№ 10 (3758), 28 июня 2007 года
главная | оглавление | <... | ...>	наука

Кто должен содержать
фундаментальную науку?

Редакция журнала «Санкт-Петербургский университет» опубликовала статью «Воздушные замки» физика Г.А.Феофилова, заведующего лабораторией физики сверхвысоких энергий НИИ физики СПбГУ (см. «СПбУ» №7, 2007 от 30 апреля). Г.А.Феофилов уже 15 лет работает не только в Петербурге, но и в ЦЕРНе на Большом адронном коллайдере в составе международной группы — ученые Санкт-Петербурга достойно и в срок подготовили узлы центральной системы для эксперимента ALICE, который начинается в этом году. Эксперимент поставлен для открытия кварк-глюонной плазмы — первовещества Вселенной в первые микросекунды после Большого Взрыва.

В своей статье Г.А.Феофилов поднимает вопросы о путях развития фундаментальной науки в России, в Санкт-Петербурге и в нашем Университете. Эта статья вызвала большой интерес среди сотрудников Университета и немалое число откликов от ученых и преподавателей.

Сегодня о перспективах развития фундаментальной науки в Университете мы беседуем с доктором физико-математических наук профессором Робертом Александровичем ЭВАРЕСТОВЫМ, заведующим кафедрой квантовой химии химического факультета СПбГУ, заслуженным деятелем науки РФ, дважды лауреатом Университетской премии за лучшие научные труды (1982, 2005), иностранным членом Латвийской Академии наук, Гумбольдтовским профессором (1998).

— Иногда у некоторых людей создается впечатление, что только естественные науки могут быть фундаментальными. Но это неправильно, — считает профессор Р.А.Эварестов. — Фундаментальная наука отличается от прикладной тем, что изучает общие принципы какой-то области знания, общие законы, открывает принципиальные возможности в этой области. А прикладная наука связана с использованием этих, уже открытых общих законов. Скажем, хоздоговорные исследования — это, как правило, работы, связанные с применением определенных фундаментальных наработок. И главное, я совершенно уверен, что фундаментальные исследования могут проводиться не только в области естественных наук, но, безусловно, и в гуманитарной сфере, в области медицины и так далее.

Наука академическая и наука университетская

— Есть наука академическая и наука университетская. Насколько наука в России едина?

— Вопрос о связи высшей школы и Академии наук активно обсуждается. Я бы хотел подчеркнуть общность университетской и академической науки. У нас в Университете работают больше 10 академиков РАН и примерно столько же членов-корреспондентов РАН, а есть ведь и другие государственные научные академии: например, РАМН или РАО. И все эти академики и члены-корреспонденты являются преподавателями, профессорами Университета.

Когда мы говорим о единстве науки и образования в рамках нашего Университета, то не будем забывать, что крупнейшие ученые одновременно заведуют кафедрами на факультетах. Приведу пример нашего химического факультета. У нас академик РАН А.И.Русанов — заведующий кафедрой коллоидной химии, член-корреспондент РАН Н.А.Смирнова — заведующая кафедрой физической химии, член-корреспондент РАН В.Ю.Кукушкин — заведующий кафедрой физической органической химии, я уж не говорю про докторов наук. А кафедра — это основное структурное подразделение факультета, но не института. И в рамках этих кафедр осуществляются научные исследования крупнейшими учеными.

Напомню еще одну сторону проблемы: молодые сотрудники Академии наук, аспиранты академических институтов — это выпускники вузов. Например, подавляющее большинство сотрудников Физико-технического института им. А.Ф.Иоффе — это выпускники нашего Университета и Политехнического университета. То есть Академия наук черпает свои кадры из вузов.

Работники академических институтов занимаются только научными исследованиями, в отличие от сотрудников Университета, которые и преподают, и занимаются наукой. Правда, многие работники институтов РАН (прежде всего — работники высокой квалификации) еще преподают и в Университете на условиях совместительства.

— Да, связь между вузами и Академией наук существует. И тем не менее, финансирование науки университетской и науки академической осуществляется по-разному, верно?

— Согласен, организация финансирования российской науки не полностью соответствует той структуре, которая сложилась в этом переплетении высшей школы и Академии наук. Научные сотрудники РАН работают в условиях существующего штатного расписания академических институтов, избираются по конкурсу на ставки, соответствующие их квалификации, и это штатное расписание финансируется государством на постоянной основе. Академия наук имеет отдельную строку в бюджете России, финансируются научные исследования РАН, и это финансирование включает в себя и зарплату научных сотрудников, и закупку оборудования, и содержание самих институтов (коммунальные расходы и другие расходы на содержание).

А что в вузах? В нашем Университете многие годы работают ученые, занимающие ставки научных сотрудников, а не только преподаватели. Но финансирование научных ставок — на постоянной основе, то есть на основе возможности создать штатное расписание — производилось у нас только до начала 1990-х годов. Тогда научно-исследовательские институты еще имели статус институтов Министерства высшего образования. Тогда вы могли придти к директору института, и он бы показал вам штатное расписание, допустим, Института химии. Финансирование науки тогда осуществлялось через Министерство высшего образования.

Ведущие ученые Университета — это преподаватели

— А затем все изменилось? Начало 90-х — это был некий рубеж в отношении государства к науке…

— Тогда произошли изменения, которые негативно повлияли на фундаментальные исследования, прежде всего — в сфере естественных наук. В начале 1990-х
резко сократилось финансирование НИИ, и НИИ вошли в состав Университета. Изменилась форма финансирования научных исследований — их стали финансировать по так называемому единому заказ-наряду. А единый заказ-наряд совсем не аналогичен штатному расписанию академических институтов. Это фактически государственное задание по ряду научных тем (тематический план) естественнонаучного и гуманитарного профиля, которое финансируется на определенный срок (даже всего на год). С этого момента положение научного сотрудника Университета стало резко отличаться от положения преподавателя, оно стало нестабильным, зависящим от единого заказ-наряда.

Суммарное финансирование университетской науки в рамках единого заказ-наряда стало существенно меньшим, чем прежде. Институты были вынуждены решать сложную задачу: или проводить сокращение сотрудников, или переводить их на часть ставки. Процесс был очень болезненный — прекрасно помню то время, когда в 1990-94 годах был директором НИИ химии Университета. То количество денег, которое было до того, дало некий набор ставок, который финансировался. А единый заказ-наряд не покрывал прежнего финансирования, хотя можно было вводить ставки договорные, временные, на время действия договора. Но это не решало проблему, так как временные ставки — это не постоянные, как в академических институтах… Добавлю: все это происходило в ситуации, когда финансирование содержания научных подразделений (зданий, научных лабораторий, коммунальные платежи) отсутствовало. Единый заказ-наряд никогда не содержал финансирования содержания, только заработную плату исполнителей тем и какие-то не очень большие расходы на недорогое оборудование. В этих условиях статья «Образование», основная статья финансирования Университета, и покрывала содержание всех научных подразделений.

Другим источником финансирования науки в 90-е годы стала грантовая система. И заметим, что руководителями подавляющего большинства грантов стали профессора, доктора наук, преподаватели, потому что преподаватели в Университете — уровня профессора, да и доцента — всегда вели и ведут научную работу. Главные источники грантов — РФФИ (для физиков, химиков, биологов, математиков) и РГНФ для гуманитариев. На химфаке очень большой вклад вносят гранты, выигранные в РФФИ, то же самое и на физфаке. Они даются на срок от года до трех (максимум). И существует очень серьезная ежегодная отчетность по грантам.

Однако неправильно изображать ситуацию так, что в Университете научная работа ведется лишь в научных лабораториях и только научными сотрудниками (этим недостатком, в частности, страдает статья Г.А.Феофилова, опубликованная в журнале «СПбУ»). Г.А.Феофилов пишет: «Петербургское университетское образование по естественным предметам всегда базировалось на сплаве лекций, семинаров и научных исследований. Последние постоянно велись в институтах и лабораториях научными сотрудниками Университета…» Это не так. Научные исследования, фундаментальные в том числе, ведутся и на кафедрах, и в научных лабораториях. А ведущие ученые Университета — это прежде всего наши преподаватели.

Далее он пишет: «И именно это создавало основу для участия преподавателей, студентов и аспирантов в фундаментальных исследованиях, а научные сотрудники вели занятия со студентами, руководили дипломными и диссертационными работами…» Основу создавало не то, что все они работали в научных лабораториях, основу создавало то, что ведущие преподаватели вели научные исследования, руководили аспирантами, кандидатскими диссертациями, а научные сотрудники работали в научных группах. Если вы проанализируете количество докторов наук на естественных факультетах, то вы увидите, что среди преподавателей существенно больше докторов наук, чем среди сотрудников институтов.

А «переплетение преподавательского и исследовательского процессов», о котором говорит Г.А.Феофилов, никуда не ушло, оно остается и сейчас. И главное: научные исследования ведутся преподавателями, и в большинстве своем научные сотрудники работают под их руководством. Это есть факт, который можно проанализировать на любом факультете. Руководители научных школ А.И.Русанов и Н.А.Смирнова, о которых я уже говорил, — преподаватели, профессора. И научные школы нашего Университета создавались преподавателями и научными сотрудниками.

Статус научного сотрудника упал — с этим можно согласиться. И то, что он остается приниженным, — тоже верно. Действительно, научные сотрудники существуют на часть ставок. И с оборудованием тяжелая ситуация. Нет финансирования на закупку оборудования.

У ректора Университета понимание сложности ситуации всегда было, и неоднократно предпринимались попытки как-то исправить положение научных сотрудников СПбГУ. В середине 1990-х годов, благодаря усилиям ректората, появилась возможность включить научных сотрудников институтов в процесс преподавания на условиях совместительства — и соответственно они стали получать другую зарплату, существенно выше, чем в лабораториях институтов. И кроме того, это дало им возможность получать звание доцента и профессора. Конечно, такое совместительство могло быть лишь на части преподавательской ставки (не более 0,5)

Институты в составе факультетов

— Кто должен сегодня поддерживать фундаментальную науку, или точнее — ее содержать?

— Для того чтобы научные сотрудники существовали на основе штатного расписания, нужно финансирование из Федерального бюджета. И для содержания институтов, лабораторий, помещений научных подразделений нужно постоянное финансирование. Этого нет уже более 15 лет .А финансирование содержания институтов осуществлялось за счет финансирования, отпущенного на образование. Но до вступления в силу нового Бюджетного кодекса на это закрывали глаза. Сегодня это называется нецелевым использованием бюджетных средств.

Нельзя же нарушать закон. И у руководства Университета было два выхода из этой ситуации. Первый: все расходы по содержанию своих помещений должны были взять на себя институты как структуры Университета — и это означало бы еще большее ухудшение положения научных сотрудников. Второй путь: изменить статус институтов, чтобы институты вошли в состав факультетов — и тогда снимается противоречие, появляется возможность в рамках бюджетных денег факультета, отпускаемых по статье «Образование», осуществлять расходы на содержание помещений научных лабораторий института. И такие траты становятся законными.

Университет избрал второй путь решения проблемы. Конференцией трудового коллектива СПбГУ 9 апреля была принята новая структура, когда все НИИ оказались в составе факультетов. Такая структура закреплена в Уставе университета, который уже утвержден Министерством образования и науки. И на Ученом совете СПбГУ 21 мая принято Типовое положение о факультете, которое закрепило все эти преобразования. Проект Типового положения рассматривался во всех комиссиях Ученого совета, учебной, научной, финансовой и других, рассматривался со всех сторон. Наша комиссия по правовым вопросам (председатель ее — В.С.Прохоров, а я — заместитель председателя) рассматривала проект последней, с учетом всех поправок, внесенных другими комиссиями. В результате это Типовое положение, с одной стороны, ничего не изменило на тех факультетах, где все было по нормальной схеме, а с другой стороны, оно сняло противоречия на факультетах, где существовали НИИ университетского статуса.

Изменение структуры не дает дополнительного финансирования, как вы понимаете. Но оно было необходимо, если мы не хотим «нагрузить» институты дополнительными затратами на содержание, что только ухудшило бы ситуацию.

— А как быть с правомочиями юридического лица, которыми обладали институты?

— У нас в Университете юридическое лицо одно. Ректор дает правомочия юридического лица, которые позволяют делать то-то и то-то, но они не означают юридического лица. Парадокс в том, что деканы естественнонаучных факультетов такими правомочиями не обладали, а директора институтов до недавнего времени обладали.

Двойственная ситуация возникла, когда институты вошли в состав Университета. Представьте, напротив меня сидел декан, у которого счета в банке не было, который все штатное расписание утверждал в ректорате, а ведал он только преподавателями. А я был директором института, имел право финансовой подписи, у меня был счет в банке, я сам утверждал штатное расписание. Все эти функции и называются правомочиями юридического лица — и отныне директора институтов такими правомочиями обладать не будут. Но заметим: в бытность директором НИИ химии сам я, и мой заместитель, и весь управленческий персонал института существовали за счет накладных расходов, которые мы брали из грантов, а гранты зарабатывали прежде всего преподаватели факультета. Парадоксально, но факт.

И сейчас то же самое: член-корреспондент Н.А.Смирнова получает грант РФФИ, я получаю грант РФФИ, а Институт химии снимает с нас 15%, на что содержит управленческий аппарат. Не могу сказать, что этот аппарат нам бесполезен, он помогает нам проводить покупки по гранту, оформляет выплату зарплаты по гранту, но в принципе все это может делаться и в рамках бухгалтерии факультета.

За сохранение прежнего статуса институтов в Университете держится лишь небольшая часть аппарата этих институтов — те, кто получал деньги (иногда весьма немалые) на занимаемых в институтах управленческих должностях. А от того, что вы назовете старшего научного сотрудника Института химии старшим научным сотрудником химического факультета — ничего реально не изменится. На химическом факультете Московского университета НИИ химии нет, а научные сотрудники есть. Они являются научными сотрудниками кафедр и лабораторий. Для существенного улучшения положения научных сотрудников надо изменить систему финансирования, надо дать финансирование штатного расписания научных сотрудников. А если они по-прежнему будут существовать на основе единого заказ-наряда, лучше не будет.

На гуманитарных факультетах такой проблемы не было, потому что в прежние времена там не создавались институты, находившиеся в ведении министерства. А когда в начале 1990-х годов появились платные формы обучения, гуманитарные факультеты стали зарабатывать деньги. Факультеты естественнонаучного профиля зарабатывают куда меньше, внешняя конъюнктура не в нашу пользу —
причем не только в России, но и во всем мире, в той же Германии. А в России есть еще дополнительная тенденция к популярности специальностей юридических, экономических, языковых — новые правовые вопросы, новые экономические отношения, открытость границ. В естественных науках подобного взрыва интереса не было.

— В Университете долгое время были УНЦ — что будет теперь с ними?

— Да, был термин «Учебно-научный центр», в который закладывалась идея единства образовательного и научного процесса. Но в УНЦ никаких сотрудников не было, это была структура, созданная только для координации совместной деятельности факультета и института. Но существовал единый ученый совет УНЦ, который включал и преподавателей, и научных сотрудников, избранных на конференции трудового коллектива. И совершенно естественно возникали юридические вопросы. Кто должен избирать преподавателей? Ответ: «Ученый совет факультета». Кто должен избирать научных сотрудников? Ответ: «Ученый совет института»?.. А на деле и те и другие избирались на Совете УНЦ, который на самом деле такими правами не обладал. Но самое главное: жесткие требования Бюджетного кодекса привели к необходимости существенных изменений в структуре Университета.

Я, однако, думаю, что ситуация в целом не станет хуже для научных сотрудников. Если мы говорим о единстве учебно-научного процесса, то и руководство этим процессом тоже должно быть единым. Во главе стоит декан факультета, которого избирают на факультете. Декан возглавляет ученый совет факультета, который избирают и в который входят и преподаватели, и научные сотрудники факультета. Если такая необходимость возникает, декан получает правомочия юридического лица от ректора. Это не ухудшает положения научных сотрудников, в каком-то смысле даже улучшает. В новых условиях у декана появляется возможность, например, отправить научного сотрудника факультета в командировку (чего он прежде сделать не мог). Я не говорю про зарубежные командировки — иногда в Москву не на что съездить, потому что в институте денег на это нет, а у научного сотрудника, предположим, нет гранта. А у декана деньги есть, и бюджетные, и внебюджетные…

Почему так болезненно этот процесс проходит? Потому что недостаточно проводится разъяснительная работа на этих факультетах — семи из девятнадцати. Недостаточно, видимо, объяснили новое положение как со стороны деканов, так и со стороны ректората. Дополнительно надо рассказать научным сотрудникам, почему меняется статус института и что это дает.

Наука в Германии и в России

— А как за рубежом? Кто содержит науку там?

— В Германии, например, организация науки в целом иная, чем в России. Получив грант Гумбольдтовского фонда в 1998 году, я год работал в Германии и немного изучил их организацию науки, по крайней мере, естественнонаучную сферу. Там прежде всего есть Общество Макса Планка, у которого имеется порядка 60 научных институтов по всей Германии по различным отраслям знаний. Я бываю регулярно в Институте Макса Планка для исследований по физике твердого тела в Штутгарте. Макс Планк-институты можно сравнить с академическими институтами в России — преподавания там нет, только научные исследования. Заметим, что Общество Макса Планка финансирует эти исследования в значительной степени на основе грантов. Например, в том же Институте в Штутгарте постоянные ставки в отделах — только у руководителя, его помощника и одного-двух научных сотрудников. Все остальные сотрудники финансируются за счет грантов, то есть не имеют постоянной ставки.

В университетах Германии никаких отдельных научных работников нет, а научно-исследовательскую работу ведут преподаватели. Профессора, доценты делают это на основе грантов, которые они получают по конкурсу. Те, кого они привлекают для выполнения грантов (научные сотрудники, технический персонал), зачисляются только на время действия грантов.

— Но зарубежные профессора свою зарплату из грантов не берут (им хватает и так). Им нужен грант для того, чтобы нанимать людей или покупать оборудование… Если бы у нашего профессора была такая зарплата, как у западного, тогда и проблем бы не стояло.

— Но он не брал бы этих сотрудников на постоянной основе, верно? Они нанимают людей временно только для выполнения определенной работы, и все. Никаких постоянных ставок…

— В Германии государство финансирует науку?

— Общество Макса Планка, конечно, получает часть денег от государства, но не на обучение, а на научные исследования. Там существует четкое разделение: если ты в вузе, то преподаешь, а если выиграл грант, то занимаешься наукой параллельно с преподаванием.

— А что можно сделать, на ваш взгляд, в организации российской науки?

— Фундаментальную науку в России обязательно должно финансировать государство. И оно должно определить форму финансирования — через Академию наук или через исследовательские классические университеты. Если первый вариант, то постоянного штатного расписания научных работников в вузе нет — и по такому варианту уже живут большинство вузов. Или вариант второй — для ведущих университетов — финансирование науки из федерального бюджета напрямую. В проект «Закона о статусе двух университетов» заложено финансирование научных исследований на постоянной основе в двух университетах — СПбГУ и МГУ. Но закон этот еще не принят, и объемы финансирования в законе не оговариваются.

Гранты — модная тема или фундаментальная наука?

— Есть еще система грантов, которую не все принимают. Например, в своей статье Г.А.Феофилов пишет о том, что поиск «грантопроходной» модной темы, а не настоящая глубокая, долгая исследовательская работа — вот результат внедрения грантов… Могут ли гранты быть привлекательным механизмом поддержки новых идей? Предполагает ли кратковременность гранта что-то серьезное по результатам и по ответственности?

— В системе грантов РФФИ есть разные виды грантов — на проведение научных конференций, на издание книг, на экспедиции. Но подавляющее число грантов — на проведение инициативных научных исследований в различных областях знания. Грант проходит экспертизу, как правило, трех экспертов, и рецензентов мы не знаем. Что они анализируют? Я бы не сказал, что они выбирают только «модные» темы. На протяжении уже пятнадцати лет я каждые три года имею грант РФФИ, но никогда не гнался за модой при подаче заявки. Я занимаюсь квантовой химией твердого тела — наукой, которая связана с исследованием свойств материалов, их применением — и прежде всего базировался на той области, которая меня интересует. Ориентировался на то, чтобы у меня был задел в этой области, чтобы я был осведомлен, что в ней делается, и еще, чтобы я мог этим грантом внести вклад в эту науку, пусть и небольшой. Именно из этого исходил… Наверное, какие-то гранты писались из соображений модности, и может быть, какие-то рецензенты этой модностью были очарованы, но я этого не знаю.

— На что вы тратите деньги, полученные по гранту?

— Основная часть денег не уходит на зарплату, потому что у меня на гранте никаких научных сотрудников нет. У меня работают преподаватели нашей кафедры квантовой химии, аспиранты и студенты. Часть денег идет им на доплату к зарплате. Часто бывает нужно по гранту покупать компьютеры, поскольку я занимаюсь расчетами, тратить деньги на покупку программного обеспечения для компьютеров, принадлежностей.

И я прекрасно понимаю, что если грант связан с экспериментальными химическими исследованиями, то положение руководителя гранта чрезвычайно сложное. Даже если он все деньги гранта потратит на покупку какого-то уникального оборудования, новой установки, то во-первых, все равно ему не хватит денег, а во-вторых, как же он будет исполнять исследования по гранту?..

У меня, теоретика, главное — расчеты, а у физиков и у химиков-экспериментаторов главная проблема — где взять дорогостоящее оборудование. Они его не могут получить. Материальная база химического факультета давно устарела, и финансовые вливания в нее — насущная необходимость, деньги появились только недавно. Некоторые надежды на закупку оборудования для научных исследований мы связываем с проектом инновационных образовательных программ. И часть таких закупок на химическом факультете уже сделана. Из условий этого проекта сразу видно, что главным государство считает образовательный процесс, а наука — для улучшения качества образования.

Младшее поколение и старшее

— Проблемы с фундаментальной наукой тесно связаны и с вопросом об отношении к научной молодежи…

— Выпускники наших естественных факультетов требуются на Западе — ровно по той же причине, по которой западные концерны делают филиалы в странах, где заработная плата меньше. Квалифицированная и дешевая рабочая сила — это для них выгодно. Речь не идет о постоянных позициях. Получить постоянное место работы в университетах той же Германии не всегда просто не только российскому гражданину, но даже и немцу. Речь идет о том, чтобы наши способные молодые люди обучались в аспирантуре на Западе, участвовали в западных грантах, и фактически работали бы на западную науку. И все из-за того, что в России мы мало уделяем внимания молодежи.

Да, в Университете есть программа постдоков. Она очень полезна, когда молодые ребята, вовремя защитившие кандидатскую диссертацию, могут получить позицию постдока по крайней мере на пять лет, с достаточно скромной, но все-таки гарантированной заработной платой, и продолжить работу на факультете, где они учились в аспирантуре. Но есть еще и проблема жилья, и молодые люди, даже когда становятся доцентами и профессорами, не в состоянии заработать на квартиру. И это мы должны учитывать и поддерживать молодые кадры всеми силами — чтобы Запад не смог их переманивать.

Что тут можно сделать? Я считаю, что надо подумать о младшем поколении в связи со старшим. В советское время доктор наук получал пенсию, которая была выше максимальной по стране — максимальная была 120 рублей, а доктор наук получал 160 рублей. И в принципе многие профессора и доктора наук могли переходить на полставки, частично высвобождая позиции для молодежи. Сейчас ничего этого нет, пенсия доктора наук, профессора ничем не отличается от пенсии обычного труженика, она определяется пресловутым коэффициентом 1,2.

В Германии профессор — государственный служащий со всеми вытекающими отсюда последствиями. Там очень жесткая схема ухода на пенсию. В 65 лет профессор должен покинуть свою позицию. Но он ее может покинуть — как и для любого госслужащего, пенсия составляет 70% от его заработной платы. В России закон о пенсиях для государственных служащих распространяется только на чиновников и депутатов Госдумы. А почему профессор не является госслужащим, если он всю жизнь потратил на обучение молодежи, в котором заинтересовано государство? По крайней мере, профессора и доктора наук должны быть либо включены в тот закон о пенсиях для госслужащих, либо нужно издать особый закон о пенсиях для высококвалифицированных работников науки и образования, или о научных кадрах высшей квалификации. Я не говорю только о докторах наук вузов, но и о докторах наук академических институтов… Этого не происходит, и поэтому ситуация с рабочими местами для молодежи стоит на месте. Меня беспокоит то, что очень затруднено положение молодежи, слаба материальная поддержка тех, кто все-таки решился работать в родном вузе после окончания аспирантуры.  

Вопросы задавал Евгений Голубев

© Журнал «Санкт-Петербургский университет», 1995-2007 Дизайн и сопровождение: Сергей Ушаков