Санкт-Петербургский университет
    1   2   3   4 - 5   6 - 7 
    8 - 9  10-11 12  С / В
   13-14  15-16  17 С / В
   18  19  20  21  22 - 23
   24 - 25  С / В   26  27
   28 - 29 30 
Напишем письмо? Главная страница
Rambler's Top100 Индекс Цитирования Яndex
№ 12 (3634), 16 апреля 2003 года

Когда нельзя
поступить иначе

Пустая и выстывшая общажная “двушка” встречает меня неприветливой тишиной. Ну что же, это у нас взаимно. Ненавижу приходить первым. Щелкаю выключателем, наливаю и ставлю греться чайник. Добавляю в чашку три ложки сахара, дольку лимона, чуток коньяка, малинового варенья. Сажусь за стол и раскрываю на заложенной очками странице любимую книгу – В. М. Гаршин. «Сочинения».

“Всю жизнь трудился Илья не покладая рук; печенегов, и татар, и разбойников извел великое множество; разных Тугаринов Змеевичей, и Идолищ Поганых, и полениц, и жидовинов побеждал; век прожил в подвигах и на заставах, не пропуская злого в крещеную Русь; и верил он во Христа, и молился ему, и думал, что исполняет Христовы заповеди. Не знал он, что написано в книге. И теперь он сидит и думает ”Если ударят в правую щеку, подставить левую? Как же это так, Господи? Хорошо, если ударят меня, а если женщину обидят, или ребенка тронут, или наедет поганый да начнет грабить и убивать твоих, Господи, слуг? Не трогать? Оставить, чтобы грабил и убивал? Нет, Господи, не могу я послушаться тебя! Сяду я на коня, возьму копье в руки и поеду биться во имя твое, ибо не понимаю я твоей мудрости, а дал ты мне в душу голос, и я слушаю его, а не тебя!..”. И рука его дрожит, и дрожит в ней желтый лист книги с красными и черными литерами. Свеча горит тусклым пламенем; над нею тонкая черная струйка копоти вьется и уходит в темноту. И освещены этим светом только Илья да книга, только их двое…”.

Нас с книгой тоже только двое. Хотя нет, вот глядит со стены своими пронизывающими черными глазищами третий – Эрнесто Че Гевара – скачанный с Инета знаменитый портрет работы Корды. Заломленный берет с по-октябрятски наивной и яркой звездочкой; развевающиеся на ветру смоляные волосы; поблескивающая жуть и застывшие искорки безумия в пристальном немигающем взгляде. Фанатик добра, обреченный на вечное тираноборство. Да, команданте, это тебе не знойная Куба. Это там звенели цикады, и багровая луна вставала над заливом Гуаканаябо, выползая из джунглей, закипающих жаркой тропической ночью, когда ты шагнул с борта “Гранма” в гнилые заросли мангровых болот. Тусклый блеск мачете, сахарный хруст автоматных очередей и сверкающий хвост твоей ракеты SA-7 – так отряд с боями, форсируя реки и избегая дорог, пробивался к спасительной тени гор Сьерра-Маэстра. Именно там юная черноглазая Свобода, выросшая в убогих кубинских хижинах, научилась петь со своим народом пьянящие песни независимости… А здесь Питер. Здесь холодно и промозгло, вьюжно и жестоко. Хотя чего тебе – у тебя горячее и пламенное сердце, которому не страшен любой мороз.

Не знаю, слышал ли ты о русском писателе Всеволоде Гаршине? Вряд ли, конечно. Хотя… Может, и правда, что ты вовсе не аргентинский врач, а сверхсекретный агент КГБ? Тогда, вероятно, слышал. Молчишь? Ну и правильно – пусть все останется в тайне. Да это и не важно. Если и не знал, то сам по себе был человеком, как сказал Чехов, “гаршинской закваски”.

Чужая боль – как своя. Именно. Как гаршинские герои, ты всегда подставлял свою грудь под удары, чтобы они не пришлись другим. Без отдыха и не щадя жизни бился со злом и несправедливостью. Грустил о несовершенстве мира и людей. Неудержимо стремился к свободе, даже если знал, что надежды никакой нет. И не задумывался, что лучше: “Стоя умереть или жить на коленях?”. Отвечал злом на зло, убивал, но, как и Муромец, не за себя – а “ради общей на земле правды”. И стреляя во врага, на самом деле целился в покой людей, лгущих себе, успокаивающих свою совесть и закрывающих глаза на царящее в мире зло.

Студент Гаршин писал матери, уходя добровольцем на войну с турками: “Не могу отсиживаться за стенами заведения, когда мои сверстники подставляют лбы под пули”. Шел не убивать, а принять все зло и все выстрелы на себя. Так однажды во время жуткой грозы распахнул окно и прислонил к обнаженной груди длинный железный прут – чтобы молния не ударила в других. Его герой из рассказа “Красный цветок” считал себя “первым бойцом человечества” и в одиночку боролся со всем злом мира. Ты сам, команданте, назвался “солдатом Америки” и навсегда покинул благополучную Аргентину. Выпускник лучшего университета страны, дипломированный врач, просто-таки идеал успешного и приличного молодого человека из мыльных латиноамериканских опер – и вдруг отправился отстаивать независимость богом забытой банановой Гватемалы от засилья морпехов и долларов США! Но ты просто не мог поступить иначе.

А я вот могу. Мои сверстники возвращаются из Чечни инвалидами. Мою страну с головой захлестнули идеалы прилипчивой звездно-полосатой заразы. На ее улицах чаще, чем русская речь, звучит акцент продавцов “пэрсиков” и “мандарынов”. А хозяева монструозных джипов шпарят по тротуарам, где жмутся к серым домам бесчисленные нищие. Но меня это мало волнует. Во всяком случае, меньше, чем остывающий чай. И я знаю, что не умру от удара молнии с железным прутом у груди. И не буду расстрелян карателями, сражаясь за свободу какой-нибудь Боливии. Но почему так – понятия не имею. Обидно. 

Константин Алексеев

© Журнал «Санкт-Петербургский университет», 1995-2003 Дизайн и сопровождение: Сергей Ушаков