|
№ 8 (3756), 30 мая 2007 года
|
 |
|
наша литература
|
|
|
Последняя попытка стать счастливым
Почти непридуманная история
Случилось так, что защищать диссертацию я решил только спустя пять лет после окончания аспирантуры Столичного университета. Поднял архивы, переписал набело. Озаглавил: «Проза Бориса Гребенщикова». Однако работа требовала кочевой жизни, и оформлять документы стало совершенно некогда. Жена предложила обратиться на свою малую родину — в краевой центр Пындск.
— Декан литфака видела твой текст, — сказала жена, — и говорит, что работа готова к защите. Там же, на литфаке, работает мой двоюродный дядя. Он, если что, поможет с бумажками.
Последняя осень
В августе месяце мы с женой оказались в столице края. Позади остались несколько суток пути, железнодорожный мост через холодную реку Пынду и утренний бронетрамвай, выпущенный по конверсии местным оборонным заводом.
Дядя-профессор встретил нас очень радушно, протопив баню, налепив таз пельменей и нацедив ведро самогона.
— Молодцы, что приехали, — сказал он. — Город у нас культурный. В ЦУМе недавно стеклянный лифт сделали. Читали мою статью «Пындск как центр мира»? Вот только учтите: в ваших научных делах я не участвую. Ещё подумают, что у нас тут семейная мафия.
Пындский университет, занимавший почти весь кремль, был на тысячу лет старше самого города. Он представлял собой комплекс зданий во всех архитектурных стилях, от древнегреческого форума до небоскрёба из стекла и металла. Между собой все постройки соединялись подземными переходами, чтобы зимой (которая длилась здесь почти круглый год) студенты, не одевая шуб, могли попадать в бассейн, столовую и библиотеку. Литфак размещался в глубоком подвале без окон. Туда пришлось ехать с пересадками на нескольких лифтах, а потом ещё долго спускаться по винтовой лестнице.
— Где контекст? — спросила меня женщина-декан. — Борис Борисович читал тексты не только жене, но и друзьям по «Сайгону». Это как минимум. Мотивы вина, дождя и серебра есть не только у Гребенщикова. Иначе он просто графоман, который никому не интересен. Идём дальше. Глава «Пространство». Уинки падает в желтоватую воду реки Оккервиль. И ни слова о Татьяне Толстой! Всё переделать. Параграф 1 назвать «Гребенщиков и Толстая». В конце подвести итог. Параграф 2 начать так: «Мы уверены, что анализ других топонимов, гидронимов и антропонимов позволит сравнить прозу Гребенщикова с прозой его предшественников и современников». Последователи, кстати, тоже не помешают.
И ещё. Разве он написал только «Иван и Данило» и «По другую сторону дня»? И «Роман, который никогда не будет окончен»? А как же пьеса «В объятиях джинсни»? Где его песни, публицистика, дневники, письма, ответы на интервью? И последнее. Разве его одного звали Борисом? А как же Ельцин, Виан, Чичибабин?
Мои робкие возражения, что диссертация вообще-то посвящена только прозе, и только одного человека, были отметены с порога. Пришлось браться за переделку.
Волшебная зима
Постепенно введение пополнилось пятью сотнями новых страниц, описывающих процедуру открытия и закрытия «Сайгона», а также его интерьер, ассортимент и персонал за всю историю существования.
В главу о мотивах мне пришлось добавить три тысячестраничных раздела, посвящённых алкогольным напиткам, атмосферным осадкам и драгоценным металлам у Александра Вертинского, Льва Лещенко, Леонида Утёсова, Аллы Пугачёвой, Юрия Шатунова и Анжелики Варум.
Заключение тоже расширилось. Теперь в нём на семи сотнях страниц высчитывалась производительность Бориса Борисовича в разные периоды жизни и строились прогнозы насчёт того, сколько текстов он напишет ещё, если продолжит в нынешних дозах потреблять белки, жиры, углеводы, витамины, алкоголь и табак.
В ноябре я снова приехал в Пындск — на сей раз один. Жене пришлось устроиться на пять работ, чтобы оплатить превращение нашей квартиры в почтамт, мини-типографию и филиал Библиотеки Конгресса. По дороге я читал путеводитель. Там с гордостью сообщалось, что именно в Пындске у героев Чехова и Пастернака возникали первые мысли о самоубийстве. А также о том, что по площади краевой центр больше Столицы, а шлюзы на местной электростанции — самые длинные в мире.
На заседании кафедры выяснилось, что содержание диссертации перестало соответствовать теме. Что-то из них предстояло менять. Меня несколько удивило, почему столь важную информацию нельзя было сообщить электронной почтой или хотя бы по телефону. Но, вероятно, в Пындске ещё не совсем освоили эти последние технические новинки.
Несколько месяцев ушло на то, чтобы переназвать все главы и параграфы. А также связать городскую, деревенскую и военную прозу, поэзию и драматургию Европы, Азии и Америки XX века с Борисом Гребенщиковым, оказавшимся где-то на дальней периферии исследования.
Весенний дождь
В марте я вновь отправился в Пындск. Жена третий месяц не выходила из дома, пытаясь правильно оформить список всех слов, когда-либо употреблённых Борисом Гребенщиковым. Библиография теперь весила больше 36 килограммов, и её пришлось сдать в багажный вагон. На сей раз обсуждение текста прошло успешно и работу рекомендовали к защите. Готовясь оплатить труд будущих оппонентов, я подписал с Пындским городским университетом (ПГУ) договор о некоей «стажировке».
— Да, кстати, — сказал учёный секретарь ПГУ в тот день, когда меня ждал поезд, уходящий в Столицу. — В пакете документов должна быть выписка из протокола заседания кафедры, на которой вы начинали свое исследование.
— Позвольте, — возмутился я. — Там обсуждали меня пять лет назад. Тогда диссертацию всего лишь приняли за основу. И почему вы не сказали мне этого в августе? Или хотя бы в ноябре?
— Потому что это и так всем известно. Без заключения вашей родной кафедры наша предзащита лишена юридической силы. Ведь вы не имеете к Пындскому университету ровно никакого отношения.
— Не понял, — сказал я. — Ведь если бы я прошёл предзащиту в Столичном университете, зачем мне тогда ездить в Пындск?
— В этом протоколе может быть написано что угодно, — успокоил меня учёный секретарь. — Даже что проблемы, решаемой диссертантом, не существует. Главное, чтобы кафедра собралась в этом году. Так требует ВАК.
— Но за собирание кафедры мне придётся платить, — возразил я. — И немалую сумму. Логично было бы защищаться там, где платишь за предзащиту. Зачем платить в двух местах, если можно в одном?
— Дело ваше, можете вообще вернуться на свою кафедру, — сказал секретарь. — Однако в Столице вас вряд ли успеют защитить до закрытия диссертационных советов.
На вокзале я купил свежие «Пындские ведомости». Там с гордостью сообщалось, сколько автобусов и троллейбусов бесследно пропало в яме, возникшей пять лет назад на проспекте Сибирских Повстанцев. Помимо того, я узнал, что литфак ПГУ скоро проведёт научную конференцию. Три доклада из десяти будут посвящены вину, дождю и серебру в прозе Бориса Гребенщикова.
Моросил мелкий дождик. Поезд медленно шёл по мосту, оставляя позади ржавые остовы заводов, поросшие лопухом танковые полигоны, огороды, конюшни, бараки, кафедральный собор и картинную галерею с поношенным культом красавицы Пынды. Через несколько дней за окном показались дворцы и парки Столицы.
— Тебя можно поздравить? — спросил по телефону научный руководитель.
— Не совсем, — сказал я. — Осталась пустая формальность. Нужна выписка из протокола заседания нашей кафедры. Датированная этим годом.
— Вообще-то, — ответил руководитель, — любые выписки даются лишь после предзащиты. Таковы требования ВАК по всей стране. Но если дело только в этой бумажке, мы тебя предзащитим. Формально. Плати деньги в отдел аспирантуры. Кафедру соберём через пять дней. Документы отдашь учёному секретарю. Главное — переплети диссертацию, чтобы никто не вздумал требовать исправлений.
Я занялся приятными хлопотами по сбору документов. Почти все из них (включая отзыв генсека ООН) меня обязали самому написать и оформить ещё во время пребывания в Пындске. Оставалось получить отзыв ведущей организации и листок по учёту кадров. Однако радоваться пришлось совсем недолго. Назавтра руководитель перезвонил мне сам.
— Зачем собирать нашу кафедру, — возмутился он, — если ты уже прошёл предзащиту в Пындске?
— Ничего не было, — возразил я.
— Не ври. Я видел твою выписку с подписью проректора и декана. Зачем тебе ещё одна? Ты хочешь выставить нас идиотами? И это после всего, что кафедра для тебя сделала?
Уже поняв, что всё кончено, на всякий случай я отправился в свой отдел аспирантуры. Он находился под залитым солнцем стеклянным куполом, откуда открывался вид на все постройки Столичного университета. Накануне я изучил положение ВАК. Оно говорило, что выписку даёт либо кафедра, где выполнялось исследование, либо кафедра, к которой прикреплён диссертант.
— Зачем вы связались с Пындском? — изумился чиновник. — Вы там жили? Работали? Там это дешевле? Или быстрее? Четырежды «нет»? Тогда почему вы не пошли на родную кафедру?
— Так получилось, — вздохнул я. — И что делать теперь? Кафедра, где всё выполнялось, меня не предзащищает. А к той, где всё обсуждалось, я не прикреплён.
— Как это? — удивился чиновник. — Вас прикрепляет к Пындску сам факт стажировки. Это стандартная ситуация. К нам приезжают стажёры со всего мира. Никто не требует выписок из Пекина или Каира. Или из Сингапура.
— Моя предзащита незаконна, — настоял я. — По документам я обсуждался в марте, а стажировался в апреле.
— Должно быть наоборот, — чиновник на минуту задумался. — Но не пугайтесь: даты можно переставить. Чтобы вам было спокойнее, включите в договор о стажировке пункт о проведении предзащиты. Мы делали так сотни раз.
Ни на что не надеясь, я всё же позвонил учёному секретарю Пындского университета. Передал ему услышанное слово в слово.
— Это запрещено, — сказали мне. — Ни один вуз России не имеет права проводить платные предзащиты. Стажировки везде проходят по статье «дополнительное образование». Оно не имеет отношения к написанию диссертаций. В нашем Совете защищаются люди из Кирова и Красноярска. И даже из Алма-Аты. Но все они накануне проходят предзащиту у себя дома.
Так я решил обойтись без звания кандидата наук. Тем более что вскоре нашу семью захлестнули куда более насущные хлопоты. Квартиру обворовали фанаты Гребенщикова, не оставив даже гуталина, а дядя жены, решивший всё-таки нам помочь, оказался в психиатрической больнице.
Эпилог
Подведём итоги. В этом рассказе далеко не всё правда, а любые совпадения носят случайный характер. Однако проблемы, с которыми столкнулся его автор, существуют на самом деле. Они говорят о том, что защищать диссертацию удобнее всего там, где она писалась. Или, в крайнем случае, в большом столичном городе, имеющем структуры, кадры и технологии для «переваривания» приезжающих аспирантов. Поскольку города рангом ниже ещё не накопили соответствующий опыт. 
Ш.М. Иващенко
|
