№ 10 (3758), 28 июня 2007 года
главная | оглавление | <... | ...>	наука

Удар по косноязычию в науке

В мае этого года, в Пушкине, на Даче Кочубея, свои двери открыла уже шестая Школа молодого автора. Ежегодно школа собирает двадцать четыре человека — студентов, аспирантов и молодых учёных до 30 лет — со всей страны. Среди слушателей ШМА есть, в частности, и студенты, и сотрудники СПбГУ.

Сергей Алексеевич Панарин

В Школе молодого автора учат грамотно писать и редактировать научные тексты, однако, преодолевая косноязычность в науке, Школа преодолевает еще и отсоединенность, разобщенность в науке. В работе школы принимают участие представители самых разных дисциплин: от экономической географии и политологии до этнографии и музыковедения. Наука как общее и радостное дело — вот образ науки, который непроизвольно поддерживает и утверждает Школа.

На наши вопросы отвечает основатель Школы молодого автора, кандидат исторических наук, заведующий отделом стран СНГ Института востоковедения РАН (Москва) Сергей Алексеевич ПАНАРИН — начинавший свой путь учёного в стенах исторического факультета ЛГУ.

Необходимо отметить, что Школу молодого автора организует издательский центр «Вестник Евразии», главное детище которого — научный журнал «Вестник Евразии», существующий с 1995 года.

Научный текст: нужно быть в форме

— Как возникла идея Школы молодого автора?

— Как и многие неплохие идеи, она возникла из чисто практических нужд. Как главный редактор журнала «Вестник Евразии» в течение нескольких лет я редактировал научные статьи разнообразных авторов — и очень, признаться, утомился. Я убедился в том, что писать в соответствии с требованиями, принятыми международным научным сообществом, умеют совсем немногие. И дело не в том, что одни более, а другие менее косноязычны. Дело в незнании элементарных правил. И правилам этим можно научить, облегчив тем самым жизнь журнала и его главного редактора.

Одновременно с этим была и другая предпосылка возникновения ШМА. «Вестник Евразии», как и всякий научный журнал, убыточен. Будучи независимым научным журналом, он может существовать только на гранты. Все наши попытки получить грант только на журнал оканчивались неудачей. Однако, как оказалось, включив в заявку на грант образовательный компонент, мы в значительной степени увеличиваем свои шансы на его получение.

Логично, что изобретенный нами образовательный компонент предполагал обучение искусству писания научных статей и их редактирования. С заявкой на грант мы обратились в образовательную программу Фонда Форда, где нам выделили сначала пилотный грант на год, а потом еще дважды продлевали с нами сотрудничество. Так появилась ШМА.

— Вам по-прежнему приходится редактировать большое число статей. Не могли бы вы рассказать об основных проблемах современного научного текста?

— Одна из важнейших проблем коренится в том, что в наследие от советского времени нам досталось пренебрежение к форме.

Молодой автор и сегодня считает: если у меня богатое содержание — оно само за себя говорит. Как это содержание будет выражено — исключительно ли коряво, или так, что его смогут понять лишь ближайшие друзья автора, — всё это автора не волнует. Наша Школа начинается с парадоксального утверждения, имеющего большое педагогическое значение: «форма — всё, содержание — ничто».

В отношении формы блестящим образцом могли бы для нас послужить английская историческая школа, французская эпистемология. Сегодня большинство английских историков пишут в литературном отношении блестяще. Французские эпистемологи еще и говорят блестяще. Их выступления — это всегда маленький спектакль. Но когда им приходится слушать наши речи, то видно, как страдание отображается на их лицах. Видно, как страдают их декартианские мозги, в которых всё чётко и логично, ото всей этой каши, которая на них сваливается.

Научный текст обладает своими элементами выразительности. Сегодня научный текст становится метафоричен. Однако важно точное и уместное употребление метафоры — оно должно быть подсказано чувством языка. Если человек этого чувства лишён — ему лучше писать казённым, деревянным языком, и с метафорами не связываться. Пусть будет не так образно, не так интересно, но мысль, по крайней мере, будет выражена точно. Впрочем, мне иногда всё же кажется, что лучше плохой метафорический стиль, чем хороший канцелярит…

Есть общие приёмы структурирования текста научной статьи. Яркий талант может этими приемами пренебречь — так, что от этого не проиграет читатель. Но средний молодой исследователь, овладев этими приёмами, избежит многих проблем.

Приёмы эти всем известны — хорошо продуманный заголовок, хорошо структурированное, содержащее целый ряд обязательных пунктов введение, в котором уже дана логика изложения материала, ёмкое заключение.

Свинья, невольно подложенная Даниельсоном

— Вы сказали, что пренебрежение к форме — это наследие советского времени. Не могли бы вы пояснить эту мысль?

— Одна моя коллега-англичанка отмечала, что у людей, воспитанных в советской научной и образовательной традиции, очень выражено преобладание дуалистического мышления, повсюду жёсткие бинарные оппозиции. Нельзя сказать, что это в русской традиции — так, у Соловьева, например, никакого дуализма нет.

Сегодня у нас очень многое идет от марксизма. Кто не вспомнит знаменитого противопоставления базис–надстройка? И кто не вспомнит, что базис важнее? Если надстройка менее важна, чем базис, то форма, разумеется, менее важна, чем содержание. Отсюда критика «формалистических изысков» в советской науке, отсюда же наплевательское отношение к форме научного текста.

— Важно, наверное, и то, что наука в советское время была стабильно обихоженным механизмом: научный текст, пусть и совершенно недоступный широкому кругу читателей, всё равно был бы опубликован, и механизм продолжил бы свое мертвенное функционирование.

— Если говорить о хорошей научной работе, то она по определению предназначена для элитарного читателя, просто потому, что по-настоящему освоить её могут лишь люди, обладающие достаточным запасом знаний по предмету. Бывают, конечно, замечательные исключения, когда научную работу могут читать и широкие круги читателей, но в целом научные статьи предназначаются специалистам.

Подробнее говоря о пренебрежении формой научного текста, необходимо вспомнить и еще об одной линии наследования. Линия эта восходит еще к переводу Даниельсона «Капитала» Маркса. Исследователи сходятся во мнении, что перевод этот неплохой. И вместе с тем, сам строй фразы в нём — со сложным нагромождением конструкций — совершенно чужд русской речи. Этот перевод наложил сильнейший отпечаток на все советские тексты, принадлежащие гуманитарной сфере, и в значительной степени повлиял на формирование норм советского научного стиля. Тяжеловесность и путаность незаметно и постепенно входили в советский научный язык. Никто не насаждал их сознательно — просто когда студента постоянно заставляют читать и конспектировать Маркса, его периоды оседают в подсознании.

В первые десятилетия в советской гуманитарной науке, наряду с марксистской традицией и её кондовой стилистикой, существовала еще и старая русская традиция, в соответствии с которой писали хорошим русским языком. В этой традиции, надо сказать, находили точные русскоязычные обозначения очень многим явлениям — это не были кальки, а были по-настоящему хорошие объяснения, вызванные живым чувством русского языка. Однако эта традиция постепенно угасала.

— К чему мы пришли сегодня?

— Кроме опирающейся на особую философию текста метафоричности, о которой я уже сказал, надо также сказать о кардинальном упрощении языка. Через телевизор и другие СМИ в человека постоянно вливаются достаточно примитивные тексты, научный текст зачастую тоже примитивизируется.

Школа жизни в её идеальном варианте

— ШМА существует шесть лет. Насколько ощутимы положительные плоды её деятельности?

— За шесть лет через все наши Школы прошло более 400 человек. И даже если предположить, что каждый из наших выпускников в какой-то степени передаст свои знания — в поле действия Школы попадают лишь несколько тысяч человек. Конечно, это капля в море.

Но вместе с тем положительные результаты работы школы налицо. За эти шесть лет мы открыли 50 авторов. Все они прежде в лучшем случае имели какие-то публикации тезисов в сборниках молодежных работ, которые никто не читает. После Школы они стали авторами журнала «Вестник Евразии».

Наш журнал не принадлежит к числу широчайше известных научных журналов, но вместе с тем мне хорошо известно, что все исследователи на Западе, знающие русский язык и занимающиеся постсоветским пространством, наш журнал читали. Журнал широко известен в Казахстане и Средней Азии — этому региону мы традиционно уделяем много внимания. Журнал выписывают во всех президентских библиотеках стран СНГ.

Мне кажется, то, что мы ввели в науку 50 человек за шесть лет, — это большой результат. Если же считать вместе с теми, кто публиковался в альманахах «Вестник Евразии» — то мы открыли около сотни новых авторов.

Конечно, не все они останутся в науке. Я вспоминаю, в первой нашей Школе была студентка из Элисты с очень интересной статьей о языковом сознании русскоговорящих калмыков. Элиста — это место, где довольно трудно найти приложение своих сил в науке, и девушка оставила свои научные занятия. Я думаю, это пример не единичный. И всё-таки подавляющее большинство авторов, публиковавшихся у нас, продолжают заниматься наукой.

Треть из 45 выпускников первых Европейской и Сибирской ШМА стали кандидатами наук. Мы не в коем случае не приписываем себе эту заслугу. Быть может, мы даже не так сильно усовершенствовали их искусство написания научных текстов (хотя хочется верить, ему-то мы всё же научили), но мы дали им дополнительный импульс.

По многим отзывам участников, Школа молодого автора остается для них очень значимым воспоминанием. Мне трудно встать в позицию наблюдателя, но кажется, в Школе нам каким-то образом всё-таки удается показать: как здорово могло бы быть! Школа молодого автора — это еще и школа жизни, взятой в её идеальном варианте. И это дает надежду на то, что пребывание в Школе как-то положительно повлияет на дальнейшую жизнь её слушателей.

Вдумчивые и скромные слушатели ШМА

— Я думаю, мне, как участнику ШМА-2006, будет немного легче определить этот эффект. Когда 25 человек, юношей и девушек, из которых каждый увлечён своим предметом, собираются вместе и живут бок о бок неделю, абсолютно погруженные в общение, в обмен мнениями, во взаимное саморазвитие — это время не может пропасть даром.

Помимо интересных занятий, которые проводятся в ШМА, важнейшую функцию выполняет общение с коллегами из разных городов, из разных республик, и, самое главное, с представителями разных наук. Конечно, в обычной жизни филологам приходится общаться и с историками, и с социологами, и с музыковедами, у всех есть друзья на разных факультетах… Но вряд ли можно где-то встретить такой сгусток профессионального общения, такое поле для обсуждения смежных вопросов, как в ШМА. А между тем филологу, занимающемуся, например, историей языка, отнюдь не бесполезно прожить семь дней в одном номере с политологом, занимающимся федерализмом. Помимо радостей человеческого общения это дает еще и возможность более широкого взгляда на мир. Кроме того, это дает импульс собственной научной работе. Когда за одной стенкой историк, а за другой социолог — очень удобно скоординировать свой предмет исследования, посмотреть на него в широкой перспективе. Школа молодого автора дает сильнейший импульс ассоциативному мышлению. Посмотрев, как у других, яснее начинаешь видеть, как происходит что-то у тебя самого: с твоим предметом, в твоей области знания.

— Существует масса школ, которым наша школа во многих отношениях проигрывает. Однако всё это, в большинстве случаев, школы монодисциплинарные — или охватывающие 2–3 смежные дисциплины. Наша школа принципиально полидисциплинарна. А чем выше полидисциплинарность, тем ближе к жизни как таковой. Вы имеете возможность видеть всё разнообразие даже не мнений, но мировидений.

Надо сказать, с годами я утратил значительную долю идеализма — и опыт Школы показывает, что это в какой-то степени хорошо. Всё, что мы делали — мы делали, решая сугубо практические задачи. О том, о чём мы сейчас говорим, не было и мысли. Эффекты эти создавались попутно, потому что были хорошо сформулированы чёткие практические задачи, под которые и выстраивалось всё остальное.

Истоки и перспективы ШМА

— В этом году заканчивается грант, на который существовала Школа. Каковы её перспективы? Есть ли шанс получить грант на Школу сегодня?

— Не буду делать прогнозы. Сегодня очень сузился круг грантодателей — в связи с недоверчивым отношением к западным фондам со стороны государства. Среди наших политиков распространено мнение, что западный грант — это уже идеологическая диверсия и завуалированный шпионаж. Я не обладаю всем объемом информации по всем грантам в различных сферах, но могу судить о том, с чем лично имел дело. За все годы работы с Фондом Форда я ни разу не услышал от них никакого указания. Согласившись с моим проектом, мне предоставили полную свободу действий. Представители Фонда были на одной Европейской и одной Сибирской школах, вынесли оценки нашей работе, но никак не вмешались во внутреннюю жизнь программы.

С течением времени фонды меняют акценты в своих программах. Мы попали в струю, когда западные фонды большое значение придавали образовательным программам. Сегодня, например, Фонд Форда закрыл свою образовательную программу и открыл вместо нее другие.

В отличие от журнала, Школа может выжить и без грантовой поддержки. Разумеется, не общероссийская Школа молодого автора, которая подразделяется на Европейскую и Сибирскую и предполагает выезд, большие расходы на аренду помещения и так далее. Но Школа может существовать в региональном варианте, когда она устраивается для конкретного вуза, — в этом случае расходы резко сокращаются. Главные расходы приходятся на билеты преподавателям, необходимое оборудование — компьютеры, картриджи, бумагу — предоставляет вуз. В случае региональной школы мы, к сожалению, теряем эффект отъединенности от всех забот и интенсивного общения друг с другом. Но все наши учебные методики и наработки в деле обучения написанию научных текстов сохраняются.

Было проведено уже довольно много региональных школ, которые оказались довольно эффективны. «Как здорово, что студенты и преподаватели работали в одних группах», — говорили в некоторых вузах. Никогда ничего подобного в их практике не было, и теперь совместная работа показалась им очень продуктивной.

— В школе принимают участие и студенты, и аспиранты, и преподаватели моложе 30 лет. Как происходит отбор участников в Школу?

— Все годы он происходит на конкурсной основе. Уже в первый год, когда у нашего центра еще даже не было своего интернет-сайта, мы разослали в двести университетов страны информационные письма — и в том, что этот способ привлечение участников не особенно продуктивен, мы убедились тогда же. Тем не менее, уже среди претендентов на участие в первой Школе молодого автора конкурс составил более четырех человек на место. Впоследствии выпускники ШМА сами стали распространять информацию о школе, и со временем участников ШМА, узнавших о ней из Интернета или от друзей становилось всё больше.

— Как вырабатывались методики Школы молодого автора?

— С самого начала было ясно, что работа будет сконцентрирована вокруг текста. Но просто разбирать тексты по очереди показалось неэффективным. Мне кажется, для того, чтобы научиться писать свои тексты, надо научиться редактировать другие. Возможно, здесь сказывается мой редакторский опыт. Сейчас часто выходят книги в авторской редакции. Прежде же в системе гуманитарных институтов Академии наук было принято, чтобы у любой монографии или сборника был научный редактор. И всем нам помногу приходилось редактировать.

Редакторство имеет колоссальный минус: редактируя сам, ты начинаешь писать гораздо медленнее, автоматически начинаешь строго следить за словом. Но есть и колоссальный плюс: благодаря редакторству начинаешь видеть свои недостатки как автора, и значительную часть этих недостатков можно изжить.

Многие принципы ШМА — меньше лекций, больше практических занятий; работа в микрогруппах и так далее — были заимствованы мной у одной из зарубежных школ. В 2001 году, во время боснийского кризиса, мне в составе группы учёных довелось побывать на одном миротворческом семинаре в Италии. Техники миротворчества не очень меня интересовали, но форма занятий — с утра небольшая лекция, затем работа в микрогруппах, при этом много заданий (с утра получил — вечером отдал), — эта форма показалась мне перспективной. Многие наши частные разработки — круглые столы с применением игротехник и так далее — добавлялись постепенно.

— Как формировался преподавательский состав Школы молодого автора?

— В самой первой Школе было только два преподавателя: В.И.Дятлов и С.А.Панарин. Уже когда идея Школы оформилась, было решено, что проводить одну школу на всю Россию, где-то в центре страны, — очень дорого. Тогда мы решили проводить Европейскую школу в Пушкине и Сибирскую на берегу Ангары, под Иркутском.

Многие выпускники уже первых ШМА хотели делать то же, что и мы с В.И.Дятловым. Реализовывали они это свое желание двояким образом. Кто-то основывал свои ШМА, а кто-то становился преподавателем у нас. Так в нашу команду пришли Наташа Дидковская, Надя Липатова, Маша Сафонова. Выпускники первой Сибирской школы организовали много локальных школ, одна из которых была для преподавателей педагогического колледжа Иркутска. Все слушатели этой школы были старше преподавателей, и тем не менее, все остались довольны.

— Сколько всего было Школ молодого автора?

— Сейчас пошёл шестой год ШМА — и двадцать первая Школа. За пять лет проведено 20 школ, то есть в среднем — по четыре школы в год.  

Вадим Хохряков

© Журнал «Санкт-Петербургский университет», 1995-2007 Дизайн и сопровождение: Сергей Ушаков