|
|
|
№ 20 (3644), 13 сентября 2003 года
|
 |
|
точка зрения
|
|
|
Об ученых
во все времена
Поразительные и неожиданные порой возникают реакции после прочтения иных публикаций в современных изданиях. Чего только там сейчас не встретишь! Но такое уж время – «эпоха перемен». Вот и на меня недавно напал форменный ступор: дочитал до конца, да так и застыл над раскрытым журналом с раскрытым ртом – то ли удивлен был донельзя, то ли воздуху хотелось перехватить. Потом, правда, пришел в себя, и стартовал обычный сценарий: звонки друзьям и коллегам с возгласами «а вы читали?», «это же черт знает что такое» и тому подобное. На том бы все дело и закончилось – интеллигенция ведь, как всем известно, гнилая, но уж слишком больно на этот раз задело за живое. Пожалуй, самым неприятным было то, с какой легкостью в прочитанной мною публикации объявлялись надуманными и вздорными те драматические переживания и мысли, которые занимали многих моих коллег и меня все последние годы, как просто и непринужденно выдавался «правильный» рецепт, «верное» решение. Еще резануло и то, что написанное принадлежало перу собрата по цеху – человеку, занимающемуся наукой, имеющему ученое звание. Хотя тут же я вспомнил, как не раз ранее жизнь меня убеждала в том, что наука и ученое звание не всегда коррелируют друг с другом.
Статью Наталии Ивановны Керро «О карьере ученого в эпоху перемен», появившуюся в одиннадцатом номере журнала «Звезда» за прошлый год, за последний месяц я перечитывал неоднократно. Мне все хотелось понять, угадать: зачем она это написала? Ведь то, что предстало перед глазами читателей, можно характеризовать как смесь самоучителя по выживанию для научного работника в экстремальной ситуации современной России с рекламным проспектом под девизом «Молодежь! Смелее вступайте в ряды российских ученых!»
Так и не поняв мотивов появления подобной публикации, я совершенно отчетливо ощутил необходимость что-то написать в ответ. Точнее даже не в ответ в буквальном смысле, поскольку дискутировать с Наталией Ивановной было бы странным занятием: тут либо человек одной с тобой веры, либо вы с ним исповедуете разные ценности, – как теперь говорят, разный у нас менталитет. Важно другое. Необходимо назвать все своими именами и верно расставить акценты.
Однако здесь возникает еще одна проблема. Дело в том, что приходится писать о вещах настолько банальных, общеизвестных, много раз описанных людьми, намного более способными, чем ты сам, и в литературе, и в науке, что становится просто неудобно. Если бы я сейчас писал очередную статью в научный журнал, то достаточно было бы просто привести список работ, авторами которых являлись Пуанкаре, Эйнштейн, Гельмгольц, Капица и т.д. (Правда, если экстраполировать ситуацию с научным журналом на статью Н.И.Керро, то боюсь, что она так бы и не увидела свет, поскольку элементарно не прошла бы ни одного рецензента.). Но что делать, придется повторяться и, очевидно, к сожалению, не в последний раз.
Суть статьи Н.И.Керро сводится к тому, что тяжелое положение ученых в нашей стране – это миф, всероссийский плач по российской науке пора прекратить, а самим ученым следует согласиться с тем, что существуют-де реальные «возможности для реализации своего потенциала и зарабатывания денег». Статья, как уже говорилось, содержит ряд полезных советов, как нужно делать карьеру ученого, чего следует избегать, и какие типажи научных работников обречены на фиаско, а следовательно, и на постепенное вымирание. Вот так. Как говорится, просто и без затей. При этом, поскольку не приведено никаких оговорок, о каких областях науки идет речь, естественно сделать заключение о том, что выводы статьи автор распространяет на всю науку в целом.
Мои учителя всегда учили меня, что при подходе к любой проблеме первым делом надо корректно поставить задачу. В самой же постановке одним из основных элементов является правильный выбор тех границ, в которых рассматриваемая тобой в данный момент модель имеет смысл. Именно это сейчас и будет сделано. В настоящей статье речь пойдет только о той части науки, которую у нас принято называть «фундаментальной», и не будет затронута наука «прикладная». Это вполне естественный выбор для автора, который около тридцати лет работает в первой и довольно поверхностно знаком со второй. Данный выбор к тому же сразу обесценивает приведенные в статье Н.И.Керро предложения ученым «постараться и найти заказчика под свои проработки». Хотел бы посмотреть на того заказчика, который в здравом уме будет финансировать исследования линий поглощения в спектрах квазаров на больших красных смещениях или исследования кризиса в отношениях великокняжеской власти и церкви на Руси в конце XIV столетия. Как читатель, очевидно, догадывается, список подобных тем по разным областям знаний можно продолжить.
Итак, действительно ли положение ученых в России столь бедственное, или это следует отнести к числу «страшилок», распространяемых пишущей братией? На самом деле, это не главный вопрос. О главном – ниже. Но сначала все-таки поговорим об этом, раз уж данный тезис является центральным в статье Керро. В ней в качестве дополнительных источников, питающих бедных ученых и делающих их жизнь вполне сносной, указываются три основных составляющих: финансирование заказчиком, преподавание, поездки за границу. Прямо как у классика, помните: «Три источника и три составные части…».
Однако ближе к делу. Коль скоро с первым источником для различных областей фундаментальной науки мы, я надеюсь, уже разобрались в предыдущем абзаце, перейдем сразу ко второму. Действительно, преподавание всегда являлось неотъемлемой составляющей деятельности очень многих ученых. Правда, вряд ли они рассматривали его как некий род халтуры, дающий дополнительный заработок. Для настоящего ученого преподавание – это прежде всего возможность по-новому, как бы со стороны взглянуть на предмет своей научной работы, систематизировать научные знания, интегрировать научные результаты, полученные в той или иной области науки учеными различных научных школ по всему миру, возможность передать знания молодежи, обеспечить преемственность знаний, найти талантливых учеников, наконец. Так было всегда, так есть и сейчас. Но если от важных с точки зрения развития науки целей преподавания перейти к сугубо практическим, то мы увидим, что данная деятельность приносит ученым доход, сравнимый с их основным окладом, то есть мизерный.
Остается еще один источник – заграничный. Что верно, то верно. Порой один месяц пребывания в каком-нибудь немецком или американском институте или университете дает ученому доход, превышающий в разы его годичное жалование дома. В статье Керро именно на этот путь указывается как на наиболее перспективный в смысле обустройства личной карьеры любого ученого. При этом, что самое главное, делается утверждение, что это есть общемировая практика. Давайте разберемся. Тут, как говорила одна моя знакомая, происходит подмена тезиса. Действительно, есть практика научных обменов во всем мире. Более того, часто студент, заканчивая один университет, диссертацию затем обязан писать в каком-нибудь другом, а последиссертационную научную позицию (временную или постоянную) должен искать уже в третьем. И немецкие ученые едут в Америку, итальянские – во Францию, а английские – в Германию. Но ведь это же движение по циклу, как круговорот воды в природе. У нас же совсем другая ситуация. Мы имеем не круговорот, а исход. К нам-то разве едет кто?! Здесь я как раз вынужден перекинуть мостик к тому главному, о чем речь впереди. Да, французские ученые живут иногда за счет бюджета Германии, но и немецкие ученые почти в равной степени живут за счет французского бюджета. Наши же российские живут за счет кого угодно: американцев, немцев, англичан, бразильцев, индусов, но только не за счет России! Вот ведь как получается ловко у нашего государства. А что, может, распространим этот положительный опыт и на другие бюджетные сферы: образование, здравоохранение, оборону, наконец? То-то наше бедное правительство вздохнет свободно: какая гора с плеч! Я вполне могу понять, когда какой-нибудь научный работник, находясь постоянно в заграничных поездках, тем не менее, сам себя может считать российским ученым: он и воспитанием, и родным языком, и корнями весь связан с Россией. Но имеет ли моральное право наше государство употребить к такому ученому определение «российский»? Мое мнение однозначное: не имеет! Может ли оно считать «своим» ученого, проводившего исследования, львиная доля которых оплачена из чужого бюджета, вычисления проведены на заграничных мощных компьютерах, а эксперименты поставлены на заграничных же установках? Да на каком основании?!
Кстати, два слова об экспериментальном оборудовании. Если бы кто-нибудь спросил моих коллег, в чем проявляется их тяжелое положение как научных работников, то они, к чести своей, в первую очередь указали бы не на свою нищенскую государственную зарплату, а на отсутствие того, на чем считать, ставить эксперименты, на невозможность организовывать экспедиции, на катастрофическую бедность научных библиотек. Об этой части расходов на науку в статье Керро вообще нет ни слова. А ведь доля этих расходов превышает долю зарплатную намного.
Есть еще один источник доходов для ученых, который почему-то не упоминается в публикации Наталии Ивановны. А он, на самом деле, для многих из них является одним из главных. Речь идет о системе грантов, которые предоставляются выигравшим их отдельным ученым или научным коллективам Российским фондом фундаментальных исследований и различными министерствами. Но здесь, на мой взгляд, вообще полный цирк. Система эта внедрялась у нас в постсоветское время по примеру аналогичных систем, существующих на западе. Однако между ними и нами при этом наблюдается существенное отличие. Там ученый, находящийся в штате какого-либо университета или исследовательского центра и получивший подобный грант, лично для себя (в смысле зарплаты) практически никогда ничего не имеет. Следует заметить, что это ему и не нужно: вполне хватает своей, так сказать, базовой зарплаты. Другое дело, что он может на эти деньги сформировать небольшой временный научный коллектив из студентов, аспирантов, молодых кандидатов наук и платить им зарплату за проводимые исследования, а также иногда покупать оборудование. У нас же все наоборот, и деньги, получаемые научным работником, находящимся в штате научного учреждения, порой являются единственным реальным источником существования. Мне знакомы случаи, когда один человек являлся соисполнителем по 4-5 грантам одновременно, но все равно еле-еле сводил концы с концами. Прямо по господину Черномырдину: хотели как лучше, а вышло… известно как.
Подведем итог. Положение многих ученых, несмотря на уверения Н.И.Керро, остается до сих пор если и не катастрофическим, то тяжелым, напряженным и крайне неустойчивым. Сейчас, конечно, лучше, чем было лет 7-8 назад. Из тех времен хочу упомянуть лишь один эпизод, который произвел на меня тогда очень сильное впечатление и остался в памяти на всю жизнь. Как-то я заметил, что один из моих учителей, профессор нашей кафедры, приходя с лекций к себе в комнату в лаборатории, снимал ботинки и надевал тапочки. Когда я предположил, что у него, очевидно, тесная обувь, он пояснил, что эти ботинки у него последние, и он не хочет их лишнее время снашивать, а купить другие для него не представляется возможным. И это говорил профессор университета в конце XX столетия. Нужны комментарии? К сведению Наталии Ивановны, это не страшилка и не газетная утка. Если она захочет, я буду рад познакомить ее с этим человеком. Повторю: сейчас заметно легче, но до того уровня обеспеченности, который был когда-то в советские времена, весьма далеко. Таким образом, ученые, работающие сейчас в нашей стране в области фундаментальных исследований, находятся в трудной ситуации. Однако, как я писал уже выше, это не главный вопрос.
Судьба каждого отдельного ученого, живущего «в эпоху перемен», как бы она ни была драматична (а иногда даже и трагична), в конечном счете есть судьба одного человека, а человек, как известно, может приспосабливаться в самых трудных условиях. Так происходит и в данном случае. Как правило, и научные работники так или иначе обустраивают свою жизнь. При этом очень часто именно путем отъезда за рубеж или ухода в коммерческие структуры, где их занятия, конечно, далеко не совпадают с той наукой, которой они хотели посвятить себя, придя учиться в университеты. В 90-е годы ситуация с оттоком людей из науки носила взрывной, спонтанный характер, российская наука понесла огромные потери. В настоящее время процесс принял более спокойные черты, стал, как сказал бы физик, «квазистационарным». Но устойчивость ситуации определяется не тем, что уехали все пессимисты и остались одни оптимисты, которые не собираются уезжать, как утверждает наш замечательный физик Ж.И.Алферов. Дело в том, что Запад в определенной степени насытился нашими учеными – просто свободных мест не так уж много, а дальше происходит процесс постоянного «снятия сливок»: лучшие студенты и аспиранты переселяются «туда» в надежде «там» и остаться. И это их желание очень часто бывает удовлетворено. Большинство знакомых мне способных старшекурсников, аспирантов и молодых кандидатов наук находятся в постоянном поиске зарубежных вакансий. А если кто-то подумает, что ребятам захотелось сладкой жизни, то глубоко ошибется. Они просто хотят завести семью, детей, иметь хоть какую-нибудь собственную крышу над головой и средства к существованию. И они видят, как живут здесь их профессора, вырастившие своих детей и получившие жилье еще при социализме. И они не видят для себя здесь никаких перспектив, если останутся в науке далее. И они не виноваты в том, что сейчас в нашей стране востребованы нашей дурацкой жизнью бандиты и доморощенные бизнесмены, а также менеджеры и юристы отечественного покроя, которые на мировом рынке труда и за приплату никому не нужны, а способные выпускники наших математических и физических факультетов идут нарасхват и часто, судя по отзывам их новых зарубежных научных руководителей, среди своих сверстников являются наиболее сильными в научном плане! Данная тенденция ведет в конечном счете к коллапсу отечественной фундаментальной науки. Изменить ситуацию можно только увеличив финансирование науки не на проценты (подобные редкие вливания, судя по выступлениям некоторых высокопоставленных лиц, являются предметом особой гордости правительства), а на порядок!
Я далек от того, чтобы делать утверждения типа: «государство обязано заботиться об ученых и развивать науку», – я просто не знаю, обязано оно это делать или нет. У меня есть свои мысли на сей счет, но не будучи специалистом в гуманитарной области, не хотел бы приводить их здесь. Другое дело, что я со всей очевидностью вижу, что ждет нашу науку в не столь отдаленном будущем. Знаю также, хотя бы на исторических примерах, что разрушить что бы то ни было, в частности, научную школу, можно довольно просто и быстро, а вот на восстановление понадобятся временные сроки порядка столетия. Но, может, так оно и надо, так оно и задумано кем-то у нас наверху? Ну так пусть они хоть честно и открыто скажут об этом, мы ждем этой определенности все эти 10 лет так называемых реформ!
Но нет, напротив, публично время от времени делаются заверения о важности научного потенциала и роли науки в нашем обществе. Хотя реальные дела говорят как раз о противоположном. В начале реформ вообще создалось впечатление, что стране их руководителями уготована участь сырьевой державы – куда уж там до науки! Но то были временщики, отнюдь не профессионалы, как их тогда называли, а дилетанты в вопросах управления государством. Те, кто сейчас им пришел на смену, вроде бы пытаются выправить положение, но то, что они делают, даже полумерами я могу назвать с трудом. В частности, говорят о необходимости перехода на наукоемкие производства, и именно в связи с этим о важности развития науки. Ладно хоть так. Но как быть с историей, археологией, теоретической физикой, не имеющей непосредственного выхода на производство, с астрономией и палеонтологией и т.д.? Их что – по боку? Это потрясающе, что и в XXI веке надо доказывать власть предержащим, что наука имеет непреходящую самостоятельную ценность как часть общечеловеческой культуры, что она формирует, гораздо успешнее, чем религия, нравственность человека, духовность, систему ценностей, совместимую с истинным гуманизмом!
Необходимо ясно понимать, что даже ученые, занятые в тех областях науки, которые имеют непосредственный выход на производство, – и они не должны быть обеспокоены своей рыночной ценностью в глазах общества. В противном случае их род деятельности уже не носит название «наука». Передо мной лежит еще одна публикация, появившаяся в другом питерском журнале – «Нева» около десяти лет назад. Тогда, в 1992-м, удар, нанесенный российской науке, только набирал силу, и автор статьи «Ученые или обреченные» А.Мелихов выражал свою обеспокоенность духом коммерциализации, захватившим в то время и часть научного сообщества. Не могу не привести цитату из его статьи: «Похоже, рыночной ценой научной продукции ученые уже начинают оправдывать свое существование не только в глазах начальства и широкой публики, но даже и в своих собственных глазах. Если они уверуют в это окончательно, наука окончательно исчезнет». Наверно, можно написать более красиво, но трудно написать более точно! С тех пор прошло целое десятилетие. И вот мы видим публикацию Н.И.Керро. Означает ли это, что научное сообщество трансформировалось за этот период настолько, что с готовностью примет данную статью как руководство к действию? Нет, это не так. Верно другое. Те, кто исповедуют подобные взгляды, могут себя уже не числить по научному ведомству. Основным мотивом деятельности ученого во все времена были неуемное любопытство и жажда истины, а не прагматичное желание повысить рыночную стоимость результатов своей работы.
И последнее. Статья Н.И.Керро напомнила мне разговор, который состоялся у меня с одной из наших аспиранток лет пять назад. Молодая женщина собиралась воспользоваться сделанным ей предложением поехать работать по специальности в Великобританию. При этом в беседе со мной она не скрывала, что приложит все усилия, чтобы «зацепиться» там и в дальнейшем возвращаться в Россию разве что на короткое время в качестве гостьи. Само по себе такое ее решение находило у меня понимание, но одна ее фраза вдруг резанула и заставила задуматься. Она сказала почти буквально следующее: «Я не хочу оставаться здесь и заниматься наукой, потому что не хочу быть лузером» («лузер» – русифицированный вариант английского слова «loser» – проигравший, потерявший). Разговор происходил перед научным семинаром, и я невольно после ее слов перевел взгляд на своих старших коллег, учителей – ученых с мировым именем и просто замечательных, высокообразованных людей, людей высочайшей культуры. Одним словом, эта только вступающая в жизнь молодая особа записала всех их в неудачники, в «интеллигентные очкарики от науки, находящиеся на грани вымирания» (это определение – уже из статьи Керро).
Странно, подумал я тогда и думаю сейчас, неужели Н.И.Керро так же, как и наша аспирантка, не понимает, что эти люди – далеко не лузеры, по большому счету, именно они и составляют цвет не только науки, но и нации! И они не вымрут никогда, пока жива наука. Если они вымрут, то вместе с ними умрет и наука, ибо они и Наука – одно и то же! Как говорят у нас на факультете, «по определению». 
Евгений Волков,
заместитель директора Научно-исследовательского астрономического института
|
