила интуиция в постановке своевременных студенческих проблем. Александр Данилович был не только талантливой и интеллектуальной личностью, но и азартным человеком, что сохраняло в нем молодость души и рождало удивительные формы общения. Не случайно он был мастером спорта по альпинизму. После комсомольского собрания на истфаке ректор пригласил к себе на следующий день двух активистов, а именно Виктора Бучина с нашего курса и И.В.Ткаченко, одну из авторов данного очерка. Приглашение было связано с предложением ректора создать на базе истфака дискуссионный клуб молодежи.

В это время в городе (а не только в Университете) уже начались острые споры о Югославии (в 1954 году восстановились дипломатические отношения наших стран), спорили о Иосифе Броз Тито, о Ганди… И хотя предложение ректора было «сенсацией», нас — приглашенных — поразил не чай вместе с ректором, а общение, в ходе которого он прочел наизусть большую балладу А.К.Толстого «Послушайте ребята…» и на итальянском языке два лирических сонета Петрарки. Причем это не было желанием нам понравиться. Он знал об отношении к нему студентов: его уважали и обожали.

На военных сборах историки вместе с юристами.

Предложение о дискуссионном клубе было смелым и правильным решением. В условиях, когда молодежь города, студенты Герценовского и Политехнического институтов поднимали малоизвестные и трудные проблемы, именно Университет являлся оптимальным местом, центром. Но недавние порядки в стране, сохранившийся страх за оценки, возникавшие не «сверху», не официально, объясняют, почему дискуссионному клубу, говоря современным языком, был придан статус неформального молодежного студенческого объединения… Клуб существовал недолго: как всегда, в дискуссионной среде выявляются экстремалы, которые преимущественно обнажают свои представления и активно стремятся вынести эти спорные вопросы, которые еще не стали предметом обсуждения в обществе — вынести их в средства массовой информации. И тогда отдельные лидеры дискуссий (они оказались все не университетскими) стали уже объектом внимания специальных органов, а клуб пришлось закрыть. Но споры продолжались. Спор в основном шел по вопросу «Тито — ревизионист или нет? Прав Сталин, называя Тито фашистом, или нет?». Александр Данилович приезжал к нам на стройку в колхоз имени Антикайнена Приозерского района. Мы много и долго, и интересно говорили, пели у костра. Он азартно спорил тогда с одной старшекурсницей, «кто съест лапку лягушки». Привез нам конфеты и апельсины. Студенты всех факультетов боготворили ректора. Тогда мы еще многого не знали. Например, как принципиален коммунист Александров, и чего стоила ему его прямота, искренность. Стоило ему высказать негативное отношение к школьной реформе, и ректор оказался хоть и в почетной ссылке в Новосибирске, но в ссылке. Ему не прощали многих искренних собственных мнений… А.Д.Александров был государственным человеком. Ему принадлежит идея отбора талантливых школьников и создания университетской школы-интерната.

Академик Александров стал ректором в трудные годы, вскоре после ареста и гибели А.А.Вознесенского, в разгар массовых репрессий против генетиков. И в эти годы он проявил большое мужество: сумел сберечь Институт им. Ухтомского — подразделение биологического факультета университета. Тем самым были сохранены бесценные научные кадры. Ведь уничтожению подверглась ключевая отрасль биологии, в которой советская наука была лидером в 20–30–е годы и которая так востребована была НТР в 50–е годы. Немногие руководители тех лет были способны на такие поступки. Вот так повезло с ректором тем, кто учился в ЛГУ в 50–е годы. Каждая пусть и мимолетная встреча студента с ректором А.Д.Александровым была уроком личности. Ректор учил нас открытости, искренности, честности, вниманию к окружающим… Справедливо, что в 1989 году академику А.Д.Александрову было присвоено звание Героя Социалистического Труда.

Как известно, правительственное решение о создании исторического факультета в Ленинградском университете было принято в мае 1934 года. Реально каждый студент истфака в течение своих пяти лет обучения становился свидетелем той или иной юбилейной даты факультета. Особенность юбилея в 1954 году в том, что к юбилейной дате было приурочено создание старшекурсниками и аспирантами оперетты «Под сводами истфака». Ее авторы — талантливые выпускники Юрий Тарасов, Юрий Марголис, студенты Ремо Казакова и многие другие. Это были сценки из факультетской жизни — учеба, сессия, любовь, деятельность деканата и сатира на профсоюзное бюро. Все эти картинки сопровождались талантливым текстом и песнями. Мелодии были известные, популярные. А стихи новыми, аккумулирующими студенческую жизнь. Мы были еще младшекурсниками, принимали в подготовке вечера посильное, но второстепенное участие. Истфак 50–х — это уникальный социум, имевший живой остов, единое дыхание и высокую духовную температуру. А потому и спустя 53 года живет в нас сопричастность к

факультету, живут яркие образы той самой оперетты. Конечно, самыми смешными были сцены экзаменов, в которых добрые, либеральные преподаватели сами «отвечают» за студентов, не помнящих ни имен египетских фараонов, ни очередности их правления. И этот сюжет был не только забавным отражением, но и целенаправленной извечной борьбой с вузовским либерализмом. Многие сюжеты были яркой сатирой. Например, работа профбюро. Отсутствие критики в обсуждении вопросов давалось двумя штрихами: отчет председателя был парафразом известной песенки «Все хорошо, прекрасная маркиза», а прения членов бюро — елейным хором капуцинов «Слава тебе, старший профорг, слава и нам…». А ведь за этими шутками стояло критическое отношение к действительности. Ведь многие общественные организации «грешили» отсутствием критики в обсуждении важнейших проблем. В масштабах всей страны это показали 70–е годы.

Популярные мелодии утесовского репертуара лирично и остроумно отражали проблемы любви, студенческой семьи.

Приведем слова одной из них (на мелодию «Как много девушек хороших…»)

На первом курсе мы не знали
Любви волнующих тревог,
Мы Кузнеца не понимали
И ворчали под шумок:
«Да как он мог».
(Юрий Львович Кузнец женился на 1 курсе.) Мы Щипачева не читали,
Лишь иногда в вечерний час
Об однокурсниках мечтали,
И они, быть может,
Думали о нас.
Сердце, нам было лишь по восемнадцать,
Сердце, ты робко билось, но порой
Сердце, ты нам мешало заниматься,
Ты нам мешало
Работать в СНО и в профбюро.
Бюро должно себе заметить,
Его работу завершат,
Ведь подросли
У многих дети
И родителей воспитывать спешат.
«Мама, я знаю, я тебя замучил,
Мама, скорей отдай меня в детсад.
Папа! Готовься к сессии получше,
А со стипендии
Купи мне, папа, самокат» .
«Мама, не бойся коклюша и кори.
Мама, пиши диплом и в срок сдавай;
Папа, как хорошо что ты историк!
Мой милый, папа!
Пора на лекцию, вставай!»

В ариях и куплетах прозвучали: баллада о первобытном человеке, гимн истфакийцев «Мы бандиты с истфакийской шайки…». Нужно отметить, что жанр оперетты был популярен в вузовской самодеятельности тех лет. Известен спектакль «Весна в ЛЭТИ», который лег в основу фильма.

Воссоздавая социальный портрет истфака и студентов 50–х годов, скажем об очевидной социальной активности студентов, о роли старшекурсников и преподавателей в нашем нравственном воспитании, и о том главном, что характеризовало общение на истфаке — демократизм и доброжелательность.

Максимум нашей активности, конечно, пришелся на первые курсы. Мы записывались в хор, драмкружок, в спортивные секции. Кстати, занятия спортом, «вкус спорта» были естественным состоянием, независимо от личных достижений, разрядов, но обладателей этих знаков были не единицы, а десятки. Поэтому проведение кроссов, лыжных, легкоатлетических, соревнований по туризму носило массовый характер, и даже в присутствии не маленьких, а учебных групп, превращавшихся в болельщиков. Членами университетской сборной были: Н.Муха, Э.Селедцова — легкая атлетика, Лена Блек — художественная гимнастика, Лиля Ширякова — волейбол, Ростик Паршуков, Юра Мясищев — лыжи, Лева Мухин — шахматы.

споминается забавный случай в начале 50–х. Вне университета центром спортивных притяжений был стадион С.М.Кирова, футбол. Одним весенне-майским днем в целях повышения победного духа «Зенита» одна наша однокурсница предложила вручить букеты цветов (сирень с тюльпанами в середине) всей команде. Перед началом матча она купила 11 букетиков, и вот 11 студенток бегут по полю стадиона, озабоченные, как бы не ошибиться с номером игрока (заранее договорились, но номер на спине, а кроме этой болельщицы остальные — впервые на стадионе). Все обошлось! Девочки испытывали приятное чувство исполненного долга, и вечером в общежитии на Охте (ул. Стахановцев, 17), провоцируя на похвалу, спросили одного из ребят, смотревших матч: «Что видел?». Ответ был сокрушительным: «Какие-то дуры метались с цветами по полю».

Университетский хор был знаменит на весь Ленинград: составом, репертуаром, солистами (Людмила Филатова, Лариса Кирьянова). Ежегодно «эмиссары» хора приходили к первокурсникам всех факультетов и приглашали на прослушивание, ежегодно проводился и отсев участников. Но те, кто впервые становился участником, понимали, что в университетском хоре — Григорий Моисеевич Сандлер. На спевках-репетициях было так интересно, и хотя те социально активные, кого позвали на вокал, не сразу поняли, зачем так долго репетировать по отдельной строчке, отдельному звуку — преклонялись перед манерами маэстро и восхищались тем результатом звучания, которого достигал хор, благодаря не только высокому профессионализму, но и кропотливой работе с каждым участником. Это помимо голосовых групп — первого, второго сопрано и так далее. Конечно, многие не задерживались в хоре на все пять лет учебы. Но мы очень благодарны Г.М.Сандлеру за возможность общения с ним, за его отеческое отношение к первокурсникам. В конце года на традиционных прослушиваниях по отсеву старожилы стремились избавиться от любителей и, как правило, говорили: «Ну, у нее такое слабенькое сопрано». А Григорий Моисеевич отвечал: «Я уже без них не могу, они так восторженно, влюблено смотрят на меня, так искренне ловят каждую мою просьбу, что без них мне будет намного труднее».

Проводы выпускников на работу в Красноярский край. В первом ряду первая слева И.Ткаченко (автор статьи), первый справа — ее муж Э.Ткаченко. Во втором ряду первый справа — В.Кутузов (второй автор статьи). 1957 год.

Конечно, были и среди спортсменов, и среди хористов те, кто целеустремленно занимался этими видами творчества. Например, за спортивные достижения мы уважали Эрику Селедцову, Ростика Паршукова, Юру Мясищева. Но большинство из нас, первокурсников, даже без команды сверху, без принуждения заряжены были на участие в спорте.

Еще один эпизод на тему наших отношений со старшекурсниками. В 1953 году на 4 курсе проходило комсомольское собрание ««Жизнь дается человеку один раз. И прожить ее надо так, чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы»… Н.Островский». Мы, первокурсники-активисты, присутствовали на этом собрании. Доклад делал комсорг курса Валя Шишкин (в 70–е—80–е годы Валерий Александрович возглавлял Ленинградское отделение Института истории АН СССР, став членом-корреспондентом АН СССР). В докладе он «беспощадно» критиковал нашего кумира Ремо Казакову за то, что она «неорганизованна», разбрасывается на разные виды деятельности: учит итальянский, занимается самбо, коньками и так далее. Эти оценки отражали максимализм в требованиях к комсомольцам со стороны бюро и, наверное, небольшую зависть к талантам этой личности. Римма Федоровна Казакова стала выдающейся поэтессой, активным общественным деятелем. В свои 75 лет она руководит писательской организацией Москвы и отвечает за связи поэтов и писателей в рамках СНГ.

о самой лучшей школой гражданственности, нравственности, здоровья стали «картошка» и комсомольские стройки. С 1952 года начались ежегодные в сентябре сельхозработы студентов в колхозах. Сейчас трудно поверить, что в 1952 году в 40 км от Ленинграда в Волосовском районе не было света, радио. В сельпо — типовой набор продовольственных и промышленных товаров — керосин, гвозди, хомуты, конфеты — подушечки, растительное масло и… пирамиды банок с тресковой печенью. Когда за «ударный труд» отпускали в город, везли не деликатесы (как в пионерский лагерь ранее), а белый хлеб, преимущественно сушки, баранки. Чтоб на всех. Запомнились и особенности быта: преобладание сектантов — жили в домах у баптистов, поэтому спать надо было ложиться рано — в 8–9 вечера, клуба не было, и единственное проявление «молодого задора» — картофель — соревнование, кто больше ящиков заготовит, и «игра в картошку-мяч». Тогда же в баптистском доме усилиями Вали Муликовой, Гали Никифоровой и других родилась эта грустная песенка на мотив «Позабыт, позаброшен»:

Поселили нас, братцы, у баптистов в дому;
Начались мученья наши, как у грешных в аду.
Пораскинули братцы, где кому ночевать?
Пролетариев — на пол, аристократам — кровать.
И веселия, братцы, в доме том не видать
Никакого анекдота уже нельзя рассказать.
А чуть только хихикнешь, все шипят на тебя;
«Божьим людям нужен отдых» и молчим мы, друзья.
И мясца в этом доме б нам не видать,
Если б бабушкин козлик не решил умирать.
И от жизни от этой нам дорога одна —
И к холодной могиле приведет нас она.
На могилку на эту Марк Кузьмин забредет
И, быть может, добрым словом всех нас помянет».

Последующие картофельные сезоны были лучше — были костры, лучше было с питанием. Поездки на уборку картофеля были практически ежегодными. В приказе ректора от 26 сентября 1953 года читаем: «В соответствии с Постановлением СМ СССР… о посылке на уборочные работы учащихся высших учебных заведений, техникумов и школ послать на две недели в колхозы Приозерского района студентов университета с оплатой проезда в оба конца согласно следующей разверстке: ….исторический факультет 2 курс — 75 человек, колхоз имени Сталина — 50 человек, колхоз имени Хрущева — 25 человек.

Отправка состоится 28 сентября с Финляндского вокзала». Зачастую «две недели» растягивались на все четыре.

Тогда зима наступила рано, уже в октябре ударили морозы и выпал снег. Видимо, этим и объясняется вышеназванное постановление правительства. «Экипировка» студентов, особенно проживающих в общежитиях, явно не соответствовала метеоусловиям. Ребятам приходилось ломами разбивать земляную корку, а девчатам выбирать из-под нее замерший картофель. Собранный урожай отправляли на спиртзавод.

А вот стройки были кульминацией, апофеозом наших студенческих лет. Мы были молоды, общество заряжало нас хотя и противоречивыми идеями, но обеспечило победу здоровых тенденций, нам был необходим этот пролог нашей будущей работы как специалистов, историков — людей самодостаточных, с хорошим чувством гражданственности, контактных. В учебе, в академической успеваемости мы были разными и не- равными в силу неравных способностей; в колхозе, на стройке проверяли нас отношением к труду, на обладание трудовыми навыками. И здесь было стыдно ударить в грязь лицом перед товарищами. Наша первая стройка проходила в Приозерском районе, строили мы конюшню, о чем сообщил даже «Голос Америки», но в негативном плане; вторая — в колхозе Антикайнена тоже в Приозерском районе, основная работа — косьба, и на третьей — строили свинарники и косили в колхозе «Ленинская искра» того же подшефного Университету района.

На очередной встрече выпускников. И.Кухтина, М.Медведева, В.Муликова , Г.Никифорова, А.Дроздов, Н.Наумов.

Многие впервые стали лесорубами, каменщиками, косцами. И в Университете, и на факультете, и в колхозах нас окружал почет. Отношение к участникам стройки всегда было особенным. Участники строек были элитой факультета. И нужно сказать, что на стройку отбирали лучших.

о времени шел уже спад студенческого строительного движения: до нас было время строительства Пожарищенской и Михалевской ГЭС, вскоре за нами начиналась целина. Тем не менее причастность к полезному труду,

повседневное общение друг с другом не просто сплачивали нас, но и рождали удивительную дружбу. Открывались ценные качества юношей и девушек. Леван Макарадзе укротил лошадь, Броня Лукосяк по размаху прокоса не уступал албанцу Канану Хюмети, рекордсмену покосов. «Хорошо работала бригада юношей, (бригадир — называлась фамилия одного из авторов), заготовляя зеленую подкормку для скота, — писала газета «Ленинградский университет» 16 сентября 1955 г. — Применение зеленой подкормки позволяло значительно повысить удои…».

Отметим, что на стройках истфака не было травматизма. Именно стройки отвечали запросам нашей молодости — мы там обретали настоящих друзей и характерную для того времени истфакийскую общность, которой остались верны на всю жизнь. И не было важным при встрече в последующие годы, какую должность ты занимаешь, а сохранил ли ты верность тому студенческому строительному братству или нет. Для нас, первокурсников, вновь и вновь большую роль играли старшекурсники: никакого зазнайства, но авторитетны и в знаниях, и в опыте строек. Сколько прекрасных песен узнали мы от них: во времена Пожарищенской ГЭС родился замечательный гимн:

Шесть часов день за днем Слышим возглас «подъем». Вьется легкий белесый туман, Значит снова за труд, И бригады идут По росистой траве в котлован…

Мы влюблялись в старшекурсников и в начальников наших студенческих строек — фронтовика-десантника Степана Ксенофонтова — веселого, остроумного человека (парторг 4 курса с чертами Василия Теркина). Степан снимал своими шутками дневную усталость, его «свистки»-призывы начинать работу вошли в песню о вагончиках. Кстати, несмотря на романтику строек, все были очень рады возвращению в Ленинград. Попробуем в подтверждение привести слова «Вагончиков»:

Бегут вагончики по перегончикам
За перегоном перегон.
Из края мерзкого из Приозерского
Мы уезжаем в Ленинград.
Бегут вагончики по перегончикам
За перегоном перегон.
И паровоз гудит,
как наш Степан свистит
На самый долгий перерыв.

Важно подчеркнуть, что в отличие от более поздних студенческих строек, наш труд был бескорыстен. Все заработанное шло в общий котел на питание. На оставшиеся деньги устраивался прощальный ужин.

Истфак 50–х был харизматичен: первые послевоенные годы внесли большую струю патриотизма, гуманизма, гражданственности. Вопреки идейнополитическим ориентирам государства, общество исподволь самой жизнью, бытием ориентировалось на эти ценности (стихийно).

Социальную активность пробуждали, как отмечалось, первые тенденции оттепели. И одним из порождений времени в студенческой среде был знак дружбы. Дружба студенческих лет оказалась сильнее школьной поры: перебивая «хлеб» психологов, заметим лишь, что детство, пришедшее на годы войны, «задержало» выплеск всех эмоций этого плана. Что касается истфака, то профиль факультета и реальная жизнь в 50–е «запрограммировали» выпускников именно на дружбу. Этим чувством многие оказались «опалены» на всю жизнь. Тогда мы еще не осознали удивительного сходства, созвучия с пушкинскими эмоциями, с духом его лицейства. А спустя годы мы, воспринимая стихи как свои мысли, могли вторить поэту: «Друзья мои, прекрасен наш союз!..».

Дружеские отношения связывали всю учебную группу, но более тесно дружили индивидуально. Начиная со студенческой поры пронесли взаимную привязанность ребята: Ткаченко—Кутузов—Васильков; Лукосяк—Наумов; Кутузов—Ткаченко—Шургая; Алексеев—Мушкатеров. Девочки: Муха—Кухтина, Муликова—Жаховская—Любомудрова; Носкова— Железова—Власова—Потапова, Потапова—Щербакова и так далее. Встречи и переписка сохранили эти чувства. А время усиливало эти связи новыми оттенками. Во время возвращения с очередных колхозных работ в вагон ворвалась большая пьяная компания, которая начала приставать к нашим однокурсницам. Ребята стали усмирять дебоширов. Толя Лойко выбил нож, занесенный сзади над одним из товарищей, тем самым, возможно, спас ему жизнь.

Когда газета «Смена» опубликовала материал о том, как нашему однокурснику Владимиру Пятову, потерявшему в свое время зрение, директор вечерней школы составил крайне неудобное расписание, связанное с дальними поездками на работу, надеясь на уход «неудобного» молодого специалиста, издалека в поддержку друга откликнулся Лев Мухин, приславший письмо в редакцию. Благодаря поддержке читателей, в том числе и однокурсников, директор школы был наказан, а в расписание уроков внесены изменения.

Искренность взаимоотношений и дружбы убедительнее всех слов отражают фотографии наших студенческих лет. Ленинград стал не только фоном, неотъемлемой частью наших фотографий («все памятники — наши»), но и незримым «другом», «духом» наших отношений. Ведь две трети курса приехали из других городов и сел.

Спустя десятилетия по зову дружбы мы приезжали на неформальные встречи. Собирались обычно в родовом доме Брони Лукосяка, в Тарховке. Мы заполняли незатейливые анкеты. Они соединяли нужную информацию о месте нахождения для связи, как бы промежуточный итог жизни и деятельности и полупровокационный тест на «сохранность» истфакийского иммунитета. И как подтверждение — тот факт, что во всех ответах на вопрос «Что дал истфак» в одном ряду поставили «знания и дружбу» («веру в товарищество, дружбу», «научил отличать настоящую дружбу», «дружбу, чувство локтя»…).

Конечно, учеба в таком великом и прекрасном городе, как Ленинград, не могла не отразиться на нашем духовном развитии. Бесконечные пешеходные прогулки и экскурсии по городу, «походы» в Эрмитаж и Русский музей, на Невский и систематическое посещение театров и Филармонии. В день стипендии покупались билеты в театр, абонемент в Филармонию. В вестибюле истфака — всегда симпатичная Любовь Самойловна из театральной кассы. Мы очень часто группой ходили в кино.

Уже когда написаны были предшествующие страницы, нам в руки попал удивительный по ценности источник — случайно сохранившиеся письма однокурсницы Эрики Селедцовой к своим родителям (они работали на Сахалине), письма 1955 года. Купируя эти письма, воспроизводим отрывки, в которых сохранилось дыхание времени, истфака, студенческих лет.«…На соревнованиях выступала неважно, так как довольно здорово измоталась с курсовой… писала даже по ночам. Ольге Ефимовне работа понравилась, и она назвала ее «научным исследованием»…, прыгнула Эрика только 135, зато неплохо пробежала барьеры — 13,4 (4.06.55). До этого в письме от 5.05 писала: «…145 (высота) я беру регулярно: из 7 соревнований я 6 раз взяла 145… Но дело в том, что 145 меня не устраивает, и мне очень хочется взять 150». Смотрела «Тревожную молодость» — это по «Старой крепости» — ничего, но книга мне больше понравилась, «Овод» я видела, и кажется, писала вам, да? Скоро выходит «Княжна Мери» — Печорина играет Вербицкий — что-то у них вышло?» (5.05.55). «…На факультете сейчас не учимся, у нас педпрактика. Я уже прошла 4 урока, осталось 2. За первый урок получила 4, так как очень волновалась и плохо следила за ответом ученика: поставила ему 5, а надо было 4». «Мне совсем некогда: 5 раз в неделю — тренировки; 3 раза — иностранный язык; 2 доклада, да текущие сообщения на спецсеминарах; подготовка к семинару по политэкономии и истории СССР. Совсем нет времени. А ведь мне и в кино сходить охота». И еще: «Сейчас начала работать над «Ленским расстрелом» — оказалось интересно, сейчас рылась в различных документах и окончательно запуталась во всех этих «акциях», «дивидендах», «годовых прибылях» и тому подобном. Ну ничего, со временем разберусь». (11.Х1.55). Приведем ее отзыв о кинофильме «Большая семья»: «Вот это картина! Приятно, что это Ленфильм — редко да метко. Там С.Лукьянов играет деда Матвея (!) — ну и здорово же перевоплотился в 75–летнего старика, но и от Гордея Гордеевича что-то осталось. Кадочников играет непривычную роль для него — Скобелева — хорошо. Очень хорошенькая Катя Травникова, не помню фамилии артистки. Антон, кажется, Медведев, похож во всяком случае очень. А Алексей — лучше всех. Сначала он даже некрасивый и очень обыкновенный, но потом как-то кажется все лучше, он очень убедительно играет — иначе Алексею поступать нельзя, только как он поступает. А играет его Баталов — вероятно, сын (на самом деле А.В.Баталов — племянник известного мхатовского артиста Н.Баталова), так как очень похож. Б.Андреев и Лучко тоже хороши в своих ролях. Вот пусть скорее у вас она пойдет» (11.Х1.55).

Прекрасные студенческие годы, заполненные духовной и молодой энергией, приближались к завершению. С самого начала 5 курса тревожными стали проблемы распределения и трудоустройства: появились семейные пары, некоторые не хотели уезжать из Ленинграда. Положение осложнялось тем, что как отмечалось на ХХ съезде КПСС (февраль 1956), не получали назначения на работу многие молодые специалисты по филологии, праву, истории, иностранным языкам, искусствоведению. Таким образом, на официальном уровне прозвучала мысль о перепроизводстве гуманитариев, в том числе историков. Самой серьезной, хоть и не до конца осознанной, была мысль о вступлении в самостоятельную жизнь. Заканчивался период самой надежной социальной защиты, которую по доброй воле и высокому нравственному потенциалу осуществляли Университет и факультет. В течение нескольких лет они боролись за запись в дипломе нашей специальности, причем боролись даже за знак препинания: «историк, учитель средней школы» должны разделяться не запятой, а точкой.

В апреле 1957 года началось распределение. Деканат радовался тому, что педагогическим вузам продлили на год обучение, и, таким образом, появилось достаточное количество направлений (127 мест) и надежда на то, что за этими направлениями «нет липовых». География и структура распределения были такими: 80 — в школу, 20 — в трудовые колонии, 7 — в распоряжение Министерства культуры для искусствоведов, остальные — целевики.

15 мест в Красноярский край и на Дальний Восток, по 10 мест в Коми АССР, в Ярославскую, Вологодскую, Великолукскую и Псковскую области, в Калининскую — 7 мест, 5 — в Ленинградскую область и ряд городов России и СССР.

Опаленные романтикой Братска и целины с надеждой подписали распределение в дальние края: Мухин, Ловушкина, Урасова, Васильков, Ткаченки, Васильевский. Из-за материального стимула согласилась работать в колонии Света Колесникова, в Коми — Эмма Морозова, Женя Щербакова. Эрика Селедцова и Оля Андреева поехали в Нижний Тагил.

Решением Государственной экзаменационной комиссии 133 выпускникам дневного отделения исторического факультета были вручены дипломы, 34 выпускника из них получили дипломы с отличием. В их числе незрячие Михаил Зарецкий, Владимир Пятов, Владимир Сергеев. Нетрудно себе представить, чего это им стоило.

Радовались мы и за товарищей из ГДР: почти все они стали обладателями «красных дипломов». К сожалению, не доучились до конца товарищи из Албании. После ХХ съезда они уехали на родину.

Согласно записи в дипломе, нам была присвоена квалификация «Историк. Учитель средней школы». Это был первый выпуск с такой записью. Теперь указывалась не только учительская квалификация, и разделялись они не запятой, как синонимы, а точкой. Тем самым исправлялась несправедливость оценки университетского образования (ведь университетская подготовка обеспечивала необходимый и достаточный задел для научной работы). В результате этой записи расширялись возможности трудоустройства: не только в школе, но и в музее, в архиве, в научных институтах. Тем не менее тревоги, связанные с трудоустройством, были не напрасными. Подписав документ о государственном распределении-направлении на работу в определенный регион, выпускник сталкивался с тем, что по приезде государственные органы на местах отказывали в предоставлении работы. Так, заведующая Красноярским крайоно Харченко настойчиво советовала вернуться в Ленинград. В этой связи многие смогли устроиться только изменив профессии: некоторые из нас в школе, чтобы набрать часы до ставки, преподавали ботанику, математику, иностранный язык, физкультуру, а то и полностью меняли специальность. К сожалению, государство плохо заботилось о выпускниках. Не имели значения ни уровень университетской подготовки, ни отсутствие необходимых жилищных условий, ни адекватность работы молодого специалиста с его дипломом. Девочек в Нижнем Тагиле определили воспитателями в интернат для работы с третье- и четвероклассниками. Эрика Селедцова распределялась дважды: первый раз она поехала с подругой-однокурсницей, отработала год. Как и многие ленинградцы, вернувшись к родителям, встретилась с трудностями прописки: в милиции говорили: «Куда вас понесло?». Через три года ее муж получил распределение в Нижний Тагил, и она сполна отработала 4 года. По возвращении в Ленинград работала в Публичной библиотеке, в типографии, заведующей кабинетом литературы и иностранного языка, с 1965 г. становится социологом. Защитила кандидатскую диссертацию, стала кандидатом философских наук. Работала в Институте истории естествознания и техники АН СССР и в Высшей профсоюзной школе.

Не единичными оказались для нашего выпуска случаи «перехода» в профессию экономистов, философов, социологов. Всю жизнь проработала экономистом (муж — военный строитель) З.Г.Потапова (Войникова). Короткое время была инженером-экономистом в Ленинградском НИИ телевидения И.Носкова. Почти вся трудовая деятельность Ирины Петровны Кухтиной (Ворониной) связана именно с экономическими дисциплинами. И только с 1993 года в Академии театрального искусства преподает историю. Лена Осинина (Хохлова) приобрела новую специальность — стала математикомпрограммистом ЭВМ.

Итогом самой зрелой поры нашей специализации как специалистов явились такие статистические данные: из 133 окончивших факультет — 40 докторов и кандидатов наук: пополам 20 докторов и 20 кандидатов. Причем многие из них начинали работать в школе. Заметим, что научные степени получили инвалиды по зрению Михаил Зарецкий и Владимир Сергеев. В системе научных институтов Академии наук работало 15 человек, в вузах Ленинграда, Томска. Орла, Москвы, Хабаровска — 17 человек. В музеях: Эрмитаже, Русском — 6 человек . В архиве — 1. За рубежом: в научных институтах, вузах и на дипломатической работе: в ГДР — 9 человек, в Чехословакии — 1, в Румынии — 1.

В школах Ленинграда, Калининграда, Вологды, Полоцка, Ярославской, Калининской областях, Грузии, Дагестана, Узбекистана, Красноярского края, в Хабаровске — 22 человека. К сожалению, об остальных не знаем.

Мы гордимся вкладом в науку наших однокурсников и в первую очередь археологов. Начиная со студенческих лет, Руслан Васильевский участвовал в экспедициях под руководством академика Окладникова в регионе Северо-Восточной Сибири (Магадан). Вся жизнь его связана с Новосибирском — научной столицей Сибири. Руслан Сергеевич стал доктором исторических наук, профессором, известным специалистом в области истории народов России, археологии, этнографии, первобытно-общинного строя. Он работал заместителем директора по науке Института истории, филологии и философии Сибирского отделения АН СССР, затем стал заместителем директора по науке Института археологии и этнографии Сибирского отделения РАН. Помимо этого он долгое время возглавлял редакцию журнала «Гуманитарные науки в Сибири». Некоторое время Руслану пришлось совмещать науку с партийной работой в качестве 2–го секретаря Советского РК КПСС Новосибирска. Его труды широко известны в отечественной и зарубежной науке. В 90–е годы его по линии ЮНЕСКО пригласили как эксперта по Косовской проблеме. Сведения об Р.С.Васильевском, так же, как и об одном из авторов статьи, приведены в библиографическом словаре «Историки России. Кто есть кто в изучении Отечественной истории», а также в библиографическом словаре «Историки России ХХ века».

После окончания Университета трудились в Ленинградском отделении Института археологии Академии наук два наших Игоря: Игорь Георгиевич Шургая и Игорь Ильич Коробков. Выдающимся ученым-антиковедом называют Игоря Шургая его ученики Владимир Горобчевский и Юрий Виноградов.

«Отдельные крупные статьи И.Г.Шургая, связанные с исследованием производства рельефной керамики на Босфоре, позднеэллинистическими рельефными кубками и александрийской чернофигурной керамикой стали классикой отечественной античной археологии» (См.: «Археологический вестник». 2004. № 11). Нелегким был путь в науку другого талантливого археолога Леонида Хлобыстина. Сначала ему пришлось довольствоваться местом подсобного рабочего на Перинной линии Гостиного двора. Зато потом, когда он получил работу по специальности, полностью раскрылись его способности. К сожалению, трех последних уже нет в живых, но осталось их высокое имя в науке, их труды.

Выпускник-археолог Юрий Чуланов стал доктором социологии, профессором и многие годы возглавлял кафедру в Ленинградском финансовом институте.

Выпускники других кафедр Ростилав Паршуков и Лев Мухин успешно трудятся в далеком Владивостоке. Р.Н.Паршуков в настоявшее время профессор кафедры истории и политологии Морского государственного университета им. адмирала Г.И.Невельского и кафедры международных отношений Дальневосточного государственного университета. В отпускное время плавал первым помощником капитана на судах Владивостокского пароходства. Награжден знаками «Заслуженный работник культуры РСФСР», «Отличник высшей школы СССР», «За активную работу в обществе «Знание»» и медалью «Триста лет Российскому флота».

Житель блокадного Ленинграда Л.А.Мухин также начинал свой трудовой путь учителем, затем трудился вместе с Р.Паршуковым старшим преподавателем в Морском вузе. Позднее свыше 10 лет плавал первым помощником капитана. Будучи учителем высшей категории, вновь преподает историю и обществоведение в средних школах г. Владивостока.

Наша гордость и признание нашим однокурсницам, ибо девушкам/женщинам всегда труднее совмещать науку и семейные заботы — Елене Кожиной, Наталии Ревненковой, Елене Соболевой (Блек) ставшим докторами наук: большой группе научных сотрудников Институтов истории, истории естествознания и техники, этнографии — Валентине Ивановне Ивановой, Галине Николаевне Никифоровой (Грачевой), трагически погибшей в авиакатастрофе на Ямале; Эрике Михайловне Сидоровой (Селедцовой). По 30 и более лет отработали и работают в вузах Ленинграда — в ЛИИЖТе, Институте Лесгафта, Текстильном, в Академии театра и музыки — Ирина Петровна Воронина, Ирина Михайловна Дынкевич, Лидия Васильевна Шарова, Сергей Алексеевич Виноградов, Ольга Тимофеевна Скрипко, Мария Максимовна Иосифова. 25 лет проработала в Университете И.В.Ткаченко. Этому предшествовала комсомольская и партийная работа.

В 1991 году вернулся на родной факультет второй автор статьи. До этого было учительство в Калининской области, партийная работа, аспирантура, ассистентство в ЛГУ. Четверть века он трудился в Институте истории партии Ленинградского обкома КПСС, позже преобразованном в Институт историко-политических исследований. В годы перестройки, когда открылись благоприятные возможности для освещения «белых пятен» в исторической науке, ему удалось первому в отечественной историографии опубликовать материалы о «Ленинградском деле». В Москве, Орле, Вологде

преподают историю, заведуют кафедрами Маргарита Федоровна Шарова, Валентина Ивановна Максимова (Алексеева), Тамара Борисовна Назарова (Сычева).

Мы гордимся теми, кто не только избрал нелегкий учительский труд, но и достиг больших успехов. В сельской аджарской школе начинал «от печки» в организации учебного процесса ее директор Леван Макарадзе.

В 323 школе и других по Сухомлинскому выстраивал учебу и воспитание подростков Броня Лукосяк. Он всю свою жизнь все свои знания и эрудицию отдавал детям. Будучи директором, организовывал туристские походы, поездки по историческим местам.

Свыше 20 лет в университетской школе-интернате преподавала историю и демонстрировала высшие формы эстетического воспитания Р.В.Власова (Знаменская). Благодаря ей ленинградские и иногородние девочки и мальчики стали знатоками города, музеев, театров Ленинграда.

Когда мы в 1992 году хоронили нашего однокурсника Колю Наумова, воочию увидели, что директор средней школы Ивангорода стал органически близким человеком, уважаемым наставником не только детей, выпускников многих лет, но и их родителей, и просто жителей этого города. К нему в школу просились дети и родители детей из эстонской Нарвы. Сейчас школа носит имя Николая Петровича Наумова, почетного гражданина Ивангорода, а его дочь Ирина является ее директором. Заметим, что и отец Н.П.Наумова также в свое время работал директором школы в Ленинградской области.

Успешно трудились на ниве народного просвещения также Ольга Борисовна Андреева (Мирясова) (в Харькове), Тамара Ивановна Карцовская (Лазанникова) (Куйбышевская область).

Директорами школ стали в г.Торопце Калининской (Тверской) области Альберт Иванович Дроздов, в селе Эршели Дагестанской АССР Сапиюлла Магамедович Умаханов; заведующей Полоцкого РОНО Белорусской ССР работала Алина Казимировна Жаховская.

канун полувекового юбилея со дня окончания Университета мы обратились к выпускниками 1957 года с просьбой рассказать о себе, своей профессиональной деятельности и отозваться о факультете и ЛГУ.

Любовь Васильевна Трубникова (в студенчестве Любомудрова) — ученица С.Н.Валка. Ее трудовой путь охватывает 50 лет работы в школе, Донецком государственном университете, и в школах Санкт-Петербурга — как бы три творческих этапа. Уехала с мужем в Донецк после окончания истфака. Муж закончил Горный институт имени Г.В.Плеханова. 17 лет Любовь Васильевна работала учителем истории и обществоведения в старших классах. Вела большую экспериментальную работу по линии Академии педагогических наук, принимала участие в разработке и апробации новых программ и учебников по истории. Являлась членом двух Проблемных советов при Президиуме Академии педагогических наук: Совета по введению курса мировой художественной культуры под руководством Л.М.Предтеченской и Совета по эстетическому воспитанию учащихся.

В числе первых получила введенное в 1970 году звание учителя-методиста.

Имеет ряд ведомственных наград: «Отличник народного образования», Почетную грамоту министерства просвещения. В 1970 году занесена в Книгу почета города Донецка.

Интерес к исследовательской работе, работа с архивными материалами вылились в диссертацию «О развитии образования и культуры в Донбассе в 20–30–е годы ХХ века». Защитила диссертацию в 1980 году. С конца 70–х годов работала доцентом на кафедре истории СССР (досоветский период) в Донецком государственном университете. Является автором 29 научных статей, участвовала в 14 научных конференциях: международных, общесоюзных и республиканских.

Очень пригодились знания и умение, которые дал истфак и незабвенный учитель Сигизмунд Натанович Валк.

С 1993 года с семьей проживает в Петербурге. С большим удовольствием проработала 10 лет в школе в старших классах профильного обучения юридического и экономического направлений.

«Горжусь и рада сознавать, что в течение 50 лет ни на день не изменила полученной профессии, всегда была востребована. Счастлива тем, что училась на истфаке ЛГУ», — считает Любовь Васильевна..

Эльвира Иосифовна Русанова (в студенчестве Франкенберг), ленинградка по рождению, житель блокадного Ленинграда. 50 лет трудится в Калининской (ныне Тверской) области, из них 49 лет в Фирово. 18 лет была директором Фировской средней школы. В течение 30 лет участвовала в работе творческих семинаров АПН СССР: проблемное обучение в старших классах под руководством д.и.н. ведущего методиста Н.Г.Дайри и Совета по введению курса мировой художественной культуры под руководством Л.М.Предтеченской.

В течение 25 лет была членом редколлегии журнала «Преподавание истории в школе». Под руководством и с большой организаторской деятельностью Э.И.Русановой в Фирово созданы:

— в 1965 году — школьный историко-краеведческий музей;
— в 1967 году — обелиск «Памяти павших в годы Великой Отечественной войны учителей и учащихся школы»;
— в 1971 году открыта районная музыкальная школа;
— в 1995 году открыт районный краеведческий музей.

Организовала и участвовала в поездке с учениками по 14 городам России и Белоруссии. В 1961—1962 году была членом жюри открытого конкурса на лучший учебник по истории средней школы. Жюри работало в Москве. В 2002 году Э.И.Русановой присвоено звание «Почетный гражданин Фировского района», она занесена в книгу «Лучшие люди России». В 1976 году (спустя всего 19 лет после окончания ЛГУ) награждена орденом «Знак Почета». В 1987 году награждена знаком «Отличник просвещения», и указом Президиума Верховного Совета РСФСР ей присвоено почетное звание «Заслуженный учитель школы РСФСР». Имеет медаль «За доблестный труд». «Нашему университету спасибо за знания, за замечательных педагогов, за дружбу, за работу в колхозах, за походы у Чертова озера», — говорит Эльвира Иосифовна.

Валентина Ивановна Иванова (в студенчестве Муликова) получила свободное распределение. Ее обращение в РОНО не завершилось трудоустройством. Самоустройство обеспечило лишь работу библиотекарем (в течение 2–х лет). Последующие 4 года работала в интернате № 23 Фрунзенского района г.Ленинграда. Во многих случаях попытка устроиться в музей или Публичную библиотеку заканчивались неудачей, ибо обязательно требованием была партийная принадлежность (членство в КПСС). В 1971 году оказалось свободным место младшего научного сотрудника в Центральном государственном историческом архиве. Начав младшим научным сотрудником, стала затем и главным хранителем фондов. В ЦГИА проработала 8 лет, и по совету С.Н.Валка подала документы на конкурс в архив Ленинградского отделения Института истории Академии наук СССР. В ЛОИИ В.И.Иванова проработала 17 лет: была секретарем сектора издания и публикаций исторических источников, заведующей читальным залом. Вела описание фондов, по материалам этих фондов писала статьи и осуществляла публикации частных поземельных актов ХVII века. Именно Валентина Ивановна Иванова описала фонд Сигизмунда Натановича Валка и опубликовала обзор фонда. При издании трудов С.Н.Валка по археографии была одной из его составителей. В юбилей окончания Университета Валентина Иванова сказала: «Я благодарна нашим преподавателям за то, что дали не только знание предмета, но и учили жизни, общению с однокурсниками, со студентами других курсов, поведению в обществе. На всю жизнь хватило ярких воспоминаний о студенческих стройках, о поездках на картошку и косьбу. Там научились дружить, понимать друг друга и работать с огоньком».

Несмотря на политические перипетии нашего государства в 70—90–е годы, мы уверены, точнее, мы знаем, что выпускники были лучшими на комсомольской, партийной, советской работе. Сибиряка по рождению Эрика Ткаченко не утвердили инструктором райкома комсомола в Красноярске, в Северо-Енисейске. (хотя он сам родился в Балахте Красноярского края, его отец-доброволец, комбат, погибший 20 ноября 1942 года в Сталинграде — бывший до войны комсомольским работником, его мама — М.Я.Витковская — член Красноярского крайкома КПСС в те годы и первый секретарь Туруханского РК КПСС. Это о ней в «Правде» вдохновенно писал Сергей Михалков во время поездки по Енисею.) Зато в Ленинграде его принял Дзержинский РК ВЛКСМ. В течение 1959—1964 гг. он прошел путь от инструктора до первого секретаря РК ВЛКСМ. В последующие 18 лет он был первым помощником капитана на судах Балтийского морского пароходства. Его природная сибирская общительность, открытость, соединенная с университетским образованием и опытом политической работы принесли ему признание людей и друзей.

С морем связали свою деятельность (после школы) Леван Макарадзе, работая первым помощником капитана в Батумском пароходстве. Стоянки его судна в Португалии совпали с революцией «красных гвоздик», и в своих письмах друзьям в Ленинград он как интернационалист темпераментно писал о прессе и людях Португалии, стремился гостеприимно принять их на пароходе, а когда некоторые из них оказались Ленинграде, он привлек к заботе о них однокурсников.

В далекий Туруханск, где когда-то поблизости отбывал ссылку Сталин, попал по распределению Борис Васильков. Его, ни дня не проработавшего в школе (краткая педпрактика не в счет), сразу назначили инспектором районного отдела образования, то есть на должность, которая требовала большого опыта. Вернувшись в родную Чувашию, он стал работать старшим воспитателем школы-интерната в г. Цивильске, спустя какое-то время, последовательно проходя ступени, был назначен заведующим Чебоксарским городским отделом народного образования, далее — заведующим организационно-инструкторским отделом, вторым секретарем Чебоксарского горкома партии, председателем комитета по делам печати, типографии и издательства Чувашской АССР.

Алексей Хохлов стал партийным работником в Ярославле. Его перу принадлежит книга по истории Ярославской комсомольской организации.

В середине 50–х годов проходила смена кадров в КГБ. Несколько наших однокурсников стали сотрудниками комитета в Москве, Ленинграде и Хабаровске.

Ю.Мушкатеров последние годы работал в журнале «Проблемы мира и социализма» в Праге, был членом редколлегии. М.А.Горбунова (Филиппова) трудилась в Министерстве образования.

Но были и очень «звездные» орбиты наших однокурсников.

Пожалуй, благополучнее всех до последнего времени сложилась творческая жизнь у наших немецких друзей. Почти все они были востребованы высшей школой, наукой.

Гизела Шлейдер (Йен) в 70–е годы стала доктором наук, заведующей сектором Института марксизмаленинизма при ЦК СЕПГ. Ее научные интересы были связаны с историей Коминтерна, идеей и практической деятельностью Народного фронта. Она не просто стала тезкой первого немецкого космонавта, а его родственницей, ибо муж Гизелы — Рольф — его брат. У Гизелы двое сыновей. К нашему глубокому сожалению, Гизела умерла в 1998 году.

«Случилось так, что в 80–е годы мы часто встречались с Гизелой: дважды они с мужем приезжали в Ленинград, — рассказывает Инга Ткаченко. — Дважды в 1983 и 1986 гг. по линии ЛГУ — Лейпцигский университет дали возможность встречи с Гансом Пиацца — проректором этого университета и в Берлине с Гизелой. Эти встречи, сопутствующие им интересные беседы, общение показали глубину нашей дружбы. К студенческим доброжелательным отношениям добавились зрелость, собственный опыт. Вспоминаются наши беседы в секторе ИМЛ СЕПГ: мы говорили об историографии. С Гизелой была ее коллега, известный историк Эльфрида Лаверенц. Помимо профессионального удовлетворения в этом общении было столько искреннего человеческого удовлетворения, взаимосимпатий, а возникшие курьезы вызывали смех. А причина в том, что на вопрос, что бы я хотела увидеть в Берлине, я ответила: могилу Розы Люксембург и Рейхстаг. И оказалось, что мы обе — «небрежны»: одна не знала, где могила Люксембург, а другая удивилась факту расположения Рейхстага в Западном Берлине.

О степени человеческой близости свидетельствуют такие факты. В ноябре 1982 г. я была в Лейпциге, и когда умер Брежнев, я всплакнула. Мне сейчас трудно четко сказать о причине такой эмоции — то ли захотелось домой, то ли по-русски смерть человека смягчала все противоречия. Но главное в том, что, увидев мое состояние, Ганс сказал: «Да брось ты, это к лучшему».

В начале 90–х годов мы с Гизелой одинаково сопереживали событиям в Восточной Европе, в ГДР. Она к тому же настойчиво интересовалась, как осуществить нам — бывшим однокурсникам, помощь, чтобы посылаемое не оказалось в сторонних фондах. Вот такой интернационализм породили истфак и время».

Герхард Брендлер стал профессором, известным специалистом по средним векам, автором книг о Мартине Лютере и Томасе Мюнцере.

Гаральд Нойберт является крупным специалистом по истории международного рабочего движения, был профессором Академии общественных наук ЦК СЕПГ.

Христа Купиш успешно трудилась в Институте марксизма-ленинизма при ЦК СЕПГ.

Карл Гейнц Веспер стал дипломатом.

На наших встречах в 1967, 1972, 1977, посвященных юбилейным датам выпуска, в 1974 и 1984 в связи с юбилеем истфака, мы каждый раз, как уже отмечалось, заполняли своеобразные анкеты. Анкеты давали возможность прежде всего получить информацию о нахождении наших однокурсниках, об их работах. Но были вопросы о том, «что дал истфак», «что сделал для науки» и так далее. Не только из личной скромности на вопрос о вкладе в науку некоторые ответили отрицательно. И это было относительно закономерно для выпуска, большинство которого составляли девушки и трудились в системе образования.

Но многие совмещали работу в школе с краеведением, публицистикой.

В анкетах 1967 г. был вопрос «Что пожелаешь первокурсникам?». Почти все ответили — «любить истфак», «брать как можно больше от факультета», «быть доброжелательным». Игорь Шургая написал следующее: «Всегда любите истфак и сознавайте, что это одно из самых лучших и наиболее знаменитых гуманитарных учреждений нашей страны! Гордитесь нашим университетом».

А на вопрос анкеты 1977 г. «Что дал истфак» так же единодушно отвечали «закалку на всю жизнь», «неистребимый истфакийский дух», «силу духа дружбы и знаний». А Слава Кардашов ответил оригинально: «Свободу от знаний истории». Он стал кандидатом наук, автором книги о маршале К.К.Рокоссовском, вышедшей несколькими изданиями в серии «Жизнь замечательных людей», переведенной на иностранные языки, и ряда других произведений.

Выпускники 1957 года, как ни прискорбно, разделили с обществом печальную тенденцию: начиная с 70–х годов на встречах «не досчитываться» наших товарищей. Причем уходили и от природы здоровые, надеялись — кавказские долгожители — Леван Макарадзе, Игорь Шургая.

Светлая память безвременно ушедшим из жизни. Вот их имена:
Алексеев Игорь
Антонова Мария
Блек Елена
Бучин Виктор
Васильков Борис
Власова Рая
Дмитриев Геннадий
Дроздов Альберт
Йен Гизела
Кардашов Владислав
Коробков Игорь
Либшер Гюнтер
Лукосяк Бронислав
Макарадзе Леван
Муха Нина
Мушкатеров Юрий
Никифорова Галина
Наумов Николай
Осипенко Ирина
Рытов Александр
Сергеев Владимир
Соколова Раиса
Ткаченко Эраст
Тотельбаум Альберт
Рудаков Александр
Хлобыстин Леонид
Шургая Игорь

Полагаем, что это неполный мартиролог.

Наш выпуск в основной массе в 1941 году и в 1942 году пошел в первый класс. На нашу долю, как и на долю других сверстников, выпали суровые годы войны. У многих отцы не вернулись с полей сражений. Ни с чем не сравнить испытания, выпавшие на долю ленинградцев.

В студенческие годы нам пришлось пережить разоблачение культа личности Сталина, а в зрелом возрасте — распад СССР и крах социалистической системы. Историки эти события воспринимали наиболее болезненно. Все это не могло не сказаться на здоровье, на продолжительности жизни, так же как низкая зарплата и совсем мизерная пенсия.

Спустя десятилетия, вопреки бюрократическим препонам, терниям житейских дорог и судеб, несмотря на скорбь о безвременно ушедших из жизни товарищах, можем сказать, что нас не зря учили и воспитывали, что заботы родителей, труд учителей и преподавателей, комсомольские стройки и Ленинград не только не были напрасными, но и послужили на благо обществу.  

И.В.Ткаченко,
доцент, кандидат исторических наук;
В.А.Кутузов,
профессор кафедры новейшей истории России,
доктор исторических наук

© Журнал «Санкт-Петербургский университет», 1995-2007 Дизайн и сопровождение: Сергей Ушаков