№ 20 (3743), 31 октября 2006 года
главная | оглавление | <... | ...>	социум

Эпоха второго самиздата

О студии стали говорить как о покойнике – поминали хорошо, о современном состоянии не заикались. В сентябре этого года на пресс-конференции в информационном агентстве РОСБАЛТ студия неожиданно заявила о себе. Директор Леннаучфильма Владимир Бажин, художественный руководитель Валентина Гуркаленко и режиссер Валентина Матвеева убедили злоехидных журналистов, что еще поборются за существование.

Режиссер Валентина Ивановна Матвеева проработала на студии больше сорока лет. Ее последние работы – документальные фильмы «Кто качает колыбель» и «Виртуальная агрессия» адресованы родителям, в том числе и потенциальным. Эти фильмы не показывают ни по телевизору, ни в кинотеатрах. Тем не менее недавно в Петербурге побывала делегация ученых-психологов из Китая. Они эти фильмы видели и захотели организовать совместную работу с нашими учеными, которых снимала для своих картин Валентина Ивановна. Режиссер объясняет этот феномен просто: мы живем в эпоху второго самиздата. Встреча китайских и российских психологов, которые занимаются проблемами зависимости от компьютерных игр – что подразумевает воспитание не только детей, но и родителей – была символична еще и потому, что состоялась не в университете и не в научном центре, а в Митрополичьих покоях Александро-Невской лавры.

В.И.Матвеева

Сегодня перед творческой интеллигенцией стоит задача возрождения русской культуры, которую стремительно вытесняет масскульт. Один из возможных путей – возрождение через традиционную культуру, основой которой всегда была религия. Сегодня этот путь выбирают не только люди творческих профессий, но и ученые. Так происходит совмещение понятий, казалось бы, несовместимых: религии, искусства и пропаганды.

– Валентина Ивановна, ваши последние работы на студии больше похожи на авторские программы, чем на популяризаторские фильмы. На пресс-конференции в РОСБАЛТе именно они представляли Леннаучфильм на современном этапе. Уклон в аналитику – тенденция последнего времени?

– Думать, что мы перешли на аналитические фильмы только в последнее время, неверно. Я проработала на студии всю свою жизнь, с 1964 года. Все сотрудники студии казались мне гениями. Среди них были выдающиеся режиссеры и кинооператоры, которые служили своему делу. Впрочем, каждое дело требует служения. Мы создавали до 120 фильмов в год, и это были самые разные фильмы. Получали заказ и должны были его выполнить – например, Министерство сельского хозяйства требует конструктивно-технологический фильм о машинах для уборки навоза. И мы его делали.

– В фильме «Кто качает колыбель» рассказывается о теории волновой генетики, которая, насколько мне известно, не является общепризнанной. Есть ли на студии практика «научного совета», состоящего из представителей академической науки?

– Такого официального совета не было никогда. Был художественный совет. Но на каждом фильме кроме героя, который говорил в кадре, за кадром работал научный консультант. Он отвечал за достоверность сказанного. Заключали договор и с автором фильма, и с консультантом. Одно без другого не было возможно.

Я думаю, что практика эта и сейчас есть, никто ее не отменял. Режиссеру, чтобы сделать интересное, настоящее кино, надо познакомиться не с одним ученым, надо глубоко вникнуть в тему. Когда наш режиссер Валерий Чигинский выступал на одном биологическом форуме со своим фильмом о сердце, снятом в лаборатории Чазова, его спросили: коллега, а где вы защищались?

На высших режиссерских курсах журналист Валерий Аграновский нам сказал: «Когда идете брать интервью, вы не должны держать себя с человеком свысока, не должны смотреть на него снизу вверх, а должны говорить с ним на равных». Мы все закричали: «Да как же с ученым, академиком на равных говорить?» «В таких случаях надо приобрести самые базовые знания по теме и сказать герою, что вы знаете немного, но надеетесь, что он расскажет все остальное. Тогда получится честный разговор – на равных». Мы так и поступали. Выискивали самых интересных людей. Заканчивал режиссер фильм на одну тему, и его по плану перебрасывали на совсем другое «поле» – из физики в медицину. Или вообще, делать учебный фильм о работе химчистки.

Когда я снимала фильм о возрождении русского колокольного звона, все боялись, что фильм не пройдет. Это было накануне тысячелетия Крещения Руси. Но в это же время действовал указ Брежнева о том, что нельзя показывать ни колокольни, ни священнослужителей, ни кресты. И тогда мы в консультанты пригласили академика Раушенбаха, который страстно любит колокольные звоны. И он был нашим тараном, локомотивом. Фильм был сделан.

– А в те времена Леннаучфильм снимал фильмы на тему морально-нравственных проблем?

– Да. Например, я сделала несколько фильмов для школьников младших классов на воспитательные темы. Это были игровые фильмы. Маленьких актеров мы находили разными путями. На простеньких примерах воспитывалась нравственность: нельзя предать товарища, бросить животное на погибель, нельзя съесть чужой кусок хлеба. Объяснялось, что такое плохо, а что такое хорошо. Я тогда не была крещена, не шла речь о религии. Но мы занимались темами, напрямую связанными с вопросами добра и зла. Тогда не было того ужаса, который происходит сегодня, как будто кто-то специально перемешал добро со злом, и теперь даже взрослый человек не всегда отличает одно от другого.

Единственная вещь в мире, которая помогает различить – это совесть. Раньше это слово писалось через дефис: со-весть. То есть весть, посланная нам от Бога, заложенная в человеке при рождении, как весы, которые взвешивают каждый поступок, каждое движение души. И человек, прислушиваясь к своей совести, в глубине души всегда знал, поступает он плохо или хорошо.

Я вспоминаю фильм, который два года снимала в тюрьме. Когда мои герои вышли на свободу, я пригласила их к себе на чай. Там был один юноша, очень молчаливый, но с хорошими глазами. Все шумели, разговаривали, а он молчал. И он произнес единственную фразу: «Валентина Ивановна, в глубине души каждый знает, когда он не прав». Но сегодня эта фраза уже не обязательна, я не могу утверждать, что каждый знает в глубине души, прав он или нет. Потому что наша жизнь наполнена рекламными слоганами, которые ловко меняют местами черное и белое, хитро, незаметно искажают нравственные понятия. Сегодня голос совести в человеке заглушен, а некоторые считают, что уже рождаются дети без этого дара. Если говорить языком религии, церкви, то весь путь человека от рождения до смерти заключается в одном – преображении. Мне странно было видеть в Англии православный храм Преображения, на котором было написано «Transfiguration». Это совершенно неправильный перевод, а правильного перевода быть не может. Потому что в слове «преображение» корень – «образ», Бог создавал человека по своему образу и подобию. Но мы, совершая те или иные поступки, забываем об этом высшем образе, который в нас заложен, отступаем от него и иногда не возвращаемся к нему вовсе. Если к концу жизни человек начинает осознавать, что он хочет вернуться к своему первообразу, то его душа будет спасена. Этому посвящен мой фильм «Надежда» о женщине, которая долго умирала от рака и за это время преобразилась – стала другим человеком. Этот фильм я снимала в 2000 году. Иногда говорят: а где же чудо, ведь она все-таки умерла. Но чудо преображения произошло.

– Как удалось найти человека, готового сняться в таком фильме?

– Она меня сама нашла, через знакомых. Я сначала не соглашалась, потому что знала, что мне будет тяжело, что она безнадежна, ведь у нее саркома. Саркома пока неизлечима. Но несколько раз болезнь отступала. Мы были уверены, что она выздоровеет, потому что она двигалась по пути преображения с такой верой… но, видно, было отпущено слишком мало времени. У нее произошла переоценка ценностей. Она поняла, что ни шуба, ни розовая ванна, ни автомобиль, ни Карибы не нужны человеку, а нужно что-то совсем другое.

– Сейчас, выйдя на пенсию, вы все равно продолжаете работать, но уже на другой студии…

– Это маленькая частная студия, каких сегодня немало. Ее организовал Дмитрий Иванович Коваленко, оператор Леннаучфильма. Он поддерживает не только своих коллег, но и молодых режиссеров.

– Почему возникла потребность в такой студии? Причина только в материальном факторе?

– Не только материальный фактор сыграл роль, но и вопрос творческой свободы. Несмотря на то что с Леннаучфильмом сохранились дружба и связь, там, на частной студии, я могу выбирать ту тему для фильмов, которую я хочу, и разрабатывать ее так, как считаю нужным. Государство неохотно финансирует православное кино. Сам термин не очень правильный. Нет «православного кино», есть кино, которое сделано людьми, исповедующими православие. Чаще всего это фильмы о людях церкви.

– Кто выступает в качестве заказчика?

– Это коммерческая тайна (смеется). Дмитрий Иванович – мастер в своей области, он набил руку на изготовлении рекламных роликов и делает действительно хорошую рекламу. А я у него снимаю свои фильмы, когда нахожу спонсоров, которые дают деньги на производство фильма. Камера у меня своя, фильмы я озвучиваю тоже самостоятельно. Получается авторское кино. Но иногда я с тоской вспоминаю о прошлой жизни на Леннаучфильме, когда работало параллельно десять монтажных, мы собирались пить чай, и кто-то говорил: «Слушайте, у меня что-то не клеится». И все шли толпой, садились, устраивали мозговой штурм и вместе придумывали творческое решение, неожиданный поворот. Теперь этого нет. И когда становится тяжело, я по старой привычке зову в монтажную художественного руководителя студии Валентину Ивановну Гуркаленко, с которой нас связывает давняя дружба. У нее есть дар от Бога – создавать драматическую конструкцию. В режиссуре это самое главное – чтобы были пики, а не монотонное повествование.

– Какие-то приемы можно «подсмотреть» у коллег. Кто из современных режиссеров вам нравится?

– Начнем с того, что в кинотеатрах наших фильмов не показывают…

– Даже в Доме кино?

– Редко, когда бывают премьерные дни, вечера Леннаучфильма. Наши фильмы в доперестроечные времена шли как журналы – двадцатиминутной добавкой к главному фильму. Сегодня даже самые расположенные, давно знакомые директора кинотеатров не могут взять наши фильмы в прокат. Шесть раз показать этот фильм – значит, один раз не показать триллер. А билеты на него – от ста до трехсот рублей, и публика идет с энтузиазмом. В Финляндии образовательные фильмы показывают в кинотеатрах, потому что за это владелец кинотеатра получает значительное снижение налога. И у них сохранилась система образовательных фильмов.

У меня, конечно, есть любимые и нелюбимые режиссеры. Про нелюбимых я говорить не буду, чтобы никого не оскорблять. Дело не в приемах работы, а в нравственной позиции. Про некоторые фильмы, за неимением лучшей терминологии, я говорю: «духовно не отцентровано». Я не понимаю, что в душе у человека, который снял фильм, кому он сочувствует, а кому нет. Часто получается так, что положительными героями становятся люди отвратительные. И встает вопрос о свободе слова и независимости СМИ. В одной из программ «К барьеру» была дискуссия между Ксюшей Собчак и «русской писательницей» Дарьей Донцовой. Ксюша сказала: «Конечно, это мерзко, когда тебя застают в неприличном виде и потом фото публикуют, но если это запретить, то мы запретим всю свободу печати». Да неправда это! Свобода – это не вседозволенность. В каждом человеке должен быть и нравственный стержень, и самоограничения.

– Но разве законодательный запрет поможет «вырастить» в людях этот нравственный стержень?

– Не поможет. Действительно, надо не запрещать, а воспитывать. Как говорят мои герои из фильма «Кто качает колыбель» – воспитание начинается еще до рождения. Человек, которого я снимала 15 лет и о котором сейчас делаю фильм – владыка митрополит Антоний Сурожский, бывший правящим иерархом Русской Православной церкви в Англии, тоже считает, что воспитание ребенка надо начинать со дня зачатия.

Мама из фильма «Кто качает колыбель» не делала УЗИ, не знала, кто родится – мальчик или девочка. Родилась девочка Оля. Мама, когда Олечка была в животике, пела ей песни, читала сказки, разговаривала с ней. Недавно они приходили ко мне в гости. Это чудесный ребенок. Глядя на нее, понимаешь, что слово благородство – это не от благородства кровей, а от слова «благодать». Каждый жест этой девочки – это жест аристократки. Мать художница, отец инженер, никаких предков дворянских у них нет. Когда родители узнали, что у них будет ребенок, первым делом они выбросили телевизор. Сейчас телевизор в доме есть, но стоит он в той комнате, в которую ребенку нет доступа. У оператора Дмитрия Коваленко пятеро внуков, старшие уже ходят в школу. Они еще никогда не видели передачу по телевизору, но видели изображение на экране. Дмитрий Иванович покупает им кассеты: сказки, старые фильмы о Золушке и Спящей красавице, об Иване-дурачке. Они не видят чудовищно злобных рож, которыми заполнены сегодня детские фильмы. Кто был отрицательным персонажем в сказках? Змей Горыныч, Кощей и Баба Яга. Но разве сравнятся они с теми ужасами, которые сейчас показывают детям? Когда я общаюсь с внуками Дмитрия Ивановича, я удивляюсь тому, что это уже взрослые люди. С ними нельзя сюсюкать, они рационально подходят к решению разных вопросов.

– В вашем фильме «Виртуальная агрессия», посвященном, в том числе, и проблеме насилия на экране, есть такой эпизод – непонятное смешение красок и шума, за которым скрываются ужасные кадры… что это было? Эпизод из художественного фильма или сконструированный отрывок?

– Нет, этот эпизод не был сконструирован, он наугад взят из фильма. Мы выбирали из импортных фильмов фрагменты, чтобы показать, какие ужасы смотрят дети, когда остаются дома один на один с телевизором. Ни в одной стране мира столько крови и насилия по телевизору не показывают. В Англии, например, никогда не покажут труп – это будет тело, накрытое белой простыней. В Китае по телевизору никогда не показывают кровь. Существует отдельная кнопка кабельного телевидения, где крутят ужастики – желающие платят за нее отдельно. Этот фрагмент с мельканием цветных пятен и рычанием за кадром был страшным, но мы не понимали, почему. И тогда монтажер сказал: а ну-ка, мы его сейчас остановим. И он стал замедлять изображение. На компьютере это возможно. И тогда мы увидели, что там скрыто – фиолетовые разложившиеся трупы, окровавленные лица. В этом мелькании, которое глаз не различал, были скрыты терроризирующие наш мозг изображения.

– А откуда взят этот фрагмент?

– Мы использовали несколько фильмов ужасов, взятых наугад, в титрах их не указывали.

Сейчас по некоторым каналам каждый день крутят фильмы о монстрах или оживших мертвецах. Якобы это помогает выбросить адреналин. А люди умирают от инфаркта перед телевизором. Дети становятся убийцами.

Летом на студии прошел круглый стол, посвященный сохранению интеллектуальных ресурсов России, приехал ректор МГУ Виктор Антонович Садовничий. Потом обсуждение продолжилось в СПбГУ с участием Людмилы Алексеевны Вербицкой и председателя Совета Федерации РФ Сергея Михайловича Миронова. Людмила Алексеевна сделала замечательный доклад о русском языке. Был создан национальный комитет «Интеллектуальные ресурсы России», и Леннаучфильм вошел в его состав. Мы показали блоки с лучшими отрывками из фильмов, в том числе старые фильмы ныне покойного режиссера Павла Владимировича Клушанцева. Мы называли его «наш Кулибин». Он был не только режиссером, но и механиком: сам создавал космические корабли и скафандры, чтобы снимать путешествия на другие планеты задолго до того, как человек побывал на Луне. К нему приходили люди из КГБ, спрашивали, откуда он украл эти чертежи. Потом к нему приезжали французские корреспонденты и уговаривали: мы никому не скажем, но признайтесь, русские уже высаживались на Луну? Он говорил: да это все снято в Крыму! Они отвечали: мы понимаем, это государственная тайна. Все это делалось в нашем механическом цехе. Многие из нас облетели полмира, снимая научные фильмы, я объездила всю страну от Иркутска до Архангельска.

В своем докладе я сказала так: один очень модный писатель – Владимир Сорокин, но тогда я посчитала правильным не называть его фамилии – заявил, что глупо считать, будто искусство может кого-то воспитывать. Якобы, оно не для этого служит. Так вот, я уверена, что это неправда. Поколения русских детей воспитывались на нашей литературе и классическом театре. А теперь из нашей жизни исчезли герои. Зато есть «Дети Розенталя». Известный литературовед Торопов ввел в оборот выражение «деспотизм аналогий». Мы одеваемся, обставляем наши квартиры в соответствии с модой. А мода – это навязанная нам реальность. Молодежь живет по рекламе. А все эти слоганы о любви к самому себе и «я этого достойна» воспитывают совершенно странные чувства. Да не лучше всех я, я скромная и застенчивая, а если совершу что-то выдающееся, то только окружающие смогут оценить мой поступок!

Телевидение вырастило поколение убийц. И я сомневаюсь, что нынешняя молодежь сделает Россию счастливой. Мои знакомые говорят, что в вузах есть хорошие ребята. Но какой процент молодежи попадает в вузы? Ведь сейчас практически нет бесплатного высшего образования. Если бы я родилась двадцать лет назад, я бы никогда не стала кинорежиссером с двумя высшими образованиями. Слово «взятка» тогда не существовало. Для меня потрясением стал такой эпизод. В Публичной библиотеке гардеробщик подал мне пальто, почистив его щеточкой, а подруга мне шепнула: дай ему три копейки. Я ему дала три копейки, вышла и разрыдалась. Это было крушение моего представления о мире. Я дала человеку чаевые! Для меня это было страшным поступком: мне казалось, что я его оскорбила и себя унизила. Я приехала из маленького городка, не обозначенного на карте. Там, конечно, соседи давали друг другу продукты, но это были подарки, а не плата за услугу.

Сегодня только образованная молодежь может быть нравственно воспитана. Человек, читавший Пушкина и Толстого, не будет заходить в лифт вперед тебя, не будет, отталкивая людей, садиться в общественный транспорт. Я смотрю на мальчишек, наше будущее, и думаю: они же чудовища. Они не знают элементарных вещей: что женщину надо пропустить впереди себя, не говоря уж о том, что надо уступить ей место. Совершенно неожиданно ответ на мои размышления я нашла в книге убиенного Пола Хлебникова «Разговор с варваром». Он поделил человечество на аристократов и на рабов, не по крови и не по карману, а по духу. Раб всегда хамит, дерзит, стремится первым встать в очереди, на все отвечает бранью, он всегда вокруг себя сеет грязь и мусор. Аристократ в любой ситуации берет на себя ответственность. Он никогда на хамство не ответит хамством. Он никогда не будет проталкиваться в очереди, чтобы схватить лучший кусок, он встанет последним. Аристократ начинается у порога своего дома… И тогда я вдруг поняла, кто пишет на стенах парадных всякие гадости.

Я поняла, что проблема относится не к социуму, а к воспитанию души. Сегодня все перепуталось – интеллигентные люди ведут скромный образ жизни, а богатеют люди совершенно иного склада…

– Вот здесь самое время вернуться к вопросу о любимых режиссерах…

– Я назову имя, которое вы наверняка не знаете: Борис Лизнёв. В мае этого года на фестивале «Золотой витязь» в нашей номинации «Документальное видео-кино» он получил гран-при. Я очень рада за него. Он сделал то, что хотела бы сделать я, и что мне никогда не удастся: он всю жизнь снимает кино о людях провинции. Его фильм назывался «Вешки на реке».

Он создал собирательный образ маленького волжского города. Там живут люди, которые немодно одеты, они сохранили обычай здороваться с соседом за руку, у них есть духовой оркестр, и все очень радуются, когда этот оркестр шагает по улице. Они собираются не за тем, чтобы распить бутылку пива, а чтобы поговорить. У них есть городской юродивый, главный герой фильма, который не произнес ни одного слова. Человек с глазами святого все время в действии: то дрова колет, то что-то чинит в своей жалкой сараюшке. Он замолчал с тех пор, как однажды, придя на выборы, не увидел в списке голосующих своего имени. Забыли его вписать. Он сказал: «Имени меня лишили». И замолчал. И в фильме не сразу понятна его роль. Он все время оглядывается на реку, широкую заснеженную Волгу. Город живет ею. На нее выходят окна редакции местной газеты. Редактор с очень умными глазами сидит за столом, к нему вбегает секретарь, изображает бурную деятельность районного масштаба: что ставить на первую полосу, этот материал или тот? И пока непонятно, к чему идет дело, мы только наблюдаем людей, над которыми волны политической жизни проходят где-то очень высоко. А они живут на дне этой жизни, и политика на них никак не влияет. У них свои законы. Этому человеку 90 лет, он каждый день ходит в библиотеку и что-то там читает. А вот у этого – какая-то новость во дворе. Будничная жизнь. А в конце фильма юродивый, человек без имени, нарубив сосновых веток, втыкает их на реке в снег, обозначая путь, где по льду можно безопасно перейти на противоположный берег. На это в окно смотрит редактор газеты. Снова врывается секретарь и спрашивает: что ставить на первую полосу? И редактор говорит: «Пишите: Дубровин поставил вешки, дорога на другой берег открыта». И последние кадры – по вешкам через реку идет толпа. Камера поднимается. И на одно мгновение становится виден Макарьев монастырь – белый, с золотыми куполами, как какое-то небесное видение. И получается, что вся эта толпа движется по вешкам, поставленным юродивым, к монастырю.

Фестиваль «Золотой витязь» организует Николай Петрович Бурляев, основатель Международного кинофорума. Его девиз: «За нравственные, христианские идеалы. За возвышение души человека». Фестиваль проходит в провинциальных городах: Калуге, Рязани, Серпухове под Москвой. На одном из них был Никита Михалков, он сказал: «Возрождение России начнется в провинции, а не в Москве и не в Петербурге». И он прав. В провинции много хорошего, добротного народа, сохранившегося каким-то образом.

– Документальные фильмы зритель не видит, они доступны только профессиональному сообществу на фестивалях?

– Мы живем в эпоху второго самиздата. Я не знаю, как фильм «Виртуальная агрессия» попал в Китай, но оттуда приехали трое китайских психологов. Это замечательно. Но с маленькой оговоркой. Я когда-то прочла всего Солженицына в самиздате. Машинистки сидели по ночам, перепечатывая огромной толщины романы. Но никому в голову не приходило торговать этими рукописями. А сегодня на наших фильмах делают деньги люди, которые не имеют никакого отношения к работе над ними. Я не знаю, как к этому относиться. В Евангелии сказано: трудящийся достоин пропитания. В данном случае трудящийся – это режиссер. А режиссеры-документалисты сегодня оказались в жалком положении. Есть те, кто живет за счет западных инвесторов, но я уверена, что эти режиссеры ангажированы. Потому что фильм «Вешки на реке» не нужен Западу. Западу нужен фильм про проституток и про спивающуюся деревню. И то, и другое у нас в жизни есть. Но ты должен выбрать, кто тебе ближе: этот юродивый или пьяные муж и жена, которые, сидя под иконами в деревенском доме, матерятся. Фильм о них пошел на Запад и получил очень много премий. В каждом деле перед человеком стоит выбор. За кого он? За что? Это не значит, что он должен, как в советские времена, снимать фильмы только про законы социализма. Но сегодня есть свобода выбора темы. Одному близки пьяницы и «Тату», а другому – безымянные провинциальные герои.

Демографическая проблема существует не из-за того, что денег нет. То, что женщины не хотят рожать, потому что не хватает денег на содержание ребенка, – отговорки. Если нужна коляска самая навороченная или самые дорогие подгузники – конечно, на это денег никогда нет. Но все это обстоятельства гламурной жизни. Демограф Гундаров, один из героев моего фильма, привел пример. В 1943 году немцы дошли до Волги, и все ждали, что Россия вот-вот падет. В тылу умирали старики, а женщины не рожали. И тут произошла Сталинградская битва. Люди расправили плечи. И женщины снова стали рожать детей, а старики перестали умирать.

Ребенка родить можно и на меже. И вырастить в люльке, а не в японской коляске.

– С другой стороны, сейчас мы видим так много беременных женщин и новорожденных детей на улицах именно благодаря материальной стабильности.

– Реформы дают не столько средства к существованию, сколько надежду на лучшую жизнь, на возрождение страны. А проблему рождения детей пытаются опустить ниже пояса: желудок пустой, потому и детей не рожают. Это не так. Причины кроются в области духа, в области морали.  

Записала Венера Галеева

© Журнал «Санкт-Петербургский университет», 1995-2005 Дизайн и сопровождение: Сергей Ушаков