№ 1 (3749), 30 января 2007 года
главная | оглавление | <... | ...>	наука

Ж.И.Алферов:
«Россия останется страной без будущего,
если не изменит отношение к науке и образованию»

Сегодня в общественном сознании с наукой связано несколько штампов, которые в самых общих чертах описывают положение дел в этой области. С одной стороны, доживает свое постсоветский миф о тайной силе отечественной науки – дескать, есть у нас огромный нерастраченный потенциал, за счет которого возможно обеспечить процветание России. Еще немного, и наши светлые головы, освоив нехитрый рыночный механизм «купи-продай», научатся извлекать коммерческую выгоду из своих блестящих теоретических открытий. Подобные рассуждения теряют силу как потому, что люди прозревают и видят бедственное состояние науки, так и потому, что индивидуализировавшемуся сознанию непонятно, с какой стати успешные ученые-бизнесмены будут печься о народном благе. В этой связи, с другой стороны, объективный процесс «утечки мозгов» наводит на невеселые мысли о том, что все в мире имеет свою цену, и современная наука – та самая наука, которую человек, разочарованный в искренности искусства и честности политики, хотел бы видеть последним прибежищем творческого поиска и порядочности, – тоже является не чем иным, как функцией денег. Есть финансирование, будет и научный прогресс. Нет финансирования, остается «сосать лапу» или идти на поклон к иностранным спонсорам. Эмоциональных оценок происходящего в российской науке хватает, но редко приходится услышать взвешенное мнение. Объяснение этому простое: круг тех, кто способен такое мнение озвучить, весьма ограничен. Во-первых, о науке должен говорить человек, сам ей не чуждый и что-то сделавший для ее развития. В этом смысле мнение чиновника даже очень высокого ранга не будет заслуживать доверия. А во-вторых, эксперту необходим кругозор, позволяющий одним взглядом охватить процессы в самых разных областях науки, сопоставить российский опыт с зарубежным, отчетливо сформулировать цели и задачи, стоящие перед научным сообществом. А такой кругозор появляется только с годами административной работы. Ж.И.Алферов счастливым образом, пожалуй, как никто другой, удовлетворяет обоим требованиям.

Ж.И.Алферов

По словам Жореса Ивановича, российская наука находится в крайне непростом положении, стоящие перед ней проблемы серьезны и многочисленны. В постсоветской России наука занималась выживанием, и о том, чтобы удерживать лидирующие позиции в мире, не могло быть и речи. Если нам где-то и удавалось идти в ногу со временем, то не благодаря, а вопреки общественно-политическим процессам и только на том или ином узком участке. Это огромный шаг назад по сравнению с тем, что было в СССР, где научные исследования велись широким фронтом. Практически во всех областях знания научно-технический прогресс определялся соперничеством двух держав – США и СССР. Распад СССР негативно отразился на развитии науки не только в бывших союзных республиках, но и во всем мире. В этой связи уже в 2000 году на круглом столе для нобелевских лауреатов профессор Чикагского университета, получивший премию по экономике, Джеймс Хекман выразил сожаление по поводу того, что соревнование США и СССР закончилось. И это были не просто слова вежливости. В начале 1990-х нашими первыми друзьями были американцы. Это глубокое заблуждение, что на уровне сотрудников у нас были натянутые отношения – напротив, советские и американские ученые читали работы друг друга, с уважением друг к другу относились.

В 1992 году резко сократилось финансирование РАН. В Физико-техническом институте, директором которого до 2003 г. был Ж.И.Алферов, оно упало в двадцать раз. И первыми, к кому он, иностранный член Американской Академии наук, обратился за помощью, были американцы. В ходе поездки в США Жорес Иванович встречался с физиком-ядерщиком и советником по науке президента Буша (отца нынешнего президента США) Аланом Бромли, президентом национальной Академии наук США Фрэнком Прессом. Были встречи в Пентагоне с сотрудниками отдела «звездных войн», которые посещали учреждения Арзамас-16, Челябинск-40 и другие. В Пентагоне Ж.И.Алферов встретил, в том числе, и тех, с кем был знаком по публикациям, работе в университетах. Благодаря Пентагону Физтех получил два небольших по масштабам американцев проекта – по 100 тысяч долларов каждый. Кроме того, в 1994 году Физтех выиграл в конкурсе, организованном Соросом, 2 млн долларов на 77 проектов. Институт, как и многие другие академические учреждения, выжил благодаря помощи из-за рубежа. Когда Сорос создал свой фонд, пошли разговоры, что он составляет базы данных по российским институтам, но это все маловероятно просто потому, что в ЦРУ на тот момент не могло не быть более подробных баз данных. Но и филантропии со стороны Запада в этой поддержке не было. Сейчас многие наши сотрудники работают в американских и европейских институтах и исследовательских центрах, хотя эмиграция в строгом смысле слова невелика – гражданство предпочитают не менять. Так, есть опыт работы за рубежом у 25% сотрудников Института цитологии, 10% сотрудников Физтеха, 20% сотрудников петербургского отделения Математического института им. Стеклова.

С чем было связано сокращение отчислений на науку? Ж.И.Алферов отметил, что хотя здесь, как везде, сыграла роль общеэкономическая ситуация в стране, имели место и принципиальные моменты. Первый российский министр науки Б.Г.Салтыков провозгласил лозунг об избыточности науки и тем великолепно продемонстрировал своё «соответствие» занимаемой должности. Среди прочего в пользу экономии на науке приводился следующий аргумент: дескать, у нас непомерно много научных сотрудников – аж полтора миллиона. Но как-то упускалось из виду, что здесь были учтены, в том числе, и сотрудники отраслевых институтов, то есть не исследователи, а высококвалифицированный технический корпус. Без последнего собственно научная работа невозможна, поэтому сегодня нам приходится расплачиваться за то, что не сумели его сохранить. Мы много говорим об инновациях как о чем-то принципиально новом. Но на самом деле эта форма деятельности мало отличается от имевшего место в СССР внедрения: академическая лаборатория – отраслевой институт – производство. Многие кафедры наших технических вузов выполняли функции инновационных центров. Потом мы это уничтожили. Хорошо еще, что академик И.В.Горынин удержал на плаву возглавляемый им «Прометей», удалось сохранить и некоторые другие оборонные центры. А многое приходится строить заново на пустом месте.

Что касается Академии наук как организации и как научной структуры, то в 1990-е ей удалось выжить. По существу, в ноябре 1991 года произошло просто переименование АН СССР в РАН, так как почти вся АН СССР находилась на территории РСФСР. Это были 165 тысяч человек, около трехсот институтов и учреждений. В советской АН было около 700 членов – примерно 250 академиков и 450 член-корреспондентов. Из примерно трехсот академических институтов за пределами РСФСР находились только астрофизическая обсерватория в Крыму, завод научного приборостроения в Минске и небольшая радиотехническая лаборатория во Львове. На территории союзных республик проживали только 38 членов АН, из них 14 – главы местных академий. Сегодня в РАН насчитывается примерно 115 тысяч человек. Научных сотрудников в АН СССР было примерно 65-70 тысяч, сейчас в РАН 55 тысяч. Но при том, что страна стала вдвое меньше, число академиков удвоилось. Членов Академии около 1200, из них примерно 450 академики и 700-750 члены-корреспонденты. У нас стало больше научных учреждений – свыше четырехсот. Но это потому, что до недавнего времени выгоднее было стать отдельными юридческими лицами, и потому институты делились. Столь же далеки от науки причины, побуждающие нынче к объединению и укрупнению институтов. Но совершенно излишне тратить на это время и силы! Свои преимущества есть и у больших комплексных, и у небольших профилированных институтов.

По замечанию Ж.И.Алферова, самое печальное в истории РАН – это потеря среднего поколения. Сейчас институты населяет в основном пожилая публика, подавляющее большинство докторов наук уже перешагнули полувековой рубеж. А очень многие молодые специалисты уехали за рубеж или ушли в коммерческие структуры. Это связано с падением престижа науки. Снижаться он начал еще в СССР, ущерб науке и образованию наносился тогда чиновниками, бюрократами. Например, в 1955 году Хрущев узнал, что ученые получают две зарплаты – как научные сотрудники и как преподаватели. А так как такое положение дел расходилось с его личными представлениями, был вынесен запрет на совмещение, нанесший огромный ущерб и науке, и образованию. Физтех с момента основания А.Ф.Иоффе развивался совместно с физико-механическим факультетом Политехнического института. А.Ф.Иоффе основал Физико-технический институт в 1918 году, а в 1919 году вместе со С.П.Тимошенко – первый в мире физико-механический факультет. Это был значительный прогресс: появились физики с видением инженерных проблем и инженеры с фундаментальной математической и теоретической подготовкой. Когда возникла угроза взаимодействию факультета и института, директор Физтеха Б.П.Константинов – великий ученый, великий человек, великий гражданин – остался деканом физмеха на общественных началах. Затем его примеру последовали А.А.Гринберг и Д.Н.Наследов. Но остальные с факультета ушли. Десять лет спустя постановление было отменено, и было безумно трудно восстановить загубленное. В качестве примера того, с какими трудностями было связано выстраивание связей Физтеха с физмехом, Ж.И.Алферов привел историю открытия базовой кафедры оптоэлектроники. В начале 1970-х годов он – уже лауреат Ленинской премии, член-корреспондент АН СССР, лауреат Франклиновской медали США, почетный член ряда зарубежных учреждений – решил открыть базовую кафедру оптоэлектроники, возникло множество проблем. Со своим учителем академиком В.М.Тучкевичем Жорес Иванович пошел к ректору Политехнического института, члену-корреспонденту В.С.Смирнову: тот выставил коллег с порога. Декан физического факультета ЛГУ на предложение создать кафедру отреагировал схожим образом. Добиться результата удалось только через посредничество ректора ЛЭТИ, который, по счастливому совпадению, был мужем руководительницы первой работы по полупроводникам, проведенной будущим Нобелевским лауреатом.

Потери начала 90-х в науке практически невосполнимы. Встретившись как-то в Америке с А.А.Собчаком, Ж.И.Алферов в ответ на вопрос о цели своего визита грустно пошутил: все просто, он приехал в Америку проверять, как работают группы института Иоффе в США… В надежде удержать молодежь институты стараются оставить штатные места для уехавших за границу... Но несмотря на то, что есть совместные проекты и связи с Россией поддерживаются, работать сюда никто не возвращается. Чтобы восстановить российскую науку, надо изменить очень многое. Повышением зарплат уехавшую молодежь не вернуть. Ведь дело не только в размерах зарплат, которые все равно далеко отстают от западных, и даже не только в отсталости технической базы (а мы полтора десятка лет не обновляли оборудование и вообще потеряли область научного приборостроения). Очень важна атмосфера востребованности. Это главное: ученые должны чувствовать себя нужными своей стране. Наука будет развиваться тогда, когда будет нужна экономике и обществу. А этого сегодня нет. Пока же разговоры об инновациях – пустое, считает Жорес Иванович.

По мнению Ж.И.Алферова, сейчас в стране сложилась уникальная ситуация: финансовое положение России блестяще. Стоит сравнить бюджет 2007 года с бюджетом того года, когда президент поставил цель удвоения ВВП, чтобы убедиться, что разница уже троекратная. Этой ситуацией необходимо воспользоваться для возрождения наукоемких областей промышленности. И тем более нельзя упускать шансы, которые преподносятся самой жизнью. Например, в конце 2002 года Ж.И.Алферову от немецкой фирмы поступило предложение построить ультрасовременный кремниевый электронный завод в Петербурге, в Шувалово. То есть немцы сочли, что в Петербурге достаточно квалифицированных кадров для постройки здесь высокотехнологичного предприятия. Взамен постройки завода, которая должна была обойтись примерно в 1,5 млрд евро, они просили 25% продукции – эта продукция пошла бы на мировой рынок и открыла мировой рынок для наших товаров. Президент В.В.Путин и канцлер Г.Шредер одобрили проект. Но премьер-министр М.Касьянов затормозил дело, отдав его на рассмотрение десяти министрам. В результате Россия осталась без микроэлектроники. Сегодня такой завод стоит не полтора миллиарда евро, а все четыре, но главное даже не это – время упущено. Физика гибнет. Нет продолжительного интереса, заказов на фундаментальные исследования. Отсюда «утечка мозгов». В конце года Американское оптическое общество присудило премию Вуда за фундаментальную работу в области нанокристаллов трем ученым, и двое из них – сотрудники Физтеха Александр Эфрос и Алексей Якимов. По признанию Жореса Ивановича, они поддерживают связи с Россией, но уже не вернутся, их труд получил признание за рубежом.

Рассказывая о нынешних реформах в Академии наук, Ж.И. Алферов заметил, что к настоящим проблемам они не имеют отношения. Конечно, РАН должна быть другой. Но какие реформы идут? В Академии было восемнадцать отделений, сделали девять – зато эти девять включают в себя восемнадцать секций. От этого только стало в два раза сложнее жить. Но мы провели реформу! Это просто переназывание. В недавнем номере «Поиска» Любовь Мясникова, старший научный сотрудник Физтеха, опубликовала статью, очень правильно названную: «Удушение улучшением». Суть в следующем. В рамках модернизации предусмотрено повышение зарплат научных сотрудников. В Петербургском Институте ядерной физики работают больше двух тысяч человек (пожалуй, это самый большой институт во всей РАН). Однако научными сотрудниками являются только четыреста человек, остальные – инженерный корпус. Но те, кто любят поговорить о повышении зарплат ученым, про вспомогательный корпус забыли, и в итоге большинство сотрудников института получают зарплату на 30-50% меньше объявленной. Средняя зарплата по Санкт-Петербургскому научному центру за три квартала 2006 года составила 7830 рублей. С учетом надбавок в конце года среднегодовая зарплата получится порядка девяти тысяч рублей – идут выплаты по грантам и так далее. Это ненормально. Сто сегодняшних рублей можно приравнять к одному советскому, соответственно, младшему научному сотруднику, получавшему тогда 105 рублей, сегодня должна причитаться зарплата в 10,5 тысяч рублей. И это оклад, а за работы должны идти доплаты. Повышение зарплат нельзя производить за счет сокращений. Тезис об избыточности науки абсолютно неправилен. Сокращения нужны для избавления от балласта, для того, чтобы на освободившиеся места пришла молодежь.

Будущее российской науки связано не с возвращением уехавших, а с повышением интереса к науке внутри страны. Пока еще в России сохраняются ведущие научные школы по многим направлениям. Пока что есть чем гордиться, помимо славного прошлого: всемирным признанием пользуется наш астрофизик академик Д.А.Варшалович. Очень авторитетна школа физиологии, в частности, работы академика Ю.В.Наточина. Прекрасные исследования проводятся в Институте ядерной физики. У нас есть славные имена. Но чтобы молодежь шла, необходимо повышать престиж науки.

В целях поддержки науки и образования Ж.И.Алферов на средства Нобелевской премии и других полученных им международных премий создал Фонд поддержки образования и науки, который выплачивает стипендии ученым, учителям, школьникам, студентам, аспирантам. Помимо стипендий, Фонд назначает пенсии всем вдовам членов Академии наук в Петербурге. Также Фондом организуются конкурсы молодых ученых (до 33 лет) и выплата премий победителям. К сожалению, деятельность Фонда сковывается действующим законодательством, которое не предусматривает налоговых льгот на благотворительную деятельность. На просьбу Ж.И.Алферова смягчить налоговый климат для фондов, поддерживающих науку и образование, министр финансов Алексей Кудрин – питомец Санкт-Петербургского центра РАН, сотрудник Института социально-экономических проблем – ответил отказом.

Другой перспективной формой поддержки науки и образования, по мнению Ж.И.Алферова, является система непрерывного образования, созданная им в Петербурге по модели «лицей – факультет Политехнического университета – аспирантура или магистратура академического института». Система школа-университет-академический университет с магистратурой и аспирантурой по существу близка к тому, что уже есть в новосибирском Академгородке. В этом году соответствующей программе непрерывного образования исполняется двадцать лет, и только теперь правительство, наконец, подписало распоряжение о придании Академическому университету, созданному четыре года назад, статуса государственного университета. С идеей государственного академического университета Ж.И.Алферов ходил к президенту страны, который проект поддержал. А потом из президентской администрации поступил ответ: обращаться в правительство. В итоге четыре года ушло на то, чтобы получить право хоть на какую-то государственную поддержку. В этом году состоялся первый набор аспирантов (пока их всего 14). Между тем о жизненности идеи академического университета свидетельствует мировой опыт. Аналогичные учреждения уже есть и в Японии, и в Таиланде, и в Китае. Это веление времени. В современной экономической системе PhD – это не элита, а массовый уровень. Нужна система образования, ориентированная на подготовку PhD. Классическое университетское образование может быть хорошим только при наличии связей с институтами, экспериментальной и технической базой. Общий кругозор необходим, но сегодня все настоятельнее требуется специализация в пограничных областях. В рамках академического университета возможна большая свобода учебных планов, чем под крылом Министерства образования.

Ж.И.Алферов отметил, что сегодня необходимо уделять внимание смежным областям, так как именно там наблюдается самый интенсивный рост. В Академическом университете пока что три кафедры – физики и технологии наноструктур, астрофизики и нейтронной физики, – в ближайшем будущем ожидается открытие четвертой, где будут изучаться физика и медицина. Такой уровень образования требует именно аспирантуры, иногда нужна магистратура. В Берлине открывается частный университет в области солнечной энергетики. Очень узкая область. Жореса Ивановича пригласили войти в ученый совет университета, там тоже будет только аспирантура. В России условия научной работы таковы, что даже возможность работать под руководством нобелевского лауреата не становится главной движущей силой для молодежи. Из восьмисот выпускников лицея четыреста закончили соответствующие специальности в Политехе. Но многие уехали. Сегодня наша система образования работает на Запад, ведь многие получившие образование специалисты работают именно там.

По убеждению Ж.И.Алферова, ситуацию в российской науке необходимо регулировать на уровне государства. Однако необходимо сознавать, что по-настоящему новые и плодотворные идеи могут появиться только у тех чиновников, которые заняли должность после продолжительной работы в науке. Такие идеи должны приходить от министров с большим стажем исследовательской и научно-административной работы. В СССР про каждого президента Академии наук можно было сказать, что он сделал до прихода на административную должность: С.И.Вавилов, А.Н.Несмеянов, М.В.Келдыш, А.П.Александров. Вспомним руководителей Государственного комитета по науке и технике СССР – В.А.Кириллина, Г.И.Марчука, Н.П.Лаверова – их достижения в науке широко известны.

Из министров науки РФ только академик В.Е.Фортов удовлетворял этим критериям. И.И.Клебанов, В.Б.Булгак, А.Н.Дондуков, имея большой опыт работы в промышленности, хорошо понимали необходимость взвешенного подхода к реформам.

И только Б.Г.Салтыков и А.А.Фурсенко, не имея ни того, ни другого, проводят абсолютно непродуманные реформы.

Реформы должны происходить там, где реально есть ростки нового, нуждающиеся в поддержке. В естественных науках важно, чтобы разработки, имеющие прикладное значение, приносили доход непосредственно институту. При этом чрезвычайно опасно деление науки на фундаментальную и прикладную. Есть наука и её приложения. Говоря об инновационных центрах, мы создаем часто видимость, вместо реального подхода к делу. Что же реально происходит? Например, в Зеленограде производят хорошие компьютеры. Но это отверточное производство, купленное за рубежом, – оно не превращает Россию в высокотехнологичную страну. Мы строим автомобильные заводы известных зарубежных фирм – но развиваем не свое автомобилестроение, а чужое. Нужно ли сегодня России свое автомобилестроение, это вопрос. Если да, то нужны и сопутствующие промышленности научные институты. А вот микроэлектроника нужна без разговоров – это стратегическое направление. Даже такие маленькие страны, как Бельгия, не только развивают производство, но и проводят исследования.

Было много разговоров о том, что финансировать науку будет бизнес, однако действительность показала несбыточность этих ожиданий. Так, в 2001 году во время всемирного Материаловедческого конгресса в Сингапуре Жорес Иванович побывал в институтах микроэлектроники и оптических информационных сред – оба сугубо прикладные, оба сравнительно небольшие (по сто человек), у обоих бюджет в районе 25-30 млн долларов, – и выяснил, что оба на 90% финансируются государством. Директора обоих институтов независимо друг от друга сказали: бизнес готов вкладывать в то, что нужно сегодня, а то, что потребуется завтра, финансируется государством. Так дело обстоит везде и всегда. Например, у двадцати ведущих университетов США, частных и государственных, научные разработки на 50-60% финансируются из федерального бюджета, на 20-30% из бюджета штата, и только 10-15% составляют частные инвестиции.

В России государство устранилось от ответственности за науку. Чего стоит только разгоревшаяся дискуссия об имуществе Академии наук. Говорят о принадлежащих учреждениям РАН зданиях, о земле под этими зданиями, исчисляя выгоды и невыгоды того или иного их использования исключительно в денежных единицах. Хуже всего, что в эту дискуссию втягиваются академики, и на заседаниях президиума РАН обсуждаются не столько научные, сколько хозяйственные и правовые вопросы. По словам Ж.И.Алферова, чьей главной работой является законотворчество в Госдуме, и те 4-5% площадей, которые сдаются институтами в аренду ради выживания, нужны самой Академии наук потому, что нормальному ученому всегда не хватает площадей и оборудования. Говорить об избыточности площадей РАН несерьезно. Стоит только обеспечить исследователям достойный уровень жизни, и площади будут использоваться по назначению. Но вместо этого в безумной спешке принимаются законы «О науке» и «О земле», лишающие ученых возможности для защиты своих интересов апеллировать к законодательству. Поправки Ж.И.Алферова к законам проигнорировали.

Очень важным было бы принятие в Госдуме закона о поддержке солнечной энергетики. В космической солнечной энергетике мы потеряли очень много. В 1972 году на «Кванте» уже начинали производство солнечных батарей на гетероструктурах, а американцы только писали первые статьи. С принятием закона о поддержке солнечной энергетики у России появляется шанс выйти в мировые лидеры в этой перспективной области.

Солнечная энергия замечательна тем, что неисчерпаема. А.Ф.Иоффе уже в 1938 году, когда два его аспиранта изготовили батареи с КПД 1%, предлагал покрыть крыши зданий покрытием, улавливающим энергию Солнца. Принципиально солнечная энергетика стартовала в 1954 году: американцы создали кремниевые солнечные батареи с КПД 6%, ставшие основой космической солнечной энергетики (советский и американский спутники с этими батареями запущены в 1958 г.). В 1970 году в лаборатории Ж.И.Алферова создали солнечные батареи на полупроводниковых гетероструктурах, которые сегодня установлены на всех спутниках, летающих на высоких и средних орбитах. На Земле до сих пор используются преимущественно кремниевые солнечные батареи, но уже начинается расцвет батарей на полупроводниковых гетероструктурах. Если отдельные лабораторные образцы кремниевых структур показывают КПД 24%, а в производстве удается достичь КПД 15%, то полупроводниковые гетероструктуры дают на Земле КПД 40% в лаборатории и 25% в производственной сфере. И уже видно, как поднять КПД до 50%. Сегодня лаборатория В.И.Андреева, ученика Ж.И.Алферова, очень высоко котируется в мире, хотя рекорды уже принадлежат не нам. Крупные проекты работают в Европе, Америке, Японии, потому что при достаточной концентрации солнечной энергии стоимость 1 Ватт электроэнергии на полупроводниковых гетероструктурах выходит в два-три раза дешевле, чем на кремнии. Сейчас на основе кремниевых батарей реализуются программы «Сто тысяч крыш» в Германии и «Миллион крыш» в США и Японии. Ожидается, что в районе 2020 года мощность солнечных электростанций будет насчитывать 140 ГгВатт – а это суммарная мощность всех электростанций России сегодня. Чтобы Россия смогла извлечь практическую пользу из своего теоретического потенциала, для начала потребуются налоговые льготы на производство солнечных батарей. В настоящее время батарей производится немного, и все идет за рубеж, так как в стране нет потребительского рынка.

По замечанию Ж.И.Алферова, солнечная энергетика сейчас является столбовой дорогой науки и техники. Углеводороды ограничены, а термоядерную энергию, по всей видимости, еще долго не удастся приручить. Первые доклады по управляемой термоядерной энергии были сделаны более полувека назад. Затем на первой конференции по «термояду» в 1957 году на вопрос о том, когда эта энергия будет внедрена в производство, нобелевский лауреат Джон Кокрофт (Великобритания) дал прогноз: через двадцать лет. Через семь лет на тот же вопрос он ответил аналогично: через двадцать лет. И, видя недоумение корреспондента, добавил: «Я не меняю свою точку зрения». Сегодняшний прогноз таков: хотя экспериментальный реактор начнет работать уже где-то в 2011 году, промышленное использование термоядерной энергии станет возможным примерно через пятьдесят лет. Россия участвует в международном проекте ИТЭР, много делают академик В.А.Глухих и его институт. После многолетней борьбы за право построить реактор принято решение разместить его во Франции. А между тем прекрасный реактор – Солнце. Практически более реалистично преобразование солнечной энергии, чем использование термоядерной.

Если правительство со вниманием отнесется к проекту развития солнечной энергетики, это даст российской науке еще один шанс заявить о практической выгоде фундаментальных исследований.

Лет через пятнадцать-двадцать полмира забудет о привычных вольфрамовых лампах накаливания, в практику войдут светодиоды, основанные на полупроводниковых гетероструктурах. Светодиоды на гетероструктурах могут сберечь до 10% мировой электроэнергии. Являясь идеологическим лидером в этой области, Россия могла бы стать и ведущим производителем новых светодиодов. Но два или три года назад на предложение Ж.И Алферова о программе разработки и производства светодиодов глава РАО «ЕЭС» А.Б.Чубайс ответил отказом – рыночная экономика не требует экономии электроэнергии. Теперь, когда сети загружены до предела, кажется, приходит и понимание пагубности такой энергетической политики.

В завершение разговора о перспективах российской науки Жорес Иванович отметил общность проблем, стоящих перед учеными всего мира. Выбор, двигать науку или «рубить капусту», приходится делать не только российским исследователям – в той же Америке ученые вынуждены все больше думать о деньгах. Это печально. И все же рано опускать руки. В России сегодня есть интеллектуальные и материальные ресурсы для утверждения научного знания как одной из главных ценностей современного общества. Все зависит от того, в какой мере они будут востребованы руководством страны и обществом в целом.  

Петр Нешитов

© Журнал «Санкт-Петербургский университет», 1995-2007 Дизайн и сопровождение: Сергей Ушаков