№ 7 (3755), 30 апреля 2007 года
главная | оглавление | <... | ...>	образование

Филолог не может быть
узким специалистом

Если брать только носителей языка, то основной язык в Европе — немецкий. На нем говорят не только в Германии, Австрии и Лихтенштейне, но и в Швейцарии (здесь немецкий — один из государственных языков, и большинство швейцарцев говорят по-немецки), а также часть населения в Люксембурге, Бельгии и в Италии.

Об этом сообщил профессор Константин Анатольевич ФИЛИППОВ, заведующий кафедрой немецкой филологии филологического факультета СПбГУ:

PicSIGN

— Есть легенда Мюлленберга, что немецкий язык мог бы стать государственным языком в… США. Эту историю, начиная с 1840 года, то и дело поднимает немецкая пресса. Спикер парламента штата Пенсильвания Фредерик Мюлленберг — американец немецкого происхождения — рассказывал о том, что в парламенте штата Пенсильвания проводилось голосование по поводу того, какой язык в штате принять в качестве государственного — английский или немецкий. Голоса распределились поровну! И лишь голос Мюлленберга всё решил — он проголосовал за английский язык…

Но это всего лишь легенда, хотя она имеет косвенные подтверждения. Например, 9 января 1794 года группа немецких переселенцев из Вирджинии подала петицию в Конгресс США с просьбой публиковать часть законов на немецком языке — и с небольшим перевесом этот законопроект не был принят (42 голоса против 41).

Мы беседуем с профессором К.А.Филипповым о роли немецкого языка в Европе и в мире, о русских и о немцах, о языке и дипломатии, о машинном переводе и речевом поведении. О том, что филология помогает устанавливать связи между явлениями. А язык является универсальным ключом ко многим загадкам мироздания.

Увидеть взаимосвязи фактов и явлений

Среднюю школу Константин Филиппов закончил в 1966 году в Мурманске. Он помнит, как в школу приезжали немцы из ГДР — и он проводил для них экскурсию. Им понравилось, как школьник рассказывал по-немецки, как отвечал на вопросы, как с ними общался. Может быть, этот давний эпизод повлиял на будущий выбор профессии?

Но после школы Константин поступил на механико-машиностроительный факультет Ленинградского Политехнического института. Пошел туда вслед за братом. Но вскоре понял, что работа инженера — не его… Зачем заниматься нелюбимым делом? Константин ушел из Политеха — и в 1969 году поступил на филологический факультет ЛГУ. А в 1970-м, после первого курса, ушел служить в армию — ведь второй раз отсрочку от службы не давали.

Когда вернулся в Университет, вот тогда было сложно учиться — за два года многое стерлось из памяти. Помогли ему учиться преподаватели филфака — М.А.Зыкова и Л.Р.Зиндер.

— Особенно благодарен Марине Александровне Зыковой, доценту кафедры фонетики. Не знаю, возможно ли сейчас такое отношение к студенту, как тогда? Вот смотрите: я писал у нее дипломную работу по фонетике. Потом работал на кафедре немецкой филологии, собрался в аспирантуру — на кафедру фонетики. Пришел к Марине Александровне: будьте моим руководителем. А она ответила: «Константин, зачем вы пойдете ко мне, если есть Лев Рафаилович Зиндер? Вы у него гораздо большему научитесь…» А по нынешним-то временам очень немногие, мне кажется, отказались бы от готового аспиранта.

Лев Рафаилович Зиндер стал научным руководителем кандидатской диссертации К.А.Филиппова и консультантом его докторской.

— Работал я по двум направлениям сразу: по германским языкам и в рамках общего языкознания. И профессор Андрей Венедиктович Федоров (он тогда заведовал кафедрой немецкой филологии) меня прекрасно понял, когда я сообщил ему, что собираюсь в аспирантуру на кафедру фонетики. Только подчеркнул: «Вы ведь выберете такую тему, чтобы совместить интересы обеих кафедр?..» А когда узнал, что моим научным руководителем будет профессор Л.Р.Зиндер, благословил мою будущую диссертационную работу…

Кандидатская К.А.Филиппова была посвящена изучению интонационных характеристик диалогического единства. В ней он исследовал интонацию диалога на материале фонетики и грамматики немецкого языка. А докторскую диссертацию посвятил анализу устной речи в онтогенезе и в различных условиях коммуникации — тоже на материале немецкого языка.

— Некоторые авторы считают, что развитие языковой способности завершается в 7 лет. Но мы же знаем даже из обыденной практики, что это не так. И я обратился к изучению речи говорящих разных возрастных групп (11 лет, 14, 17 и 21 год), анализировал, как у человека формируется языковая способность. Процесс перераспределения языковых средств в онтогенезе протекает неравномерно. Оказывается, на разных этапах жизни человека выступают на передний план то одни, то другие навыки. Особенно ярко эти изменения отражаются в устной речи. Вот, скажем, немецкие малыши нередко используют так называемые пролептические конструкции. А по мере развития языковой способности палитра речи становится более яркой, появляются другие, более сложные обороты, позволяющие человеку выразить свою мысль.

— Те закономерности, о которых вы рассказываете, относятся, видимо, не только к детям Германии, не только к немецкому языку? А многие видят в сотрудниках языковых кафедр лишь узких специалистов в «своем» языке…

— Любой ученый, на мой взгляд, должен держать в уме не одну свою дисциплину. Лев Рафаилович Зиндер считал, что университетский профессор должен быть сведущ во всех областях знания. И я по мере сил следую этому золотому правилу. Не хочется быть узким специалистом, который изучает, допустим, какие-то отдельные особенности немецкой грамматики, и всё. Мне ближе более широкий взгляд, необходимость привлечения знаний из разных наук. Если хочешь добиться результата, иначе нельзя. Одно дело — увидеть, найти, собрать, проанализировать языковые факты. Это безусловно важно, необходимо для науки, но этого недостаточно. Необходима и другая сторона — увидеть факт во взаимосвязи с другими. Иначе останешься только регистратором. А кто будет обнаруживать эти скрытые связи и отношения между явлениями?

За рамками предложения

— И поэтому вы стали заниматься лингвистикой текста?

— В 1984 году меня отправили на стажировку в ГДР, в Лейпциг, там я познакомился с профессором Вольфгангом Хайнеманном, который возглавлял тогда кафедру грамматики и лингвистики текста Лейпцигского университета. Немецкая школа — одна из самых лучших лингвистических школ в Европе, а профессор Хайнеманн — один из лучших исследователей текста. Там я и увлекся изучением целых речевых произведений.

— Настолько увлеклись, что уже двадцать лет читаете спецкурс «Лингвистика текста» на кафедре немецкой филологии и десять лет на кафедре общего языкознания. И даже выпустили учебник с аналогичным названием…

— Недавно сдал рукопись в Издательство Санкт-Петербургского университета. Этот учебник выйдет уже вторым изданием, исправленным и дополненным. Буквально вчера мне звонил редактор с просьбой забрать корректуру рукописи.

Лингвистика текста — наука междисциплинарная, это новое направление возникло на рубеже 1960–70-х годов. Раньше считалось, что в языке существуют такие единицы, как фонема, морфема, слово и, наконец, предложение — высший уровень синтаксиса. А те явления, которые выходили за рамки предложения, что с ними делать? На них обращали внимание, но их было невозможно описать в рамках прежних подходов. И тогда лингвисты обратились к понятию текста.

Так развивалась логика внутри самой лингвистики: возникали проблемы, которые вынуждали выйти за рамки предложения. Например, в языке есть слова-заместители, более известные под названием местоимения. Они самой природой предназначены для осуществления связи предложений в тексте. Однако для того, чтобы выявить семантико-функциональные свойства этой группы слов — местоимений в широком смысле слова, или прономинативов, — необходимо было выйти за рамки предложения. Ученые-лингвисты должны были рассматривать то, как слово функционирует в тексте, в целых речевых произведениях. Связность и цельность текста обеспечиваются целым комплексом языковых средств, выступающих единым ансамблем.

Но движение, своеобразные толчки шли и со стороны других, пограничных дисциплин. Например, берем психологию: само понятие и механизмы порождения и восприятия речи человеком невозможно изучить, основываясь только на анализе фонем, морфем, слов и предложений. Нужно изучать связную речь. Недаром на стыке психологии и лингвистики возникло новое направление языкознания – психолингвистика. Отсюда, кстати, проблема машинного перевода, которая была поставлена в те же 1960-е годы.

— И она не решена до сих пор…

— Совершенно верно. Ведь проблема заключается не в переводе отдельных слов, а в переводе целых текстов. При переводе ведь репродуцируются не слова по отдельности, а воспроизводится связная речь. Значит, нужно знать закономерности построения текста, понимать, как устроено речевое произведение, — и использовать эти закономерности в компьютерной технике при создании программ перевода. Но по-настоящему хороших программ полноценного перевода до сих пор, увы, не создано. Да, сегодня можно ими пользоваться, но только в качестве вспомогательных, подсобных средств при переводе.

Виртуозное искусство «железного канцлера»

— Можно ли на понятном примере показать, как «работает» лингвистика текста?

— В какой-то мере важность учитывать цельность текста иллюстрирует эпизод, вошедший в историю Германии под названием «Эмская депеша». Кроме того, он показывает особенности дипломатии Отто фон Бисмарка — бывшего тогда еще не рейхсканцлером Германии, а лишь министром-президентом и одновременно министром иностранных дел Пруссии… История началась в сентябре 1868 года, когда в результате военного переворота была свергнута и вынуждена бежать во Францию королева Изабелла II, а Испания стала конституционной монархией. В Европе сложилась довольно напряженная ситуация. Испанское правительство предложило занять освободившийся трон наследному принцу Леопольду фон Гогенцоллерну-Зигмарингену (родственнику прусского короля), и в начале июля 1870 года тот согласился. Это решение не устраивало Францию: опасаясь чрезмерного усиления Пруссии, Париж открыто протестовал против претензий Гогенцоллернов на испанский престол.

Прусский король Вильгельм I в это время находился на лечении в небольшом курортном городке Эмс. Французский посол Винсент Бенедетти развил бурную деятельность, чтобы склонить прусского короля к протесту против кандидатуры Леопольда… А 12 июля 1870 года принц Гогенцоллерн отказался от претензий на испанский престол, чтобы не дать разразиться конфликту.

На следующий день, во время беседы Бисмарка с военным министром Рооном и начальником генерального штаба Мольтке, на имя Бисмарка пришла шифрованная депеша из Эмса. Она была составлена по указанию короля. Бисмарк прочел телеграмму своим гостям, и, по его собственным словам, «она повергла их в такое подавленное состояние, что они пренебрегли кушаньями и напитками».

Бисмарк хорошо понимал, что успех надвигающейся войны во многом зависит от того впечатления, которое произведет ее причина. «Важно, чтобы мы были теми, на кого напали, и галльское высокомерие и обидчивость помогут нам в этом», — сказал он. В присутствии гостей Бисмарк, «вычеркнув кое-что из телеграммы, но не прибавив и не изменив ни одного слова, придал ей» иную редакцию. Смысл его изменений сводился к тому, что он убрал подробности происходящего и оставил только два факта. Первое: французский посол предъявил в Эмсе его королевскому величеству требование телеграфировать в Париж, что король обязывается никогда не давать снова своего согласия, если Гогенцоллерны вернутся к своей кандидатуре. И второе: его величество король отказался еще раз принять французского посла и приказал дежурному адъютанту передать ему, что его величество не имеет ничего более сообщить послу.

Выслушав новую редакцию телеграммы, Мольтке восхищенно воскликнул: «Совсем другое дело! Прежде она звучала сигналом к отступлению, теперь — фанфарой, отвечающей на вызов». Бисмарк не сомневался: если он передаст этот текст в газеты и телеграфирует во все прусские миссии, то еще до полуночи текст депеши «будет известен в Париже, и не только своим содержанием, но и способом его распространения произведет там на галльского быка впечатление красной тряпки…».

Ожидания Бисмарка полностью оправдались. Через неделю, 19 июля 1870 года Франция объявила войну Пруссии. Это привело к всплеску патриотических настроений и в конце концов способствовало победе в войне и образованию Германской империи. Уже через полгода, 18 января 1871 года в Зеркальном зале Версальского дворца прусский король Вильгельм I был провозглашен императором единой Германии. То, что эта церемония состоялась именно на территории Франции, явилось демонстрацией силы нового государства, считаться с которым пришлось всем европейским странам. Это было также признанием заслуг Отто фон Бисмарка, который встал во главе исполнительной власти как первый рейхсканцлер Германии.

Дипломатическому искусству Бисмарка не было равных в Европе. Политику «железный канцлер» называл «искусством возможного». Позднее его сравнивали с виртуозным жонглером, играющим одновременно пятью шарами, три из которых постоянно находятся в воздухе…

— Недавно я с удивлением узнал, что Бисмарк (так же, как и Черчилль) был не только виртуозным дипломатом, но и мастером афоризма.

— И его четкие, емкие фразы — это не просто словесное «трюкачество», они содержат глубокий, выверенный жизнью смысл. Судите сами:

Политика есть искусство приспосабливаться к обстоятельствам и извлекать пользу из всего, даже из того, что претит.

С законами то же самое, что и с сосисками: лучше не видеть, как их готовят.

Сегодня вряд ли можно найти слово, которым более злоупотребляют, чем слово «свобода». Я не доверяю этому слову по той причине, что никто не хочет свободы для всех: каждый хочет ее для себя.

Настоятельной потребностью немцев является за пивом плохо говорить о правительстве.

И в гневе нужно быть вежливым.

Правило успеха: я никогда не гонюсь сразу за двумя зайцами.

Гордость — это хребет человека, а тщеславие — его копчик.

Первое поколение зарабатывает деньги, второе управляет состоянием, третье изучает историю искусства, а четвертое все проматывает.

Глупость — дар божий, но не следует им злоупотреблять.

Только идиот учится на своем собственном опыте. Я предпочитаю изучать опыт других, чтобы не совершать собственных ошибок.

Даже победоносная война — это зло, которое должно быть предотвращено мудростью народов.

За всякое порученное дело должен отвечать один и только один человек.

Жизнь — это умелое удаление зубов. Думаешь, когда это, собственно, должно начаться, пока с удивлением не замечаешь, что все уже позади.

Что русскому здорово…

— Говорят, что английский — язык разговорный, французский — язык дипломатии, а немецкий — язык торговли. Так ли это?

— Михайло Ломоносов заметил, что о любви он будет говорить с итальянцами, а о делах – с немцами... Но это расхожее представление не совсем верное. Немецкий — прежде всего военный язык, многие военные термины перешли из немецкого в русский и в другие языки. А до Второй мировой войны немецкий был языком науки (кстати, Ломоносов еще в XVIII веке часть своих научных работ написал на немецком языке), языком международной дипломатии. Но нацистский режим повлиял отрицательно, и немецкий язык был вытеснен из сфер, где еще недавно он был распространен.

— А какой характер у немцев? Верна ли наша пословица: что русскому здорово, то немцу смерть… Правда ли все они — пунктуальные, холодные, деловитые, скуповатые, рациональные?

— Что-то в этом обыденном представлении о немцах соответствует действительности — но с точностью до индивидуальности, до конкретного жителя Германии. Многие из них, действительно, сдержанные, немногословные, деловые. Но расскажу один случай. В 1994 году я был в командировке в Лозанне. И там, в Университете Лозанны, я познакомился с немецким студентом Санди, Александром. Мы с ним позже разговорились, спрашиваю у него: как живется здесь, в Швейцарии? И он отвечает: все хорошо, только местные жители слишком замкнутые, недоверчивые!.. Понимаете: для нас немцы — замкнутые и холодные, а для него, немца, — швейцарцы слишком недоверчивы и обособлены..

Конечно, немцы многим отличаются от русских: другое чувство юмора, иное поведение, да и характер, даже жестикуляция другая. Например, когда мы считаем на пальцах, то начинаем их разгибать с указательного, а немцы — с большого… А в немецком ресторане официант обязательно спросит: будете платить вместе или раздельно? Сам этот вопрос говорит о многом.

Те, кто бывал в Германии, знают об отгороженности личной жизни немцев. У них невозможно так, как у нас, придти в гости запросто, ни с того ни с сего — нужно обязательно договориться заранее. А суббота и воскресенье для немцев — вообще святое. Это время для семьи, и в свой дом в выходные они допускают только своих близких людей.

Мои домашние говорят, что немецкий язык и общение с немцами наложили отпечаток и на меня. Например, люблю все распланировать, разложить по полочкам. И очень не люблю опаздывать…

А по характеру немцы бывают и веселыми, отзывчивыми, живущими сердцем, а не только умом, рацио. И очень наблюдательными. Вот, скажем, один мой друг из Германии, еще с лейпцигских времен, стал немецким лектором в Омске. И поработав там несколько лет, Лутц написал книгу «Маленький сибирский дневник», где с юмором описал наши обычаи. А я не люблю, когда о нас судят свысока. И в ответ решил написать об их привычках и обычаях.

Нужны специалисты с двумя-тремя языками

— Вы работали с Андреем Венедиктовичем Федоровым, известным ученым, переводчиком, основателем науки переводоведения…

— Да, Андрей Венедиктович сыграл значительную роль в моей жизни. Он заведовал кафедрой немецкой филологии в 1961-1979 гг. И кстати, мог бы не отпускать меня в аспирантуру на кафедру фонетики — ведь нашей кафедре нужны были специалисты в области немецкой грамматики, лексикологии, но отпустил. Помню, как он вел семинары по художественному переводу. Мы, студенты, приносили свои переводы стихов и прозы, а Андрей Венедиктович их сравнивал, разбирал — всегда деликатно, ненавязчиво.

И кстати, многие преподаватели нашей кафедры стали известны и в качестве переводчиков художественной литературы: Ирина Сергеевна Алексеева (один из лучших теоретиков и практиков перевода, подготовила к изданию новый перевод «Фауста», выполненный К.А.Алексеевым и пролежавший в его архиве несколько десятилетий), Галина Владимировна Снежинская, Елена Матвеевна Крепак. Галина Владимировна Липис и Любовь Николаевна Григорьева — прекрасные специалисты в области устного последовательного и синхронного перевода. Но для плодотворных занятий художественным и устным переводом нужно время. А моя специфика — научное осмысление немецкой речи в ее различных проявлениях. Правда, раньше мне тоже приходилось заниматься устным переводом.

Помню, как студентом отправился на неделю в круиз по Черному морю с немецкой группой. И в Сухумском обезьяньем заповеднике рассказывал немцам, что нельзя к клеткам близко подходить. И как раз в этот момент одна из макак цапнула меня самого за правое плечо. Как будто лезвием ножа полоснула. Вот, говорю, видите, что бывает с неосторожными людьми! И кто же думал, что руки у них такие длинные — я, вроде, далеко от клетки стоял… В такой повседневной практике и отрабатывается владение иностранным языком.

— От боли и неожиданности вы могли и по-русски что-нибудь выкрикнуть… Помните, как Штирлиц «успокаивал» русскую «пианистку»: что, дескать, рожать будешь — завопишь «Мамочка!» с рязанским акцентом… Но мы отвлеклись, извините — вы начали о кафедре рассказывать.

— Немецкая филология на нашем факультете имеет давнюю и славную историю. В 1885 году на историко-филологическом факультете Санкт-Петербургского университета открывается романо-германское отделение, которое возглавил А.Н.Веселовский. В ХХ веке кафедра претерпела немало структурных изменений: была кафедра романо-германской филологии (1906–1917), романо-германское отделение факультета общественных наук (1919–1933), кафедра романо-германской филологии ЛИФЛИ (1933–1948), кафедра германской филологии ЛГУ (1948–1958). И только с 1958 года появилась кафедра немецкой филологии, заведующим которой стал профессор В.М.Жирмунский.

Профессор Светлана Михайловна Панкратова (она заведовала кафедрой немецкой филологии более десяти лет) — признанный специалист в области лексикологии и немецкой фразеологии. Профессор Галина Андреевна Баева продолжает традиции бережного отношения к истории немецкого языка, заложенные Виктором Максимовичем Жирмунским. Марина Игоревна Тимофеева читает курс исторического стиховедения, анализируя поэзию трубадуров, труверов, миннезингеров. Татьяна Витальевна Пономарева активно занимается исследованием процессов проникновения в русскую речь немецких слов. Сергей Трофимович Нефедов, один из наиболее последовательных учеников Г.Н.Эйхбаум, увлеченно занимается проблемами немецкого синтаксиса, готовит докторскую диссертацию по модальности высказывания в немецком языке. Мы с нетерпением ждем выхода в свет пособия по стилистике немецкого языка, написанного Ксенией Ростиславовной Новожиловой, и учебника по страноведению Германии Людмилы Ивановны Подгорной. Наши молодые преподаватели стремятся продолжать традиции, заложенные В.М.Жирмунским, Л.Р.Зиндером, Т.В.Строевой и другими выдающимися германистами, работавшими и работающими на кафедре.

В настоящее время кафедры филологического факультета участвуют в программе «Инновационная образовательная среда в классическом университете» в рамках национального проекта «Образование». Кроме всего прочего, программа предусматривает создание учебно-методических комплексов нового поколения, которые помогут нашим студентам в организации учебной и самостоятельной работы. Нашими сотрудниками подготовлен к изданию учебник по немецкому языку для студентов 1 курса (авторы Л.Н.Григорьева, Е.М.Крепак, М.В.Корышев, Т.В.Пономарева). На кафедре немецкой филологии действует Кабинет электронных ресурсов, руководит которым Алла Леонидовна Сотникова. У нас также есть предложения по межкафедральному сотрудничеству в рамках национального проекта.

— Насколько интересен немецкий язык нынешним абитуриентам?

— Конечно, конкурс при поступлении на нашу кафедру пока ниже, чем в театральных вузах, но интерес постоянный, стабильный. Меньше трех человек на место не бывает. В этом году мы набираем три группы: две группы филологов (одна — для абитуриентов из немецких спецшкол, а вторая — «нулевики», не знающие немецкого языка и начинающие его изучать с нуля), и группу переводчиков. Выпускники кафедры владеют двумя языками, немецким и английским. При этом «нулевики» к старшим курсам, четвертому-пятому, уже сравниваются по своим языковым навыкам и владению немецким языком с первой группой — теми, кто пришел на факультет после спецшколы.

Моя мечта — ввести в программу обучения немецкого отделения еще и третий иностранный язык. Ведь мы должны готовить таких студентов, чтобы они могли бы выдержать конкуренцию в обществе… А если посмотрим сегодняшний рынок труда, то увидим, что устроиться с одним иностранным языком уже стало очень трудно. Нужны специалисты (референты, секретари, переводчики) хотя бы с двумя языками… В немецких университетах, например, прямо в расписании указывают: для посещения лекций профессора такого-то необходимо знание английского языка. Это значит, что профессор читает курс, опираясь на американских авторов, и приводит в лекциях примеры на английском языке.

— Чем отличаются на вашей кафедре студенты-филологи от студентов-переводчиков?

— У них разные программы подготовки. Филологи гораздо более фундаментально изучают историю языка, литературу Германии, языковую культуру. Скажем, у филологов курс истории немецкого языка продолжается в течение пяти семестров, а у переводчиков — только введение, два семестра. Но зато у них гораздо больше внимания уделяется аудированию, устной речи, устному синхронному переводу, письменному переводу, художественному переводу.  

Вопросы задавал Евгений Голубев

ОТ РЕДАКЦИИ:
Мы заинтересовались статьёй, упомянутой в разговоре, в которой К.А.Филиппов полемизирует с немецким коллегой. Публикуем её с любезного разрешения автора и надеемся, что вам будут интересны взгляд со стороны на нашу жизнь и весьма точный комментарий нашего университетского профессора.

© Журнал «Санкт-Петербургский университет», 1995-2007 Дизайн и сопровождение: Сергей Ушаков