№ 24 (3747), 30 декабря 2006 года
главная | оглавление | <... | ...>	не бесспорно

«Я хочу любить и быть любимым,
но я боюсь, что мне сделают больно»

Главный герой «Бойцовского клуба» ходил на терапевтические встречи анонимных алкоголиков и неизлечимо больных только ради заключительного «ритуала» – когда в конце сеанса все обнимаются и плачут на плече друг у друга. В других ситуациях герой плакать не мог физически, даже если очень хотелось.

Юрий Бичонски

Психотерапевт Юрий Бичонски считает, что большинство психологических проблем у современного человека возникает из-за внутреннего запрета на выражение эмоций. В ноябре он провел в Санкт-Петербургском университете семинар для всех, кто интересуется психотерапией. Семинар был практический. Некоторые участники оказались в роли клиентов. Они рассказывали в общем-то незнакомому англоязычному человеку о самых глубоких своих переживаниях и даже плакали.

Юрий Бичонски работает в технике транзактного гипноанализа – с некоторым уклоном в нейролингвистическое программирование. Уже из названия видно, что он использует несколько классических теорий одновременно. Эклектика – обычное явление в практике современных психотерапевтов и за рубежом, и в России. Насколько это допустимо – вопрос открытый, особенно для психологов с университетским образованием.

– Юрий, вы работаете в более чем 20 странах мира как практикующий психотерапевт, рефлексолог, преподаватель. Если называть подробно все ваши «ипостаси», это займет пару абзацев. Какая из них для вас основная?

– Своим вопросом вы пытаетесь поделить мою деятельность на несколько частей. Проблема в том, что моя философия – не разделять, а соединять вместе. Я стараюсь никогда не утверждать, что когнитивная поведенческая терапия не очень хороша, и что психоаналитический подход зарекомендовал себя лучше, а психодрама еще более эффективна. Слишком много психологов годами борются между собой каждый за свою теорию. Я пытаюсь все свести воедино – и это не часть моей работы. Я пытаюсь создать одну большую картину, которая бы включала в себя все. Потому что когда у человека проблемы, эти проблемы принадлежат не ему одному. Это проблемы еще и всей его семьи. И еще общества, в котором человек живет. И политические проблемы его страны. И в целом всеобщие проблемы мира. Все имеет отношение ко всему.

Сегодня принято разделять разум и тело на две группы знаний о человеке. А тело – разделять на большое количество дисциплин. Кроме того, возникает множество теорий, объясняющих что-то о разуме… Я хочу соединить все это вместе и переложить на язык, который каждый человек в мире мог бы понять. Давайте сделаем это знание простым.

По моему мнению, психология – это ошибка. Почему? Говорят, что психология – это наука. Может быть. Наука должна служить человечеству и делать нашу жизнь легче. Наука психология пытается объяснить поведение человека, чтобы мы могли понять, что мы делаем, и жить лучше. Человеческое поведение становится все более и более сложным и трудным, жизнь человека становится все более трудной, а психология продолжает оставаться в университетских стенах и пользоваться очень сложным научным языком, который никто не понимает. И люди каждый день строят все более и более сложные модели из длинных слов. Я хочу вытащить психологию из высоких университетских башен из слоновой кости и вернуть ее людям, которым она и принадлежит. Чтобы люди могли понять одну вещь: я хочу любить и быть любимым, и я боюсь, что мне сделают больно. Потому что если бы мы могли просто стоя лицом к лицу сказать друг другу: «Я хочу любить тебя и быть любимым тобой, но я боюсь». Это правда. И в этот момент мы можем соединиться друг с другом на общечеловеческом уровне. Все остальное – это техники, только инструменты, чтобы этого достичь. Психодрама или гипноз – инструменты, которые я использую.

– Значит, академическая психология хороша только как набор терминов. Почему же тогда вы так интересуетесь сотрудничеством с университетами?

– Что происходит в университетах сегодня? 75% обучения – это теория, 25% – практика. Изучать теорию очень важно. Но давайте все делать в пропорции – уравновесим изучение теории и практику. Потому что если вы хотите стать автомехаником, вы не сидите в классе и не смотрите на то, как преподаватель водит указкой по плакату: вот есть такая деталь и такая, а если вы хотите починить двигатель, переместите вот это вот сюда. Нет. Если вы учитесь на автомеханика, вас ставят перед открытым капотом и говорят: вот это двигатель, а теперь открой вот это и переключи вот это. С человеческим существом все наоборот – теория здесь, а практика где-то там. У человека на улице проблема – с общением, с депрессией, с алкоголем или шизофренией. Он не может пойти в университет изучать теорию. Он не хочет знать, что Фрейд по этому поводу писал. Он хочет, чтобы его кто-нибудь обнял. Он хочет чувствовать, что кто-то заботится о нем и любит его. Он не хочет, чтобы кто-то с умным видом говорил ему: у вас комплекс, у вас было трудное детство, трижды глубоко вздохните и подумайте над тем, что вы делаете. Во-первых, ему не нужно это, ему нужно человеческое прикосновение. Во-вторых, чтобы быть в состоянии это сделать, я хочу, чтобы вы пережили это сначала сами и только потом сделали это с другим человеком.

Давайте продолжим автомобильную метафору. (Я говорю метафорами и аналогиями, потому что хочу, чтобы все понимали, о чем речь.) Теория – это топливо внутри машины. Но то, что управляет автомобилем – это двигатель, это сердце. Давайте работать сердцем. Теории для меня помогают задавать правильные вопросы и находить правильный ключик к вашей личности. Но их очень много, и надо понимать, какой инструмент использовать для каждой специфической проблемы. Тогда я задаю себе очень простой вопрос: если бы я был на вашем месте, как бы я чувствовал себя? В своем воображении я становлюсь вами. И потом я с вами переживаю ситуацию. Я не становлюсь сторонним наблюдателем, я хочу вместе с вами пережить этот опыт. Возьмите меня с собой в дом своего детства. Я хочу почувствовать, каково это для вас, маленького, находиться там вместе со своими мамой и папой. Я не хочу понять это, я хочу это почувствовать. Итак, я знаю, как вы это чувствуете. А значит, мы можем что-то с этим сделать. Не я один, а мы вместе.

Это очень простая и распространенная проблема. Человек говорит: «Люди делают меня несчастным. Мои родители подавляют меня. Мою друзья меня обижают. Все чего-то мне делают. Вы – психолог, значит, помогите мне, сделайте это для меня». И если вы делаете это для него, то вы не помогаете ему. Вы просто становитесь очередным человеком, который ему что-то делает.

– Только сам человек может себе помочь, как гласит большинство теорий психотерапии.

– Смотрите вглубь и будьте внимательны. Потому что иначе вы окажетесь в роли терапевта, который скажет человеку: вы должны вырасти над собой, преодолеть себя, а я буду со стороны наблюдать и давать вам руководящие советы. Это другая крайность. Тогда терапевт сделает то же, что и родители его клиента. Отвержение. Поэтому я задаю вопрос: каков ваш эмоциональный возраст? Не биологический. Биологический – это только число. По моему мнению, есть еще как минимум два возраста: умственный и эмоциональный. Умственный возраст иногда гораздо больше, чем возраст биологический, а возраст эмоциональный – наоборот, намного меньше биологического. И я спрашиваю сам себя – если это то, что клиент чувствует, то каков его возраст? Вы же не можете сказать человеку, маленькому, шестилетнему: «Вставай и делай все сам! Находи свое собственное решение!» Вы берете маленького за руку и делаете это с ним – не за него, а с ним вместе.

– Современные люди взрослеют гораздо медленнее, чем сто лет назад. Наверное, разрыв между эмоциональным и реальным возрастом обычно велик?

– Я не уверен в том, что мы взрослеем медленнее, скорее наоборот. Мне кажется, что люди сегодня взрослеют гораздо быстрее. Видите ли, все что я говорю – это только моя точка зрения, я стараюсь не строить из себя большого психолога, который знает все на свете. Мы ничего не знаем. Это все ощущения разума, а мы не знаем, что такое разум. Так что это только предположение. Эмоциональный возраст – это возраст, в котором нам сказали: «Не чувствуй. Не гневайся. Не плачь. Не бойся». И в этот момент мы блокируем чувства. Мы не перестаем чувствовать гнев или страх. Мы перестаем выражать их. И в этот момент мы эмоционально застреваем в этом возрасте. И еще мы можем застрять в каком-то возрасте, если в семье в это время происходят какие-то драматические события: развод, смерть, несчастный случай. И с этого момента мы рационально, интеллектуально начинаем расти очень быстро. Слишком быстро. Потому что теперь нас толкают на то, чтобы мы умственно росли быстрее, чем в прежние времена. Раньше мы должны были бы становиться практиками. А сегодня – интеллектуалами. Нас вынуждают думать. Думай о том, что ты делаешь. Не чувствуй. Думай дважды, прежде чем сделать что-то. Будь осторожен. Думай.

Значит, надо разрешить человеку выражать свои чувства, научить его, как сделать это эффективно. Кто-то испытывает гнев. Он приходит к психологу и говорит: мне необходим курс по управлению гневом. Я слишком гневлив, научите меня, как не гневаться. Если я научу его, как не испытывать гнев, он вскоре будет страдать от депрессии. Или заработает сердечный приступ.

Я не собираюсь отучать его от гнева. Ведь дело не в том, какое чувство он испытывает, а в том, как судят об этом чувстве. Представьте себе: у вас внутри есть маленький ребенок шести лет с чувствами, и еще есть зрелый «ментальный» взрослый внутри вас, который составляет суждение о чувстве: «Нельзя выглядеть печальным, надо улыбаться. Не задавай вопросы, они будут смеяться над тобой». Мы целиком парализованы. Наш внутренний взрослый говорит внутреннему ребенку: не чувствуй. Задача психотерапевта не в том, чтобы изменить человека, а в том, чтобы он принял себя тем, кто он есть. И чувствовал, и знал, как это выразить. Река течет. Она течет все время. Мы не можем остановить ее, но можем построить плотину, тогда вода будет подниматься и подниматься, пока не затопит все вокруг. И нам надо соорудить окошки в плотине, и время от времени открывать их, чтобы вода могла пройти. Люди не могут остановить реку. И каждая река течет к большому морю. Не надо бороться с этим. Просто разрешите реке течь. У вас есть чувство – плывите в русле этого чувства. Не блокируйте его и не толкайте вперед, просто разрешите ему течь. Это делает жизнь намного легче. Для меня это миссия, а не работа.

Об эмоциональной экологии

Мир, в котором мы живем, разваливается на части. Люди вокруг становятся все более и более подвержены стрессу, и все более безумны, больше алкоголизма, больше самоубийств и физических болезней. Продолжительность жизни не увеличивается. Люди умирают от рака, от психосоматических заболеваний, и мы даже не знаем, в чем причина этих болезней. Когда я помогаю вам разобраться с вашей жизненной проблемой, я помогаю не только вам, но и себе. Потому что однажды у вас появятся дети. И когда я помогаю вам, я помогаю вашим будущим детям. Они – это будущее общества и человечества. Общества, в котором я живу. Если я хочу жить в лучшем мире, то я должен что-то сделать для будущего этого мира, для эмоционального будущего. Речь идет не о спасении планеты, не об улучшении экологической ситуации, и не о том, как сделать воздух чище. Речь идет об улучшении эмоциональной экологии мира. И вот что мы забываем – об эмоциях. Мы заботимся о чистоте окружающей среды, мы строим новые больницы, изобретаем новые машины, новые инструменты, и мы забываем о внутреннем мире. А с ним дела обстоят все хуже и хуже. Давайте остановимся на мгновение и заглянем внутрь.

– Есть мнение, что астма возникает от страха потери родителей, а язва желудка – результат внутреннего гнева. Можно ли соматические болезни объяснять психологическими причинами?

– Ответ – нет. Это пример того, насколько опасен подобный подход. Болезни желудка – это гнев, астма – страх потери родителей. Вы уже создали теорию, сделали предположение и состряпали из этого научный факт. Значит, если вы страдаете болезнью желудка, а я – психолог, то я говорю вам диагноз – гнев. А вы говорите – да нет же, я не испытываю гнева. Но я продолжаю утверждать: внутри вас есть гнев, ваш желудок говорит об этом, вы просто отрицаете это в своем сознании. И я начинаю копаться внутри вас в поисках гнева. И конечно я нахожу небольшой гнев. Но я делаю его большим – для вас. Потому что этот факт подтверждает мою теорию.

Поэтому я не могу дать однозначный ответ на ваш вопрос. Единственный ответ внутри вас. Ведь это ваши проблемы с желудком, это ваша астма. Я хочу, чтобы вы закрыли глаза и отправились в путешествие по вашему телу. Ваш желудок заставляет вас испытывать боль. Давайте послушаем, что говорит желудок. Тело никогда не лжет.

У нас слишком много ответов и всегда недостаточно вопросов. Давайте остановимся на минуту, вдохнем поглубже и наберемся смелости сказать: я не знаю. Я не знаю, что такое разум, я не знаю, что вызывает рак, астму и сердечный приступ. И если ко мне приходит человек и говорит: у меня астма – это оттого, что я боюсь потери родителей? Я отвечаю: я не знаю. Астма знает. Как я должен узнать, что внутри вас? Это самоуверенность чистой воды. Самоуверенность мыслящих людей, который думают, что могут найти ответ на все. И если я – эксперт, я нахожу ответ, и я говорю вам, невежественному человеку с улицы: не размышляйте, не берите на себя ответственность за свою жизнь. Я эксперт и я сделаю все за вас.

Но на самом деле это не работает.

– Значит ли это, что психотерапевтом может быть каждый?

– Я должен знать очень много, чтобы я мог сказать: я не знаю ничего. Потому что когда я чего-то не знаю, я должен еще обладать навыками, чтобы обнаружить это незнаемое. И я должен учиться, чтобы понять, чего я не знаю. И чем больше я учусь, тем сильнее я понимаю, как мало знаю. Не надо брать теорию и приспосабливать человека к ней. Давайте теорию подгонять под индивида. Но мы должны знать, что мы делаем. Вот, например, костюм не каждый может сшить: надо как минимум уметь обращаться с иглой и ножницами. Когда к портному приходит человек, он делает отличную одежду, которая идеально ему подходит. Но сегодня мы идем не к портному, а в супермаркет и покупаем что-то готовое. И оно на самом деле не очень-то нам подходит. Значит, надо похудеть, или наоборот, нарастить мышцы, чтобы прийтись в пору своему новому костюму – так рассуждает большинство из нас. Но психолог должен создавать индивидуальный «костюм» для каждого человека. Этому надо долго учиться.

Когда кто-то говорит, что он фрейдист или юнгианец, я немного пугаюсь. Что это значит? Человек приходит к вам за помощью. Этот человек тоже фрейдист? Он не жил в Австрии сто лет назад, у него может быть совершенно другое восприятие жизни. Используйте то, что вы знаете из теории Фрейда, чтобы помочь этому человеку. Но, возможно, есть другие вещи за пределами теории Фрейда, которые тоже могут помочь. Если вы позиционируете себя как фрейдист, значит, вы можете помочь человеку только «от сих до сих». А если клиент не вписывается в эти рамки, значит, у него какой-то большой комплекс или защитный механизм, значит, клиент отрицает что-то. Давайте сделаем коробку с инструментами, которыми мы пользуемся, достаточно большой. Теория Фрейда великолепна, но она очень узка. Давайте освоим и юнгианскую – и продолжим учиться.

Мне пятьдесят три года, и никогда в своей жизни я не прекращал учиться ни на один год. Опасность в том, что некоторые специалисты учатся несколько лет, получают диплом, вешают его на стену и отныне все знают.

– Существует проблема эклектики. Не приведет ли смешение техник разных стилей к нежелательным результатам? Мы ведь можем совместить несовместимое, потому что теории отчасти противоречат друг другу.

– Давайте разберемся, что такое эклектика. Если я – фрейдист, я беру помидоры, кладу их на тарелку, и называю это салатом. Если я юнгианец, я кладу на тарелку огурцы, и называю это салатом. Если я эклектик, я нарезаю помидоры и огурцы, и кладу все это на тарелку. И может быть, беру немного когнитивно-бихевиорального лука, режу его и добавляю туда же. Это эклектика. Но это не самый лучший салат. Я же говорю об интеграции. Я беру кусочки помидоров, огурцов и лука, добавляю масла и нарезанного сыра и смешиваю все. Если я хочу практиковать трансперсональный подход, я добавляю в этот салат еще и пряные травы. Эклектика – это когда берут отовсюду понемногу. Если не работает какая-то техника, значит, надо попробовать что-то еще, из другой теории. В итоге мы работаем с маленькими коробочками, в которых лежат разные инструменты. При интегративном подходе у нас есть большая коробка, в которой хранится все.

Мы не работаем с проблемой, мы работаем с человеком, у которого есть проблема. Зайдите в библиотеку и посмотрите, как много книг пишут современные психологи. Книги о способах лечения депрессии. Теория депрессии. Теория страха потери. Теория привязанности. А где личность? Где человеческое существо? Мы не лечим депрессию, забудьте о ней, мы даже не знаем, что она такое. Может быть, это не депрессия, а глубокая печаль? Может быть, человек так опечален внутренне, что он не спит, часто плачет, приходит к эксперту, и тот говорит – о, да у вас депрессия. Спасибо, теперь я знаю, что со мной. Я разумный человек, я иду в книжный магазин, покупаю соответствующую книжку, читаю ее и знаю, что такое депрессия. Вот это написано про меня, и это и вот это. Ура, я понял, что со мной. И я иду в клуб, в группу психологической поддержки депрессивных людей. И мы сидим в группе, сравниваем, у кого депрессия больше, и она в итоге еще усугубляется. А если говорить о той же астме, то для медиков еще большой вопрос, есть ли в природе такая болезнь, как астма. Может быть, это бронхит. Тяжелый бронхит. Но если вы лечите ребенка от астмы, вы создаете астму. Когда вы даете ребенку ингалятор, легкие становятся слабее. Если вы лечите кого-то от ужасной болезни, вы награждаете его этой болезнью. То же и с депрессией. В отношении врача к пациенту часто получается так, что болезнь идет раньше человека даже по определению: недаром врачи говорят «мой депрессивный клиент», или «астматический больной».

Если вы говорите, что страдаете от депрессии, я выслушаю вас, но в уме постараюсь, прежде всего, понять, что именно вы называете депрессией, и отложить это на время. И потом поговорить с вами о вас, а не о депрессии. Давайте поговорим о вашей жизни, о том, откуда вы родом, посмотрим, к чему вы стремитесь. Так что это разговор не только о настоящем, но и о будущем. Спросите любого человека с улицы, где он хочет оказаться через десять лет. Он удивленно посмотрит на вас. Потому что он никогда всерьез об этом не думал.

– Никто не думает об этом.

– Это значит, что вы ведете машину, жмете на газ, и не смотрите, куда едете. И потом удивляетесь, почему случилась авария. Да потому, что вы не определили, куда именно вы хотите приехать.

У вас есть работа в компании, у вас хорошая зарплата, красивая машина и вам 35 лет. Когда вам будет 45, у вас будет та же самая работа, та же самая машина и те же люди вокруг вас. А когда вам будет 55, если вам повезет, все останется по-прежнему. Потому что у вас есть работа, и вам надо платить по счетам, и оплачивать квартиру, и вам надо продолжать работать. Начало было прекрасное, но как вы теперь можете изменить ситуацию? И вот вам 65, работа окончена, и как прошла ваша жизнь? Вы зарабатывали деньги, трудились в поте лица, вырастили детей, дети разъехались кто куда, и где вы находитесь? Кто вы?

Видите ли, 50% проблемы в нашем прошлом, а остальные 50 – в том, что мы движемся в никуда. Я задаю студентам в университетах очень простой вопрос: почему вы решили изучать психологию? По каким внутренним причинам? В чем ваша миссия? Я иногда работаю в колледжах и университетах, не только со студентами-психологами, но и на других факультетах. И студенты приглашают меня на свои бизнес-пати. И я спрашиваю этих молодых людей: «Что вы изучаете?» «Компьютерные технологии в бизнесе». «Почему?» «Это хорошая профессия». «Почему?» «Да потому что она позволяет хорошо зарабатывать». Браво. Представьте себе, у меня много миллионов, и я даю вам эти миллионы в подарок, так что теперь вам не надо работать до конца дней. Чем бы вы стали заниматься? Мой собеседник улыбается: «Я бы изучал искусство и театр». Понимаете, он отверг свою мечту, свою страсть и пошел изучать что-то, что даст ему деньги. И он счастлив, потому что заработает много денег. И он собирается сидеть в этой компании и зарабатывать, иметь большой дом, большую машину, большой телевизор и вообще все большое. И потом он придет к психологу и скажет: «Я подавлен, я не чувствую себя счастливым в браке, мои деньги меня нисколько не радуют, мои дети несчастны, моя жизнь разваливается на куски и я не понимаю, ведь у меня есть деньги. И что-то внутри меня пусто». Потому что в нашем интеллектуальном возрасте мы запираем на замок нашего маленького «эмоционального» ребенка. Мы заперли мечту, чтобы мыслить практически. И красота, поэзия, искусство начинают исчезать из нашего общества. Посмотрите за окно – это не дома, это коробки, в которых людям приходится жить. Вот что делают деньги. Архитекторы строят дома, похожие на ящики.

– Если бы все в детстве следовали своей мечте быть певицей или пиратом, то некому было бы быть врачом или учителем.

– Но некоторые мечтают быть учителями в школе.

– А компьютерщиками в бизнес-школе?

– Все равно, нам не о чем беспокоиться. Что бы мы ни делали, не будет такой ситуации, что все начнут следовать своей мечте. Некоторые люди действительно любят компьютеры. Дело в том, что вы делаете в жизни помимо работы, в свое свободное время. Как вы проводите выходные. Как вы общаетесь с семьей. Вы задаете вопросы своим детям об их жизни. Как часто я спрашивал мужчину, сколько лет его детям, и он затруднялся ответить! И вот только одна история, которую я услышал на прошлой неделе. Женщина заболела и не могла отвезти свою дочь в школу. И попросила мужа. И он отвез ее в другую школу. Он даже не знал, где учится его ребенок. Потому что люди настолько заняты, что у них нет времени для детей. И поэтому я спрашиваю каждого: когда ваш отец или ваша мать в последний раз смотрели вам в глаза и говорили: «Я люблю тебя. Я горжусь тобой». И когда вы сами последний раз смотрели в глаза своим детям и говорили им: «Я люблю тебя и я горжусь тобой». Давайте проснемся наконец. Если ваши родители все еще живы, поезжайте к ним, встаньте перед ними и скажите: «Я хочу, чтобы вы сказали мне, что вы меня любите и что вы мною гордитесь. Это мое человеческое право. Я хочу это услышать. Потому что у меня тоже есть дети, и я хочу это им дать. Дайте это мне, чтобы я мог дать это им, и чтобы они передали это дальше».

Дело не в том, будет ли инженер писать стихи, дело в человеческих отношениях.

Я спрашиваю человека – кто вы? «Я программист». Это то, чем вы зарабатываете себе на жизнь. Но кто вы?

Есть на эту тему хорошая притча. Человек пришел к своему духовному учителю и сказал: «Учитель, покажи мне бога». Учитель ответил: «В этом нет ничего сложного, я покажу тебе бога, но сначала ты скажи мне, кто ты?» «Я инженер». «А я не спрашиваю о твоей профессии. Кто ты?» «У меня двое детей». «Я не спрашиваю о твоей семье, я спрашиваю, кто ты?» «Я люблю играть в теннис и гольф». «Я не спрашиваю о твоих хобби, кто ты?» И он снова и снова задавал этот вопрос. И в конце концов учитель сказал: «Только в тот день, когда ты поймешь, чьи глаза хотят узреть бога, ты поймешь, кто такой бог».

Давайте вернемся к психологии. Допустим, у вас сегодня прием у сексолога. Это потеря времени. У вас нет проблем в сексуальной сфере, это проблемы общения. Терапия взаимоотношений? Да не существует проблемы взаимоотношений. Мои отношения с вами – это не проблема. Проблема – мои отношения с самим собой. «Моя жена причиняет мне страшные страдания, она все время говорит, она меня не слушает и не понимает и делает все мне назло». Забудьте о жене, что с вами? Каковы отношения между вашим внутренним мужчиной и вашей внутренней женщиной? Кто вы? Понимаете ли, когда мы проходим терапию сексуальных отношений, поведенческую терапию или учимся, как пережить утрату, мы берем человеческое существование, человеческий разум, чувства и разделяем их, чтобы решить проблему. Мы разделяем человека на специфические проблемы. Это и есть специализация. Если я собираюсь быть эклектиком, я должен изучить все виды терапии. Но надо двигаться вглубь. Увидьте картину целиком. Даже в медицине.

Вы страдаете от жестоких головных болей. Вы проконсультировались со всеми неврологами в мире, лучшими специалистами, и они сказали, что с головой у вас все в порядке. Тогда вы пошли к психиатру и спросили, быть может, что-то не так с вашими нервами, может быть, это подавленное состояние, которое и вызывает головные боли? А вы знаете, что проблемы желудка и печени тоже могут вызывать головные боли? Нет. Потому что эти проблемы относятся к другому подразделению, этим занимаются на другом факультете. А подразделения и факультеты даже не общаются между собой. Это специализация. И если человек сталкивается с сексуальными проблемами, он идет к сексологу. Но ведь когда он рос, он никогда не видел даже, как его родители прикасаются друг к другу. И никогда не видел между ними никакого влечения. Только однажды, когда всей семьей они смотрели телевизор, и папа обнял маму за плечи, мама убрала его руку и сказала: не при ребенке. И потом ночью, когда он лежал в постели, он слышал странные звуки из спальни родителей и в страхе недоумевал: что они там делают? Как вы думаете, у этого ребенка, когда он вырастет, будут нормальные сексуальные отношения? Или просто нормальные отношения с людьми? Сексуальные проблемы – это симптом. Это сорняки в саду. Если вы срежете сорняки, то после следующего дождя они вырастут снова. Потому что как нормальный человек я понимаю, что у меня не должно быть сексуальных проблем, что я не должен бояться секса. Моя проблема логическая. Кто-то учит меня технике того, как логически преодолеть мою логическую проблему. Это не будет работать. Давайте разберемся, откуда все это происходит. Все дело в том, что внутри вас живет испуганный ребенок.

– Вчера на семинаре, когда вы сказали, что жизнь проста, девушка спросила, а хорошо ли это – жить проще. Стремление все усложнять – часть русского менталитета?

– Я категорически не согласен, когда говорят «наш национальный менталитет». Потому что ту же сентенцию я слышал в Англии, Германии, Дании, Эстонии, Норвегии, Финляндии, Китае, Индии, Южной Африке: в нашем менталитете заложено стремление все усложнять. Я это везде слышу. Мы так любим все усложнять, что мы поступаем в университет, чтобы изучать там психологию, чтобы усложнять все еще больше.

Вы забываете одну важную вещь. Человеческое существо нуждается в возможности любить и быть любимым. Человеку нужно, чтобы кто-то его обнимал, и физически, и эмоционально. Сколько лет человеку, который просит у вас помощи? Каков его эмоциональный возраст? Что ему нужно? Чтобы его вылечили, чтобы его проблему решили, или чтобы кто-то взял его за руку, сказал, что гордится им, что действительно любит его. Мы смотрим на все как на проблему, которая требует решения. И в итоге сам человек стал проблемой, которая требует решения. Проблема – это только симптом того, что какие-то потребности остались без ответа.

– Вы говорили, что слон не хочет сделаться розовым кустом, а человек все время пытается стать кем-то другим…

– Да, мы даже перекрашиваем волосы.

– Но слон остается слоном, не переживая никакой эволюции. А человек все время развивается. Может, человеческий прогресс – это результат желания вырваться, стать кем-то?

Венера Галеева: «Разрыв между эмоциональным и реальным возрастом обычно велик?»

– Почему желание «стать кем-то» это желание «стать кем-то другим»? Потому что это значит, что я сам по себе недостаточно хорош, я ограниченный, глупый, в общем, что-то со мной не так. Я говорю – нет. Вы идеальны, вы в порядке, в вас есть разум, мудрость и возможности. Вам не надо становиться кем-то еще. Вам надо вывести на поверхность того, кто вы на самом деле. Вытащите это из себя. Я не собираюсь учить вас, как стать этим кем-то другим. Есть люди, у которых проблемы с образом телесного «Я». Они говорят: если я сброшу двадцать килограммов, я буду чувствовать себя лучше. Они теряют двадцать килограммов, и что? Они могут постараться и потерять еще столько же, и довести себя до истощения. Некоторые люди говорят: «Я родился не в подходящем теле, мне нужна операция по смене пола». Они делают такую операцию. Знаете, сколько из них совершают самоубийство? Потому что даже это не делает их счастливыми. «Если я стану матерью, я стану счастливее». «Если я вступлю в брак, я наверняка стану счастливее». «Если у меня появится возлюбленный или возлюбленная, вот тогда-то я буду счастлив». Мы постоянно обуславливаем наше счастье внешними причинами, возлагаем надежды на других.

Мы забываем о своем внутреннем мире. Я верю, что каждый из нас имеет большой потенциал, чтобы стать тем, кем он действительно мечтает стать. Мы не рождаемся глупыми или умными, мы такими становимся. И никогда не бывает слишком поздно исправить ситуацию.

– Может быть, проблемы возникают потому, что нас учат не жить, а бороться за существование со всем миром, чтобы добиться чего-то?

– Да. Надо много работать, чтобы зарабатывать деньги, надо страдать. Когда я начал работать психологом, я встречался с клиентами, и мне это очень нравилось – вести интересные диалоги с людьми. Это же замечательно: сидеть и беседовать о смысле жизни, о философии. Я люблю это. Сессия заканчивается, человек опускает руку в карман и дает мне деньги. И я странно себя чувствую: ведь мне это нравится, почему мне за это платят? Долгое время в моем сознании держалось то, что деньги даются с трудом, и что если я получаю удовольствие от работы с клиентом, мне за это не должны платить. Вам 10-12 лет, вы сидите в классе, умный учитель с университетским образованием говорит: «Вы должны много работать, учеба – это дело трудное, многие дети не достигли в этом успеха, и если вы не будете вкалывать, вы тоже ничего не добьетесь». Потом некоторые дети становятся действительно амбициозными, а другие пугаются неудачи, и им на самом деле ничего не удается. Почему нельзя сказать людям: «Давайте получать от всего удовольствие, давайте учиться, играя, давайте развивать любознательность, давайте изучать, исследовать». Нет же: «Жизнь трудна, учиться трудно, многие люди ничего не добились в жизни». Это наш менталитет. Вот вы говорите – русский менталитет. Если это так, если это реальность и дела так обстоят… Я не принимаю этого! Многие люди по всему миру говорят мне: но в нашей культуре не принято выражать чувства. Я говорю: может быть и так, но я не принимаю этого! Я отказываюсь это принимать. Потому что это хорошее оправдание. В русском менталитете заложено, что все дается с большим трудом. Я не собираюсь работать с менталитетом, я не принимаю такого менталитета. Вы хотите так жить, вы хотите, чтобы ваши дети так жили или вы хотите что-то изменить? Культура – это защитный механизм, менталитет – это защитный механизм. А внутри есть маленькое существо, которое хочет играть, хочет радоваться, любить и быть любимым, иметь привязанности… а мы забываем обо всем этом. У нас есть менталитеты, культуры и религии.

– Сейчас основное место вашей работы – это Великобритания…

– Не совсем. Десять дней в месяц я живу в Англии, десять дней – в Эстонии, а остальное время – черт знает где…

– А как проходило ваше обучение, как вы заинтересовались восточными практиками?

– У меня была мечта – стать учителем истории. И я поступил в университет, и изучал историю и педагогику, и стал учителем истории. И работал в школе. И образование было моей страстью. И я думал, что если мы поймем, как мы дошли до такой жизни, то мы поймем, как нам жить дальше. Когда я стал учителем, я очень скоро понял: то, что я делаю, мало отношения имеет к образованию. Я должен учить маленьких детей фактам, они должны потом прийти на экзамен и сдать его на хорошие оценки. Если они сдадут все хорошо, то статистика в школе будет хорошая. Остальное – неважно. Какие они люди, что им нравится делать – это неважно. Есть расписание, план, и вот это они должны выучить в течение года и сдать экзамены. Нет времени на игры, на философские дискуссии, на понимание. Это твоя задача, это ты должен делать. После трех лет такой работы я сказал: извините, это не моя мечта. И когда я сидел в учительской и видел учителей, которые работали там всю жизнь, я сказал себе: я так не хочу. И я ушел. Что я делал дальше? Я стал актером в театре. Так как для меня не было достаточно работы в качестве актера, я начал учить драматическому искусству. Когда я начал учить этому, я осознал, что, играя в театре, люди отыгрывают свои внутренние проблемы. Я начал изучать социальную драму, психодраму, арттерапию, танцевальную терапию. И так, очень медленно я пришел к психологии. Теперь я – психолог. И что я делаю? Я все еще учитель и я все еще актер. Ничего, по сути, не изменилось. Такова моя эволюция. Когда мне было 16 лет, я считал, что психология нужна только слабым людям, жертвам, которые не могут сами себе помочь. А сильным людям психология ни к чему, а психологи вообще какие-то странные люди.

– Вы любите цитату из Ницше: «то, что не убивает нас, делает нас сильнее». Ницше – терапевтичен?

– Этот способ мышления пришел позже, когда я был старше. Да, философия Ницше может быть терапевтична.

– Когда вы обнаружили интерес к индийской философии и медитации?

– Вы подталкиваете меня в этом направлении. Но в этом вопросе я хочу быть аккуратен. Я христианин, католик. Это мое культурное наследие. Я не христианин, который решил стать буддистом, потому что хочет стать кем-то еще. Я христианин и таковым остаюсь. Но я заинтересован не только в индийских или китайских практиках. Я заинтересован во всем, что может помочь. Восточные философы уверены, что разум и тело взаимосвязаны. Я думаю, что мы многому можем у них научиться. Карл Юнг знал это и изучал эти философии. Он писал о мандале и многих других вещах, о понятии души. В западной цивилизации никто не знает, что такое душа. Потому что русское слово «душа» и «soul» – не одно и то же. Когда я был ребенком, мама рассказывала мне разные истории по-русски. Я ее спрашивал – почему? Почему не по-польски? И она говорила мне: потому что русское слово «душа» не переводится на другие языки. Есть истории, которые можно только по-русски рассказать. И я вырос с этим пониманием. Юнг многие годы изучал этот вопрос и в конце жизни сказал: я рассуждал о душе и осознал, что я не знаю, что это такое. В западном обществе мы себя совершенно заблокировали. Если мы хотим стать богаче духовно, давайте посмотрим, что мы можем взять из других культур. Когда вы готовите еду, вы готовите не только русскую пищу. Вы идете в супермаркет и покупаете какие-то продукты, не традиционные для вашей национальной кухни. И когда вы пьете французское вино и едите китайскую пищу, вы не становитесь французом или китайцем. Вы просто едите все это, чтобы лучше чувствовать жизнь.

Я тот, кто я есть. И я усваиваю часть китайской культуры, чтобы лучше чувствовать, кто я. Я не буддист, и я не стал подобием гуру, я христианин и просто собираю то, что обогащает разум.

– Каким образом вы определяете стоимость сессии? Ведь с одной стороны, человек не ценит то, что дается дешево, а с другой – эта помощь человеку может быть жизненно необходима.

– И то и другое имеет место. Каждый платит столько, сколько может. Если человек приходит и говорит, что ему нужна помощь, но у него нет денег, я спрашиваю, сколько есть, и беру то, что он дает. Я никогда не отказываюсь от сессии, если нет денег. И с таким отношением я зарабатываю достаточно, чтобы жить и путешествовать по миру. Я не хочу быть самым дорогим специалистом, люди платят так, как оценивают мои услуги, и я использую эти деньги, чтобы поехать в другие страны, и иногда я там не то что не зарабатываю, а наоборот, трачу свои деньги.

Я исполняю миссию и хочу побывать там, где только возможно.

Интересно, как много преподавателей факультета было в той аудитории во время семинара? Я знаю, что не много. Некоторые мне сказали, что хотели бы побывать на семинаре, но очень заняты. Я хотел бы, чтобы как можно больше студентов и преподавателей узнали, чем я занимаюсь. Я встретил замечательных эмоциональных людей, которые меня глубоко тронули. Конечно, мне хотелось бы, чтобы в университете появилось отделение трансперсональной гипнотерапии. Но если этого не случится, я буду думать об открытии своего учебного центра вне университетских стен.

– Как много времени уходит на обучение психотерапевта?

– В моей школе основной курс занимает три года – для психотерапевтов и гипноаналитиков. В некоторых странах университеты решили, что это недостаточно научно, и я открыл свои собственные школы. Я приезжаю в Петербург, провожу семинары. Но хочу как можно больше работать в России. Когда я готовился стать учителем, я специализировался на русской истории.

– А на каком периоде?

– 1920-1923 годы, Ленин, Троцкий, Сталин. Это период, о котором вы в России знаете мало, каждый из лидеров боролся за свою идеологию. Сталину удалось выдворить Троцкого не только из страны, но и из книг и архивов тоже.

– На семинаре вы назвали себя «польским казаком»…

– Мои родители родились на Украине. Люди говорят, что я похож на казака. Я знаю, что происхожу из древнего рода. Я знаю историю своей семьи на тысячу лет вглубь времен, поименно. Я происхожу из рода, в котором мужчины скакали на лошадях с саблей в руке и завоевывали земли. И убивали людей. Они все были воинами, некоторые – заметными историческими персонажами. Во мне есть кровь воина. И сегодня в переносном смысле я снова в седле, но в моей руке не сабля, а любовь. Вот за это сегодня я и борюсь.  

Венера Галеева
Фото Сергея Ушакова

© Журнал «Санкт-Петербургский университет», 1995-2005 Дизайн и сопровождение: Сергей Ушаков