№ 18 (3741), 29 сентября 2006
главная | оглавление | <... | ...>	наука

Размышления о российской науке

Мне представляется более точным будет сказать о том, что для помощи и развития естественнонаучных направлений за последний период в широком плане практически ничего серьезного сделано не было. Необходимы кардинальные реформы, но для их проведения не подготовлена достаточная база. Не разработана удовлетворительная концепция развития науки в России, не установлены все слабости в области научной деятельности, не намечены пути устранения наиболее очевидных оплошностей. Мне кажется, что эти проблемы не обсуждаются достаточно глубоко научной общественностью.

Мои дальнейшие рассуждения будут относиться, главным образом, к естественным наукам. В постсоветский период судьбы гуманитарных, общественных и естественных наук оказались существенно различными. Гуманитарные науки оказались востребованными обществом, с них были сняты идеологические путы. В нашем университете в советский период серьезные исследования в области гуманитарных наук проводились, на мой взгляд, только на восточном факультете, на ряде кафедр филологического факультета и на нескольких кафедрах историков. В области экономики, философии, социологии, истории нового времени были только отдельные проблески на общем темном фоне.

В послевоенный период, еще при Сталине, многим направлениям науки, всей науке, были нанесены тяжелые удары, они всем известны. Последствия этих ударов сказываются еще и в наше время. Однако тогда же было принято решение об установлении высокой зарплаты для ученых. Это обстоятельство сделало научную работу (и преподавание в вузах) престижным родом деятельности. Несмотря на все трудности, молодежь стремилась заниматься наукой. Сейчас же мы оказались в таком положении, что научная работа стала одним из наиболее неблагодарных родов деятельности. Положительные факторы, прежде всего возможности включения в международное научное сообщество, не исправляют ситуацию. Неудовлетворительное материальное положение естественных наук приводит к массовому отъезду способных и деятельных ученых на постоянную работу в развитые страны Запада. Установленные зарплаты ученых оскорбительно низки, значительная часть выпускников даже нашего университета, получив диплом, не идет на работу по специальности. Вместо многих слов приведу несколько таблиц, которые не требуют комментариев.

Оклады сотрудников нашего университета
Профессор (высший 17 разряд) 3861 р.
Доцент (кандидат наук, 15 разряд) 3339 р.
Старший преподаватель 2879 р.
Ассистент со степенью кандидата наук 2663 р.

Приведены основные оклады, без учета различного рода надбавок, в результате которых реальная зарплата профессора около 10 тыс. рублей, доцента – 7,5 тыс., старшего преподавателя – 7 тыс., ассистента – 6,2 тыс.

Зарплаты научных сотрудников НИИ университета того же порядка, но на практике заметно меньше, поскольку почти все вынуждены работать на какой-то доле основной ставки.

Должностные оклады научных сотрудников РАН Постановлением правительства от 22 апреля 2006 года повышены. Повышение предполагается провести в три этапа, последовательно.

На первом этапе (с 1 мая сего года) основные оклады научных сотрудников РАН (без учета надбавок за степень и других надбавок) таковы:
Директор академического института 9.500 р.
Ученый секретарь 7.200 р.
Руководитель отдела, лаборатории 7.200 р.
Главный научный сотрудник 7.200 р.
Ведущий научный сотрудник 6.300 р.
Старший научный сотрудник 5.500 р.
Научный сотрудник 4.700 р.
Младший научный сотрудник 4.100 р.
Стажер-исследователь, старший лаборант с высшим образованием, инженер-исследователь 3.600 р.

Оклады тоже скромные, но можно отметить, что у младшего научного сотрудника он выше, чем у профессора университета. Кроме того, на втором и третьем этапе планируется существенное повышение окладов в РАН. Так, например, оклад главного научного сотрудника РАН на втором этапе (2007 год) – 12.500 р. и на третьем этапе (2008 год) – 20.100 р. Любопытно, что постановление правительства адресовано Минобрнауки и РАН, повышение же зарплат – только в РАН.

Интересны сведения о размерах «рыночных» зарплат (цифры заимствованы из рекламной газеты «Центр-plus» в июне сего года).
Помощник менеджера (с обучением) от 25.000 р.
Дорожные рабочие 30.000 р.
Разнорабочие от 22.000 р.
Вахтер на производстве 19.000 р.
Вахтер 15.000 р.
Консьерж в жилой дом 16-17.000 р.
Уборщицы 8.000 р.
Мойщики машин 20.000 р.
Администратор фитнес-клуба от 28.000 р.
Няня в фитнес-клуб 25.000 р.
Курьер по доставке на дом железнодорожных билетов 15.000 р.
Курьеры по 500-700 р. в день

Автор статьи Алексей Георгиевич Морачевский (на снимке в центре группы ветеранов на митинге, посвященном 61-й годовщине Великой Победы), доктор химических наук, профессор, заслуженный деятель науки РФ, лауреат Государственной премии, почетный профессор университета, участник ВОВ (1941–1945 гг.), в течение 60 лет в университете – учился, занимался преподаванием и наукой, вел большую научно-организационную деятельность (директор НИИ, проректор по научной работе, и.о. ректора, заведующий кафедрой и лабораторией), в свое время активно участвовал в партийной и комсомольской работе. Редакция сочла интересным ознакомить читателей с мнением профессора, имеющего такой большой жизненный опыт.

Полагаю, что такой разительный разрыв между «рыночными» (рыночная цена труда) и государственными зарплатами должен вызывать серьезную озабоченность руководства страны. Впрочем, я не знаю точно, но предполагаю, что «государственные служащие» имеют зарплаты, близкие к рыночным. Во всяком случае, я знаю человека, который занимал среднюю по значению государственную должность, но после достижения пенсионного возраста получил пенсию в 17.000 рублей. Я не считаю нормальным то положение, что «государственными служащими» считаются только чиновники, обсуживающие или президентскую вертикаль, или региональные власти. В правовом государстве государственными служащими должны считаться все, кто получает зарплату из государственного бюджета, федерального или регионального. И для всех государственных служащих должна быть единая тарифная сетка, различия в зарплате могут быть реализованы через разряды (их может быть больше, чем 18) и надбавками за работы особой сложности или опасности. Введение такого порядка позволило бы решить многие острые социальные проблемы. И было бы значительно эффективнее, чем «точечные» повышения зарплат отдельным категориям служащих, поскольку при этой практике незаслуженно обиженных оказывается даже больше, чем удовлетворенных.

Отмечу невероятно низкие пенсии для профессоров – около 3.000 рублей. Нормальные пенсии профессоров позволили бы решить ряд кадровых проблем. При хорошей (и вполне заслуженной) пенсии многие профессора преклонного возраста могли бы продолжать работу на 0,5 или 0,25 ставки, освободив штатные места для молодых.

Высокие зарплаты чиновникам ведут только к расширению бюрократии, а известно, что масштабы бюрократии и коррупции – это симбатно зависимые величины. Чиновников уже так много, что по сути в стране создается класс бюрократов.

Особо хочу сказать о доходах депутатов Государственной думы – депутат Думы получает основную зарплату профессора за полтора дня своей работы (иногда – безделья), и еще много различных льгот. Уверен, что среди депутатов Думы по крайней мере половина не имеет данных для государственной деятельности, присвоение им ранга федеральных министров только способствует снижению авторитета Думы (рейтинг доверия и уважения к Думе ничтожен). В связи с недавним 100-летием существования Думы в России любопытно вспомнить, что депутаты царских дум получали значительные выплаты из казны, но они были на 5-7% меньше, чем оклад ординарного профессора университета.

В связи с замечаниями о Думе позволю себе сделать некоторое отступление от основной темы и сказать о проблемах, только косвенно связанных с судьбою науки. Большое сожаление вызывают принятые Думой существенные изменения в избирательной системе. Выборы депутатов только по партийным спискам сделают состав Думы еще более слабым, повышение проходного процента для партий до 7 % приведет к единообразию состава (в Украине, при барьере в 3 % из многих десятков партий в Раду прошли только пять). Отмена возможности голосовать «против всех» лишает граждан законопослушного способа выразить свое неудовлетворение.

В современной ситуации в стране нет партий, которые пользовались бы широкой поддержкой избирателей. Особенно избирателей активного возраста. «Единая Россия», возможно, получит большую поддержку, но в восприятии избирателей она видится скорее не как политическая партия, а как организация власти. Есть опасения, что она постепенно превращается в «карьерную» партию и в этом отношении становится чем-то похожей на бывшую КПСС последних десятилетий. В других партиях не уживаются деятели, имеющие в какой-то мере самостоятельную политическую позицию. В «Родине» разошлись Рогозин, Глазьев и Бабурин; из состава КПРФ вышли Селезнев и Семагин; ЛДПР остается персональной партией Жириновского. Еще более отрицательно изменения в системе выборов могут сказаться на региональных (местных) законодательных собраниях и других выборных органах – велика вероятность того, что люди просто не будут иметь своих депутатов, которых знают и уважают.

Я с большим удовлетворением выслушивал послания В.В.Путина Федеральному собранию, был со всеми положениями полностью согласен. Поэтому я не могу понять, почему президент допустил столь тяжелые удары по нашей еще слабой демократии, допустил принятие решений, не соответствующих принципам и духу своих посланий (таково мое впечатление).

Другая острая проблема естественных наук в нашей стране – катастрофический недостаток современного оборудования, прежде всего научных приборов. От этого особенно страдают химики, физики, биологи многих направлений. Действительно современные приборы есть только в некоторых академических институтах, из вузовских факультетов химического профиля, пожалуй, более-менее благополучное положение только на химфаке МГУ. На нашем факультете, как и на химических кафедрах других вузов города, имеются только отдельные приборы. В некоторой степени положение исправляют центры коллективного пользования. Сотрудники нашего факультета бывали и работали на химических кафедрах университетов Португалии, которая считается самой бедной страной Западной Европы. Однако мы можем только мечтать о такой оснащенности новейшими приборами, какая есть у химиков Университета Порту. Отсутствие современных приборов является важным фактором стремления молодых ученых к отъезду за рубеж. Могу заметить, что академик Р.Сагдеев, выступая в прошлом году на очередном Менделеевском чтении, говорил о том, что некоторые из наиболее престижных международных журналов не принимают от химиков экспериментальные работы, если они выполнены на «старых» приборах. А старыми определены те, которые выпущены производителем более 10 лет назад. Мы же, на нашем химфаке, молимся за исправность нескольких импортных приборов, приобретенных еще в 70-е годы. Проблема очень сложна и может быть решена только на государственном уровне. Приборы дороги. Например, спектрометр ЯМР высокого разрешения последних лет стоит до 6-7 млн долларов. 10 миллиардов, выделенных правительством на 2 года для

17 ведущих вузов, никак не решат проблему, да они и не предназначены для приобретения научного оборудования.

О структуре науки

Еще одна проблема, очень широкая, состоит в том, что в нашей стране сложилась удивительно неэффективная структура науки. Сейчас она даже хуже, чем была в советский период, поскольку распались отраслевые институты, которые обслуживали крупные отрасли промышленности. Через эти институты осуществлялась связь вузов с промышленными предприятиями. В частности, лаборатория НИИ химии, которой я руководил в течение 40 лет, в 70-х – начале 80-х годов имела ряд серьезных договоров со многими институтами всесоюзного значения – с ГИАПом (Государственный институт азотной промышленности, который курировал предприятия по производству мономеров для полимерной промышленности и по производству азотных удобрений), Гипрокаучуком, ВНИИнефтехимом и другими. Запрос на наши исследования был велик. Но с начала 90-х годов мы не имели ни одного запроса от нашей промышленности, работы привлекали внимание зарубежных крупных компаний, и мы имели соответствующие контракты.

Слабость структуры нашей науки в том, что если во всем мире научные исследования сосредоточены в университетах и исследовательских центрах крупных компаний и корпораций, то у нас принято считать, что основная наука должна быть сосредоточена в Академии наук (РАН). При этом нигде в мире нет научной структуры, даже похожей на нашу РАН. Разумеется, я не компетентен судить о деятельности РАН в широком плане. Но все же некоторые замечания считаю возможным сделать. При всем уважении к Академии и выдающимся ученым, работающим в институтах РАН, представляется очевидным, что институты РАН все же далеки от промышленности и не ведут широкой подготовки молодых кадров. Это обусловлено и составом сотрудников, и сложившимися традициями. Институты РАН не могут заменить отраслевые институты, и сама РАН нуждается в сильных университетах. Академия наук не должна бы, по моему убеждению, быть столь обширной, иметь почти 500 институтов и других подразделений. Их число все время увеличивается, несмотря на некоторые объединения. Структура нашей Академии в свое время была скопирована в ГДР, но после объединения Германии была сразу же упразднена. В Германии сейчас существуют институты Общества Макса Планка, их несколько десятков по разным направлениям науки, эти институты имеют очень малый основной штат и первоклассное научное оборудование. Исследования выполняются аспирантами, стажерами, сотрудниками, приглашенными на временную работу для выполнения крупных контрактов. Кстати, стипендия аспирантов в Институте М.Планка – 1200 евро. Хотелось бы видеть нашу РАН в виде ограниченного числа крупных институтов, обладающих самыми современными приборами и методами эксперимента.

В настоящее время у нас, по существу, нет отраслевой науки. Как уже указывалось, почти все отраслевые институты распались, вместо них появились мелкие АО, ОАО и прочее. Крупные же новые компании, даже такие, как «Газпром», «Роснефть», «Интеррос» и другие, по ряду причин не создают своих научных центров.

Я знакомился с последним отчетом президента РАН, представленным общему собранию в мае текущего года. Меня обеспокоил один из тезисов, сформулированный в заключительной части отчета. Привожу его дословно:

«РАН считает необходимым скорейшее решение вопроса о предоставлении права на ведение образовательной деятельности в полном объеме, разрешении академическим институтам проводить обучение на всех ступенях образования после средней школы». Какой в этом смысл? Или РАН считает себя государством в государстве? Нет никаких оснований считать, что институт РАН, даже из числа сильных, может хотя бы в какой-то мере заменить хороший университет. Даже организацию ограниченных «академических университетов» (такой университет создал академик Ж.Алферов в нашем городе) нельзя считать полезной.

Я опасаюсь, что сформулированное предложение президента РАН может быть реализовано, поскольку, к сожалению, руководство страны, судя по ряду выступлений и действий, только Академию считает средоточием истинной науки. Здесь можно вспомнить, что практически все лауреаты Нобелевских премий (кроме немногих российских) являются профессорами университетов.

Предложение вызывает недоумение еще и потому, что существующие разумные и взаимно полезные связи между университетами и институтами РАН использованы пока еще в ограниченном масштабе.

Хочу также отметить, что по моему убеждению, факультеты ведущих университетов, например химический факультет МГУ или наш, по своему научному потенциалу выше, чем какой-либо академический институт химического профиля. Я много лет имел отношение к распределению аспирантов и студентов-выпускников университета. Всегда были заявки от институтов академии, по ним направлялись сильные выпускники, но при том все же наиболее талантливых (не только химиков) мы стремились оставить у себя, и обычно оставляли.

Именно в университетах есть исключительно благоприятные условия для проведения крупных комплексных междисциплинарных исследований. Университеты обеспечивают приток в науку (и в институты РАН) талантливых молодых людей, получивших широкое образование.

Бюрократизация руководства наукой

Еще одна серьезная проблема российской науки – ее чрезвычайная бюрократизация, точнее – бюрократизация руководства наукой. Я не знаю штатного расписания Минобрнауки, но судя по поступающим документам, штат очень велик, в нем очень много начальников.

В составе министерства имеются:
Федеральное агентство по науке и инновациям (Роснаука);
Федеральное агентство по образованию (Рособразование);
Департамент государственной научно-технической и инновационной политики;
Департамент государственной политики в образовании;
Департамент государственной молодежной политики, воспитания и социальной защиты детей;
Департамент управления делами и государственной службы;
Департамент экономики и финансов;
Управление программ и проектов Роснауки;
Управление учреждений образования;
Управление по делам молодежи.

И еще совсем недавно, Постановлением Правительства от 20 апреля 2006 года, создан новый бюрократический монстр – Федеральная служба по надзору в сфере образования и науки, сокращенно Рособрнадзор.

О последней службе скажу особо. Она берет на себя значительную часть функций ВАКа, но зачем это все нужно – объяснений нет. Непонятны и частности – зачем Рособрнадзору необходим первый экземпляр докторских диссертаций и целесообразно ли переносить в Интернет полностью авторефераты докторских диссертаций.

Я, за 55 лет работы в университете, значительное время занимался научно-организационной работой. В начале 60-х годов мне приходилось по служебным делам бывать в тогдашнем Министерстве высшего образования РСФСР. В то время в министерстве было Главное управление университетов, экономических и юридических вузов, оно состояло из начальника главка и двух его заместителей, один из них курировал университеты, и к нему шли научные отчеты университета. Больше никто в министерстве не вмешивался в научную деятельность университета. Все управление размещалось в трех небольших комнатах. В министерстве было еще небольшое спецотделение, которое занималось закрытыми темами от ВПК. Позднее в министерстве появился замминистра по научной работе и отдел НИР, потом Главное управление НИР, потом хозрасчетное научное объединение (ХНО), занимавшее уже полностью четырехэтажный дом. В начале 90-х годов был спад активности министерства, вузы приобрели самостоятельность. В наши дни новое министерство расширяется и стремится активно руководить научной работой университетов.

Я могу ответственно утверждать, что увеличение числа чиновников министерства, получавших какое-то отношение к научной работе университета, не имело никакого положительного эффекта.

В нашей стране и Академия наук имеет большой бюрократический аппарат. Кроме президиума РАН, занимающего одно из наиболее крупных и помпезных зданий Москвы, есть еще три региональных отделения РАН (Сибирское, Уральское и Дальневосточное) и 13 научных центров (один из них – Санкт-Петербургский, наиболее крупный).

По существу, мы имеем два министерства науки, каждое из которых имеет громоздкий административный аппарат. Еще раз отмечу, что масштабы бюрократизации и уровень коррупции – симбатно зависимые величины. (В России в наши дни более

1 миллиона чиновников-управленцев, и Россия, по данным специализированной международной организации, из 140 стран мира по уровню коррупции находится в последней десятке стран, более высокий ее уровень определен только для Туркмении и нескольких малых стран Африки).

Существующее сложное положение в российской науке и огромные трудности его исправления связаны с тем, что в нашей стране в течение многих десятилетий был принят экстенсивный путь развития науки и высшего образования. Больше научных институтов, больше вузов и тому подобное. Сейчас существует около 2500 научных организаций, тысячи вузов, и почти все называются «университетами». Это было естественно в период Советского Союза, когда экстенсивный путь реализовался во всей экономике, в сельском хозяйстве, промышленности. При этом естественным следствием являлась очень низкая производительность труда. В период реформ экстенсивный путь продолжался в области научной деятельности и высшего образования. И производительность научного труда, в связи с указанными ранее обстоятельствами, стала еще ниже. В области экспериментальных естественных наук многие исследователи, выезжающие на временную работу за рубеж, говорят о том, что там, в современном научном центре, университете за 2-3 месяца можно получить больше результатов, чем у нас за 1-2 года.

Зачем я пишу эту статью, если совсем недавно правительством РФ была принята программа реформирования науки, а немногим ранее министерством была разработана подробная «Концепция управления государственными организациями, осуществляющими деятельность в сфере науки»?

Однако дело в том, что названные документы нельзя признать вполне удовлетворительными. В них сформулированы проблемы, недостатки в научной деятельности, но нет четких предложений о путях преодоления трудностей. Что конкретно надо сделать? Каким способом?

Ряд положений, о которых сказано выше, учтен в малой степени. Как изменить материальное обеспечение науки, приобрести современные приборы, на какие средства и для кого? Как возможно, сократив численность научных сотрудников РАН на 20%, остальным за этот счет повысить зарплату в 4-5 раз?

Обойдены проблемы отраслевой науки. Как ее организовать (восстановить)? Почему наши крупнейшие компании, такие как «Газпром», «Роснефть», «Лукойл», «Интеррос» не пытаются создать свои исследовательские центры? В США и Японии до 70% прикладных НИР выполняются в научных центрах компаний, более широкие прикладные проблемы передаются университетам. В общем-то понятно, почему у нас нет научных центров в компаниях, но обсуждение этого вопроса выходит за рамки настоящей статьи.

Совершенно не обсуждается проблема организации (отчасти – восстановления) промышленности научного приборостроения.

В «Концепции», предлагаемой министерством, главное внимание уделено «управлению» и «инновационности» (в конце статьи приведу пример деятельности министерства в этом направлении), хотя было бы много лучше, если бы министерство как можно меньше занималось бы «управлением» наукой и как можно более активно стремилось бы к созданию благоприятных условий для научной деятельности.

«Инновационность», ставшая очень употребительным термином, тоже требует разъяснений. Что такое инновации в фундаментальной науке, особенно теоретической? Нет полной ясности и в понятии «инновационная образовательная программа». Конкретных предложений и мер в Концепции почти нет.

В заключение – о конкретном примере управления наукой в нашем университете. В конце прошлого года министерство проводило конкурс научных проектов в связи с реализацией целевой программы «Развитие научного потенциала высшей школы» (2006-2008 годы). Университет получил финансирование на большое число проектов (всего 39), из них на 24 проекта было выделено по 2 млн рублей. Мы можем быть признательны министерству за одобрение большого числа проектов для нашего университета в сравнении с другими вузами города. Однако на заседании Ученого совета университета в январе сего года я выступил с достаточно резкой критикой одобренного министерством перечня проектов. Казалось бы, что должны быть приняты прежде всего те проекты, для выполнения которых необходимо укрепление материальной базы исследований. Отбор проектов министерство проводило якобы на конкурсной основе, используя заключения экспертов.

В результате оказалось, что среди одобренных министерством проектов не оказалось ни одного из предложенных Институтом химии (из 15 предложенных), ни одного проекта Института математики и механики. Были отклонены проекты академиков РАН Русанова, Морозова, Ибрагимова, члена-корреспондента РАН Смирновой, Алесковского и ряда других крупных ученых, химиков и математиков. Большая часть одобренных двухмиллионных проектов предполагает исследования в области гуманитарных наук или научно-административной деятельности. При искреннем уважении к гуманитарным наукам, все же надо учитывать, что для их исследований нет необходимости в приобретении приборов и дорогих расходных материалов. Главное же – я имел основания убедиться, что министерством не была проведена квалифицированная и добросовестная экспертиза проектов. Неужели в министерстве не понимают, что Ученый совет университета, его научная комиссия намного более компетентны в отборе исследований, заслуживающих поддержки?

Готовя статью, я думал о том, что наш университет, обладая очень высоким интеллектуальным потенциалом, имея в своем составе много крупных ученых, в том числе и с опытом научно-организационной работы, мог бы более активно участвовать в разработке планов реформирования научной деятельности, выведения науки из тяжелого состояния.

Всем должно быть ясно, что приведение научной деятельности в нашей стране в современное, достойное состояние – это труднейшая проблема для руководства страны. И также должно быть ясно, что ее абсолютно необходимо решить. Иначе – государство терпит интеллектуальное поражение.

В настоящее время у нас еще есть много отличных ученых, у россиян сохранились высокие способности, мы еще выпускаем в лучших университетах, классических и технических, молодых специалистов высокого уровня, их очень охотно принимают крупные университеты западных стран. Но резервы не беспредельны.

В «Известиях» от 22.06.06 было опубликовано интервью с академиком Игорем Горыниным, новым лауреатом Государственной премии России. Я знаю его как выдающегося ученого в области материаловедения, организатора науки, руководителя КБ «Прометей» (в Санкт-Петербурге). И.Горынин справедливо говорит, что «пока власть не поймет, что наука – это каркас, без которого невозможно развитие, представители науки по-прежнему будут выступать лишь в роли просителей», и в том же интервью: «чтобы успешно заниматься наукой, нужны талант, хорошие приборы и достойная зарплата».

Интересно, что это слова представителя ВПК, в этом же интервью И.Горынин с удовлетворением пишет об улучшении положения в военно-промышленном комплексе, о том, что в его «Прометее» средняя зарплата 18 тысяч рублей, для кандидатов наук – 20-25 тысяч. Однако, как истинно крупный ученый и неравнодушный человек, академик Горынин думает о всей науке в стране.

Не могу не отметить, что улучшение положения на предприятиях ВПК не было слишком сложной задачей для правительства. Оружие интенсивно экспортируется, здесь мы никогда не отставали в использовании высоких технологий. Но где еще?

В большинстве отраслей промышленности нет стремления к производству новых товаров и изделий, использованию сложных технологий.

Поэтому нет потребности в научных исследованиях. И это одна из важнейших причин бедственного положения науки. В химической и нефтехимической промышленности сейчас примерно половина продукции идет на экспорт – но это калийные соли, апатитовый концентрат, метанол, аммиак, поташ и другие простейшие продукты, по сути та же сырьевая экономика, что и в нефтегазовой и лесной промышленности. Похожее положение в фармацевтической промышленности. Даже очень простое соединение – аспирин (ацетилсалициловая кислота) покупается в Германии или в Австрии.

Сложилось такое положение, что перепродавать зарубежные изделия оказывается выгоднее, чем организовать производство своих. В стране очень много экономических институтов, но я не слышал рекомендаций, как преодолеть такую тенденцию.

Необходимы меры для стимулирования создания научных центров при наиболее крупных компаниях. Одно из условий понятно – надо в конце концов принять закон об утверждении результатов приватизации 90-х годов. Иначе крупные предприниматели, напуганные историей с ЮКОСом, не будут вкладывать средства в научный центр. Однако труднее понять, почему не делают вложений в науку такие компании, как «Газпром» или «Роснефть», которые, как мне представляется, являются полугосударственными и которым нет оснований опасаться судьбы ЮКОСа. Эти же компании не затрудняются вкладывать огромные средства в строительство небоскребов (кстати, построек, вряд ли естественных для России с ее огромными просторами).

Несколько замечаний об университетах. Вспоминаю очень давнюю встречу руководства университета с К.Т.Мазуровым, в то время членом Политбюро и первым заместителем председателя Совета Министров СССР, его выдвигали депутатом Верховного Совета. На этой встрече Сергей Васильевич Валландер так поставил вопрос: представьте гипотетически, что у нас не стало Академии наук – ущерб огромный, но со временем восполнимый; представьте, что не стало университетов — ущерб уже невосполнимый. Мазуров согласился.

В наши дни университетов (разных) стало так много, что привести все в современное состояние по материальному обеспечению совершенно невозможно. Но реально выделить небольшую группу ведущих университетов, которые можно определить как исследовательские и как головные в регионе. При этом имеется в виду, что если наш университет будет иметь современное обеспечение научных исследований в области естественных наук, то он будет должен оказывать помощь университетам Северо-Западного региона – Новгородскому, Псковскому, Петрозаводскому, некоторым вузам города. Целесообразно, чтобы аналогичное положение занял и Технический университет (Политехнический институт).

Представляется реальным достигнуть положительных сдвигов в возрастном составе профессоров и научных сотрудников. Ученые должны получать достойную пенсию, а не близкую к минимальной. В частности, было бы справедливо установить надбавки к пенсиям за ученые степени, за почетные звания Заслуженного деятеля науки, Заслуженного работника высшей школы. Сейчас есть небольшая надбавка к пенсии для лауреатов государственных премий, но она начисляется только в том случае, если лауреат полностью прекращает оплачиваемую работу.

Хотелось бы верить в существенное улучшение условий научной деятельности в близкое время. Надо надеяться, что руководство страны осознает в полной мере, что состояние науки – это важнейший фактор и достоинства, и безопасности государства.

Я написал, может быть, слишком много. Возможно, что мои рассуждения покажутся излишне самоуверенными. Время моей активной работы в науке завершается, хотелось сообщить свои мысли и наблюдения в надежде, что некоторые из них окажутся полезными.  

А.Г.Морачевский

© Журнал «Санкт-Петербургский университет», 1995-2005 Дизайн и сопровождение: Сергей Ушаков