Автобиография

…”Я, Тагирджанов Абдурахман Тагирович, родился 7 февраля 1907 г. в деревне Мурзалар. Так названа деревня по имени нашего деда в восьмом (восходящем) колене – Ураки Мурза, который после падения Казани ушел со своей семьей из района Макыл. Ураки Мурза был хорошо образованным человеком, эта традиция передавалась из поколения в поколение. Наш дед Садык был грамотным, читал даже староузбекские и турецкие дидактические поэмы. У деда была глинобитная изба, где ютились две семьи. Каждое лето нашей бабушке приходилось с детьми работать в поле по найму, чтобы оплачивать долги деда. Бабушка была образованной женщиной, знала персидский язык, читала поэму Аттара “Книга назиданий”, много стихов из нее помнила наизусть, могла комментировать поэмы на староузбекском языке и поэму “Мухаммадия” на турецком.

Отец Тагирджан первоначальное образование получил у матери, потом дважды начинал учиться в Нурлате в медресе (конфессиональная школа) дамуллы (звание богослова, получившего высшее религиозное образование). Он был очень способным, но очень бедным, плохо одетым, дети мулл издевались над ним, обзывали его “вшивым мударрисом” (учитель – араб.) и били, поэтому он вынужден был бежать оттуда.

Наш отец с малых лет выполнял все работы по хозяйству. Когда он немного вырос, дед его отправил на заработки в Астрахань, где он сначала работал мальчишкой на побегушках, затем в огороде по орошению, затем землекопом на строительстве среднеазиатской железной дороги. Все заработанное он посылал в деревню и приехал обратно только в старых резиновых галошах. Он славился своим трудолюбием во всем районе. Зимой отец учил детей в деревенском мектебе, люди деревни избрали его муэдзином. Он был фактически сторожем мечети, в его обязанности входило: уборка мечети, колка дров и топка печей, мытье покойников, помощь в рытье могил, доходов от этого почти не было, кроме подаяний. На этот счет в народе была поговорка - “Аллага шекер, муллага фытыр, муэдзинга шымытыр” – «Богу – благодарность, мулле – подношение, муэдзину – кукиш с маслом.

Мой отец был очень добрым, помогал людям, активно работал и в колхозе, несмотря на преклонный возраст, выполнял такие трудные работы, за которые не брались другие колхозники.

Трудолюбие нашего отца оказало влияние и на нас, летом мы все время работали вместе с ним. Я с 9 лет принимал участие в жатве наряду с взрослыми, и с тех пор сохранился шрам на пальце. С 11 лет я пахал плугом вместе с братом, который был старше на два года. Мы пахали и много работали также по найму во время жатвы для других, так как семья наша была большая и бедная.

У нас в семье из 14 детей выросли только шестеро. Вместе с нами жили бабушка и еще двое сирот, сын покойного старшего брата отца и дочь старшего брата матери и сестры отца. У нас часто зерна не хватало до нового урожая, и мать, продав яйца, частенько покупала куски хлеба у нищих, чтобы прокормить детей.

Отец зимой освобождал нас от работы, старался, чтобы мы учились, покупал книги. В сельском медресе была маленькая учительская комнатка, где зимой мы жили с братом, ему было 6 лет, мне 4 года. Ученики жили в медресе как в интернате, домой ходили только поесть.

Я в этом медресе в течение 3-х лет научился читать и писать по-татарски, научился читать Коран.

А.А.Тагирджанов. Фото начала 1930-х г.

В 1914 г. отец отвез нас с братом в деревню Урта Балтай в медресе районного масштаба, в котором мы учились в труднейших условиях при строжайшей дисциплине. Там мы уже читали арабские книги, изучали фонетику арабского языка (таджвид), учились каллиграфии и арифметике. Во время Первой мировой войны отец работал в Казани на пороховом заводе, и в медресе мать привозила для нас хлеб, раз в две недели возила домой мыться в бане и брить голову.

После революции 1917 г. медресе закрыли, и мы два года учились в советской школе, где нас учили петь “Марсельезу”, “Интернационал” в татарском переводе и на мотив “Тафтилау”.

Я очень любил своих маленьких братьев и сестер; ухаживая за ними, когда они умирали, я очень горевал. Моя младшая сестра не отходила от меня, спала около меня. Маленькая часть глинобитной избы была выше остальной части на 25 см, там на полу спала вся семья. В другой части избы – печь, перед ней небольшие нары (сэке) для приготовления пищи, в остальной части зимой находились теленок и ягнята, вводили корову покормить и доить.

В 1920 г. одну зиму мы учились с братом в г. Буа в медресе, где проходили арабскую грамматику, географию, математику. В общежитии я читал библиотечные книги.

В 1921 голодном году осенью четверых детей отец отправил в Сормово вместе с семьей троюродного дяди, все члены которой умерли вскоре от тифа. Брат работал, двоюродная сестра вышла там замуж, а мне с младшей сестрой пришлось ходить по домам и просить милостыню. Весной мы вернулись домой.

В 1922 г. еще раз начали учиться в г. Буа в медресе, но его вскоре закрыли, а я оставался некоторое время, так как там жил дядя моей матери, который учился в Бухаре, а в Буа держал крупное медресе. У его сына была большая библиотека, в которой имелись комплекты журналов “Шура”, подшивки газет “Вакыт”, “Юлдуз”, “Идель” (просветительные журналы и газеты, издававшиеся на татарском языке). Читал я там книги И.Гаспринского, Р.Фахретдинова, Ф.Карими, некоторые книги и статьи Мусы Бигеева.

В этом медресе преподавал хороший учитель из деревни Карим Чынлысы Буинского района, получивший образование в Стамбуле и Каире. После закрытия медресе он уехал к себе в деревню, я поехал туда и учился у него около года. Выучил там наизусть Коран, который, как известно в науке, играл решающую роль в образовании литературного татарского языка. Многие литературные и исторические произведения на арабском, персидском, тюркском и других языках мусульманского мира наполнены цитатами и ссылками на Коран, так что ни один хороший востоковед не может обходиться без знания его. Кроме того, Коран самое удобное пособие для изучения арабского литературного языка, так как он полностью огласован, то есть отмечены все краткие гласные, что дает возможность на практике освоить грамматические правила.

У учителя было много книг татарских писателей: Ф.Амирхана, Ш.Камала, Тукая, М.Гафури, Дардменда, татарский перевод “Крейцеровой сонаты” Л.Толстого. Я там вел сравнительную запись бытовой лексики народов той деревни, то есть бытовой лексики “мишар и татар”. Однако там я не слышал ни от кого названия “мишар”, также не слышал этого от людей горьковских и пензенских, с которыми общался в Ленинграде и Москве.

Затем я вернулся домой. До 1927 г. я жил в деревне и все годы занимался самообразованием, читал. Особенно любил я Тукая, у нас был сборник его стихов с предисловием Дж.Валиди, любил петь стихи Тукая и многие народные песни. Пытался и сам писать стихи.

В деревне, расспрашивая отца, я составил родословные нашей семьи и всех жителей деревни.

В 1927 г. я уехал в Москву, оттуда в Ленинград. Потом туда приехал и мой старший брат Абдулла. Мы работали в чулочно-носочной артели надомниками, что давало нам возможность учиться. У Мусы Бигеева мы изучали теорию арабской поэзии, читали древнеарабскую поэзию. У сына Ризы Фахретдинова, студента, занимались русским языком, проходили грамматику. Знание грамматики арабского языка дало нам возможность быстро освоить грамматику русского языка. (Еще в деревне Абдурахман и Абдулла Тагирджановы и Баки Халидов написали письмо М. Биги, в котором писали, что хотели бы у него учиться, Муса-эфенди их пригласил на занятия. В это время Абдурахман Тагирович считался лучшем чтецом Корана Ленинградской соборной мечети. — прим.авт.)

Во втором ряду преподаватели кафедры иранской филологии ЛГУ. Слева направо: А.Н.Бодырев, А.З.Розенфельд, М.Н.Боголюбов, А.А.Тагирджанов. 1950 г.

В 1929 г. я уехал в Москву, где некоторое время работал на стройке чернорабочим, таскал на себе кирпичи на пятый этаж, получил грыжу и зиму провел, перебиваясь случайными заработками.

В начале 1931 г. уехал в Ашхабад. Сначала работал тодорожной мастерской чернорабочим, потом поступил в публичную библиотеку книгоподавальщиком, прослушав лекции по библиотечному делу, стал помощником библиотекаря, потом библиотекарем. После того как меня научили составлять каталоги арабских и персидских книг, я стал старшим библиотекарем. Чтобы лучше усвоить туркменский и азербайджанский языки, я поступил на вечернюю работу в общежитие автодорожного техникума воспитателем туркменских и азербайджанских ребят. Весной 1932 г. мне предложили перейти на работу в Институт социальной гигиены и поехать в район Байрамали, чтобы вести этнографические записи под руководством тюрколога Н.Ф.Лебедева. Мы занимались описанием быта туркмен, это помогло мне лучше усвоить их язык, поэтому, вернувшись в Ашхабад, я стал преподавать туркменский язык русским служащим Ашхабадского Госбанка и продолжал работу по обработке собранных в экспедиции материалов.

Однако все это меня мало утешало, так как я еще не имел и среднего образования. Поэтому осенью 1933 г. я уехал в Ташкент, где стал работать переводчиком с русского на узбекский язык в разных организациях и в газете “Правда Востока”. С осени 1934 г. я начал работать в Наркомземе преподавателем узбекского языка русским служащим и одновременно у частного преподавателя готовился к поступлению на вечерний рабфак. Проштудировав все предметы, изучаемые на первых трех курсах рабфака, я поступил на 4 курс. Рабфак я окончил с хорошими отметками, но поступать в Ленинградский университет не решался, надо было улучшить знания по русской литературе, изучить английский язык и подготовить себе материальную базу. Я продолжал преподавать узбекский язык служащим Наркомзема, Госбанка, Аптекоуправления, Полиграфкомбината и даже методистам Наркомпроса.

Летом 1937 г. я уехал из Ташкента в Ленинград, сдав вступительные экзамены, поступил на 1 курс по кафедре арабской филологии, поскольку в тот год не было приема на иранское отделение. Я изучил персидскую грамматику и через два месяца, сдав экзамен, перешел на 2 курс иранского отделения. Весной и осенью я сдал за один семестр арабского и за два курса иранского отделения 18 экзаменов и стал студентом 3 курса. На третьем и четвертом курсах я совмещал учебу с работой в хореографическом училище, где преподавал родной язык башкирским и туркменским группам.

Сам учился на “отлично” и диплом получил с отличием. Дипломную работу написал на тему “Поэма “Хосров и Ширин” Низами и ее тюркский перевод, сделанный Кутбом”, в ней я показал отличие перевода от оригинала. Мой руководитель член-корреспондент АН СССР Е.Э.Бертельс хотел опубликовать ее, однако помешала война.

По окончании университета меня и моего товарища М.Н.Боголюбова направили на работу в Высшую школу Красной Армии, и мы преподавали персидский язык сначала в Москве, потом в Казани. В Казани я работал до января 1943 г., потому что, поступив в аспирантуру ИВ АН СССР, уехал в Ташкент. Там слушал лекции по истории персидской литературы, занимался английским и немецким языками, готовил диссертацию, сам преподавал персидский язык и работал референтом по арабскому языку.

Осенью 1946 г. я вернулся в Ленинград, защитил кандидатскую диссертацию “Хосров и Ширин” Кутба”, и начал работать на восточном факультете ЛГУ и в Институте востоковедения. (Эта работа была принята в издательство Академии наук, однако после выступления члена ЦК КПСС Л.А.Фадеева о том, что ученым следует заниматься современностью, а не историческими памятниками, работу вернули автору).

А.А.Тагирджанов на кафедре иранской филологии. Конец 1940-х гг.

В 1950 г. мне присвоили звание доцента. В 1969 г. я защитил докторскую диссертацию на тему “Рудаки” и стал доктором филологических наук и профессором.

Из написанных свыше 90 научных работ опубликовано 54, среди которых пять книг и статьи разного объема и содержания. Много важных работ среди неопубликованных, все это в целом составляет мою творческую биографию…”

Далее следует приложение с обширным списком работ: статей и докладов, отзывов и рецензий, опубликованных и нет, посвященных вопросам истории персидско-таджикской, арабской и тюркских литератур.

Потом подпись и дата: 14 декабря 1983 г.