№ 7 (3755), 30 апреля 2007 года
главная | оглавление | <... | ...>

Социум Грамматика гламура

Один учёный в старину говаривал: «Два дела особенно трудны: писать словарь и грамматику».

Грамматики предполагают чёткость и ясность, пусть и с оговорками — но всё-таки порядок: стройные ряды парадигм. Как правило, в цене грамматики мёртвых языков: они никогда не устаревают… Но живой язык уловим для грамматики столь же трудно, как сама жизнь — для науки как таковой.

Как явление в высшей степени живое, гламур — явление во многом аграмматичное. Когда-нибудь, когда гламур в современных его проявлениях почиет в бозе, историки культуры благополучно разложат его по полочкам. Но для нас сегодня гламур — это живое слово и живое переживание. Начнём же не с грамматики, а со словаря — хотя и этот последний, как справедливо отмечает В.А.Ефремов, за жизнью запаздывает.

***

В.А.Ефремов

За консультацией по специальным вопросам гламура мы обратились к кандидату филологических наук, доценту кафедры русского языка РГПУ им.А.И.Герцена, соведущему культурно-просветительской программы Радио России — Санкт-Петербург «Как это по-русски?» Валерию Анатольевичу ЕФРЕМОВУ.

— «Где вы одеваетесь?»... А если серьезно — не могли бы вы рассказать об этимологии слова «гламур»?

— Ну, по холостяцкой привычке я одеваюсь где придется… Но вовсе не в гламурных местах. А вот о том, что касается самого «гламура»… Как известно, словарь всегда не поспевает за жизнью, и в мире нет таких авторитетных изданий, в которых моментально фиксировались бы все лексические изменения. Слово, которому посвящено ваше интервью, ново для нашей культуры (по моим ощущениям, ему не более пяти лет) и ни в одном из толковых словарей русского языка не описано. Следовательно, для справки приходится обращаться к словарям того языка, из которого оно попало в остальные европейские языки — английского (а вовсе не французского, как можно было бы предположить по звучанию!). Толковые словари английского языка регистрируют несколько значений существительного «гламур» (обаяние, очарование; чары, волшебство; роскошь, шик). Этимология же этого слова действительно весьма интересна и печально поучительна одновременно.

В своем фонетическом облике слово возникает в Средние века в шотландском языке и восходит ни много ни мало к греческому слову «грамматике». Да-да! Заимствованное в шотландский через английский старофранцузское gramarie — однокоренное слову «грамматика», которое существует в русском языке столько же, сколько существует на нем письменность (хотя мы его и заимствовали первоначально в форме граматикия). Дело в том, что в Средние века латинизированное слово «грамматика» не ограничивалось исключительно лингвистической сферой употребления, но имело значение «(из)учения» в целом (аналогично в русском языке «грамотный» — это не только «умеющий читать и писать», но и «знающий»). C точки зрения средневекового человека ученый должен разбираться не только в вопросах философии или теологии, но и в астрологии, алхимии и магии — это и означало тогда «быть грамотным». На протяжении нескольких веков в шотландском языке греческое слово «грамматике» трансформировалось в «гламур», изменившись не только по звучанию, но и по значению: произошло сужение значения от «совокупность знаний, умений, магии» до «владение магией». В XVIII веке слово попадает в английский язык, вновь изменяя значение до «волшебства», а с XIX века приобретает еще и значение «очарование».

— Так значит «гламурный» — это «грамотный»?

— Получается, что так! Вот только обидно, что в современной культуре это не грамотность высокого ума философа, ученого, теолога, а грамотность поп-культуры: гламурная (читай грамотная) девушка разбирается не в духовном богатстве человечества, а в богатстве материальном.

Перед нами довольно известный способ трансформации лексического значения слова от высокого, несущего отпечаток культуры, научной мысли, религиозных воззрений к сниженному, профанному. В разной степени подобную судьбу пережили такие непохожие слова, как «элемент», «кретин», «крест» и другие. Но это тема отдельного разговора.

— Как вам кажется, слово «гламур» чаще употребляют безоценочно, с негативным или с положительным элементом значения?

— На мой взгляд, слово «гламур», точнее его интонационный контур, может служить шиболетом, лакмусовой бумажкой мировоззрения. Я знаю превеликое число людей, которые произнесут это слово с придыханием, восхищением и блеском в глазах. Для них гламур, безусловно, это едва ли не смысл существования. Названия журналов, теле- и радиопрограмм, парикмахерских и модных лавок, клички домашних животных и ники в чатах отражают именно такую, положительную оценку данного явления (ибо можно ли предположить в качестве названия журнала или магазина такие слова, как «пошлость» или «безобразие»?). Однако это только одна сторона медали. Реверс — это неприятие гламура как наивысшего на сегодняшний день развития поп-культуры в ее самых пошлых и отталкивающих проявлениях. Да, понятна, например, точка зрения директора Московского дома фотографии Ольги Свибловой, которая при открытии очередной выставки модного и актуального фотохудожника, пытаясь оправдать название выставки, объясняет журналистам «восхитительное» значение слова «гламур» в английском языке. Однако в русском языке, как мне представляется, это слово сейчас слишком истрепано, затаскано и испачкано, чтобы использовать его в положительном контексте. Да и стоит ли при многочисленных русских аналогах (например, «чары», «обольщение», «роскошь») перенимать новое слово?

— Сегодня можно услышать словосочетания «гламурные фашисты», «гламурная политика». Как бы вы их толковали?

— Таким употреблениям может быть несколько толкований: необходимо знать контексты возникновения этих словосочетаний, кто их сказал, о ком, с какой целью. С одной стороны, это может быть примером классической лексической ошибки, связанной с плохим знанием или незнанием значения слова. В таком случае это может позабавить: лексикон говорящего, по-видимому, столь скуден, что неясное слово, как он надеется, поможет прикрыть эту нищету. С другой стороны, если авторы данных словосочетаний хорошо знают значение слова «гламур» и сознательно идут на расширение сочетаемости, то этому могут быть два объяснения. Либо перед нами попытка эстетизации фашизма (тогда это подлость) и политики (а это глупость). Либо журналист разделяет точку зрения на гламурное как вторичное, пошлое, бездарное и отвратительное, имитирующее свежее, красивое и очаровательное. И тогда я солидарен с этой точкой зрения. Потому что и для меня гламурное значит поддельное, ненастоящее, фальшивое.

***

Аспирант Ш.М.ИВАЩЕНКО имеет богатый опыт работы в гламурных журналах — в качестве корреспондента, копирайтера, редактора и фотографа. Сегодня своим неоценимым опытом, а также своими представлениями о том, что такое гламурное издание, он щедро делится с нашими читателями.

— Какими неотъемлемыми чертами обладает гламурный журнал?

— Соотношение текста и иллюстраций здесь явно в пользу последних. Идеальная иллюстрация — это пробник, который можно не только увидеть, но и пощупать, понюхать; идеальный текст стремится свестись к названию фирмы и ценнику.

Помимо этого для гламурного журнала важна полиграфия, система «элитных» точек распространения и гигантские рекламные модули «раскрученных» фирм. Вопреки логике здравого смысла, такая реклама может не просто быть бесплатной, но и стоить журналу денег — впрочем, чего не сделаешь ради «навороченности».

— Зачем нужен гламурный журнал?

— Он объясняет мятущимся людям, чего они на самом деле хотят. Они могут, конечно, предлагать альтернативное самоописание, однако и оно подчас оказывается вписано в культуру гламура, вне которой сейчас может существовать разве что семья староверов Лыковых. Даже абориген из амазонских джунглей «подсаживается» на этот культурный код, стоит ему начать гордиться бесполезным, но красивым предметом (допустим, стеклянным шариком), говорящим, что он приобщён к некоей породившей этот предмет параллельной реальности. В функциональном плане этот шарик аборигена ничем не отличается от новой яхты Бориса Абрамовича или пятидолларового коктейля из «Криминального чтива» Тарантино.

— Гламурный журнал — это эстетическое явление?

— Разумеется. Даже панэстетическое, то есть несущее в себе идею приближения действительности к эстетическому идеалу.

К гламуру не применимо привычное нам по искусство- и литературоведению противопоставление массового и элитарного. Стремление жить хорошо (то есть красиво, то есть шикарно) возникло задолго до появления массового искусства. А возможно, искусства вообще. Гламурным можно считать, например, роман «Евгений Онегин», описывающий модные «тусовки» своего времени. Кстати, шотландское слово glamour (в значении «колдовство») было введено в английский язык ещё Вальтером Скоттом.

Да, с одной стороны, потребитель гламура ориентирован на некий эксклюзивный клуб, только внутри которого ему могут понадобиться вещи вроде тех, что продавались на московской ярмарке Millionaire Fair: насыпной остров в Арабских Эмиратах, мобильный телефон в бриллиантах, позолоченные соски.

С другой стороны, мир гламура не существует за бронированной дверью. Возможно, роскошь стала гламуром именно тогда, когда смогла дробиться на сколь угодно малые (и сколь угодно дешёвые) части. Семизвёздочный отель — несбыточная мечта, но прогулку по нему можно совершить, заплатив всего 56 долларов. Принципиальное отличие такого отеля от дворца средневекового раджи (царя, герцога) не в степени роскоши, не в количестве алмазов на мраморную пещеру, а в том, что прикоснуться к этой роскоши и унести с собой её кусочек может практически любой желающий. Кроме разве что людей, копающих канавы, — но в гламурных местах таких меньшинство.

— Что вы включаете в понятие «гламурные места»?

— Помните у Маяковского: «Вы себе представляете парижских женщин с шеей разжемчуженной, разбрилиантенной рукой»? Культура нуждается в подобных образах, даже если роскошные парижанки существуют лишь в фильмах и романах. Если бы Парижа не было, его бы следовало придумать.

Можно говорить и о своего рода полюсах гламура. Адаптация «шикарного и недоступного» для массового потребителя выражается также в том, что зоны концентрации «красивенького» стремятся расшириться: роскошные бутики образуют торговые галереи, пассажи, «модные» улицы; эти улицы складываются в «золотые кварталы», образующие «престижные районы», и так далее до бесконечности. Создаётся инфраструктура гламура, направленная на то, чтобы житель подобного района, улицы, дома вообще не соприкасался с реальностью. Чтобы из роскошной квартиры он в шикарном лифте спускался в блистающий поезд, который вёз бы его в закрытой трубе к месту назначения — в офис, шопинг-молл, спа-центр — и обратно. Эта инфраструктура стремится приручить все возможные экстремальные развлечения, сделав «модными» горнолыжные курорты, центры дайвинга и так далее.

Образно говоря, такой культуре не нужен человек, просто интересующийся летучими мышами, которому для кайфа потребуется лишь освещающий пещеру фонарик. Нет, ей нужен ценитель, полагающий себя эстетом, согласный наслаждаться только видом особо откормленных, обученных и выбритых рукокрылых с золотыми колечками на лапах, спящих в прорытой специально для них пещере с мраморным полом — и готовый платить за это элитное удовольствие. Я, конечно, утрирую; надеюсь, вы понимаете, что речь идёт о той самой пошлости, на которую обрушивался своими статьями Набоков.

— Есть ли обратная сторона гламура или потаённая сила, его вырабатывающая?

— Сила эта — присущее почти всем стремление к исключительности. Просто для одних её символизирует обладание вещами, а для других — умение без них обходиться. Впрочем, стремление к «чувству меры», «золотой середине», «похожести на всех» тоже вполне успешно эксплуатируется гламуром, провозглашающим: «у каждого настоящего X должен быть качественный Y». Подверженный внушению индивид должен немедленно ощутить свою неполноценность и начать охоту за Y, без которого он обречён стать изгоем.

Одним словом, нет такой человеческой слабости, особенности или мечты, на которой не смог бы произрасти гламур — если понимать под ним прикосновение к «чуду» и демонстрацию окружающим артефактов, подтверждающих «приобщённость» индивида и поднимающих его статус.

Оборотной стороной той самой изоляции от реальности, о которой я говорил, может стать выход на сцену поколения рафинированных эстетов, тонко различающих малейшие оттенки отвлечённых вещей, но не способных, условно говоря, разжечь костёр для своего обогрева, когда рядом нет магазина готовых дров. Такие люди оказываются полностью зависимы от поддерживающей их жизнедеятельность инфраструктуры — технической и социальной. Которая в обмен на непрерывный комфорт (или его иллюзию) может потребовать… Впрочем, это уже классика антиутопического жанра.

— Насколько я понимаю, сегодня для вас гламурный период жизни позади. Тяжело ли освободиться от гламура?

— Не намного тяжелее, чем освободиться от стремления к любви, уважению, признанию, самореализации и безопасности, которую разнообразят экстремальные ощущения. Пожалуй, для этого следовало бы уйти в нирвану. Однако и здесь есть опасность нарваться на «модный» дацан и «раскрученного» ламу, который поведёт в нирвану наиболее «актуальным» способом.

— Не испытываете ли вы ностальгии по гламурной журналистике?

— Ещё как. В этом смысле я похож на персонажа «Матрицы» (предавшего и убившего своих товарищей), который жалел о том, что съел красную таблетку. Даже осознав иллюзорность «матричных» удовольствий, он не мог себе в них отказать — вспомните, как он смакует сигару и виски, договариваясь с агентом Смитом о своём актёрском будущем.

— В чём ущербность и в чём превосходство гламурного мира?

— Ущербность его, как и почти любого вида искусства, в том, что при наличии развитого воображения и неких проблем в реальном мире (от которых проще убежать, чем решить их) он даёт иллюзию альтернативной реальности. Механизм «искейпа» здесь тот же, что у людей, страдающих манией компьютерных игр. Важно даже не количество набранных очков, а процесс перехода на новый уровень, во время которого игрок приобретает оружие, бессмертие, умение летать и прочие «навороты», которых он лишён в убогой пресной реальности.

— Чем неприемлем для вас оказался гламурный мир?

— Своей незавершённостью. Пока что для абстрагирования от «грубой» действительности требуются большие средства, особенно в России. Но человеческая мысль не стоит на месте; возможно, скоро почти каждый сможет выбирать себе вид из окна. Другой вопрос, что при этом останется в «нулевом слое» — но выкопать его из-под напластований «красивенького» станет к тому времени невозможно.

***

Своими мыслями о гламуре делится с читателями нашего журнала студент-филолог Владимир ИВАНОВ.

— Гламур — что это? Философия? Идеология? Культура?

— Если искать какое-то более ясное определение, то гламур, скорее всего, эстетика. Это эстетика дешёвого китча, упоения безвкусной роскошью, бравирования стильностью и утончённым художественным вкусом. Одежда Дольче и Габана, глянец, туфли на высоких каблуках — они создают очень стабильный визуальный образ гламура. Что касается идеологической составляющей, некоего месседжа гламура, то очевидно, что это протестный месседж. Потребность в гламурных шмотках, в музыке рэп или хип-хоп вызвана желанием тинейджеров обособиться от опостылевшей им культуры мейнстрима с её пронафталиненным нравственным императивом. Гламур даёт ощущение глотка свежего воздуха, пребывания на грани, внутренней открытости друг другу, что, безусловно, является первейшим приоритетом для тинейджера. Рэп, например, использует понятный язык улицы, он не рядится в одежды умерших тысячу лет назад классиков, не впадает в занудство по поводу вещей, совершенно не имеющих отношения к жизни, — рэп покоряет сердца именно обезоруживающей открытостью, или, по крайней мере, движением к ней. При этом, несмотря на музыкальную убогость жанра (приблизительно такое мнение у большинства людей, рэп ни разу не слышавших и гламурных журналов не читающих — «музыка гопников», «нравственное убожество»), рэп и глянцевые журналы умудряются сохранять серьёзную мину, то есть они говорят свою горькую правду не от лица фриков-неудачников, место себе в жизни не находящих, а от лица музыканта или человека, в жизни разбирающегося не хуже носителя высокой культуры, щеголяющего томами Бахтина на книжной полке или Фрэнком Заппой в фонотеке. Задушевный (или ура-фамильярный) тон глянцевых журналов, обращение к читателю на «ты», обсуждение секса и разрушение всяческих общественных табу — явления того же протестного порядка.

К сожалению, на гламур часто пытаются навесить ярлык: или однозначно плохо, или однозначно хорошо. Дальше всяких банальностей разговор не идёт — таков обычай всяческих дискуссий про гламур.

— Меня не пугает засилье гламура или засилье попсы вокруг. Уж лучше пусть тинэйджеры ищут свой путь вместе с Мадонной или Бритни Спирс, чем вместе с Борисом Гребенщиковым. Лучше столичная попсня, чем провинциальное подражательство. Не пугает и безвкусие гламурной одежды или узколобый взгляд на жизнь, преподносимый глянцевыми журналами. Ту же узколобость можно встретить везде, к тому же я не думаю, что это может кого-то испортить, опошлить или отбить вкус к «подлинной» культуре. Гламур в моей жизни? Это не должно кого-то, кроме меня, волновать.

— Есть ли у гламура потенциал конструктивного начала в культуре, подлинный эстетический потенциал?

— Недавно по телевизору показывали сюжет о провинциальных рэперах: молодые люди живут в каком-то глубоком Подмосковье, грязные улицы и серые избы вокруг них, они сами мастерят себе скейтборды (воруют доски у алкаша-лесничего или что-то вроде того), на сельских дискотеках заводят модные пластинки, а потом идут рисовать на заборах умопомрачительные картинки с каббалистическими надписями на английском. Ведут себя как залихватские нью-йоркские рэперы — «Серега сейчас тут всё разрулит». Тут появляется Серега в моднющих солнцезащитных очках на славянском лице и что-то цедит в камеру. Видно при этом, что люди в теме, их прёт от рэпа и от гламурной, как сформулировано, культуры. Они нашли свою культурную нишу, они нашли свой уголок высокого, своего Достоевского. Не замкнулись в своих захолустных комплексах, а к чему-то стремятся, впитывают культурный материал, хотя бы и чужой. Удивительно, что те же рэперы преподносят бабушкам на 9 Мая цветы и организовывают для ветеранов концерт самодеятельности. На тех же разваливающихся магнитофонах 80-х годов. Гламур в исполнении вот этих мальчиков, в отличие от гламура Ксении Собчак или Валентины Матвиенко, обладает «эстетическим потенциалом». Они расплачиваются за него своей болью.

— В каких сферах вам приходилось сталкиваться с гламуром? Приходилось ли вам быть жертвой гламура? Или, может быть, использовать гламур в качестве оружия?

— С подобными вопросами за разъяснением нужно обращаться не ко мне, а к гламурным подонкам.

***

Сегодня у всякого свой гламур. Своя, как говорят лингвисты, «субъективная дефиниция» — свое определение этого слова. Это может быть обусловлено и тем опытом общения с «гламуром», который у всех разный, и, собственно, углом зрения. Мне гламур интересен как форма эстетических исканий. В человеке заложено стремление к прекрасному, и гламур — одна из форм его реализации.

В современном пространстве эстетических категорий гламуру, как одной из доминант этого пространства, противостоит, конечно, трэш. С гламуром связаны представления носителей массовой культуры о прекрасном. С трэшем — представления элитарной культуры о безобразном, отвратительном, отталкивающем. Неудивительно, что явления трэша первыми подверглись эстетизации и творческому переосмыслению в круге высокой культуры. В чём-то безобразном зачастую оказывается много природы, а природа — уже сама по себе объект эстетический.

В изобилующие насилием и кровью фильмы было добавлено ещё немного крови и насилия — и они стали трэшем в современном понимании. Фильмы эти получили недостававшую им избыточную экспрессию, выразительность, — и стали настоящим искусством. С гламуром подобного качественного скачка, кажется, пока что еще не произошло, и трудно сегодня сказать, возможен ли он в полной мере.

Говоря о гламуре, нужно помнить: как и любой феномен массовой культуры, гламур — это явление антропологическое. Корни гламура — глубоко в человеческой природе. Его корни — в исконно присущем человеку желании нравиться. И поскольку желание это существовало всегда, то и гламур, в той или иной форме, мы можем обнаружить на протяжении всей истории человеческой культуры.

Тургенев — это гламур. Достоевский — это, конечно, трэш…

Об общечеловеческих основаниях гламура даёт нам понятие образ из «Бесов» — жеманный, страстно желающий нравиться Кармазинов. Образ, вызывающий улыбку…

Сегодняшний гламур — это провокация для большой культуры. Такая же провокация, какой был социалистический реализм в изобразительном искусстве, прежде чем появился соцарт. Но провокация для будущего это ещё и воздух настоящего — такой же, каким был социалистический реализм…  

Вадим Хохряков

© Журнал «Санкт-Петербургский университет», 1995-2007 Дизайн и сопровождение: Сергей Ушаков