|
|
|
№ 10 (3758), 28 июня 2007 года
|
 |
|
образование
|
|
|
Не только для мебели
Абитуриенты приходят в Университет очень разные, как по уровню подготовки, так и по личностным параметрам. Студенты из них получаются тоже разные. И несмотря на то, что в Университете они учатся по одним и тем же программам, выпускники получаются тоже очень разными, но все они, как правило, становятся по крайней мере интересными людьми, с которыми всегда есть о чем поговорить…
|
 |
Никита Юрьевич Пахалов |
|
Вот, например, Никита Юрьевич ПАХАЛОВ, выпускник отделения реставрации филологического факультета СПбГУ 2007 года, с которым корреспондент журнала побеседовал в конце мая, накануне выпуска.
— Никита, что привело тебя на отделение реставрации?
— Это было только моё решение. Когда я закончил педагогический класс 521-й школы и понял, что надо куда-то поступать, некоторое время колебался. Тянуло на строительство, хотелось попасть на архитектурный факультет; но конкурс туда был велик, и к тому же, хотелось использовать навыки: я всю жизнь что-то делал из дерева. Сюда входили, например, мелкие бытовые постройки в деревне. Всё это привело к тому, что я поступил в реставрационный лицей и параллельно, на всякий случай, в архитектурно-строительный техникум. Запасной вариант я так и не использовал, так как сразу понял, что мне гораздо больше нравится учиться в лицее на улице Морской Пехоты. Обучение после 11 класса занимает там два года; основной упор делается на специальных предметах (материаловедение, технология) и на практике. Моё направление «Реставрация деревянных изделий» подразумевало, что я буду иметь дело в первую очередь с мебелью, а также с дверями, окнами и прочими деталями интерьера.
— Легко ли было поступить?
— Да, потому что абитуриенты сдавали только рисунок, а я ходил до этого на подготовительные курсы в Полиграфический университет.
Уже после лицея я поступил на филологический факультет Университета, на отделение реставрации. О такой возможности я узнал в клубе «Факультет» (ныне уже не существующем) от человека, стоявшего у барной стойки. Затем выяснилось, что преподаватель Владимир Сергеевич ТОРБИК, который учил меня в лицее, преподаёт реставрацию интерьера в Университете. На факультете есть программа, в рамках которой лицеисты ходят заниматься вместе со студентами первого курса; человека три из них поступают потом сразу на второй курс. Впрочем, я под эту программу не попал, так как узнал о ней слишком поздно, поступал в общем потоке. До этого ходил заниматься к репетиторам, чтобы они подтянули меня по общеобразовательным предметам.
— Что нужно было сдавать при поступлении?
|
 |
Татьяна Мусатова |
— Татьяна, как вы оказались в магистратуре?
—Нас воодушевили планы руководства отделения, связанные с подготовкой менеджеров в реставрационной сфере. Если бы они воплотились в жизнь, мы не просто смывали бы грязь в бригадах, наполовину состоящих из необразованных людей, а руководили этими процессами. Однако реакция на бакалаврский диплом, тем более новооткрытого отделения, в большинстве мест довольно скептическая. Бакалавриат негласно считается незаконченным высшим образованием. Получается, что к людям, которые окончили только школу (не говоря уже о тех, кто, как Никита, прошёл лицей), относятся лучше, чем к «нахватавшимся», которых все равно приходится переучивать. Не говоря уже о том, что в реставрации большое значение имеют династии, тут не любят людей «с улицы».
— К магистрам относятся лучше?
— Посмотрим: первый выпуск магистров будет через год. Отделение открылось пять лет назад. В любом случае шесть лет образования с точки зрения работодателя выглядят серьёзнее, чем четыре. Поэтому у нас многие, почти вся группа, пошли в магистратуру — кроме тех, кто совсем плохо учился. На дизайне магистратура открылась только в прошлом году. Про аспирантуру пока ничего не слышно.
— Практика, которая проходит у вас на третьем курсе, как-то связана с будущим трудоустройством?
— Пока эта система не налажена, всё зависит от активности конкретного студента. По идее, руководство факультета должно договариваться с конкретным предприятием о практике студентов с перспективой их дальнейшего приёма на работу. Но что-то пока мешает. В итоге возникает парадоксальная ситуация: с одной стороны, в городе, в том же КГИОПе, не хватает грамотных специалистов, а с другой — студент выходит за ворота с дипломом и не знает, как себя реализовать. Очень не хочется идти в бригаду и начинать всё с нуля. |
|
— Рисунок, сочинение и английский. Язык, к сожалению, у нас на отделении преподавался не очень интенсивно, поэтому знания, которые я приобрёл, занимаясь с репетиторами, впоследствии потерялись. Сейчас у меня языка почти нет. Тем более что после второго курса у нас английский вообще закончился. Курс в два года, на мой взгляд, слишком короток. Я почти ничего не успел. До поступления я брал репетиторов по русскому языку, литературе и английскому — и по рисунку, естественно, тоже. В лицее рисунок, конечно, преподавался, но на другом уровне.
— Университет оправдал твои ожидания?
— В основном да, по крайней мере, в части трудоустройства. У меня сразу сложилось впечатление, что после окончания не будет проблем с поиском оплачиваемой работы. Сейчас я понимаю, что реставратор может найти её и во время обучения; для этого не обязательно иметь диплом. «Корочки» в нашем деле значат не так уж много; другое дело, что Университет даёт дополнительные знания.
— В чём, например, может заключаться эта работа?
— Конкретно мне повезло в том смысле, что моему другу Союз художников выделил мастерскую на Васильевском острове. В отличие от многих других сокурсников, я получил возможность спокойно работать, не платя за помещение. Заказы по реставрации беру, можно сказать, «на дом»: мебель привозят в мастерскую, и я спокойно её реставрирую в удобном для себя темпе. У друга можно и питаться, и ночевать. Хотя формально даже ему делать всё это в студии запрещается.
— Где тебя научили этой работе?
— В лицее на практике. На лекциях больше давали сухую теорию. В Университете практика тоже есть, но начинается она только с третьего курса; это плохо для тех, кто ничего не делал руками. А нам, бывшим лицеистам, хорошо: мы пришли на факультет, уже три года работы за плечами имея.
— Сейчас заказчики охотнее идут на контакт?
— Реставратору доверяют в зависимости от стажа: от того, как долго он работает по своей специальности. Учёба хотя и отнимает время от работы, но прибавляет полезные знания, пусть даже сугубо теоретические. Трудно сказать, как моё студенчество отразилось на заработке, но то, что опыта стало больше, это безусловно.
— Что делают студенты, у которых нет друга-художника?
|
 |
Андрей Васильевич Терещук |
— Андрей Васильевич, как формируется ваша программа?
— Университет — одна из ипостасей моей работы, наряду с книгоизданием и телевидением. Я много лет преподаю на филологическом факультете, а также в Центре повышения квалификации по филологии и лингвострановедению. Я читаю курсы «История и культура русского зарубежья» и «Мифология русской истории и культуры». За много лет практики у меня сложился определённый подход к студентам-филологам, для которых история — непрофильный предмет. Приоритетом в работе с ними я ставлю расширение общегуманитарного кругозора, а не зазубривание тысячи дат или, допустим, разновидностей древнерусских холопов.
— Каковы особенности преподавания на отделении реставрации?
— На первой лекции я говорю им, что будущий выход в свет с дипломом СПбГУ обязывает их иметь высокую общую культуру. При чтении лекций я делаю акценты на смежных с историей дисциплинах, допустим, на семиотике цвета, геральдике и сфрагистике.
— Прислушиваетесь ли вы к пожеланиям студентов?
— Да, после лекции они обычно подходят ко мне сами с просьбой рассказать в следующий раз о той или иной проблеме. Разумеется, я стараюсь по мере возможности следовать этим просьбам. Обратная связь для меня очень важна. |
|
— Многие мои сокурсники мучаются из-за отсутствия собственной мастерской. Они вынуждены работать «на объекте» — там, куда их позовут. Или вообще не работать. Снимать помещение на моём курсе пока никто не решается. За 14–15 квадратных метров нужно платить 3500 рублей. К тому же сдаются не полностью отдельные мастерские, а большие помещения, разделённые на маленькие уголки. Все знают, чем, с кем и как ты занимаешься; в туалет, как в коммуналке, приходится выстаивать очередь. Одним не хватает денег платить за мастерскую, другим времени, чтоб туда ездить. Кто-то отдаёт все силы учёбе, и на работу их не остаётся. Университет, конечно, предоставляет нам мастерские, но для обучения, а не для работы. Делать там свои личные заказы нормальный студент не может.
— Как ты совмещал учёбу с работой?
— Кое-что приходилось прогуливать. Моя семья не самая обеспеченная, так что деньги лишними не бывают. Моё расписание зависело от Университета и, конечно, от заказов на работе. Если их было много, я оставался на ночь у друга. Потом я познакомился с Таней МУСАТОВОЙ (она учится там же, где я, на первом курсе магистратуры), и решил пожить с ней у себя дома. По окончании Университета попробую поступить в магистратуру. С армией это не связано: я единственный кормилец в семье, все остальные пенсионеры. Кроме, естественно, Тани. После магистратуры, думаю, остановлюсь как студент, и дальше буду только работать.
— Кто из преподавателей впечатлил тебя сильнее всего?
— На первом курсе у нас был потрясающий историк Андрей Васильевич ТЕРЕЩУК. Он очень быстро заинтересовал студентов лекциями, не следовавшими некоей жёсткой программе. Помню его слова: «Что вам интересно? Назовите, и я вам расскажу». Аудитория (кинозал) была довольно большая, но мест не хватало: там занимались и реставраторы, и дизайнеры, итого пять групп по 10-15 человек.
— Историк изменил твои политические взгляды?
— Нет, политикой я никогда сильно не увлекался. Скорее он помог мне накопить и упорядочить знания. Впечатлил также Валентин Иванович КОРОТКОВ, преподававший концепции современного естествознания. Он всерьёз заставлял студентов учиться: не просто рассказывал лекции, а прямо-таки диктовал их. В лицее, к примеру, порой можно было вообще не писать, а просто запоминать информацию. Спрашивал Коротков тоже по полной программе: перед началом экзамена собирал все конспекты, потом раздавал вопросы и следил, чтобы никто не списывал. Хотя, конечно, настоящий студент умеет так спрятать шпаргалку, что её не найдёшь и рентгеном. Другие экзамены проходили более либерально.
|
 |
Алексей Алексеевич Бобриков |
— Алексей Алексеевич, вы сами выбирали название своего предмета?
— Нет, оно было заложено в программу.
— Оно вас не удивило?
— Я, честно говоря, даже не очень помню его название. У нас вместе занимаются дизайнеры и реставраторы; у одних мой курс называется так, у других иначе. Дизайнеры считают его, кажется, «историей зарубежного искусства», реставраторы, по-моему, «историей и теорией культуры и искусства». Честно говоря, для меня это не имеет значения. |
|
— Что ещё тебе нравилось помимо истории?
— Теория искусства и культуры, которую вёл Алексей Алексеевич БОБРИКОВ. Название предмета у нас возникает непредсказуемо — иногда ему удивляются даже сами преподаватели.
— Какие предметы заняли чересчур много времени?
— От занятий физкультурой я бы себя с удовольствием освободил. Хотя и понимаю, что они в чём-то полезны. Когда проходило распределение по специальностям, я выбрал самбо. Занимаясь восточными единоборствами, я как-то не очень вдавался в борьбу, и теперь решил восполнить этот пробел. Так что физкультуру нельзя назвать пустой тратой времени, в отличие, скажем, от ОБЖ. По-моему, школьных знаний о противогазах реставратору вполне хватает.
— Дерево, девушка, сессия… Что ещё есть в твоей жизни?
— Раньше всё время играл на гитаре. Сейчас на это просто нет сил. Хотя и во время учёбы тоже трудно было их находить. Если поступлю в магистратуру, бывшие хобби окажутся без внимания — к этому я готов. Есть ещё несколько профессий, которые мне интересны в финансовом плане. Хочу научиться обивать мебель. Занятие, конечно, однообразное, но зарабатывать смогу больше. Работая по узкой специальности, можно довести все процессы до автоматизма. Когда распыляешься, работаешь хуже, но жить интереснее. Приходится выбирать. 
Иван Шейко-Маленьких
|
