|
|
|
№ 15-16 (3639-3640), 26 мая 2003 года
|
 |
|
 |
|
|
Провинциалы
Тривиальный сюжет – провинциал, приезжающий покорять столицу с пустыми карманами и кучей грандиозных планов – не подходит к нам. Мы не из тундры и не из тайги – мы из маленького города, отдаленного от Питера двумя часами езды на пригородной электричке. И потому относимся к северной, культурной, криминальной и какой-там-еще столице примерно так, как в старину крестьяне относились к большому соседнему городу, куда приезжали, чтобы гульнуть на ярмарке или подзаработать. А те, кому неохота возвращаться в «убогую деревню», легко становятся «городскими» и оседают насовсем. Каждый год, едва отгремят выпускные, новая волна абитуриентов, уверенных, что им хватит места под нещедрым питерским солнцем, объявляет свою конкисту сверкающему огнями городу. И каждый год забитые студентами воскресные электрички, уходящие с нашего вокзала, являют собой наглядное свидетельство постоянной, как маленькая, но напористая речушка, утечки мозгов.
Сомнительное удовольствие штурмовать переполненные воскресные электрички меня абсолютно не вдохновляет. Поэтому я еду в понедельник с утра. Прохладный душ, горячий чай и по-детски счастливое утреннее солнце заставляют забыть даже о такой неприятности, как ранний подъем. Недоеденные бутерброды – в рюкзак, рюкзак – за спину, материнский поцелуй на дорогу, и на вокзал. Там, пока жду электричку, греюсь на солнце и высматриваю знакомые лица. Есть! Черная бородка, респектабельная мордашка, модный прикид, вихляющая походка – это Вано, мой бывший одноклассник, вечный любимчик провинциальных (и не только) барышень. «Парень года»-2000 в нашем городке, серебряный медалист, Гамлет из школьной постановки. Молодежный парламент, клуб «Лидер», КВН, городские олимпиады – он везде успел, везде вхож, его все знают. Безграничная активность, на редкость удачно подвешенный язык, умение располагать к себе с первого взгляда, полное отсутствие принципов – это все о нем.
Не видел его около года – Вано спорадически появляется на малой родине, да и в Питере не особо поддерживает с нами связь. – Привет! – Здорово – дальше следует его монолог, изредка прерываемый на затяжки сигаретой и беседы по мобильнику: «Дела нормально… Зарплата? На жизнь хватает. Собираюсь вот квартиру купить… Учеба? Без проблем… В Сочах тут был, в КВН играл. Ничего городок… Летом во Францию еду… Только пару костюмов надо заказать… Да, мне в ателье по заказу шьют… У меня везде знакомые, связи… Увлекаюсь серфингом, картингом… В субботу в пэйнтбол иду играть. Что? Да нет, не особо дорого – шесть штук за день… Еще по кабакам всяким тусуюсь… Ну, ты понимаешь, богема… Труба? Да ну, старье! У меня еще две есть... Наших? Нет, никого не вижу. Некогда…».
Я слушаю, даже не пытаясь встать на пути потока его небрежно, но живо бросаемых фраз, и улыбаюсь про себя. На душе спокойно и радостно за старого знакомого. Вано все тот же. Только понтов побольше, да распальцовка шире – дверные косяки, небось, вовсю задевает. Те черты, которым было тесно на узких провинциальных улочках, лишь расцвели махровым цветом на благодатной и изрядно унавоженной питерской почве, гипертрофированно разрослись и прочно укоренились. Но ничего нового – про Вано еще в пятом классе обожавшая его учительница говорила, что «он далеко пойдет и везде пролезет». Что ж, удачи ему.
«Здорово, парни! Как жизнь?» – поднимаю глаза и вглядываюсь в подошедшего человека. Не сразу, со скрипом, но узнаю – это Андрюха, я знаком с ним с пяти лет. Но он ушел из школы после девятого класса, и с тех пор видел его всего пару раз. А последние года три-четыре – вообще не разу. Он здорово изменился. Рассказывает, что после техникума сорвался в Питер работать. Надо сказать, у Андрюхи редкий талант обращения с техникой – он с детства пропадал в гараже, а в 15 лет сам собрал машину. В Питере устроились с другом в авторемонтную мастерскую, квартиру вместе снимали. Но друг все больше на разных интересных жидкостях специализировался, в барах с ними экспериментировал чуть ли не каждый день – и через два месяца вернулся домой. Работает теперь на фабрике наладчиком швейных машинок и получает 1,5 тысячи в месяц. А Андрюха вкалывал, как савраска. Зато через два года купил квартиру, через три – машину. В каждом жесте, слове – уверенность успешного взрослого человека, у которого все в жизни стабильно, надежно, правильно и который всего этого добился сам. Питерская жизнь, в которую он ушел, как субмарина в автономное плавание, приучила его к ответственности и серьезности, абсолютно несвойственной его ровесникам-студентам, не поднимавшим ничего тяжелее ручки и стакана. Это уже сложившийся человек, с определившимся будущим и устойчивыми взглядами на окружающий мир. Не юноша со взором горящим, но полновесный и солидный буржуа.
Встреча со старыми знакомыми заставила задуматься. Сижу. Думаю. Смотрю в окно. Повсюду горит прошлогодняя трава. Черная опаленная земля выглядит уныло и жутковато. Но я знаю, что когда поеду обратно домой, то весна уже закроет эти ожоги ярко-зеленым ковром молодой травы. Жаль, что это будет только через неделю. А сейчас электричка несется в Питер. И чем ближе подъезжаем, тем ощутимей меняется пейзаж за пыльным и мутным стеклом. Вместо полей до горизонта и нестройных шеренг молоденьких елочек-новобранцев – рыжевато-коричневые болота, среди которых островками раскиданы какие-то грязные бараки, горные кряжи антропогенного мусора и серые монолиты промышленных зданий.
Близость большого города постепенно начинаешь ощущать не только натруженными органами восприятия, но всем нутром, еще задолго до того как появятся первые кварталы и высотные здания. Современный мегаполис – огромный, вонючий и беспрестанно рычащий зверь, распятый на дыбе тысячи улиц, без счета глотающий людей и набивающий ими свое бездонное чрево. Как он воняет, как рычит! Это нарастающий гул, висящий в небе вместе с лиловым дымом заводских труб. Это пестрый салат «Оливье», нашинкованный из бесчисленных ларьков, машин и цветных реклам. Это плавильный котел, где кипит и булькает дикая уйма теплого пива, вязкого асфальта, сверкающих куполов и чугунных оград. Это жирный, роскошный и лоснящийся прыщ, вобравший в себя все соки, весь гной северо-западной России.
Электричка на полном ходу, как скальпель, вспарывает мягкую и рыхлую плоть его пригородов и достает до самой сердцевины – все, приехали, Московский вокзал. Там, на Московском, прощаюсь с Андрюхой и Вано. Затем – на Невский, конечно. По-моему, нет ничего хуже Невского в дождливый и пасмурный вечер. Пешеходы с утомленными лицами, на автопилоте огибающие встречные препятствия и оживляющиеся лишь для того, чтобы выставить локоть или вяло огрызнуться, если обогнуть не удается. Тротуары – узкие и тесные от людских потоков и запутанного архипелага припаркованных, где только возможно, машин. Раздражают постоянные вспышки рекламы, давит бесформенный и нудный шум. Все куда-то торопятся, подчиняясь ритму, который диктует большой город. Этот диктат бесит, заставляет злиться на себя, на окружающих людей, на весь мир, на всю эту бестолковую жизнь. Однако, сделать ничего не можешь и все равно подчиняешься…
Все так. Но – вот парадокс! – нет лучшего способа создать себе хорошее настроение, чем пройтись бодрым шагом по Невскому в теплое и солнечное утро. Купить мороженого или бутылку «Колы» и идти, вглядываясь во встречные лица, рассматривая витрины и рекламу, глотая разогретый воздух, постоянно уворачиваясь от кого-то или кого-то обгоняя. И тогда этот шум, эти краски, этот ритм и скорость не раздражают. Наоборот – заряжают энергией, обостряют восприятие, задают тон всему дню.
Среди всей этой толпы вероятность увидеть кого-то знакомого столь же ничтожна, как шансы сборной России стать чемпионом мира по футболу. Но, видимо, сегодня такой день особенный – день встреч. На Малой Садовой буквально сталкиваюсь с парнем в широких провисших штанах, яркой футболке навыпуск с гитарой за спиной. Это Санек – первый человек в нашей прежней школьной компании. Причем первый во всем. Он первым смешал водку с пивом, первым решился нырнуть в нашу совсем не маленькую реку с моста, первым узнал, что такое женщина. Санек из тех людей, которых называют безбашенными, авантюристами и экстремалами. В десятом классе он отрастил волосы ниже плеч, что в нашем городке, где 90% молодых людей бреются наголо, воспринималось просто как прямой вызов толпе. По этому поводу он дрался, как минимум, раз в неделю и сломал три гитары об лысые головы. Санек всегда искал новых острых ощущений, поэтому, поступив в питерский вуз, стал все реже бывать на родине – здесь он уже все попробовал, все испытал. Но и Питер, похоже, не смог утолить его жажды приключений. Он умудрился за два года излазать все его закоулки, распробовать все разрешенные и запретные удовольствия. Санек заскучал и уехал попробовать на вкус жизнь в Америке, благо туда уже перебрались его родители. Но через год вернулся – ему там показалось еще скучнее. Пока Санек живет в Питере, но размеренная (по его мнению) и неторопливая жизнь Северной столицы – не по нему. Как только закончит учебу в университете, он опять куда-нибудь уедет ради новых ощущений.
Я вижу Санька довольно часто, к тому же очень спешу, и поэтому, перекинувшись с ним парой фраз, иду дальше по своим делам.
Все дела заканчиваются довольно быстро. Отбыв учебную повинность на факультете, спешу на пешеходную улицу между 6-й и 7-й линиями. Там музыка, люди, магазинчики. Там можно посидеть на скамейке и, не торопясь похлебывая пиво, наблюдать за суетящемся вокруг миром. Там я сегодня встречаюсь, на этот раз не случайно, а вполне закономерно и согласно планам, с еще одним старым другом. Вот он. Если бы не два метра роста (центровой школьной баскетбольной команды), Юран был бы похож на шотландского актера Ивэна МакГрегора. Взгляд безумного ученого, ежик на голове, серьга в ухе, свитер обвязан вокруг пояса. В прежней, допитерской жизни Юран был гордостью школы, безусловным отличником и примером для подражания. Не пил, не курил, в связях, порочащих его, замечен не был. Но Питер изменил его до неузнаваемости. Вырвавшись из цепких материнских рук, Юран стал активно наверстывать упущенное. Проколол себе уши, покрасил волосы и сделал тату. В совершенстве овладел исконно русской национальной лексикой (некоторые, правда, утверждают, что она заимствована то ли у татар, то ли у китайцев). Забивает на институт, пьет все, что горит, и курит все, что дымится. В его комнату в общаге невозможно войти – там всегда стоит плотная, но веселая дымовая завеса. Он по-прежнему умница и страшно начитан, но в зачетке тройки уже давно задавили численным превосходством пятерки. А главное, Юран стал адептом модного философского течения – пофигизма. Он одинаково спокойно и равнодушно воспринимает все, что происходит вокруг. У него всегда вялое настроение и абсолютное нежелание чем-либо заниматься, если для этого надо приложить какие-либо усилия. Но мы все его любим. Он – классный.
«Привет! Куда пойдем?» – «Не знаю» – «Может махнем к нашим?» – «На Парк? Давай!». Решено, едем к нашим. «Наши» – это те друзья с малой исторической родины, которые живут в студгородке у метро «Парк победы». Там несколько общаг, и в каждой – наши люди. Больше всего – в шестом корпусе. Пока поднимаемся на девятый этаж (лифт, как обычно, не работает), несколько раз останавливаемся, чтобы поздороваться со знакомыми. Наконец подходим к массивной железной двери и весело барабаним в нее ногами. В комнате за железной дверью живут трое, не считая кошки. Мария, Илья и Танюшка – все выпускники нашей школы.
Танюшку я знаю дольше всех – с самого нежного возраста и тяжелых детсадовских будней. Была девочка-припевочка, тихая, скромная, самая незаметная в классе. Говорила чуть не шепотом, руку на уроках поднять боялась, на пьянках-гулянках даже не появлялась… Потом встретил ее в Питере – и едва успел поймать отвалившуюся от удивления челюсть. Будто подменили Танюшку. Из клубов не вылазит, на КВНе пропадает, домой по месяцам не ездит. И даже голос прорезался – так такой звонкий оказался! Раньше было слова не вытянуть – теперь не заткнуть. Но это по-прежнему девчонка, у которой на уме только наряды, танцы и развлечения, в общем – «прелесть какая дурочка».
Мария – это другое дело. Она всегда отличалась практичностью и рассудительностью, а пожив в Питере, вообще стала эдакой смесью Маргарет Тетчер и Марии Медичи в юности. Будущая бизнес-леди с тяжелым характером, стальными нервами и острым языком. Она железной рукой держит бразды правления не только в своей комнате, но и во всей нашей школьной компашке. В том, что ее ждет прекрасная карьера, никто не сомневается – она прирожденный лидер и очень целеустремленный человек. А годы жизни в столице еще более отточили эти качества.
Ильюха – это Машкин парень. Он не студент, он приехал сюда жить. Перебивается случайными заработками, следит за чистотой в комнате и готовит девчонкам еду, когда они возвращаются с учебы. Это нормальный русский мужик: работящий, хозяйственный. В школе Ильюха был первым бойцом – дрался чуть ли не каждый день и по любому поводу. Пил до потери сознания, гулял неделями и громил кабаки. Но затем уехал в Питер вслед за своей девушкой и ощутимо изменился. Он моментально впитал в себя не культуру Санкт-Петербурга (для этого здесь надо родиться), а, если так можно выразиться, субкультуру большого города. Я имею в виду ту субкультуру, которая заставляет быть вежливым с продавцами в магазинах, уступать место старушкам в транспорте и не позволяет ругаться матом в присутствии женщин. К примеру, если три года назад какой-нибудь несчастный зацепил бы на улице Ильюху плечом – он тут же, без всяких разговоров, получил бы по лицу. Теперь Ильюха, пожалуй, извинится первым. Он даже стал читать, чего за ним никогда не наблюдалось прежде. А так как свободного времени у него много, то он просто «глотает» книги в совершенно диких количествах.
А еще Илыч замечательно готовит. Убеждаясь в этом в очередной раз, мы с Юраном дружно уничтожаем суп-харчо и макароны с котлетами. Затем достаем из рюкзаков заранее запасенные емкости с пивом, Мария отправляет Танюшку за закусью, и мы начинаем вспоминать прежнюю жизнь в нашем маленьком городе. Развалясь на кровати с огромным плюшевым бегемотом под головой, медленно листаю Танюшкин фотоальбом. Есть в нем фотография нашего выпускного класса. Останавливаюсь взглядом на каждом лице. Как же давно это было! В другом тысячелетии. На другой планете. В пройденном уже измерении.
Отрываю глаза от альбома и как-то по-новому, непривычно вижу тех четверых, что сейчас со мной в комнате. Тех, что были со мной в лучшие годы из уже прожитых. Три года прошли, как три дня. Но за это время мы все здорово изменились – гораздо больше, чем те, кто остался в родном городе. Они просто повзрослели. А на нас наложил отпечаток этот большой и непонятный город. Можем ли мы вернуться обратно, на наши тихие улицы с низкими просевшими домами, чьим окнам неведомы стеклопакеты? Не знаю. Мы не петербуржцы и никогда ими не будем. Эти проспекты никогда не станут дороже пыльных тропинок, по которым 10 лет топали в школу, и тех одуванчиков, что каждое лето пробивались через треснувший асфальт у подъезда родительского дома. Но вернуться туда… Не знаю, не могу себе такого представить. Ребята тоже – я спрашивал. Я же говорю: тривиальный сюжет – провинциал, приезжающий покорять столицу, с пустыми карманами и кучей грандиозных планов – это все-таки не про нас. 
Константин Алексеев
|
