Санкт-Петербургский университет
    1   2   3   4 - 5   6 - 7 
    8 - 9  10-11 12  С / В
   13-14  15-16  17 С / В
   18  19  20  21  22 - 23
   24 - 25  С / В   26  27
   28 - 29 30 
Напишем письмо? Главная страница
Rambler's Top100 Индекс Цитирования Яndex
№ 13-14 (3637-3438), 5 мая 2003 года
с младых ногтей

Красна школа
не углами, а своими
выпускниками

Академическая гимназия по праву гордится своими воспитанниками, многие из которых стали крупными учеными и известными общественными деятелями. Эту школу окончил заместитель министра финансов России Сергей Шаталов. В музее гимназии отдельный стенд посвящен Константину Райкину.

И.Ю.Сазеев

И.Ю.Сазеев

Среди выпускников есть два миллионера. Конечно, их, может быть, и больше… Это слово традиционно приобрело отрицательно-юмористический оттенок. Отчасти в этом виноваты И.Ильф, В.Петров и О.Бендер. Но именно этих двоих в гимназии называют «наши миллионеры» безо всяких, и всем сразу становится понятно, о ком речь.

Дело в том, что выпускники 45-й школы-интерната (ныне – Академическая гимназия) дважды становились победителями игры «Кто хочет стать миллионером?»: Игорь Сазеев – в марте 2001 года и Юрий Чудиновских – в январе 2003. Игорь Юрьевич Сазеев дал интервью нашему журналу не как победитель популярного шоу, а как выпускник школы-интерната №45.

Он может часами рассуждать об оперном цикле Вагнера «Кольцо Нибелунга» (часто его название переводят на русский язык не совсем верно – во множественном числе), сравнивая разные постановки и исполнение, как опытный музыковед. Окончил химический факультет нашего университета. Основное место работы – редактор в издательстве «ПетерГранд». Получив выигрыш (после вычета тридцати пяти процентов налога на «нетрудовой» доход), занялся индивидуальным предпринимательством. Воспитывает четырех сыновей.

– В интернате была особенная атмосфера, которая располагала к учебе, хотя мы занимались не только ею. В девятом классе один парень нас «заразил» волейболом, в десятом классе мы уже выигрывали все соревнования, и в том числе обыгрывали местную спортшколу с волейбольным отделением. Я жил в интернате, хотя и был ленинградцем. Мои родители уехали работать за границу, когда я был в восьмом классе, поэтому я стал полностью интернатским ребенком.

— Сегодня у ребят из интерната программа очень насыщенная. У вас тоже были большие нагрузки?

– Да, причем у нас основные занятия были не по учебникам, а по конспектам, как в университете, прежде всего математика с физикой. Была самоподготовка между обедом и ужином, причем в восьмом-девятом классе расписание действительно было очень насыщенным, в десятом стало уже как-то полегче. Но если судить по оценкам, то интенсивность обучения была обратно пропорциональна результатам в дневнике. Я помню, после восьмого класса у меня было три тройки и две пятерки, а после десятого – всего четыре четверки, остальные – пятерки. Мне трудно судить, как сейчас происходит обучение в интернате, но когда я учился, наш класс «А» считался лидирующим, нам в порядке вещей давали в качестве контрольной работы задания городской или даже Всесоюзной олимпиады. Это не значит, что все их решали, но пытались. Помню, в десятом классе, когда мы писали контрольную по физике, на моей парте лежали разные книжки. Одну из них я приоткрыл. И наш учитель, Сергей Петрович Зеленин, увидел это. Я тут же книжку закрыл, а он сказал: «Сазеев, вы меня расстраиваете, с чего вы пытаетесь списать!» Дело в том, книга внешне походила на школьный учебник физики (на самом деле это был учебник для вузов).

— Как вы попали в Академическую гимназию?

– Уже в шестом классе я участвовал в городской олимпиаде по математике и по вечерам занимался в юношеской математической школе. Там преподавали люди, связанные с интернатом. Так родители узнали о его существовании. Вступительные экзамены, как я понимаю, были на уровне олимпиад. Я их сдал не блестяще, но, фактически, там надо было просто не получить двоек.

Кстати, у Сергея Петровича Зеленина одна из любимых оценок была «два с плюсом». В некотором смысле это была даже не отрицательная оценка. Она означала, что с задачей ученик не справился, но какие-то мысли у него все-таки есть.

— Сильно ли снижение оценок ударило по самолюбию?

– Наверное, нет. Откровенно говоря, в обычной школе, особенно на математике, я скучал. Уроки успевал делать на перемене. Занимался музыкой, спортом, чем угодно, учеба была как-то на втором плане: я все успевал делать, находясь в школе, и учился на «пятерки». Вообще я такой человек, что меня трудно сбить с толку. Если оценки вдруг стали ниже, чем обычно, значит, надо работать. В принципе я достаточно ленив по натуре, и сейчас вижу, что мог бы делать больше, чем фактически делаю. Но заставить себя выкладываться не так просто. А там атмосфера была такая, что это было не в тягость, и преподаватели заставляли нас показывать все свои возможности. Эти три года дали мне больше, чем пять лет в университете. По части химии я, конечно, узнал в университете больше. Но что касается физики и математики, я просто пришел в ужас, когда увидел, на каком уровне это дают на химфаке. Мне казалось, что такие вещи должен знать человек, закончивший школу.

— Но вы-то окончили особенную школу…

– На самом деле очень многое зависит от конкретного преподавателя. Личность преподавателя процентов на девяносто определяет то, как студенты будут воспринимать материал. Вот с личностями в интернате очень повезло. В университете – было по-разному. Были предметы типа марксистско-ленинской философии и политэкономии социализма. Философию преподавал Зотов, человек, который действительно любил свой предмет, и давал его соответственно. А вот политэкономию, которую тоже можно было интересно преподавать, у нас читал такой товарищ Поляков…

Этот доцент Поляков очень чутко и четко следил за тем, как изменяется «генеральная линия», и старался обязательно быть на этой линии. Он пускал списки, не смущаясь тем, что туда вписывали не только отсутствующих, но и футболистов «Зенита» и баскетболистов «Спартака». Я ходил на его лекции только потому, что они была в середине дня. Я там просто читал книжку. У меня к тому времени отросла небольшая бородка, не такая, конечно, как в телеигре, но вид я, наверное, имел импозантный. Потому что он чуть ли не с первой лекции стал ко мне пристально присматриваться, и решил, что я ему страшно мешаю. Спросил фамилию, я ему назвал. А он повторил ее как-то неправильно. Тогда я сказал: «Моя фамилия Сазеев, и попрошу больше не путать». «Хорошо, – сказал он. – Подойдите ко мне после лекции». Когда я подошел, он начал долго распространяться о том, что «экономию» я, может быть, и сдам, а вот «полит-» навряд ли. Это была его любимая шутка. Потом на лекциях он пару раз высказывался, что такие, как я, мешают всем жить. Я на это не обращал внимания. Когда незадолго до экзамена очередной пленум ЦК КПСС принял Государственный план и бюджет на следующий год, он пообещал тому, у кого есть этот текст и кто его изучает, сразу же поставить пятерку за экзамен. У меня этот план по счастливой случайности оказался – в журнале «Человек и закон», тогда такие вещи почти во всех журналах печатались. Я встал и заявил свои права на обещанную пятерку. «Подойдите после лекции», – сказал доцент. Естественно, половина курса осталась, чтобы посмотреть, чем дело кончится. Но доцент Поляков своего слова, которое не воробей, не сдержал: предвкушал встречу один на один на экзамене. А семинары вел другой преподаватель, Афанасьев. В день экзамена Афанасьев выставил пятерки всем, кто активно работал на семинарах, и мне в том числе. Уже потом мне рассказали, как Поляков, принимая экзамены, ближе к концу уже не выдержал и спросил: «Где же ваш Сазеев?» Ему ответили, что Сазеев получил пятерку и ушел домой. Остальных отвечавших Поляков в тот день уже не слушал – только рассуждал о вселенской несправедливости.

— Трудно ли было адаптироваться в интернате?

– Я переселился в интернат спустя несколько месяцев после начала учебного года, когда интернатская компания уже сложилась. Мы и не думали о том, что мы какие-то суперталантливые. Соревновательного момента не было. Со мной в комнате жили ребята из Ленинградской и Вологодской областей, из Прибалтики и Архангельска. В таком коллективе находиться очень полезно. Естественно, бывали трения. Но теперь ежегодно шестнадцатого октября в день рождения интерната мы стараемся собраться вместе. Несмотря на то что сегодня народ из моего выпуска раскидан по всей стране, да что там по стране – по всему миру, от Камчатки до Калифорнии. Когда я играл в «миллионера», в зале присутствовали две моих одноклассницы: Люда Волкова-Крылова и Наташа Филатова-Маркелова, с которой я когда-то сидел за одной партой.

— А школа, в которой вы учились до этого, уже стерлась из памяти?

– Ну, у меня ситуация была не совсем типичная. До интерната я в пяти школах успел поучиться. Поступал в школу в Берлине при посольстве СССР, поскольку мой отец там работал. Несмотря на то что он своей работе уделял времени больше, чем мне, отец оказал на меня большое влияние. Мать сделала все, чтобы музыкой я начал заниматься раньше, чем пошел в школу. Любовь к музыке у меня осталась до сих пор. В юности я дружил с «музыкальными» ребятами, многие из которых учились в нашей Консерватории. В этой компании была популярна такая забава: кто-нибудь десятью пальцами брал «нечто» на фортепиано. Другие пытались воспроизвести это сочетание звуков. Как правило, у меня это получалось лучше всех.

Первые два с половиной года я проучился в Германии, потом мы вернулись в Ленинград, и я полгода сидел в местной школе. Потом мы получили новую квартиру, и школу пришлось сменить. В физико-математическую, которая была прямо под окнами, меня не захотели взять из-за каких-то формальностей, пришлось учиться в обычной. Через год я все-таки сумел перевестись. Потом появилась «немецкая» школа и всех, кто изучал немецкий язык, перевели туда. Преподаватели меня уже отдавать не хотели, но пришлось.

— Столько переходов из одной школы в другую — не обучение, а сплошные стрессы…

– Почему же стрессы? Для меня это не было стрессом. Я особняком держался, это застраховало меня от серьезных проблем с одноклассниками. А что касается учителей… В школе все было настолько просто, что каков бы ни был преподаватель, у него не было поводов предвзято ко мне относиться: материал я знал прекрасно.

— Высокий уровень интерната №45 давал какое-то ощущение превосходства по сравнению с обычными школьниками?

– Интернат трудно сравнивать с обычной школой. Я не понимаю, как там можно было столько времени находить на все, тем не менее, мы находили. Как сравнивать… Я, конечно, понимал, что это отличается от всех школ, где мне довелось учиться, но настоящее понимание пришло после поступления в университет. Тогда я осознал, что наша школа была чем-то особенным. 

Венера Галеева

© Журнал «Санкт-Петербургский университет», 1995-2003 Дизайн и сопровождение: Сергей Ушаков