|
|
|
№19 (3643), 1 сентября, 2003
|
 |
|
первокурсник-2003
|
|
|
Параллельные
прямые
пересекаются?
Самый молодой и самый зрелый
первокурсники университета – студенты физфака
Пространство нашей жизни по сложности и хитросплетению судеб ничуть не уступает пространству неевклидовой геометрии. Жизненные дороги, кажущиеся такими прямыми в молодости, со временем могут превратиться в запутанные кривые. И неизвестны те формулы, которыми можно описать закономерности их движения. Вместе с тем, в судьбах самых разных людей при ближайшем рассмотрении может оказаться много общего. Пятнадцатилетний вундеркинд Олег Новиков и тридцатисемилетний философ Ладо Имедашвили – самый молодой и самый возрастной первокурсники СПбГУ этого года. Первый – целеустремлен, амбициозен и полон революционных идей, второй – вдумчив, полон рефлексии и скептичности суждений – свидетельство житейского опыта. Оба – исключительно импозантны и остроумны, оба поступили на первый курс физфака, набрав 9 из 10 возможных баллов, оба живут в Пушкине и, как оказалось, даже знают друг друга.
Олег Олегович Новиков
(1988 г.р.)
– Олег, шестого апреля тебе исполнилось 15 лет. Как получилось, что вместо школьной скамьи в девятом классе ты занял место в университетской аудитории?
|
 |
Олег Олегович Новиков |
|
– Если так можно выразиться, я чересчур успешно учился в начальной и средней школе, так что мои родители решили, что особых трудностей у меня не должно возникнуть и в ее старшем звене. Поэтому со второй половины шестого класса я уже не ходил на занятия, а сдавал экзамены за шестой, седьмой и восьмой года обучения. А вот уже девятый, десятый и одиннадцатый классы я оканчивал как все.
– Психологически такой резкий скачок не был для тебя сложен?
– Да нет. Я попал в очень хороший класс, так что меня сразу же приняли в свою среду. Подружился практически со всеми ребятами, да еще постоянно ощущал поддержку родителей и учителей. Поэтому своей школе (лицей №408 города Пушкина) я очень благодарен.
– А предметы физико-математического цикла тебе всегда давались лучше?
– Во всяком случае, проблем с ними не было. Впрочем, все почему-то считают, что люди, успешные в математических дисциплинах, не разбираются или ненавидят гуманитарные. У меня никогда не было такого, чтобы я с удовольствием шел на физику и плевался перед кабинетом литературы. Наоборот, это был другой взгляд на мир, и этим он был мне очень интересен.
– Можешь назвать каких-то любимых писателей?
– Нельзя сказать, что я много читаю классику, но, во всяком случае, «Мертвые души» Гоголя мне понравились. А так – может быть, в силу своего возраста – я скорее приверженец фантастики. Мне нравятся Лукьяненко и Громов, а из зарубежных авторов – Филипп Дик, по-своему – Артур Кларк и Рей Брэдбери. Хотя, опять же, с произведениями многих классиков этого жанра, например, братьев Стругацких, Замятина, Оруэлла, я пока еще не слишком хорошо знаком.
– А история никогда тебя не привлекала?
– Почему же нет? Только интерес у меня был несколько специфичен. Для меня всегда заманчивей было попытаться выявить закономерности исторического процесса, нежели просто перебирать разрозненные факты. Может быть, поэтому среди любимых авторов – фигуры не столь признанные в академической науке: например, Лев Николаевич Гумилев. Дома на книжной полке – девять из десяти его сочинений, доступных сегодня. Хотя в свое время я заинтересовался не только его теорией пассионарности, но и рассуждениями о взаимоотношениях Руси с кочевыми народами, просто меткими наблюдениями за характерами эпохи. Может быть, под его влиянием в девятом классе я даже попытался математически подойти к описанию общества. К сожалению, безуспешно: в человеке слишком силен иррациональный компонент, не укладывающийся ни в какие формулы.
– А как на твои увлечения реагировали учителя?
– Спокойно: я же не один был такой. Весь класс оказался очень сильным: из нас потом пять окончили школу только с золотыми медалями, а серебряных медалистов я просто не считал. Так что практически у каждого помимо основного интереса были широкие увлечения в каких-то других сферах наук или жизни. Поэтому в особых любимчиках я никогда не ходил – всегда была возможность «схватить двойку» по любому предмету. Кстати, если уж на то пошло, моим классным руководителем был историк, но о своих увлечениях я с ним практически никогда не разговаривал.
– А когда ты начал задумываться о том, чтобы связать свою жизнь с физикой?
– Эта мысль посещала меня с самого раннего детства. Сколько я себя помню – то есть лет с двух с половиной – я все время что-то считал. И очень благодарен родителям за то, что они не отдали меня в детский сад, найдя возможность заниматься со мной самостоятельно. Так вот, мой отец, в то время бывший капитаном третьего ранга на авианесущем крейсере «Киев» Северного флота, в молодости учился на матмехе ЛГУ. Поэтому он, скорее всего, видел во мне продолжателя своего пути и все детство решал со мной задачи, «подкидывал» на стол книги о великих ученых и рассуждал о глобальных проблемах мира сего. А мама моему развитию всегда уделяла огромную часть своего времени, выработав даже собственную методику. Так что ей я обязан практически всеми своими навыками – от чтения и письма до умения кататься на велосипеде и игры на фортепиано. Хотя в этом, так же, как в рисовании, у нас признанный мастер – папа.
– А когда размышления о будущем стали занимать тебя уже всерьез? И почему в итоге ты выбрал физфак СПбГУ?
– Серьезно определяться с выбором жизненного пути я начал класса с шестого-девятого. Однако до конца обучения в школе у меня оставались самые широкие интересы. Мне просто нравилось ломать голову над олимпиадными задачами по физике. Бывало, я дня по три неотрывно размышлял только над решением той или иной загадки: за письменным столом, на прогулке, даже во время сна. Мой учитель говорил, что если уделить задаче все свое внимание, то рано или поздно решение все равно придет. И когда это действительно случается, чувствуешь себя самым счастливым человеком в мире. Вместе с тем, были у нас и свои переживания по поводу поступления, все могло повернуться по-другому. Например, мама до самого конца вступительных экзаменов считала, что в случае неудачи с физфаком я мог бы пойти по стопам своего брата и поступить на журфак. Ну а почему я в итоге выбрал университет, а, скажем, не физтех? Просто само собой дома всегда считалось, что университет у нас один, а после посещения дня открытых дверей и празднования Дня физика в Петергофе сомнений в выборе уже не осталось.
– Экзамены прошли спокойно?
– Мне кажется, такого в принципе не бывает. Впрочем, «пять» по физике мне засчитали как победителю региональной олимпиады заранее. Поэтому опасался я только математики. Однако все прошло хорошо, я получил «четыре», а после изложения своих рассуждений о «жизни и смерти Андрея Болконского» был принят на факультет. И вот только само известие о зачислении я встретил с каким-то странным спокойствием.
– Впереди как минимум пять лет обучения. Ты амбициозный молодой человек. Каковы планы на будущее?
– Сейчас я поступил на отделение общей физики. Думаю, что на первых порах разделение и специализация между группами не должны быть слишком сильными. Нужен фундамент, базис, на котором мы потом будем возводить здания своих теорий. Чем именно я буду заниматься несколько лет спустя, остается пока для меня вопросом нерешенным. Вместе с тем, меня очень интересуют проблемы современной физики микромира. Если же говорить о сверхзадачах, то когда-то давно у меня была сумасшедшая идея-мечта: «А вдруг я сумею внести свою лепту в создание единой теории поля?» Сейчас это передовой край науки, и пусть он пока оторван от чисто прикладных задач, мне это даже больше по душе. Может быть, потому, что я вижу себя скорее теоретиком, чем физиком-экспериментатором. Ну а потом, даже в течение моей жизни теоретическим разработкам в этой области может найтись и практическое применение. Так что свою мечту я не оставляю. Что же касается каких-то карьерных планов, то об этом рассуждать еще слишком рано. Вместе с тем, если все будет складываться удачно, я не отрицаю и возможности продолжения своей учебы и работы за рубежом. Тем более что физфак университета предоставляет для этого широкие возможности. Конечно, многие говорят об «утечке мозгов», вот только чтобы ее предотвратить, надо сначала предотвратить утечку денег. Так что, мне кажется, даже если я не уеду за границу насовсем, то, по крайней мере, буду проводить там большую часть своего времени. Впрочем, сначала надо выучиться здесь, а за это время, быть может, что-то изменится и в российском менеджменте науки. А может, часть этой заслуги будет принадлежать и моим однокурсникам, с этого года впервые начинающим обучение по этой новой специальности.
Ладо Рамазович Имедашвили
(1966 г.р.)
– Ладо, в этом году вы стали самым умудренным опытом первокурсником СПбГУ. Как вы шли к поступлению на физфак и где учились до этого?
|
 |
Ладо Рамазович Имедашвили |
|
– Я окончил 45-й физический интернат и после этого учился во многих местах, хотя официального диплома о высшем образовании у меня нет. Впрочем, с университетом я знаком давно: одно время был вольнослушателем философского факультета и даже числился на его подготовительном отделении. Хотя поступать тогда я так и не стал: там работало не так много преподавателей, интересных мне. Конечно, был Сергеев, читавший курс истории древнего мира, был Марков, был любимый мною Пигров. Но… это история десятилетней давности. А до этого были перипетии с Политехом. Там я какое-то время отучился, но потом мне пришло в голову, что я как-то плохо понимаю то, что учу. Не знаю, знакомо ли это вам, но в детстве было ощущение какого-то непосредственного восприятия физических и математических закономерностей, на чувственном, что ли, уровне. А вот после обучения в 45-м интернате я это чувство потерял, и поэтому решил пойти работать. В результате работать я не стал, а начал учиться в ПТУ на монтажника-высотника. Оно было рядом с домом, и родители меня уговорили: «Чего ты пойдешь на завод, ты там ничего не умеешь…» Ну и так далее. Я согласился.
– А как же интерес к физике-математике и философии?
– Может быть, дело было как раз в последней. Философией я занимался еще в школе. Читал в восьмом классе Маркса-Энгельса и занимался логическими основаниями математики, что создало для меня впоследствии сложности, поскольку я в логику углубился. В результате мне потом психологически было трудно делать шаги, которые нормальный человек делает легко. То есть я должен был проследить, как все это складывается из мельчайших составляющих. Но после года в ПТУ я все-таки поступил в Политех на кафедру теплофизики. Однако это было то время, когда студентов забирали в армию. И мне пришла повестка. У меня тогда было несколько простых возможностей легально туда не пойти. Но я почему-то решил, что после не смогу смотреть в глаза товарищам. Такой психологический момент был… Причем даже когда я пришел на призывной пункт, мне прапорщик сказал: «Ладо, мы можем тебя не брать. Ты вот в институте учишься, а у нас в этом году уже комплект есть». Я сказал: «Нет. Я сюда уже пришел и обратно не вернусь». Служил два года в самых разных частях. Начинал в секретном разведбатальоне, но очень скоро половина наших солдат начала болеть простудными заболеваниями. Просто контингент, который туда набрали, несколько не соответствовал задачам, ставившимся перед батальоном. Сам я тоже сказал, что у меня чуть ли не разряд по вольной борьбе и я делаю двадцать подъемов переворотом. А через две недели свалился с воспалением легких. После возвращения из госпиталя меня перевели в другую часть, что я воспринял как нечто для себя унизительное. И пробрался в штаб армии, чувствуя себя по-прежнему разведчиком. Меня офицер по кадрам уговорил все-таки перейти в другие войска, напирая на мои научные перспективы, которые (забегая вперед) так и не сложились. По-моему, мне грозило отсутствие допуска к какой-то информации в течение не то пяти, не то десяти лет... Впрочем, все это теперь не имеет особого значения. Так вот, два года – с восемьдесят четвертого по восемьдесят шестой я дослужил в разных частях под Питером – связь, ПВО. Хотя это тоже не имеет значения. По моим наблюдениям, на сером армейском фоне хоть как-то выделяется только десант. Все остальное – одна морока. В десанте, конечно, тоже морока, но там, по крайней мере, чувствуешь себя при деле. А так дело тебе найдут, но оно будет совершенно бессмысленным.
– Ну а после армии? Восстановились?
– Нет, я ни разу никуда не восстанавливался, потому что мне всегда проще было заново поступить, чем обивать пороги кабинетов с кипой бумаг в руках. Но и в этот раз я практически там не учился, а стал заниматься философией. Потом я поступал еще в МИФИ, но тут возникли сложности с общежитием. Видимо, люди обратили внимание на мою фамилию, возраст и разговор повели как-то слишком жестко. Поэтому я было приехал в Питер, чтобы выписываться отсюда, но в результате не стал этого делать, устроился на работу…
– Ну, а каковы нынешние перспективы с физикой после поступления в СПбГУ? Какие цели перед собой ставите?
– Да, я снова поступил на физфак… Собственно говоря, для меня это такой последний шанс. Оглядывая свою жизнь, я в значительной степени рассматриваю ее как поражение. Может быть, в ней были какие-то мелкие успехи, но в основном результат был противоположным. Какие-то вещи, в которые я вкладывался и которые, как мне когда-то казалось, в общем мне удавались… Сегодня, когда я на них смотрю, прежнее ощущение, будто я в них вообще участвовал, мне начинает казаться лишь моей собственной иллюзией. И даже если люди меня помнят, наверное, все могло работать (и, скорее всего, работало) и без меня. А вот то, к чему я чувствовал свое призвание с детства, в чем видел свою миссию – это открыть новую физику. К сожалению, я занимался ею с очень малой интенсивностью, но свою работу я практически никогда не прекращал. В том числе я старался исследовать и ряд смежных областей – изучал экстрасенсорику, общался с людьми, пытавшимися опровергнуть Эйнштейна... И каждое мое новое занятие лишь возвращало меня к тому, что нужно получить серьезное образование. Потому что я теперь очень легко вижу, когда человек говорит чушь.
– В каком смысле?
– Как вам объяснить… Есть люди, которые тоже в какой-то степени занимаются новой физикой, и не все из того, что они говорят – чушь. То, что они пишут, в общем интересно… но, скажем так, я вижу в их работах некоторое недомыслие. А иногда вот это небольшое недомыслие в важном аспекте просто сводит на нет смысл всей теории. В то же время есть другие люди – знаете, такие совершенно кондовые?! Я когда-то видел по НТВ программу на физическую тему – про одного деревенского учителя из Ярославской области, который придумал триггерную теорию Вселенной. Так вот, живет он в своей деревне, раз в неделю выбираясь в областную библиотеку. Но главное в другом – мысль у него работает, и то, о чем он говорил, во многом верно. А вот критиковал его столичный кандидат наук, который совершенно не понял, о чем идет речь. И критиковал совершенно формально. Так что и с этой стороны существует опасность другого недомыслия. И вот попытаться уравновесить эти две опасности и разобраться в сути вещей мне и хотелось бы попробовать. К тому же я чувствую, что сейчас стою у рубежа, очень важного для меня лично. Если хотите, это как своеобразный Рубикон, за которым – aut Caesar aut nihil. 
Беседовал Игорь Макаров
|
