№ 18 (3741), 29 сентября 2006
главная | оглавление | <... | ...>

Чёрное и белое

Феномен ксенофобии не нов, ещё в IV веке н.э. образованный грек Аммиан Марцеллин, описывая нравы современного ему Рима, где он тогда жил, отметил, что, «хотя Рим во все времена был силён поддержкой пришлого элемента», римская чернь, время от времени, «следуя обычаю племени тавров, начинает реветь противными и бессмысленными голосами, что надо выгнать из города всех чужаков».

История Петербурга в данном случае схожа с историей Рима: ведь и наш город всегда «был силён поддержкой пришлого элемента», его славу создавали как великие, так и безвестные представители многих народов. Но для ксенофобных настроений нет доводов логики: по меткому замечанию петербургского писателя Дмитрия Горчева, «Трезини, Растрелли, Клодт, Бенуа, Багратион и им подобные, конечно же, русские, и только один Дантес – француз».

Андрей Валентинович Петров

Чтобы получить более-менее объективную картину происходящего в нашей стране и в нашем городе, в частности, в плане прогрессирующей расовой нетерпимости, я решил расспросить как специалистов, занимающихся темой ксенофобии, так и иностранных студентов, живущих и учащихся в Петербурге.

Проследить историю вопроса любезно согласился Андрей Валентинович Петров, доцент исторического факультета, учёный секретарь центра антиковедения.

Повесить свастику
и разнести ларек с арбузами

– Ксенофобия, по моему мнению, является общечеловеческим качеством, – говорит Андрей Валентинович, – у различных племён и народов любовь к чужакам и иностранцам обычно мотивирована какой-либо культурной особенностью. А для того чтобы не любить чужака, никаких причин не нужно. Понять всегда труднее, чем убить. На поверхности бытовой ксенофобии лежат, конечно, мотивы традиционного поведения. Взять, например, деревню. Деревня живёт по своему вековому укладу. А уклад связан со сбором урожая, с посевами, с надоями и прочими вещами, от которых напрямую зависит жизнь крестьян. Если ты живёшь в чернозёмной полосе, не всякие обычаи северян тебе подходят. А поскольку мышление крестьянина не рефлексивно (ну с чего бы ему быть рефлексивным?), то, естественно, он склонен рассматривать в комплексе и сельскохозяйственный календарь, и брачные взаимоотношения, и имущество, и моральные и религиозные мотивы. И для него приезжий шотландец, например, который не носит штанов, а носит килт, – это человек опасный. Человек, от которого можно ждать переступления любых обычаев и норм: мужчина в юбке может сеять зимой, жать осенью, спать с мужчиной, красть у других и не считать, что всё это ненормально. Почему? Да потому, что он нарушает самые очевидные правила. Деревенская ментальность очень жёсткая.

– Тема нацменов (национальных меньшинств) и нацболов (национального большинства) становится в последнее время одной из самых острых и в деревнях, и в мегаполисах.

– И это понятная проблема, потому что этническая ситуация изменилась колоссальным образом. Во многих городах России есть целые кварталы людей с ярко выраженной кавказской внешностью… Но дело не во внешности, а в языке – в нежелании пользоваться русским языком, и в том, что они привносят в повседневный быт элементы своей культуры. Та же шаверма, которую купить чуть ли не проще, чем «сникерс».

– Можно ли проследить трансформацию бытовой ксенофобии со времён античности до наших дней?

– Со времён античности произошли изменения фундаментального характера. Например, Порфирий, один из выдающихся греческих философов, был по происхождению сириец, и звали его первоначально Малх. Сам же он считал себя стопроцентным греком. И нам не известно, что кто-то попрекал его тем, что он сириец. Наоборот, христианские критики, которые его ненавидели, ненавидели его как грека, и его грех считали греческим. Почему? Да потому, что грека от не-грека отличить было очень легко: приобщён ли он к греческой культуре, или нет.

– Можете назвать основные вехи мировой ксенофобии?

– Есть несколько важных вех мировой ксенофобии – это противостояние Востока и Запада, отражающееся в крестовых походах, в противостоянии христианства и ислама. В Средние века проводится жёсткая демаркационная линия между двумя мирами. Второй фактор – это форма христианского самосознания. Здесь идея самого Христа, как она представлена в средневековой религиозности в отношении наций, состоит в том, что нет больше наций, что нация не нужна, есть сверхнациональное братство. Это братство намного важнее, чем национальное братство, которое, на самом деле, разъединяет, а не объединяет. Естественно, что если мы начнём разбирать картину конца XX – начала XXI века, здесь будет огромное количество других факторов.

– Что, на ваш взгляд, может нивелировать ксенофобные настроения в обществе?

– Я надеюсь на то, что те глобалистические тенденции, которые существуют в современном мире, приблизят нас к ситуации, которая имелась в Римской империи, благодаря тотальной эллинизации. Эллинизация – это тоже форма глобализма: это монополярный мир, это доминирование одной культуры, которая подминает под себя всё (греческая культура подмяла под себя даже римскую культуру, её завоевавшую). Но для этого понадобятся довольно мощные факторы, у которых пока нет никакой перспективы, и самый важный из них – это, конечно, религиозная толерантность. Здесь я пока не вижу никаких перспектив, потому что та религиозная толерантность, которая мне известна по античности, предполагает религиозную индифферентность: человека совершенно не интересует то, как и кому молится его сосед. Он не испытывает экзальтации от того, что он молится тому же богу, и не испытывает раздражения, что он молится другому богу. В нашем мире путь к такому результату даже сформулировать пока нельзя.

– Может ли в России случиться Веймарский вариант: приход к власти на волне ксенофобных настроений националистов или им подобных?

– Я думаю, в нашем городе заметные национальные конфликты ещё предстоят. В качестве нормального мегаполиса мы слишком долго жили в ненормальное время. Всё-таки, советские времена – это скорее ненормальность. По ним нельзя судить о том, как мегаполис живет на самом деле, слишком всё задавлено, слишком всё канализовано, и соответственно, нам ещё понадобятся два-три поколения, которые будут идти своим естественным темпом к норме. А путь к норме – трудный, и кто-то кого-то будет резать. Типичный пример – новостройки. Время от времени несколько парней, в «гадах», в чёрных штанах, иногда со свастикой, выпив, разносят ларёк с арбузами. Ксенофобия здесь – один из сотни мотивов для проявления агрессии.

– Если я вас правильно понял, вы считаете ксенофобию атавизмом?

– Совершенно верно.

Мания великодержавного имперского величия

О том, какие социальные институты могут нагнетать состояние немотивированной агрессии у части или большинства населения, разделяющего ксенофобские настроения, размышляет Олег Рышков, этнополитический психолог (факультет психологии СПбГУ).

– Что такое ксенофобия с точки зрения психологической науки?

– Так случилось, что в нашем обществе за всю его тысячелетнюю историю не сложилось традиций рационального ответа на неизбежно возникающие вопросы в межэтнических отношениях. У нас не принято вести дискуссий, обсуждать «национальные проблемы», открыто и цивилизованно находить приемлемые для всех этногрупп решения основной для империи дилеммы – «как нам жить и развиваться дальше вместе». Негласно «национальный вопрос» «заморожен» до лучших времен. В общественном сознании существует табу на любое публичное прикосновение к теме семитизма, антисемитизма, русского великодержавного шовинизма. В этом плане у нас только один «ньюсмейкер» – гвардия ультрапатриотов и этнонационалистов. Особо надо отметить безграмотность нынешней политической элиты, да и в целом интеллигенции, во всех аспектах этнополитической психологии. Редко у кого из политиков (и журналистов) в лексиконе имеется более десяти терминов из этой наиважнейшей для нашей страны области человекознания. Как показывает самый свежий пример (обсуждение в Общественной палате проблемы роста экстремизма на этнонациональной почве) – мало кто из публичных политиков без ошибки смог произнести слово «этноцентризм», не говоря уж о том, чтобы объяснить суть этого центрального для межэтнических отношений феномена. Вместо реальных научных знаний (хотя этнополитическая психология – весьма молодая наука) в повседневной практике принято оперировать некоторыми шаблонами и мифами, доставшимися нам от прежних времен. Один из таких мифов – об исключительной опасности ксенофобии. Мало кто задумывается о том, что это неотъемлемая черта обычного, здорового, нормального человека: испытывать непонимание чужого образа жизни, стандартов поведения, иногда в категоричной форме. В конце концов, у каждого есть право не понимать другого человека. Хотя, надо признать, это достаточно архаичная форма психологической защиты. Исторические документы свидетельствуют, что, например, антиеврейские погромы на Руси были ещё в XII – XIII веках, хотя евреев тогда было очень мало. Во Владимире, Суздале, Ростове наши предки проводили такие «зачистки» со всеми атрибутами оных: с убийствами, с изъятием собственности. С моей точки зрения, ксенофобия, в какой-то степени, сформировала русскую государственную идентичность. Например, ксенофобия была основным мобилизатором в Смутное время, да и в Великую Отечественную народ воевал никак не с фашизмом, а с немцами (с философией фашизма и национал-социализма была знакома только элита; кстати, в СССР в 30-е годы было много ее приверженцев).

Олег Рышков

– Как ты можешь объяснить всплеск бытовой ксенофобии в России, наблюдаемый в последние месяцы?

– Ксенофобия – «нормальное», как я уже сказал, состояние для человека. Другой вопрос, когда у ксенофобии появляются менеджеры, идеологи. И еще хуже – когда ксенофобия становится политикой. Надо признать, среднестатистический обыватель (что уж там говорить о партии «Родина», части КПРФ и «Единой России») страдает «манией великодержавного имперского величия», шовинизма, а бытовая ксенофобия – это следствие. Идеологов «панславянизма», «великодержавности» много было и есть в Русской Православной церкви, среди известных политиков, писателей и учёных, в основном философов и историков. В последнее время на центральных и местных телеканалах транслируются откровенно антииммиграционистские, ксенофобские передачи. Зачастую в них чётко прослеживаются неофашистские, неонацистские установки. Но самая опасная на сегодняшний день тенденция – это институциализация ксенофобии и шовинизма – проникновение в ряды власти, силовых органов. Это и есть самое слабое звено империи. Нынешняя власть пытается «списать» рост ксенофобии на «хронические» болезни общества. Это так же неправильно, я бы сказал, подло, как ее же попытка свалить вину за рост «дедовщины» в армии на солдатских матерей.

– Но сейчас, вроде бы, идёт на государственном уровне борьба с ксенофобией.

– Это не так. Можно документально фиксировать рост пропаганды ксенофобских идей на государственных телеканалах, сплошным потоком предъявляющих нам идеологов великодержавного, шовинистического толка. Политиков демократической направленности нам показывают значительно реже. А прямую связь между шовинистической пропагандой и ксенофобствующим общественным мнением нам тут же демонстрируют циничные интерактивные голосования.

– Например, в программе «К барьеру» Макашов набирает голосов в несколько раз больше, чем космонавт Леонов, Жириновский – в несколько раз больше, чем Немцов. Складывается устойчивое впечатление, что голосующие не слушают, что каждый из выступающих говорит.

– Ксенофобская риторика присутствует даже в официальных новостях на Первом канале. Вспомним истерику по поводу избитых в Польше россиян, которая и спровоцировала серию последующих избиений граждан Польши в Москве. Кстати, в Польше хулиганов нашли. А у нас? Такие же тенденции наблюдаются на РТР, и особенно надо отметить московский канал ТВЦ.

– Следовательно, нужно говорить не только о бытовой ксенофобии. В чём ты видишь причину этнонационалистического экстремизма?

– С моей точки зрения, рост ксенофобских вылазок в России связан непосредственно с Чеченской войной (одна из причин). Давайте проанализируем, что мобилизовало российских солдат в этой войне? Что побуждало солдат идти в бой, производить весьма антигуманные “зачистки” в деревнях? Неужели желание навести «конституционный порядок»? Это была разожженная до предела ненависть к чеченцам, кавказцам, а не эфемерные идеи единого государства Российского. Не надо скрывать очевидного факта. Эти люди вернулись с войны, влились в общество, не пройдя никакой психологической реабилитации. Вся эта колоссальная агрессия, ненависть распространилась по России. Как-то случайно мне пришлось быть свидетелем «скинхедовской тренировки». «Тренировал» группу омоновец (возможно и бывший, но в соответствующем обмундировании).

– ОМОН, как мне известно, проходит практику в Чечне.

– Совершенно верно. В Чечне наведением порядка занимаются только войска МВД. ОМОН – это одно из подразделений МВД.

Полагаю, что в той или иной мере взгляды национал-экстремистов, «скинов», разделяет огромная часть рядовых милиционеров. Это становится явным, стоит только понаблюдать за их работой на «Софийском оптовом овощном терминале», любом другом рынке, вокзале или просто в электричке.

Надо сказать, что «скинхеды» – не самые опасные силы: их в России примерно 80 тысяч. По некоторым данным, столько же, сколько во всём остальном мире. Органам известны если не все члены, то, по крайней мере, лидеры группировок. Многие стоят на учёте. Для силовых органов изолировать их всех от общества не составляло бы никакого труда, была бы проявлена воля.

Мне кажется, для обычного иностранца или просто человека с «неславянской внешностью» значительно опаснее рост бытового, неорганизованного экстремизма. Скинхеда всё-таки чётко можно вычислить, перейти на другую сторону улицы, убежать. Но тяжело избежать опасности бытовой ксенофобии, вербальной агрессии. Убийства регистрируются милицией, проводятся расследования, а обычных, нигде не фиксируемых нападений на иностранцев в десятки раз больше. Типичный случай – когда африканца на выходе из станции метро «Горьковская» или «Пионерская» под улюлюканье публики избивают обычные, идущие с завода работяги или, скажем, курсанты (недавний случай в Петергофе). Это ежедневная практика. Власти всячески противятся формированию образа Петербурга как «столицы фашизма» – потому и не ведут такой статистики.

Вообще, нужно отметить, дискриминация иностранцев в Петербурге, и в целом в России, идёт на всех уровнях.

– Кого скинхеды рассматривают в качестве своих потенциальных жертв, как они выбирают жертву?

– Крайне редки нападения на чеченцев, в целом на кавказцев. Разве что на азербайджанцев, и то в редких случаях. В основном нападения совершаются на вьетнамцев, африканцев, таджиков. Выбирают наименее защищённых. Чеченцев боятся трогать, потому что у них очень сильная община. Они быстро вычисляют своих обидчиков и быстро их наказывают. Скинхеды – трусливые создания.

– Каков психологический портрет жертвы?

– Иностранные учащиеся – крайне дезадаптированная часть молодежи. Почти никто не имеет простейшей медицинской страховки (иностранным учащимся она не положена), врача не вызвать – занимаются самолечением. Многие талантливые ребята – из бедных семей. Живут на стипендию. Хотя официально имеют право на подработку в свободные от учебы часы – но система выстроена так, что реализовать это право невозможно (не получить ИНН, пенсионное страховое свидетельство, без которых официально не могут взять на работу). Нелегальная работа грозит огромным штрафом и депортацией еще до окончания учебы. Ни власти, ни их учебные заведения не прилагают никаких усилий для их адаптации, для решения этих, казалось бы, простейших бюрократических вопросов.

Вот рядом с вами учатся иностранцы? А знаете ли вы, что многие иностранные студенты за всё своё пребывание в Петербурге ни разу не посетили ни одного музея – боятся выйти в город. Уверен, большинство из нас, даже ярых «антифа», никогда этим не интересовались. Почти все иностранцы приезжают в наш город с эйфорией. Собственно говоря, кто к нам едет? Дети тех, кто когда-то обучался здесь во времена Советского Союза, у кого сохранилась память о гостеприимстве русского народа, интернационализме, солидарности, об отсутствии расизма. Но времена изменились, Россия уже другая. Надо отметить, что в последние несколько лет численность иностранных студентов сокращается.

С первого дня приезда иностранные учащиеся начинают чувствовать себя жертвой. На них наваливается большое количество проблем, вопросов, требующих безотлагательного решения. Многие борются с этим самостоятельно, как умеют. Африканские студенты организуют свои спортивные группы, изучают приемы самообороны. Часто такие тренировки можно видеть в одном из северных парков.

– Это в целях самозащиты?

– Конечно. Многие иностранные учащиеся испытывают настолько сильный стресс, что даже когда нет реальной опасности, они всё равно её ждут. Это уже дистресс. Прошлым летом был случай драки африканцев и русских парней в районе Технологического института. Редкий случай – были избиты не африканцы. Это как раз и есть проявление того самого дистресса – начинают сдавать нервы.

Кроме студентов, есть и другие дискриминируемые группы. Не многие знают, что сейчас в Петербурге существуют свои этнические гетто, в основном на окраинах города. На Юго-Западе, например, компактно проживают таджики и таджикские цыгане. Это не криминальные элементы, совершенно обычные трудяги, набожные мусульмане, не фанатики. Но находятся они здесь нелегально. Они беженцы.

– У них статус беженца?

– Нет, статус беженца в России не дают практически никому, только в исключительных случаях. Даже у тех, кому этот статус некогда дали, сейчас отбирают. Как в случае с афганцами, некогда служившими верой и правдой Советскому Союзу и вынужденными бежать от талибов. Их сейчас пытаются вернуть обратно в Афганистан. Конечно же, их там ждёт смерть.

Так вот, вернёмся к гетто. Неоднократно, с целью денежных поборов, совершает туда «набеги» местная, и не только, милиция. Когда у людей нет возможности заплатить – с битами приходят скинхеды. Местные жители неоднократно видели совместные пикники «скинов» с той же самой милицией. Власть должна, в первую очередь, разобраться с собственными органами внутренних дел.

– Каков твой прогноз: ситуация с ксенофобией будет ухудшаться или улучшаться?

– Что бы ни происходило, каждый из нас должен делать то, что может. Если у вас есть знакомые иностранные студенты, проявите участие – поинтересуйтесь их проблемами. Хотя бы пригласите прогуляться по городу – для многих это будет подарком. Вы тоже расширите свой кругозор – например, вы узнаете, почему многие столетия африканцы считали «белых» людоедами …

Руководство же университета должно внимательно проанализировать проблемы иностранных учащихся, изучить зарубежный опыт и, возможно, с участием факультета психологии (благо, есть специалисты) разработать подробную программу адаптации. Думаю, подобная программа могла бы стать образцовой для всех вузов России.

Что касается существующих тенденций. В ближайшее время ситуация точно не изменится в лучшую сторону. Рост экстремизма будет продолжаться. Возможно, он приобретёт ещё более жёсткие формы, и направлен будет уже не столько против иностранцев, сколько против россиян с «иным разрезом глаз», цветом кожи. Ксенофобия будет ещё более институализирована.

Последнее предупреждение конголезца

На следующий день я беседовал с представителем наиболее страдающей от межэтнической агрессии части иностранного сообщества в Петербурге. Мой респондент – Дестин Гома (Конго), студент факультета психологии, 4 курс.

– Сталкивался ли ты, живя в Петербурге, с проявлениями агрессии в отношении тебя как человека с другим цветом кожи?

Дестин Гома

– Да, три года тому назад. Это было зимой, на выходе из станции метро «Лесная». Было темно. Я побежал за автобусом, и вдруг неожиданно на меня напали. Они повалили меня на землю, стали избивать, я отбивался, потом они убежали, так же неожиданно, как и появились. Рядом запричитала какая-то старушка, от неё я узнал, что их было около десятка.

Не могу сказать, что агрессии по отношению к иностранцам здесь не существует. Ведь было много и других случаев, с иными иностранцами.

– Выкрикивали ли напавшие на тебя какие-то националистические лозунги? Может, это были обыкновенные хулиганы?

– Да, они что-то кричали, но, признаться честно, мне было не до того, чтобы слушать, что они кричали. Но я отметил, что у них у всех были армейские ботинки, и одеты они были, как одеваются скинхеды. К тому же я знаю, что у них на «Лесной» было, по крайней мере в то время, место, где они собирались. До этого случая был другой, когда на нас пытались напасть скинхеды, но нас было много, и они просто кидались в нас камнями издали. Мы, в свою очередь, им отвечали тем же.

– По твоему мнению, откуда берётся ненависть к иностранцам, расовая нетерпимость?

– Причин много. Но, на мой взгляд, основная – это отсутствие наказания. Ещё два года назад власти игнорировали такого рода события. В последнее время стали, наконец, сознавать эту проблему, признавать, что есть скинхеды и им подобные. Удивительно даже, что на происшествие в синагоге отреагировала Дума.

– Можешь ли ты припомнить случаи бытовой ксенофобии у себя на родине, в Конго?

– Такое мне представить невозможно, чтобы в Конго кого-то убили из-за того, что он – иностранец. Там к иностранцам уважительное отношение. Особенно к русским – в Конго их немало осталось ещё со времён Советского Союза. Но если такое вдруг случится, то, подозреваю, это будет реакция вернувшихся из России африканцев, которые претерпели здесь агрессию по отношению к себе.

Русофобы из казахстанских немцев

Бремя инородца, покинувшего Родину, знакомо многим нашим бывшим соотечественникам. Алексей Коновалов, бывший студент СПбГУ, ныне живет в Германии. Он чувствует себя вполне уверенно с дипломом университета и испытывает легкое сочувствие к большинству восточных немцев, так и не ставших в Германии гражданами первого сорта.

– В Баден-Вюртемберге, где ты сейчас живёшь, огромное количество иммигрантов, большинство из них приехали из Турции. Ощущается ли со стороны местных жителей, немцев, неприязнь к иммигрантам? И наоборот, пытаются ли приезжие интегрироваться в общество?

– Неприятия у приезжих нет, но и интеграция почти отсутствует. Турки приезжают без знания языка и культуры, они приезжают со своим менталитетом и с ним и остаются: женщины ходят в платках, мужчины – в своих национальных головных уборах. По-немецки – ни слова, друг с другом – по-турецки. Да и немцев надо поискать, в нашей области немцев не так уж много, особенно в районе завода «Мерседес» – откуда там немцам взяться. Немцы там только в руководстве работают.

– То есть, интегрироваться иммигранты не торопятся.

– Видимо, они просто не умеют этого делать – у меня такое ощущение. Немцы первоначально предполагали, что иммигранты будут интегрироваться в общество, учить язык, заключать браки с местными жителями. Но ничего не вышло: и русскоязычное население, и турки, и арабы в основном предпочитают общаться между собой.

– Но, может, в этом есть некая доля вины самих немцев (я имею в виду обывателей), которые не стремятся контактировать с приезжими.

– Немцы вообще закрытые люди, особенно швабы (жители Баден-Вюртемберга – прим. А.Д.). Если у кого-то из приезжих будет цель наладить контакт с местными, то тогда у него рано или поздно появятся друзья из немцев. Но для этого надо приложить усилия. Это тоже одна из причин, по которой интеграция приезжих в общество происходит крайне медленно.

– Ну а со стороны немцев проявляется ксенофобия, ярко ли выраженная или латентная?

– Ну, только если латентная, потому что активная ксенофобия, при участии неонацистов, в Западной Германии наблюдается очень редко. В Восточной Германии более развиты ксенофобные настроения, но об этом надо спросить кого-нибудь из восточных немцев.

– Мне объясняли, что это из-за разных подходов к денацификации Германии. В ФРГ искореняли нацизм на уровне воспитания, начиная с самого малого возраста. И через несколько поколений такой метод дал положительнй результат. А в ГДР действовали репрессивными методами, задавливали всякое проявление неонацизма. И он сохранился как ответная реакция на репрессии. А когда репрессии закончились – неонацизм расцвёл в Восточной Германии. Но вернёмся к Баден-Вюртембергу: там ксенофобия, как я понял, вообще не проявляется.

– На уровне обычных граждан её не наблюдается, зато ксенофобия заметна на уровне чиновников. Вернее, чиновников – представителей иных этнических групп: румынских немцев, казахских немцев (которые те ещё немцы – менталитет у них абсолютно иной, чем у местных), представителей других народов, которые работают в организациях, занимающихся иммигрантами. Приведу пример из собственной практики. Когда мы только приехали, нашими пособиями занимался чиновник, который некогда приехал из Пакистана. С ним очень трудно было общаться, он всем своим видом давал нам понять, что мы ему не нравимся, мол, «понаехали!».

– Я слышал, что существует проблема восточных немцев, появившаяся после объединения Германии: западные немцы ставят их несколько ниже себя, восточным немцам труднее устроиться на работу.

– Когда в 1990 году произошло объединение Германии, народ стал постепенно переезжать из бывшей ГДР, где уровень жизни был значительно ниже, в западную часть страны. Сейчас снять квартиру в восточной Германии очень просто, в одном из восточногерманских городов, в центре, я видел заколоченные дома. Переехавшие на запад восточные немцы не могли устроиться на работу – вроде они и немцы, но, в то же время, не совсем. Западные немцы считают восточных людьми, скажем так, полуторного сорта. Восточные немцы работают на неквалифицированных работах, куда западные немцы не пойдут. Восточным немцам почему-то свойственна ксенофобия. Когда они видят иностранца, они относятся к нему без особой симпатии.

– Очевидно, у них так проявляется комплекс неполноценности.

– Вполне может быть.

– Одна из главных составляющих успешной адаптации – это трудоустройство. Легко ли устроиться иммигрантам на работу?

– Иностранцу на работу устроиться очень тяжело. Но это касается какой-либо квалифицированной работы, если это работа типа собирания окурков, то устроиться туда не составляет проблемы.

– По твоему мнению, с ростом иммиграции будут ли расти ксенофобные настроения среди немцев?

– Если немцы при ныне сложившейся демографической ситуации останутся большинством в своей стране: немецкое население не растёт, зато быстрыми темпами растёт турецкое и русскоязычное население.

Параллельный социум
и права человека

Заключительное интервью – с Флорианом Мюнклем (Германия), политологом и экономистом, специализирующимся на России. В разговоре с ним я попытался решить несколько задач. Во-первых, важно обсудить тему со специалистом в области международных отношений. Во-вторых, необходимо представить точку зрения жителя страны, в которой, как мы знаем, были, мягко говоря, проблемы с межэтнической толерантностью в 30-е – 40-е гг. XX века. Германский опыт решения проблем, связанных с ксенофобией, был бы очень полезен для нашей страны, где в последнее время заметно участились преступления, совершённые на почве этнической интолерантности. И наконец, хотелось поговорить о ксенофобии в нашей стране с человеком, который некогда учился в России, в Санкт-Петербургском государственном университете.

Флорианом Мюнклем

– Существует ли в Германии со стороны местных жителей антипатия к иммигрантам? У вас в стране, как я знаю, огромное количество иммигрантов из Турции, немало – из России и стран третьего мира.

– Да, в Германии есть антипатия по отношению к иммигрантам, или к людям с иным культурным наследием, но она принимает иные формы и интенсивность, в зависимости, в основном, от рассматриваемого региона. Например, на востоке Германии (в бывшей ГДР) агрессия против иностранцев довольно часто становится темой заголовков.

16 апреля в Потсдаме был до полусмерти избит скинхедами чернокожий германец, выходец из Эфиопии. На следующий день один из ведущих германских журналов, Der Spiegel, посвятил большой материал на своём сайте этому инциденту. Политики самого высокого уровня, представители всех основных партий резко осудили данное преступление, являющееся позорным для Германии. Хотя в Западной Германии очень редко, но происходят нападения на иностранцев, ксенофобия имеет слабо выраженные формы. Подчас есть некоторое высокомерие по отношению к иностранцам, в сельской местности иногда принимающее форму откровенного презрения. Тем не менее, в целом проблема заметно менее остра, чем в таких странах, как Франция или Россия. Впрочем, в Восточной Германии проблема с ксенофобией в чём-то схожа с таковой в России: в обоих случаях нападения на иностранцев совершают скинхеды. Со времени объединения Германии (1990 год) от расистских нападений погибли около 100 человек, только в 2005 году было совершено 600 нападений на почве ксенофобии.

С другой стороны, в германском обществе существует широкая тенденция приветствовать иммигрантов, видя в них элемент, обогащающий многие аспекты жизни страны. Люди вроде меня, например, верят, что если обе стороны – этнические немцы и иммигранты – действительно захотят жить вместе и будут готовы принять отличный от собственного образ жизни, это неизбежно обогатит их, сделает более свободными. Безусловно. Но это лишь одна из тенденций. Конечно, до сих пор существует довольно много консервативно настроенных людей, которые боятся иммигрантов или вообще иностранцев, и которые хотели бы, чтобы они вернулись в те страны, откуда приехали.

– Что делает общество, правительство Германии для борьбы с ксенофобией?

– Мы делаем все возможное, чтобы общество принимало общечеловеческие ценности: первое и главное – права человека, демократия и власть закона – понятия, не приемлющие поведение людей, проповедующих и живущих нетерпимостью по отношению к другим людям. Хотя, к моему удивлению, последнее мы можем наблюдать в некоторых мечетях (к счастью, это является больше исключением, нежели нормой).

– Ты говорил выше, что главная составляющая бесконфликтного сосуществования – это желание на то обеих сторон. По поводу ксенофобии немцев мы говорили, но стремятся ли сами иммигранты интегрироваться в германское общество?

– Они, определённо, могли бы делать больше для этого. Самое важное, если ты хочешь жить в Германии, – абсолютно обязательно знать немецкий язык. Но до сих пор мы имеем людей (в основном из Турции), которые едва говорят по-немецки, даже живя в стране 30 и больше лет. Это ни в коем случае не приемлемо: если кто-то хочет жить в Германии, основным условием для этого должно быть серьёзное желание выучить язык. Иначе у тебя никогда не будет реального шанса интегрироваться, ты будешь жить в своего рода «параллельном социуме», который не имеет ничего общего с современной Германией и сегодняшним обществом. Конечно же, эта проблематичная ситуация – следствие того, что большинство живущих в Германии иммигрантов является неквалифицированными рабочими с низким образованием или вовсе не имеющими оного. Я не говорю уже об академическом уровне. Это было, конечно, главной ошибкой германской иммиграционистской политики за последние 30 лет: мы привлекали неквалифицированную рабочую силу для наших заводов, когда германская экономика стремительно развивалась в 60-е – 70-е годы, но мы пренебрегали приглашением умных и высокообразованных людей, в которых мы, на самом деле, нуждались больше для развития высоких технологий.

– А легко ли иммигранту устроиться на хорошую работу? Нет ли предпочтения местным перед приезжими?

– Устроиться на хорошую работу можно только если у тебя превосходное образование и опыт в профессиях, в которых сейчас требуются специалисты (инженеры, менеджеры, компьютерные специалисты и тому подобные). Также ты должен хорошо говорить по-немецки или, хотя бы, бегло по-английски.

– Чинятся ли иммигрантам препятствия со стороны чиновников?

– На уровне чиновников – об этом я не могу вполне рассуждать, у меня нет достаточного опыта для ответа на этот вопрос. Я подозреваю, однако, что довольно часто немецкие чиновники высокомерны по отношению к людям из других стран, и германское государство определённо могло бы делать больше для форсированной интеграции иммигрантов, например, предоставляя курсы языка, которые, в любом случае, должны быть обязательными. (Насколько мне известно, такие бесплатные, более-менее обязательные курсы предоставляются иммигрантам – прим. авт.). С другой стороны, я вполне уверен, что вещи, которые приходилось довольно часто видеть в России – как милиция останавливает, досматривает, зачастую вымогает деньги, преимущественно у людей «kavkaskogo lica» – в Германии невозможны. Правда, в Германии полиция также больше обращает внимание на выходцев из стран Азии и Африки.

В конце концов, у нас существует свободная пресса, хорошо функционирующая система правосудия и общественное мнение, которое было бы крайне возмущено, узнав о такого рода злоупотреблениях официальных властей. Это одна из многих причин, по которой я являюсь таким убеждённым демократом – в авторитарных системах, таких как в России, официальные власти (чиновники, милиция) могут делать что хотят – нет масс-медиа, которые бы их критиковали, нет ярко выраженного общественного мнения, которое оказывало бы давление на власть, нет самостоятельной системы правосудия, которая бы отважилась на обвинение чиновников без одобрения власти.

– А в России сталкивался ли ты с препятствиями, создаваемыми иностранцам чиновниками?

– Когда я приехал сюда учиться, первые три недели я провёл исключительно в выполнении бессмысленных бюрократических требований: поставить штамп здесь, заплатить несколько рублей там, зарегистрироваться тут, получить какие-то бумаги ещё где-то. Я никогда до сих пор нигде не сталкивался с подобным – для меня это было бы полным кошмаром, если бы я не рассматривал всё это как часть моего «петербургского опыта». Также я благодарен студентам моего факультета (международных отношений), которые очень помогли мне. Многие из этих бюрократических правил – бессмысленны, всё это даёт возможность для некоторых чиновников извлечь из тебя деньги. Бюрократия – громадная проблема для России. Для Германии тоже.

– Сталкивался ли ты в России с проявлением ксенофобии в отношении тебя, как со стороны обычных граждан, так и со стороны официальных властей?

– Лично я – нет. Полагаю, потому что я белый и по мне явно не видно, что я – иностранец. Пока я встречал только дружелюбных русских. Но я иногда сталкивался с ситуациями, когда казалось, что все русские верят в то, что каждый немец имеет какое-то отношение к нацизму; или полагают, что немцы считают Гитлера не таким уж плохим – что, конечно же, неправда. В германском обществе существует широкий консенсус, что Гитлер был одним из величайших преступников, массовым убийцей, развязавшим мировую войну и холокост. Германское общество критически рассматривает своё тёмное и кровавое прошлое – но существует ли открытая широкая дискуссия в России относительно режима Сталина, также уничтожившего миллионы людей? Я полагаю, тот факт, что многие в России ещё не готовы принять горькую правду, а именно, что Сталин также был преступником и кровавым массовым убийцей, вносит свой вклад в сегодняшнюю проблему ксенофобии. В советские времена дискуссия по поводу ГУЛАГа и сталинских преступлений была ограничена, и вся вина была возложена на одного Сталина.

Моя самоидентификация как человека, а также как демократа основана на вере в то, что что-либо подобное Третьему рейху, Холокосту, Второй мировой войне никогда не должно повториться снова. Некоторые люди в России находили забавным сказать мне что-нибудь типа: «Ein Volk, ein Reich, ein Fuehrer», или «Deutsche Offiziere nicht kapitulieren», некогда слышанные ими в фильмах советской поры о войне. Я не злюсь, слыша это, но только потому, что понимаю – многие люди не видели и не увидят современную либеральную и демократическую Германию. Равно как и многие мои собеседники не знают, что наибольшим оскорблением для меня является даже предположение, что я каким-либо образом симпатизирую этой извращённой и бесчеловечной нацистской идеологии.

– Чем ты можешь объяснить нынешний всплеск ксенофобии в России?

– Полагаю, это главным образом из-за перехода России в настоящее время от тоталитарной политической системы с плановой экономикой к чему-то похожему на рыночную экономику и (в отдалённом будущем) к демократии. Многие люди находятся за чертой бедности, широко распространены насилие и алкоголизм. Люди зачастую не знают, в какие ценности верить, после того как коммунистическая система ценностей рухнула. И многие стали разделять националистические, ультрапатриотические идеи, бросились в религиозные течения разного толка. Одним словом, налицо глубокий кризис ценностей. Многие родители не могут дать своим детям руководство в жизни, потому что они или были дезориентированы с падением Советского Союза, или потому, что их дети были свидетелями неспособности своих родителей устроиться в новых условиях. Всё это, конечно, не могло научить детей уважать опыт своих родителей. Всё это условия, частично объясняющие, почему некоторые подростки и молодые люди становятся хулиганами, скинхедами или фашистами. В этой ситуации, когда большое количество граждан не уверены в завтрашнем дне, ненависть к чужеземцам может быть одним из путей выражения фрустрации и собственных страхов. Соответственно, не является совпадением то, что в Германии агрессия против иностранцев имеет место преимущественно в постепенно меняющихся восточных областях, где условия в чём-то схожи с российскими – в ином масштабе, разумеется, но до сих пор там примерно те же проблемы.  

Андрей Дубровский
Фото автора

© Журнал «Санкт-Петербургский университет», 1995-2005 Дизайн и сопровождение: Сергей Ушаков