|
|
|
№ 10-11 (3733-3734), 26 мая 2006 года
|
 |
|
диспут
|
|
|
Слушайте Дарвина, бандерлоги!
Церковь осудила права человека как начинание аморальное. Дальше – больше. Иные очень религиозные родители хотят, чтобы их дети не думали о праобезьяне. Сжечь Дарвина на костре, как Джордано Бруно, мы уже не успеем. Но книжки его у еретиков наверняка сохранились.
Недавно в пресс-центре информационного агентства «Росбалт» корреспондент «СПбУ» невольно подслушал такой диалог:
– Вы верите в то, что вы произошли от обезьяны?
– Я лично произошел от мамы и папы. А мы с вами и все человечество произошли от обезьяны.
– Тогда вас можно назвать обезьяной. Ну, потомком обезьяны…
– Если вам будет приятно.
– А вы не будете обижаться, если вас будут называть обезьяной?
– Я подумаю. Может быть, это комплимент. А если вас будут называть сверхчеловеком? Вас это не обидит – по ассоциации?
Беседовали двое: молодой корреспондент некоего телеканала, с микрофоном на длинном проводе, на другом конце коего болталась камера с оператором, и ученый международного уровня, заместитель председателя президиума РАН, академик Сергей Георгиевич ИНГЕ-ВЕЧТОМОВ. Дело было в кулуарах, сразу после завершения очередного заседания клуба «Гость ученый». Тема заседания звучала так: «Обезьяний скандал и генетика человека».
Сергей Георгиевич вышел к неистовой прессе в одиночку, держался уверенно и иронично, хотя дискуссия порой совершала странные прыжки и ужимки. Журналистов очень волновало, как нам скрестить учение о сотворении мира и теорию Дарвина, чтобы у школьников не случилось когнитивного диссонанса или какого-нибудь нервного расстройства. У некоторых эта несопоставимость фактов и мнений, похоже, уже привела к последствиям определенного характера.
Коронную фразу академика: «Я ваш вопрос не понял, но ничего страшного в этом нет, потому что каждый отвечающий на вопрос отвечает на свой вопрос» – надо запомнить до сессии…
О пользе подслушивания без умысла
Подслушивать нарочно – нехорошо. Даже аморально. Но случайно подслушанный разговор – это совсем другое. В транспорте или в парикмахерской иногда такое услышишь, что не стыдно и другим рассказать, и самому посмеяться. Порой в подслушанном разговоре, как в капле воды, концентрируется вся абсурдность окружающей нас действительности. Или ее части.
Проанализируем данный случай. Я понимаю, что прикалываться над коллегами – нехорошо, сама иногда ничем не лучше, особенно если не выспаться накануне. И употреблять слово «прикалываться» в журналистском тексте, который будут читать серьезные люди – тоже, по меньшей мере, безнравственно. Но у меня есть цель – донести мысль. А мысль иногда приобретает причудливые формы.
Так вот, анализируя этот самый диалог, мы можем сказать следующее. Во-первых, начинание агентства «Росбалт» приносит ожидаемую пользу – журналисты, особенно молодые, охотно идут на контакт с учеными и не боятся задавать им разные вопросы. Ученые относятся к этому терпеливо, с пониманием. Это хорошо.
Но – во-вторых – ярко проявляется главный специфический признак современной журналистики. Поверхностность. Я знаю, мне на это иногда указывают разные товарищи по цеху.
С одной стороны, мы, поверхностные, ближе и понятнее максимально широкому кругу читателей. Так сказать, смех и радость мы приносим людям. Кого угодно можем обезьяной обозвать, а потом вытянуть из этого заголовок. Или какую другую мульку-завлекалочку. Но с другой стороны, как сказал Сергей Георгиевич Инге-Вечтомов, – «Меня удивляет, как люди без специальных знаний берутся рассуждать о специальных предметах». И в особо причудливых формах мысли содержание не задерживается.
Это, сами понимаете, нехорошо.
К размышлениям о современном
мракобесии
Поводом для заседания стал так называемый «обезьяний процесс», подобный тем, которые случались за границей. Некий родитель решил подать в суд на учительницу за то, что та рассказала его дочери, будто человек произошел от противной волосатой обезьяны, а не был создан по образу и подобию божьему. Даже если бы он подал в суд на школу или всю систему среднего образования, суть не изменилась бы.
«В связи с перестройкой и демократизацией, складывается ощущение, что рациональное мышление – это наследие проклятого прошлого, – сказал академик Инге-Вечтомов. – Прошлое всегда проклятое. Почему надо изучать теорию Дарвина, а не шестоднев? Было много попыток ревизии эволюционной теории Дарвина, основанной на принципах естественного отбора. Все эти попытки до сих пор не увенчались успехом. Оппоненты либо несколько детализируют теорию Дарвина, то есть вольно или невольно рассуждают в ее рамках. Либо их критика направлена с ненаучных позиций.
Наверное, наибольшее значение для нас имеет призыв вводить в школах так называемый научный креационизм, который предлагается как способ примирить теорию Дарвина и Библию. Но научный креационизм не признают ни последовательные христиане, ни серьезные ученые. В серии «Библиотека учителя» даже вышла книга замечательных ученых-генетиков Корочкина и Евгеньева, направленная против креационизма.
Поборники креационизма утверждают, что когда в Писании идет речь о шести днях творения, это надо понимать не буквально. Якобы в древнееврейском языке понятие «день» подразумевает некий дискретный промежуток времени любой длительности. Сейчас даже в международном журнале «Nature» идет дискуссия о том, надо вводить креационизм в школах или нет. Очевидно – не надо, потому что религия и наука занимаются принципиально разными вещами».
Сергей Георгиевич заранее предупредил публику, что является атеистом, несмотря на «сложную ретроспективную биографию»: «У меня в роду было много священников, а последнего моего предка-священника, деда, исторгли из лона православной церкви за то, что он служил панихиду по невинно убиенным 9 января».
На всякий случай приведу цитату из «Большого энциклопедического словаря»: «Толчком к началу революции послужил расстрел мирной рабочей демонстрации в Санкт-Петербурге 9 января 1905 (т. н. Кровавое воскресенье)». Церковь, являясь учреждением государственным, оплотом самодержавия, отнеслась к событию совершенно определенно.
Сегодня происходит реставрация связи между церковью и государственной властью. События разворачиваются вполне логично – первого президента у нас уже прозвали «царем Борисом», а гадая на фамилию третьего, говорят не «избранник», а «преемник».
Но проблема не в этом.
У инициаторов «обезьяньих процессов» налицо проблемы с логикой и умением отличать одно от другого. Церковь и вера – принципиально разные вещи. Религия и наука – тоже. Незабвенный методологический анархист Пол Фейерабенд встает ехидной тенью повсюду, где заходит речь о положении науки в современной России. И чем дальше – тем ощутимее. Ведь это он заявил, что в школьном обучении науке положено такое же место, как религии и мифологии. И вообще науку надо отделить от государства, а общество освободить от «духовного диктата науки». Воплощение этих тезисов мы сегодня и наблюдаем.
Дарвин придумал неправильно!
Рассказ Сергея Георгиевича Инге-Вечтомова о попытках пересмотра теории Дарвина и трудной судьбе генетики в нашей стране я процитирую дословно – по крайней мере, последующие три главы этого текста будут иметь историческую ценность.
«Если говорить о морали, этике, согласен признать, что современные мировые религии привнесли некие этические принципы в жизнь. Но если вспомнить заповеди, например, «не судите и несудимы будете». Как это может воплощаться в гражданском обществе? И как это согласуется с независимостью судебных властей…
Естественнонаучную сферу и религию лучше не смешивать.
Если говорить о попытках ревизии теории Дарвина, то последняя была предпринята в начале XX столетия последователями основателя генетики, менделистами, которые в течение первых десяти лет прошлого века были антидарвинистами. Возникла мутационная теория происхождения видов голландца Де Фриза. По этой теории виды возникают внезапно, скачкообразно, и далее не требуется никакой естественный отбор. Де Фриз переоткрыл законы Менделя в 1900 году, а в 1901 году придумал эту мутационную теорию. Приятно отметить, что и в этом отношении Россия – родина слонов. Еще в 1899 году Сергей Иванович Коржанский предложил аналогичную теорию, которая называлась теорией гетерогенеза. Умер он в возрасте 39 лет, будучи полным академиком Императорской Академии наук, директором ботанических коллекций. Начинал научную карьеру в Казани, работал в Томске, и сам говорил, что его публикации 1899 года требуют дальнейшей разработки.
Еще одна попытка ревизии теории Дарвина была предпринята в 20-е годы Львом Семеновичем Бергом – номогенез. Эволюция «как бы» с определенной целью.
Если вернуться к генетикам-менделистам, парадокс заключается в том, что именно генетика стала вместе с дарвинизмом в середине XX столетия основой новой эволюционной теории, так называемой синтетической теории эволюции, которая всецело признает естественный отбор и опирается на закономерности генетики».
Ученый, который хотел примирить
генетику и веру
«Сейчас мы стоим на пороге еще одного эволюционного синтеза, который кроме синтетической теории эволюции включает в себя еще и закономерности экологические.
Ибо на самом деле эволюционирует биосфера в целом, вся живая оболочка Земли – и игнорировать это уже нельзя.
В нашей стране школа эволюционной генетики восходит в Москве к Николаю Константиновичу Кольцову, а в нашем городе – к Юрию Александровичу Филипченко. Филипченко послал своего молодого сотрудника Феодосия Григорьевича Добжанского с кафедры генетики (это была первая кафедра генетики в России) к Томасу Ханту Моргану. Филипченко и Морган были единомышленниками, даже написали общее произведение «Наследуются ли приобретенные признаки?». В этой книге оба автора отвечали на поставленный вопрос отрицательно. Поехал к нему Добжанский, чтобы привезти мушку-дрозофилу и завести генетику дрозофилы у нас в Ленинграде. К счастью, Добжанский остался в Америке и уцелел. Ни один из учеников Моргана не оставил после себя крупной научной школы. А вот Феодосий Григорьевич Добжанский в Америке стал генетиком номер один и унаследовал школу Моргана, превратив ее в международную школу эволюционной генетики. Добжанский и стал одним из основателей синтетической теории эволюции. Мне довелось встречаться с Феодосием Григорьевичем, я побывал в его лаборатории в Rocafellow University, где роились всевозможные иностранные сотрудники.
Добжанский был глубоко верующим человеком, но он не был православным и не был католиком. Кроме того, он пытался объединить веру в Господа Бога и рациональное научное мировоззрение, которое он исповедовал как дарвинист. Когда он свои взгляды излагал друзьям-ученым, он оставался непонятым. Когда он пытался говорить со священнослужителями, он тоже оставался непонятым. Это его очень огорчало. Человек носил в себе трагедию, пытаясь примирить непримиримое. И в то же время труд всей его жизни был направлен на отстаивание и уточнение основ дарвинизма.
Яркий пример деятельности Добжанского я имел честь видеть, когда был у него в лаборатории. В это время у Добжанского стажировался Франциско Айяла – человек, который был прислан в лабораторию из Испании иезуитским орденом. И мне сообщили, что Франциско Айяла собирается «to become father». Я сказал – да, я понимаю, он будет священником. Мне сказали, нет, не «priest», а «father». Он собирается не посвящаться в сан, а посвятить свою жизнь науке. В итоге под влиянием Добжанского Франциско Айяла стал крупнейшим генетиком-эволюционистом, и лучший учебник генетики, который существует в мире, это последнее издание книги Аяла, Кигера и Добжанского».
Как две столицы один институт делили
«Вернемся к Филипченко, который очень дальновидно отправил своего ученика Феодосия Добжанского к Томасу Ханту Моргану. Юрий Александрович создал ленинградскую школу генетики, и этой школе в известной степени не повезло. В 1919 году Филипченко основал кафедру генетики и экспериментальной зоологии. Это была первая кафедра генетики в нашей стране. Уже через два года Филипченко при КЕПС – Комитете по естественным производительным силам – организовал бюро по евгенике. Это бюро претерпело несколько переименований, и уже в 33-м году, после кончины Филипченко, а умер он в 30-м году, сначала было преобразовано в лабораторию генетики АН СССР. А в 33 году, уже под руководством Николая Ивановича Вавилова, лаборатория была превращена в первый Институт генетики Академии наук СССР. Спустя год институт уехал в Москву, которая снова стала столицей. Это был первый удар по нашей ленинградской генетике.
Дальше начались так называемые «дискуссии»
30-х годов, вернее, критика реакционного вейсманизма, менделизма, морганизма. В этих дискуссиях в Москве участвовал Кольцов, у нас – Филипченко и Вавилов. Вы знаете, чем это закончилось – активной «посадочной кампанией» 30-х годов, в ходе которой физически были уничтожены все лидеры отечественной генетики. На зачищенное место пришел Трофим Лысенко. И по сей день нам есть о чем сожалеть – в 20-30 годы советская генетика была на передовых рубежах и на очень хорошем уровне. Очень многие современные направления в генетике были основаны именно в нашей стране.
Уже после войны сессия ВАСХНИЛ 48-го года покончила с генетикой в нашей стране. Восстановить ее удалось только с середины 50-х годов, и в первую очередь – на кафедре генетики и селекции нашего университета Михаилом Ефимовичем Лобашевым.
Главной мечтой Лобашева была организация института генетики в нашем городе. Мечта моего учителя осуществилась. В прошлом году при кафедре генетики нашего университета был создан филиал Института общей генетики. Он находится в Москве, а возник в 1966 году на базе того самого института, который приехал из Ленинграда. То есть круг замкнулся – и с будущего года мы открываем магистерскую программу «Генетика человека», которую возглавит член-корреспондент РАН Владислав Сергеевич Баранов, крупнейший медицинский генетик».
Старческий маразм на дрожжах
Филиал будет, в частности, заниматься изучением наследственных заболеваний человека. Многие болезни можно моделировать на так называемых модельных объектах: мышах, хомячках, обезьянах. Или эокариотических организмах – микробах, у которых клетка устроена так же, как у человека.
Но бывают болезни, которые переносятся не микробами, содержащими ДНК, а белками. Например, коровье бешенство. За раскрытие механизма этого заболевания Стенли Прустнер получил в 1998 году Нобелевскую премию. Тот же механизм превращения одного из белков в патогенную форму лежит в основе заболевания, в просторечии именуемого старческим маразмом. Старческий маразм может носить как инфекционную, так и наследственную форму. Такое заболевание можно моделировать на дрожжах, потому что у них есть необходимые для этого белковые структуры. А вот нервов нет, и пострадать от маразма в общечеловеческом смысле дрожжи не могут. Но молекулярные механизмы преобразования белков – те же самые. Одна из задач филиала Института генетики – найти способ лечения заболеваний такого рода. Это болезнь Альцгеймера, болезнь Хантингтона и не столь драматичный синдром Паркинсона: дрожание конечностей, связанное с дефектами нервной системы. Все они объясняются образованием белковых агрегатов, которые носят название амелоидов. До сих пор амелоидозы в диагнозе равны смертному приговору.
В программе обучения будет курс «Геном человека», в котором большой акцент сделан на генетику народонаселения. Это школа покойного Юрия Григорьевича Рычкова, сотрудника Института общей генетики в Москве. В этой области российская генетика сильна. Благодаря деятельности Рычкова стали доподлинно известны концентрации аллелей по очень многим генам на территории нашей страны. Зачем это нужно знать? Существует ген, который контролирует фермент, ответственный за переработку алкоголя – проблема очень существенная для нашей страны. Носители неблагоприятной аллели этого гена – потенциальная группа риска, люди, которым лучше даже не прикасаться к рюмке. Концентрация этой аллели на европейской части России находится в пределах 3-5%. А вот на востоке, за Уралом, где больше представителей монголоидной расы, концентрация этой аллели резко подскакивает. «Этническое оружие белого человека существует, – сказал Сергей Георгиевич, – это водка».
Трава вместо инъекции
Другое направление работы филиала связано с генетикой растений. Это создание новых селекционных схем и получение растений, устойчивых к паразитам сельского хозяйства. Фитофторе, которая портит картошку и томат, и колорадскому жуку скоро придется срочно эволюционировать или переходить на альтернативные источники питания. Оказывается, все паразиты, питающиеся соками растений и даже животных, не могут жить без стероидных гормонов. А синтезировать их самостоятельно тоже не могут, поэтому предшественники этих гормонов паразиты получают у невольных доноров. Так вот, оказывается, можно так изменить метаболизм стеринов высших растений, что насекомые не смогут ими питаться. Но захочет ли питаться неуязвимыми мутантами население – тоже вопрос. «С одной стороны, нужно видеть лицо Алексея Вадимовича Яблокова, лидера наших «зеленых», который при слове «трансгенные организмы» начинает брызгать слюной, – говорит академик Инге-Вечтомов. – А с другой стороны – есть Константин Георгиевич Скрябин, академик Россельхозакадемии, который утверждает, что ничего опасного нет. Истина находится посередине. Всякий трансгенный организм может синтезировать белки, нехарактерные для данного объекта. Но никакие чужие гены в вас не переползут. Мы всю жизнь едим мясо коров, но, как известно, рога у человека вырастают совсем по другой причине. В результате исследования генетики растений возможно создание вакцин, которые используются в ветеринарии. В высшее растение вводится ген, который содержит, например, антиген вируса гепатита, и корове скармливают эту траву, вместо того чтобы ей делать уколы или вводить антибиотики. В перспективе то же самое можно сделать применительно к человеку. Любое трансгенное существо подвергается биологической проверке. Прежде чем выпускать его из лаборатории, надо доказать, что продукт не мутагенный, то есть не вызывает наследственных изменений, не торотогенный, то есть не вызывает уродств при индивидуальном развитии, не аллергенный – и тому подобное».
Новый научный синтез, о котором уже шла речь выше, отражен в магистерской программе «Экологическая генетика». Генетики привыкли работать с отдельными видами и заниматься проблемами видовой изменчивости. А экосистема – это взаимодействие видов, и теперь ученым придется выделять важные для генетиков признаки взаимодействия разных видов. Если насекомое и растение составляют два этапа одной пищевой цепи, то это можно считать первым элементарным признаком. Этапы биосинтеза персонифицированы разными видами – таким образом, системный подход будет реализован на практике.
И снова про обезьяну
Еще из школьного курса биологии известно, что обезьяна, от которой произошли предки человека и шимпанзе, была благополучно съедена продвинувшимися в эволюционном плане потомками. И поэтому ни труд, ни чувство юмора не могут сделать из современных обезьян людей. Сегодня наше родство с шимпанзе доказано на уровне генов.
«Отпочковавшаяся от генетики новая наука геномика, занимающаяся анализом последовательностей нуклеотидов ДНК любых видов, началась с разработки проекта «геном человека», а затем был сделан геном шимпанзе, – пояснил журналистам ученый гость. – Разница между геномами – 0,3% по нуклеотидным последовательностям ДНК. Ближе шимпанзе к человеку никто не стоит. Вряд ли это простое совпадение. Свиньи к нам ближе по физиологии. А что касается мышей, геном которых тоже мало отличается… Умные священники, которые изучали генетику, сказали: за счет мутаций, которыми оперирует естественный отбор, вам не хватит времени превратить обезьяну в человека – что совершенно правильно. На самом деле все живые организмы содержат некую единую генетическую основу. И дальше эволюция оперирует не отдельными нуклеотидами, а блоками нуклеотидов. Этот блочный, или модульный, принцип хорошо известен в архитектуре как принцип Корбюзье. Переставляя блоки, уже отобранные эволюцией, вы быстрее достигните эффекта. Вот почему мы с мышами очень похожи. Вы будете смеяться, но мы и с дрожжами очень похожи. И некоторые человеческие болезни моделируют на дрожжах. Ибо нет более неподходящего объекта для генетики, чем человек».
Молекула ДНК прочитывается как текст, а не как статистическая сводка, поэтому о погрешности здесь речь идти не может.
Современное мракобесие «As Is»
На этом этапе беседы активизировались оппозиционно настроенные журналисты. Оппозиционность заключалась в том, что ученого-генетика попытались втянуть в теологический спор. Например, утверждалось, что считать, будто человек произошел от обезьяны, значит отрицать его человеческое достоинство и подрывать его моральные основы. А корреспондент «СПбУ» наивно подумал: «Выходит, человеческое достоинство и моральный закон – это не те признаки, которые мы приобретаем в результате воспитания и жизни в обществе, а нечто врожденное, чего не может быть у обезьяны и, как следствие, у человека, который от нее произошел…»
Но Сергей Георгиевич на провокацию не поддался: «Религия основывается на вере. А наука – на мировоззрении. На вере в экспериментально воспроизводимые результаты. То, что написали в Библии, можно прочесть, а то, что предлагает Дарвин, можно проверить. Эта дискуссия неразрешима».
А президент клуба, Эдуард Абрамович ТРОПП, напомнил, что когда-то католическая церковь пыталась схожим образом бороться с астрономией. Астрономия тоже при буквальном прочтении противоречит Библии. Это противоречие когда-то показалось церковникам настолько существенным, что мракобесы сожгли на костре Джордано Бруно, а Галилео Галилея довели до паники и самоунижения. Но на сегодняшний день католическая церковь с этим противоречием давно справилась: предыдущий папа Римский признал теорию эволюции и извинился перед Джордано Бруно. В рамках православия это невозможно. «Догмат таков – господь неизменен, и церковь, жена его на Земле, будет так же неизменна. Потому пребывайте в том состоянии, в каком все это было в Византии. Меня это не устраивает. Вслед за Цветаевой говорю: сужу и хочу быть судим, – заявил академик Инге-Вечтомов. – Я чту Конституцию своей страны: церковь отделена от государства. Поэтому преподавания Закона Божьего в средней школе быть не должно. В воскресной школе – пожалуйста».
Наследственность, которая передается в обратную сторону
«Объединение науки и церкви создает в церкви новые ереси, а в науке – новые варианты паранауки и псевдонауки, – продолжил разговор Эдуард Абрамович ТРОПП. – И те и другие проигрывают. Тем не менее, мода такая есть. Но это разные сферы. Наука не занимается экзистенциальными проблемами и спасением души. А спасение тела по силам только науке. Спасением души занимается психоанализ, но относительно его научности есть большие сомнения».
Впрочем, если говорить об этике, то некоторые биологические закономерности можно преобразовывать в этические принципы. Например, Михаил Ефимович Лобашев создал научную концепцию, ставшую этическим принципом. Речь идет о сигнальной наследственности. Кроме физической передачи генов, хромосом, между поколениями происходит передача информации на базе условных рефлексов. По Павлову – это вторая сигнальная система, поэтому и концепцию свою Лобашев назвал сигнальной наследственностью. Таким образом от поколения к поколению передается культура. Именно поэтому Лобашев, будучи выгнанным с поста декана и прекрасно чувствуя себя в системе Академии наук, вернулся в университет – чтобы цепочка сигнальной наследственности не нарушалась.
В динамике сигнальной наследственности много общего с закономерностями популяционной генетики. Одно отличие – наследование ламарковское, а не дарвинистское. То есть, наследуется приобретенная мудрость. Более того, иногда процесс может идти по цепочке поколений и в обратную сторону. Религия и ритуалы, как часть культуры, наследуются именно таким, сигнальным, образом.
«Я склоняюсь к тому, что при том беспределе, который творится в нашем государстве, церковь играет положительную роль, – сказал Сергей Георгиевич, подытоживая дискуссионную тему. – И, являясь производной этого государства, поступает не всегда даже в соответствии с десятью заповедями.
Уже были поползновения говорить о религии большинства: пусть православная религия будет у нас доминирующей, и давайте посадим представителей от религии в законодательные органы, введем Закон Божий в школах. Все это – попытки превращения в клерикальное государство. Мы все время говорим про исламский фундаментализм, но есть еще и христианский фундаментализм. Будучи атеистом, скажу: упаси нас Господи от превращения в клерикальное государство».
О вреде обезьянничанья…
В основе «обезьяньего процесса» «Маша против Дарвина», как остроумно заметил Эдуард Абрамович, – подражательность. Люди узнали, что невозможное возможно. Этот эффект может привести и к менее смешным результатам. Академик Инге-Вечтомов привел другой пример: «Когда генерал Макашов выступил с антисемитскими заявлениями, было ясно, что сажать его надо на месте. Этого сделано не было. Что мы теперь пожали? Народ прекрасно отслеживает, что разрешено, а что не разрешено».
…И поведении античных богов
«Сейчас пришло время, когда о науке вообще грустно говорить, – подытожил Сергей Георгиевич. – Если наше государство вступило в конкурентный мир, надо развивать науку.
Мы умеем делать все то же самое, что они. И даже кое-что свое. Но это как в известном анекдоте: “Летает ли крокодил? – Летает. Но низэнько-низэнько”. Нынешняя наука, особенно биология, это область, насыщенная точными приборами. Формальная генетика ничего не требует, нужны только карандаш, бумага и скрещивание. И как только мы получаем оригинальные результаты, которые признаются на Западе, мы меняем область исследования, не принципиально, но уходим в близкие области. Потому что дальше зарубежные ученые своим паровым катком технических возможностей все сомнут. Я имею в виду прежде всего Америку.
Года три назад в Калифорнии было совещание по прионам дрожжей. Прионы – это инфекционные белки. На этом международном совещании четверть участников были либо бывшие, либо нынешние русские – бывшие сотрудники нашей кафедры, мои аспиранты, либо соотечественники, которые живут в Америке. Мы докладывали одну оригинальную вещь. Закончил я рассказывать, и в аудитории установилась тишина. Я сначала вздрогнул, а потом обрадовался. Не поняли. Значит, у нас еще есть время поработать».
Когда заседание клуба было окончено, корреспондент «СПбУ» таки засветился с невежливым вопросом: мешают ли этические принципы, которые так или иначе имеют религиозную основу, развитию науки?
«Зачем вы нас обижаете? – удивился ученый международного уровня, заместитель председателя президиума РАН, академик Сергей Георгиевич Инге-Вечтомов. – Надо разделять вещи. Наука внеморальна. А вот ученые обязаны морали следовать. Понятия чести и достоинства, записанные еще в Конституции СССР и совершенно не соблюдавшиеся, реально существуют. Возникновение религии – это удовлетворение этического инстинкта человека. Это мое объяснение. Я пытаюсь найти естественнонаучное объяснение хотя бы возникновению феномена. И потом, прекрасная античная религия языческая – чем она хуже христианства? Единый бог с интересом наблюдал за многобожием, общением олимпийцев с людьми, и никак о себе не заявлял…» 
Венера Галеева
|
