№ 3 (3751), 28 февраля 2007 года
главная | оглавление | ...>	официальный отдел

И.А.Горлинский:
«Необходим прорыв в системе управления»

Одним из признаков этого преодоления станет публичное обсуждение самых сложных проблем. Игорь Алексеевич ГОРЛИНСКИЙ, назначенный в декабре прошлого года проректором по научной работе, поделился с «СПбУ» взглядами на свои стратегические задачи.

– Вступивший в силу закон «О науке и государственной научно-технической политике» сократил автономность Российской Академии наук. Отразятся ли перемены в жизни академии на университете, и как университет должен позиционировать себя по отношению к РАН?

– Как мы помним из недавней истории, в последнее десятилетие существования СССР ученые не только в РАН, но и в университетах фактически сами определяли тематику своих исследований и могли рассчитывать на их бюджетное финансирование. Именно в этих условиях активно развивались научные школы, а их руководители имели определенные гарантии того, что смогут продолжить свои исследования по заранее определенным планам. Когда начался переход к проектно-целевому финансированию науки, высшая школа немедленно почувствовала разницу. Были провозглашены правильные принципы соревновательности и конкуренции, но корректные условия для их реализации созданы не были. Результаты такой непродуманной политики плачевны и хорошо известны.

В Академии наук ситуация стабильного финансирования сохранялась довольно долго. Но повода для зависти у нас и других университетов нет. Ведь и в случае с РАН не было обеспечено эффективного перехода к новой форме существования.

Этот период перехода продолжается, однако правящий истеблишмент стал реально осознавать угрозы, связанные с кризисом науки и образования в стране. Сегодня предпринимается попытка использовать «новые деньги» – в народе называемые нефтедолларами – для реанимирования фундаментальной и прикладной науки через крупные государственные программы. Действующий сегодня Совет при президенте РФ по науке, технологиям и образованию обсуждает такие ключевые проблемы, как наука и молодежь, эффективность научной деятельности et cetera. Есть понимание того, что ресурсообеспеченность основывается на долгосрочном финансировании, а не на отдельных грантах, которые растекаются молекулярным слоем по всей научной инфраструктуре страны. Например, идет поиск новых форм организации науки – например, создание (один из примеров) сети национальных исследовательских центров, которые призваны концентрировать лучшие исследовательские силы при прямой поддержке федерального бюджета.

Чтобы правильно расходовать средства, выделенные государством, надо проводить конкурсные процедуры. Надо научиться это делать. Идет усиление контроля за расходами, но цель государства понятна. Если мы хотим работать с крупными государственными средствами, другого пути нет.

Что же касается отношений с РАН, мы должны избежать любых конфронтационных сюжетов в этой деликатной области. Один из путей такого взаимодействия в новых условиях – стать более привлекательным партнером для сотрудничества с наиболее сильными исследовательскими группами, в том числе и в Академии наук, и развивать это сотрудничество в интересах университета.

Вместе с тем, полагаю, что, как и во всем остальном мире, ключевыми институтами исследовательской деятельности должны стать крупные университетские центры. При этом нашей важной особенностью является не только то, что в университете проводятся самостоятельные научные исследования, но и то, что мы готовим кадры для науки, обеспечивая тем самым непрерывность и преемственность научной деятельности в стране.

– Проектное финансирование ориентировано прежде всего на прикладную науку. Не сместится ли соотношение прикладных и фундаментальных исследований?

– Я не склонен радикально разделять фундаментальную и прикладную науку. Например, в области современной биологии дистанция между ними все время сокращается. Есть достаточно примеров, когда исследование, начинавшееся как фундаментальное, не имевшее очевидных приложений, быстро дало хорошие практические результаты.

Вместе с тем, существование фундаментальной науки, причем не только в области естественных наук, но и социально-гуманитарных, в университете, с моей точки зрения, является стратегическим преимуществом нашего университета. Непонимание этого может привести нас к построению в лучшем случае несовершенной модели предпринимательского университета, который живет совершенно по другим законам. И лучшие университеты мира, безусловно, думая о том, как зарабатывать деньги на образовательных и научных разработках, уделяют специальное внимание существованию и развитию фундаментальных исследований на своей базе. В том числе, работая в составе консорциума совместно с признанными лидерами в соответствующих научных областях.

С другой стороны, современный университет должен становиться инновационным центром.

Также мы должны понимать, что поступательное движение, связанное с научными исследованиями и трансфером технологий, созданием технопарков и так далее, это не просто веление времени – я не очень люблю это словосочетание, – а единственно адекватная политика современного развивающегося университета. Никакого противоречия с требованием сохранять и развивать фундаментальные исследования здесь нет. Университеты, успешно развивающие фундаментальные исследования и новые технологии, обеспечивающие инновационное использование полученного научного знания, расширяют тем самым свою социально-экономическую базу и становятся более привлекательными для будущих поколений студентов. Ведь студенты должны понимать, что полученное ими образование дает им возможность быть успешными в цепочке «наука-технология-бизнес». Поэтому большинство крупнейших университетов мира выбрали в качестве базовой смешанную модель исследовательского и предпринимательского университета. Какой-то из вариантов смешанной модели, по моему мнению, не только обеспечит развитие нашего университета, но и позволит нам внести свой вклад в решение проблемы реального прорыва в области высоких технологий в нашей стране.

Большинство наших коллег традиционно занимаются собственно исследовательской деятельностью, а их продукция, даже будучи защищена патентами, остается мало востребованной. Эту проблему поможет решить грамотный менеджмент в области тех направлений деятельности университета, которые пока для нас не являются привычными. Это грамотная защита интеллектуальной собственности и создание условий для реального трансфера технологий, в том числе во взаимодействии с бизнесом, ориентированным на высокие технологии.

Мой опыт в качестве декана показывает, что в последнее время размышления над этой проблемой и интерес к ней появились и в студенческой среде. Ребята в разной форме задают один и тот же вопрос: что они будут делать со своими знаниями. Какие возможности реализации этих знаний им предоставляются.

Еще я хотел бы отметить, что как в области фундаментальных, так и в сфере прикладных исследований сильнейшим конкурентным преимуществом крупных университетов является их мультидисциплинарный потенциал. Это почти очевидная вещь в динамике развития современной науки и технологий. Проблема заключается в том, насколько эффективно мы этот потенциал используем. Не создаем ли мы искусственных барьеров для междисциплинарного взаимодействия? Мне кажется, что одна из задач, которые должен решать в ближайшее время проректор по научной работе – это создание внутренней университетской управленческо-правовой среды, которая бы стимулировала выявление и реализацию междисциплинарного потенциала университета.

– Но центростремительные тенденции в университете прослеживаются давно. Вместе с тем, сегодня на многих факультетах есть образовательные программы, в которые заложен принцип взаимодействия с другими факультетами.

– Если вы имеете в виду работу по реализации приоритетного инновационно-образовательного национального проекта, то да, конечно. Но я говорю о стратегическом преимуществе университета, которое, с моей точки зрения, до сих пор в полной мере не реализовалось. На пути междисциплинарного синтеза есть очень много проблем, включая управленческие. Нужно создавать благоприятную среду, чтобы работа шла в нужном направлении. Это имеет отношение и к проблеме форм организации научных исследований.

Здесь моя принципиальная позиция следующая: институциональные формы только обслуживают достижение целей, которых университет считает необходимым добиваться в области научных исследований. История университета показывает, что не может быть стопроцентно гарантированных от изменений застывших форм. Сегодня новые институты создаются внутри факультетов, или создаются центры, накапливается определенный опыт эффективной организации перспективных исследований. Уверен, что нужно продолжить системный анализ и поиск форм реализации научных исследований, имея в виду не интересы управленцев или интересы отдельных структур, а интересы сущностные, связанные с созданием более эффективных условий для развития исследований.

– Как сегодня обстоит дело с Наукоградом, о котором несколько подзабыли в связи с движением вокруг приоритетного национального проекта?

– Говорить о Наукограде как о состоявшемся проекте сегодня довольно сложно. Там очень много проблем, которые наслаиваются одна на другую. И проблема финансирования – далеко не доминирующая. Наукоград – это, по существу, городской проект. Какой смысл в нем для города? Это создание инфраструктуры, которая специально была бы предназначена для реализации процесса трансфера технологий. В то же время, речь идет о том, чтобы реально востребованные рынком технологические достижения, основанные на фундаментальных исследованиях в университете, начали работать в реальной экономике. Мировой опыт показывает, что процесс вхождения в реальную экономику технологических наукоемких разработок обслуживается преимущественно в рамках малого бизнеса. А если его не поддерживать, то его и не будет, поскольку олигархическая экономика сама по себе не стимулирует развитие малого бизнеса. Значит, надо предпринимать какие-то меры. И в этом смысле Наукоград – это одна из форм поддержки развития высокотехнологичного малого бизнеса, в становлении которого вполне могут принять участие наши сотрудники и выпускники. Университетскому сообществу придется еще много работать над проектом Наукограда с целью обеспечения соответствующих преференций для университета. Только в этом случае через становление Наукограда университет получит импульс участия в этом секторе экономики, связанном с высокими технологиями. Здесь нашему университету надо торопиться. Я имею в виду не только Наукоград.

Нам нужно торопиться на поле инновационной активности, потому что это поле все-таки строится на рыночных основаниях и не терпит пустоты. И одна из задач университета в целом – и моя как проректора – создавать условия для прорыва в этой области. Существуют десятки примеров, когда наши с вами университетские коллеги уже проходили путь от фундаментальных исследований до реального продукта высоких технологий. Но делали это скорее на собственном энтузиазме и в среде, которая не могла быть названной дружественной. Наша задача – обеспечить такую среду. Однако еще раз подчеркну, что, подписываясь на проект Наукограда, технопарка и другие проекты, которые связаны не только с нашими ресурсами, но с местным или федеральным бюджетом, мы должны каждый раз максимально отстаивать интересы университета. И дело не в местничестве, а в прагматической позиции. Мы хотим университет развивать. Для этого нужны средства и правильные управленческие решения. Были времена, когда никто по существу не считал денег. Результат – кризисные явления в области инфраструктуры. Неотапливаемые здания, новое строительство на фоне полуразрухи имеющихся фондов, пустующих помещений, неясных представлений о том, на какие деньги мы живем и будем жить.

– Вы имеете в виду «километровые коридоры» ПУНКа?

– Такие помещения есть не только в Петергофе, но и в городе тоже. Не секрет, что часть помещений университета, находясь в оперативном управлении тех или иных руководителей, используются неэффективно, а иногда и не совсем в интересах университета. Согласитесь, в условиях общего дефицита ресурсов такая ситуация является нетерпимой и должна стать предметом серьезного обсуждения. Я сейчас касаюсь очень серьезной проблемы, имеющей отношение к культуре нашей корпоративной жизни. У нас пока нет четких, открытых механизмов публичного и ответственного обсуждения многих проблем. Например, думаю, что подавляющее большинство универсантов не понимают, из чего складывается бюджет университета, на что направляются средства, почему на это, а не на то, что будет после принятия тех или иных решений, связанных с бюджетом. Это очень важно, потому что университет – сложная и многокомпонентная, но семья. Или нет? Или мы чужие друг другу люди и боремся между собой за внутренний ресурс, не понимая, что от успеха моего соседа будет зависеть и мой успех тоже?

В первую очередь, требуется более открытый режим обсуждения самых трудных и не очень популярных проблем. В этом смысле нам необходимо уйти от патерналистской модели, в которой привыкли жить часть наших коллег. Это довольно удобная психологически модель для некоторых людей вообще. «Ну что вы меня грузите, я не хочу думать об этом!». А через пять минут в курилке эти же люди жалуются на непродуманные решения.

– То есть необходимо публичное обсуждение финансовых дел внутри университета?

– И не только финансовых. У нас есть проблема, связанная с тем, что мы не договорились о системе ценностей в университете. Есть ли у нас консолидированное представление о главных ценностях? Я под словом «ценности» подразумеваю не столько общий смысл, сколько прагматический. Так, например, большинство университетов мира считает корпоративной ценностью существование фундаментальных исследований. Иногда создаются специальные механизмы поддержки этих исследований в ресурсно сложных условиях. Мне представляется, что мы должны пройти свой путь осознания наших общих университетских ценностей и построенной на их основе системы приоритетов. Только на этой базе можно вести осознанную управленческую работу. В противном случае она будет сведена к рефлексии. Решения должны принимать люди, которые глубоко и профессионально понимают специфику условий, в которых эти решения будут реализованы. В этом смысле нам предстоит сделать некоторый рывок в управленческой культуре. К сожалению, я должен констатировать, что ряд подразделений университета на уровне отдельных факультетов и научных центров добились на данный момент больших успехов в управленческой деятельности, чем университет в целом.

– Биолого-почвенный факультет можно назвать в ряду тех, кто за последнее время достиг многого. Означает ли для вас пост проректора отказ от прежней научной и образовательной работы?

– Хотя я и назначен проректором по научной работе, я не оставил доверенную мне коллегами по факультету должность декана биолого-почвенного факультета. Возможно, смысл моего назначения заключается в том, что я для деканов и директоров институтов – один из них. И по происхождению, и по тем проблемам, которые я продолжаю решать, и по способу – я надеюсь – обсуждения и принятия решений. Сегодня я проректор, завтра проректором будет назначен кто-то другой. Любой проректор, любая служба университета занимается обеспечивающей деятельностью. Все решения, принимаемые на уровне ректората, в том числе и тяжелые, имеют смысл только в этом контексте.

Поэтому я вижу свою задачу не в укреплении своей бюрократической силы как проректора, не в увеличении количества «рычагов», а в попытке вместе с коллегами создать среду, способствующую деятельности тех людей, которые будут заниматься наукой и инновациями. Ведь не проректор создает конкретные научные или инновационные проекты. Подавляющее число проектов – и денег – приносят конкретные исследователи. Те, кто инициативен и креативен. Нельзя об этом забывать. Поэтому мое кредо – никаких управленческих амбиций, готовность к диалогу по поводу любой проблемы, которая касается наших подразделений, ведущих реальную исследовательскую работу, и шаг за шагом создание новой управленческой среды, понятной, действующей по правилам. У нас чуть ли не ежедневно возникают ситуации, когда нерегулируемость порождает сложности и иногда невозможность решить в оперативном порядке обыденные проблемы. Это тоже очень важный момент – работа по правилам. Именно она должна сократить время бесконечных заседаний и согласований. С моей точки зрения, проректор по науке и его ближайший аппарат должны заниматься не столько решением оперативных задач, которые нужно перевести в плоскость регламентов, понятных, приемлемых и отвечающих закону, сколько заниматься проблемами научной политики в области исследований и научных разработок.

– Единство науки и образования – одна из основ стратегического развития университета.

– Единство науки и образования – это идея, высказанная еще фон Гумбольдтом. И на идеологическом и смысловом поле она воспринимается как понятная. А дальше – дьявол в мелочах. Например, должны ли преподаватели заниматься научной работой, или им платят деньги только за преподавание? Нужны ли в университете отдельные независимые от преподавательской деятельности сотрудники, которые занимаются только наукой, а если нужны – то в каком статусе? Что такое студенческая наука?

Я думаю, вы знаете, что дискуссия на эту тему идет непрерывно. И это значит, что большая часть сотрудников университета по разным причинам задают себе те же самые вопросы.

Лозунг единства науки и образования должен быть четко претворен в жизнь. Это не просто. Мешают и амбиции управленцев, и реалии финансирования, и другие аспекты. В этой связи есть угроза, что проблема, очень важная для университета, уйдет только в область дискуссий, а не действий. Вы видели хоть одного человека, который был бы против единства науки и образования? А как они понимают это единство? Корпоративного понимания и осмысления этой проблемы до конца не существует.

Ситуация усугубляется тем, что мы живем в эпоху перемен. Мы должны, естественно, исполнять законы и соответствующие регламенты. Но мы должны помнить и о наших ценностях и стратегии развития науки. Поэтому университет может и должен думать об изменении текущего законодательства в интересах развития образования и науки.

– Имеется в виду законотворчество?

– В конце 90-х я принимал участие, в составе группы коллег, в подготовке инициативного законопроекта для Государственной Думы. Это был «Закон об университетах». Этот законопроект до сих пор ходит во властных структурах. Были предложения, связанные с введением статуса федерального и исследовательского университета. Сейчас под руководством ректора и по поручению президента ведется работа над законопроектом, касающимся особого статуса Московского и Санкт-Петербургского университетов. Такое влияние на законотворческую деятельность является обычным для большинства крупнейших университетов во всем мире. В этом смысле университет выступает не только как образовательный и научный центр, а как некий мотор, продвигающий в правовую область актуальную социальную, политическую и экономическую проблематику.

– Значит, нет ничего противоестественного и в политической деятельности деканов, проректоров?

– Хороший вопрос. Я же не сказал, с какой фракцией я был связан, когда готовился законопроект об университетах. Это, в конце концов, неважно для университета. Но мое убеждение заключается в следующем: университет в идеале не должен становиться полем для политической борьбы. Хотя бы потому, что политическая борьба всегда носит не только позитивный характер, она имеет разрушительную силу. Вместе с тем, в университете должны быть сохранены основные свободы и права человека. Поэтому не надо создавать условия, в которых человек был бы вынужден ради сохранения места работы или достижения карьерных целей быть причастным к той или иной политической партии. Мы не должны друг другу навязывать никаких политических композиций.

С другой стороны, у нас есть очень сильные профессионалы – исследователи, работающие в области политологии, экономики, международных отношений, которые привлекаются в качестве экспертов для независимого научного анализа происходящих событий. У нас есть исследовательские инструментарии, методологии, и важно это, а не политическая ангажированность или проблема достижения цели с использованием политической силы. Это принципиальная вещь: в стране должны быть такие центры, которые, вооружаясь научной методологией, оценивают происходящее. Дальше политики должны выбрать, будут они использовать полученную в университете аналитику или нет. Нормальные политики используют. Это происходит во всем мире, потому что тогда политика становится более эффективной. Но поощрять политическую деятельность внутри университета – мягко говоря, неправильно, так как, по моему убеждению, творческая среда должна быть свободна от политического давления. Это среда научной и образовательной деятельности, корпоративного общения, обсуждения проблем, причем не только производственных. Эта проблема, кстати говоря, глубокого этического характера. Я вам не хочу навязывать свою точку зрения о базовых этических ценностях. Но я готов обсуждать, обмениваться аргументами, исследовать эту проблему.

Проректор по научной работе обязан поддерживать исследования во всех сферах. В университете должно созреть понимание, что не надо делить науку на «настоящую» и «ненастоящую» по признаку области, в которой проходит исследование. В университете делаются блестящие исследования и в гуманитарных, и в естественнонаучных сферах. Нас объединяет то, что мы работаем с применением научной методологии, достигая тем самым новых знаний, которые мы должны передать студентам. И здесь процесс замыкается. Университетские научные сотрудники создают новые знания, на базе этих знаний осуществляется единство образования и науки через преподавание, образовательные программы. На этой базе, я уверен, будет развиваться и научно-технологический сектор университета. Но что нам еще нужно от внешней среды? Нам нужна высокая степень автономии. Я имею в виду возможность для университетского сообщества через механизмы, свойственные университету, принимать решения. Это вопрос взаимоотношений с государством. В любой стране должна существовать специфическая, тонкая гармония между властью и университетом. Власть должна принять особенности университетской жизни не как мешающие, а как необходимые условия развития страны. Это альтернативные идеи, новые исследования, о которых никому и в голову не придет думать вне науки и образования, создание новых наукоемких продуктов. Найти такую гармонию – вечная проблема. Она завязана и на финансирование, и на законодательные акты. Но, как показывает практика, наиболее успешными оказываются те университеты, где степень автономии высока. Потому что попытки планировать и регулировать творческую деятельность «сверху» не приводят ни к чему хорошему.  

Записала Венера Галеева

© Журнал «Санкт-Петербургский университет», 1995-2005 Дизайн и сопровождение: Сергей Ушаков