№ 10-11 (3733-3734), 26 мая 2006 года
главная | оглавление | <... | ...>	выпускники

А.И.Бастрыкин:
«Сначала обязанности, а потом уже права,
иначе общество развалится»

Как воспитывать молодежь в эпоху “полной свободы” — среди призывов “расслабься” и “оттянись”? Кто называет Петербург “криминальной столицей”? Как содержатся заключенные в европейских и российских местах лишения свободы? И скольких из них исправила тюрьма? Насколько реальна ксенофобия, о которой столько говорят?.. Эти непростые проблемы мы обсуждаем с выпускником нашего университета, профессором Александром Ивановичем БАСТРЫКИНЫМ, руководителем Главного управления Министерства юстиции Российской Федерации по СЗФО, государственным советником юстиции 2 класса. Универсанты 1970-х помнят его как студента юрфака, комсомольцы 80-х — как секретаря комитета ВЛКСМ ЛГУ и секретаря горкома и обкома комсомола . А студенты нынешние знают его как председателя Ученого совета Северо-Западного филиала Российской правовой академии Министерства юстиции РФ.

Александр Иванович БАСТРЫКИН

— Александр Иванович, вы легко поступили на юридический факультет?

— Был очень жестокий конкурс. Мы поступали, когда еще был рабфак — и 80 из 100 абитуриентских мест отдавали рабфаковцам (ребятам после армии, пришедшим с заводов и фабрик), и только 20 — школьникам. Я был школьником, и у нас тогда конкурс был около 40 человек на место. Поэтому до сих пор не понимаю, как я прошел — без блата. Честно. Тем более что я получил “тройку” за сочинение, хотя закончил 27-ю литературную школу на Васильевском острове. Видимо, меня пожалела преподавательница — она мне попалась потом на устной литературе. Она по слогу, по ответам меня вспомнила и сказала, что у меня в сочинении было очень много грамматических ошибок, но стиль изложения понравился — и она поставила мне “пять” за литературу и “тройку” за грамматику. При поступлении, возможно, сыграло роль то обстоятельство, что на собеседовании, уже после экзаменов, я сказал, что после юрфака хотел бы стать следователем, работать в милиции. А может быть, учли, что я был из простой рабочей семьи. А после того, как я понял, что поступил (вышел после собеседования и ждал трамвая около Академического садика), я был на гребне счастья!.. Поступил я в 1970-м, а в 1975-м окончил юридический факультет ЛГУ.

С настроением служить людям

— Есть разница между студентами 1970-х, когда вы учились, и студентами нынешними, когда профессия юриста стала столь популярной?

— Я по-прежнему остаюсь преподавателем, читаю лекции в Академии Минюста, это наше ведомственное учебное заведение — поэтому я часто общаюсь со студентами и чувствую их. Часто бываю на родном юридическом факультете, где я преподавал восемь лет... Мы шли в юриспруденцию с настроением делать добро, служить людям. И это не высокие слова — тогда нас так воспитывала жизнь, эпоха, время. Изначально я хотел работать в милиции, следователем — и уже шел на юрфак, зная, куда и зачем я иду. А сейчас спрашиваю пятикурсника, кем ты хочешь быть, а он не знает!.. Ну, наверное, в банк, скорее всего. Или в адвокатуру. Или в арбитраж. Туда, где ближе к деньгам.

Коммерциализация отразилась на сегодняшних студентах, на абитуриентах. Не знаю, хорошо это или плохо, но мы были другими. Основная масса ребят моего поколения хотела служить добру, справедливости. И это отразилось на распределении после окончания университета. Куда пошли? В МВД, в прокуратуру, в военную прокуратуру, в органы безопасности. А в адвокатуру ушли считанные единицы. То есть шли на “государеву службу” — такой был настрой.

Но нам и преподавали другие люди. То прекрасное поколение фронтовиков, которые в университет, в студенческую аудиторию пришли прямо в шинелях. Олимпиад Соломонович Иоффе, блестящий цивилист, пришел прямо с фронта, вначале его не хотели принимать, он три дня в шинели спал где-то на полу, но добился, чтобы приняли, стал прекрасным ученым, нас учил гражданскому праву. Николай Александрович Беляев, тоже фронтовик, вел уголовное право. Сергей Александрович Малинин преподавал международное право, был первым проректором ЛГУ — тоже герой войны, был ранен... Нас воспитывали настоящие мужчины, прошедшие фронты Великой Отечественной, которые знали, зачем пришли на факультет, испытав такие трудности, — и они нам закладывали моральный фундамент.

Чем заменишь комсомол?

— Вы ещё прошли школу комсомола...

— И дошел до секретаря комсомола всего университета. А потом сразу ушел в горком, потому что комсомол университета — это была крупная организация на уровне райкома ВЛКСМ...

— А теперь ВЛКСМ нет, и у нынешней молодежи отсутствует такой опыт работы в единой организации. Что может заменить комсомол?

— У нас в университете было три зональных строительных отряда, где трудились порядка 3000 студентов. Мы воспитывали кадры управленцев, хозяйственников, организаторов. Потом наши ребята шли управлять хоть в промышленность, хоть на стройку. Командир зонального отряда — по объему работ это был начальник строительного главка. И это парень в 25-26 лет. Он должен найти работу, привезти всех живыми, накормить-напоить, дать заработать...

Еще были комсомольские оперативные отряды — боролись с преступностью, было еще индивидуальное шефство над отстающими студентами, борьба с двоечниками. Комсомол очень много делал полезного, и школу комсомола вряд ли чем-то заменишь... Но конечно, были идеологические моменты, которые искажали общую картину.

Что сейчас может заменить комсомол? Честно скажу, не знаю. Вот смотрю я, например, на движение “Наши” — ребята ходят, раздают какие-то листовки. А вокруг столько реальных проблем, которые надо решать. Назову только одну. По моей инициативе студенты нашей Академии взяли шефство над Детским домом на Васильевском острове. Там 56 детишек с ослабленным здоровьем. Студентов я полгода убеждал: пойдите, поинтересуйтесь, чем нужно помочь, — а сейчас их оттуда не вытащишь: поняли, что они нужны детям!..

Хотелось, чтобы появилась организация, которая обратилась бы к реальным проблемам сегодняшнего дня. К сиротам, к старикам, к ветеранам. Не просто ленточку на машину повесить, а пойти к ветерану с подарком, поздравить его с Днем Победы и спросить, чем ему можно реально помочь. Вспомните тимуровское движение, над которым смеялись в 90-е годы, а что в нем было плохого? Сколько стариков сегодня брошены? В одиночку умирают в своих квартирах... А они ведь защищали нашу Родину.

У молодежи возникает потребность в объединении — чувствую это на примере нашей Академии. У нас действует студенческий совет, студенты входят в состав ученого совета, они обсуждают там общие проблемы. Это необходимо для юристов, чтобы они с младых ногтей входили в общественную жизнь и что-то решали, за что-то сами отвечали... Есть активные ребята, но такой организации, какой был комсомол, той формы сегодня нет. Помню, каким авторитетом пользовался комсомол в университете — еще начиная с предвоенных лет, когда комсомольцы первыми ушли на фронт в дивизии народного ополчения. У нас-то Академия маленькая, легко управляемая, а как в огромном Санкт-Петербургском университете управляют без единой молодежной организации, не могу представить...

Как их воспитывать?

— А как дела в городе, в Северо-Западном округе с молодежными проблемами? Преступность, говорят, молодеет...

— На прошлой неделе на Совете по координации деятельности правоохранительных органов при полномочном представителе президента РФ в Северо-Западном федеральном округе обсуждалась проблема роста преступности. Это катастрофа для Петербурга: рост преступности за год составил 43%. И это в основном уличная молодежная преступность. В целом по стране в местах лишения свободы находится около 1 млн человек, в том числе около 200 тысяч несовершеннолетних. Колоссальные цифры: из 145 млн населения 1 млн осуждено. И пятая часть — подростки, осужденные за преступления настолько тяжкие, что им дали реальные сроки. А ведь есть еще те, кто осужден условно, направлен на перевоспитание, а кого-то не осудили...

Почему молодежью никто не занимается? Почему ничего реально им не предлагают, кроме отдыха и пива? И системы социальной работы с молодежью сегодня практически нет... Когда я пришел в горком комсомола в середине 80-х, мы очень тесно взаимодействовали с Ленинградским военным округом, с Ленинградской военно-морской базой, с Горисполкомом, с профсоюзами. Была система работы с молодежью, начиная от дворцов и домов культуры (которые сегодня превратились в казино и ночные клубы). Были районные военно-патриотические лагеря летом, военно-патриотические клубы. Каждый год из города вывозили около 3000 “трудных” подростков в военно-спортивные лагеря (в горкоме я тогда курировал это направление). Летом, в самый трудный период, чтобы подростки не шлялись без дела, их вывозили за город, в лагеря. Были спортивные соревнования, военно-спортивная игра “Зарница”, затем “Кожаный мяч” — футбольные соревнования, “Золотая шайба” — хоккей. Была целая система работы с подростками и молодежью, и Ленинград здесь был инициатором. К нам приезжали со всего Советского Союза учиться! Во главе стояла Валентина Ивановна Матвиенко, которая была тогда первым секретарем обкома комсомола, я с ней работал три года по военно-патриотическому воспитанию, и мы создали мощную систему профилактики правонарушений.

Молодежь была не толь ко объектом воспитания (не воруй, не хулигань!) — она сама принимала участие в борьбе с преступностью. По должности я был начальником штаба комсомольских оперативных отрядов. В них входили 10 000 членов, которые проводили рейды, занимались с трудными подростками. Конечно, это сказывалось на уровне преступности в городе. А сегодня, к сожалению, этой системы тоже нет — и мы видим результаты...

Есть, правда, К омитет по молодежной политике при администрации Санкт-Петербурга, но как-то не видно его деятельности. Есть программа военно-патриотического воспитания молодежи (года два назад она была утверждена на высшем правительственном уровне), но реализации ее мы не ощущаем.

— А как вы своих детей воспитываете?

— У меня четверо детей: старшему 20, потом 18 и маленькие — 4 и 3 годика. Со старшими все, вроде, понятно, а как воспитывать маленьких? То ли будь “пальцатым”, иначе тебя затопчут, то ли будь интеллигентным... Я иногда на детской площадке вижу картинку. Своих детей я учу: уступи место девочке в песочнице, не дерись с мальчиком, подари игрушку, улыбнись. И вижу обратное воспитание: оттолкни, пройди мимо, добейся своего! Рядом со мной стоит такой папа, новый русский, видимо, и закладывает своему пацаненку, что ты должен быть победителем в любой ситуации. Даже тогда, когда ты не можешь быть победителем — например, в споре с девочкой. Но вот я вижу, как моего мальчика трехлетнего отталкивает сосед понаглее, и думаю: как же я его должен воспитывать? Как? Вроде, я петербуржец, профессор, генерал — значит, должен воспитывать, чтобы он был вежливым, культурным, европейским человеком. Но ведь потом в жизни он может проиграть — другому парню, которого воспитывали иначе. А мы живем в России, а не в Европе...

Старший сын учится на философском факультете нашего университета, и я порой “наезжаю” на него: чем вы там занимаетесь? Чему вас там учат? Убеждал его быть юристом, а он, хоть и учится на отделении конфликтологии, но все равно философ. Пошел искать смысл жизни. Отличник, умница, растет прямо на глазах, но того “мотора”, что был у меня, у него, мне кажется, пока нет. Нет твердой жизненной позиции, которую мне хотелось бы видеть у него... Сейчас вся наша жизнь — конфликт, от песочницы до Госдумы — так ты готовь себя к практике, чтобы быть нужным в этой жизни. Это очень перспективное направление, можно быть политическим консультантом, например, по вопросам терроризма... А у них, на философском факультете, мне кажется, слишком много созерцательности. Излишне, по-моему, защищают личность, свободу, независимость, автономию человека. А у нас другая установка: сначала обязанности, а потом уже права, потому что иначе общество развалится.

Утром — обязанности,
а вечером — права

— Каким образом соблюсти баланс между правами личности и обязанностями перед обществом? А то ведь народ воспринимает так: свобода — значит, делай, что хочешь...

— Докладываю как юрист: берем Конституцию РФ, основной закон, святая святых. Я как-то подсчитал: в Конституции 46 прав и 6 обязанностей. По теории права такого не должно быть! Должен быть баланс: если я имею право на что-то, то вы обязаны мое право уважать. Но в свою очередь, я обязан уважать ваше право... Хрестоматийный пример: священное право частной собственности не безбрежно. Частный собственник должен реализовывать свое право так, чтобы не нарушать права другого человека. И это уже его обязанность!

Александр Иванович БАСТРЫКИН

Однажды Верховный суд РФ осудил одного деда. Частного собственника, который окружил свой участок колючей проволокой и пропустил по ней электрический ток — чтобы пацаны за яблоками не лазили. Частная собственность? Да. Можно ее защищать? Конечно. Даже есть обязанность у других ее не нарушать. Но не такими же способами! Ребята полезли к нему в сад через забор и погибли... Дело дошло до Верховного суда, где обсуждался вопрос: превысил он пределы необходимой обороны, защищая свою частную собственность, или нет? И Верховный суд сказал: превысил! Потому что ценность яблок несопоставима с ценностью человеческой жизни...

Это диалектика: даже право частной собственности накладывает обязанности на собственника. А мы в Конституцию заложили модель, когда все на всё имеют право, но никто никому не должен. Это Конституция 1993 года, когда так называемая демократия демократия торжествовала. Свобода, эйфория: рынок все сам утрясет, все расставит на свои места... И теперь я не понимаю, как у нашего президента хватает терпения вытаскивать и решать все проблемы. Последовательно, эволюционно, без надрыва, без революций он выстраивает систему управления огромной страной. Любое демократическое государство не может жить без сильной исполнительной власти, иначе останутся голые лозунги.

Да, человек — высшая ценность, статья 2 Конституции, прекрасный лозунг. А какую заработную плату получает эта “высшая ценность”? Сто долларов?.. Пока не будет четкой экономической политики, твердой исполнительной власти, которая обеспечит нормальную жизнь, не будет ничего. Вот еще цифры: 30 000 убитых в России за год, 70 000 исчезают неизвестно куда — это официальная статистика МВД. Личности, высшие ценности исчезают и погибают... В стране совершается 3 млн преступлений в год — это тоже из категории “я имею право, но я никому ничего не должен”. Значит, надо изменить правовую идеологию, прежде всего — у молодежи.

Я так говорю своим студентам: ты встань в 7 утра под душ и прежде всего подумай о своих обязанностях: что ты должен сделать. А потом, к вечеру вспомни о правах — и тогда ты будешь успешным в этой жизни. А если с утра ты будешь помнить только о правах, будешь ходить и требовать: дайте мне! — у тебя ничего в жизни не получится. Без обязанностей ничего не будет. И я убежден, что молодежью надо заниматься.

Столица культурная, а не криминальная

— Александр Иванович, давайте поближе к вашим проблемам. Оперативная работа — это не ваша нынешняя забота, правильно?

— Наше управление — структурное подразделение Министерства юстиции РФ по Северо-Западному федеральному округу. В России семь округов и семь таких управлений. Этот территориальный орган Министерства юстиции решает такие задачи: единая государственная политика в области юстиции в масштабах округа, контрольные функции в отношении трех подведомственных Минюсту федеральных служб (служба исполнения наказания, служба судебных приставов и служба регистрации) и плюс методическая помощь. То есть мы обобщаем опыт, анализируем ситуацию, высказываем предложения по совершенствованию деятельности.

Сохранилась также очень важная функция — обеспечение единства правового пространства. У нас есть целый отдел, который занимается приведением законодательства субъектов Российской Федерации в соответствие с Конституцией и федеральным законодательством. Мы проводим экспертизу всех законов, которые принимаются, допустим, в Санкт-Петербурге. Раньше была ситуация такая: мы получали все тексты местных законов, проводили экспертизу, вносили необходимые поправки и приводили законы субъектов РФ в соответствие с федеральными. Сейчас мы работаем с субъектами Федерации на стадии принятия проекта закона, мы входим в состав рабочих групп и высказываем свои рекомендации.

— Одно время было популярно такое клише: “Петербург — криминальная столица”. Насколько этот негативный имидж нашего города соответствует реалиям? Или это выдумка?

— Конечно, это все было придумано, раздуто. Если посмотреть по статистике, то мы этого не обнаружим... Другое дело, доля уголовных преступлений высока, но она и в Москве высокая. Да, на том совещании у полпреда, о котором я уже говорил, критиковали нынешнее руководство петербургского МВД — и это правильно, они многое не доделывают, объясняя маленькой зарплатой. Но в криминальном плане ничего сверхъестественного у нас не происходило — такого, чтобы на всю страну звучало...

Откуда ветер дует? Нас всегда москвичи не очень любили, всегда была конкуренция — и в науке, и в образовании, во всех сферах. Мне кажется, здесь надо искать причины муссирования негативного имиджа Петербурга... А тем более началось движение в сторону передачи части столичных функций Петербургу — не думаю, что у всех в Москве эти действия В.И.Матвиенко вызывают восторг. А первый шаг уже сделан: Конституционный суд переезжает в северную столицу. И это нормально, децентрализация — это европейская практика. Страсбург, Брюссель, Гаага — разные европейские органы в разных городах, чтобы не было сращивания исполнительной, законодательной и судебной ветвей власти.

А раньше, помните, был другой лозунг – “город с областной судьбой”. Разве это наш город? Мы говорим “Петербург — культурная столица”, а кто-то называет криминальной столицей. Петербург по размерам почти такой же мегаполис, как Москва, и передел собственности существует везде...

Мы их достанем откуда угодно!

— Если судить по материалам СМИ, в Петербурге обнаружились фашистские настроения. Откуда такой ксенофобский настрой в обществе? Или эта атмосфера раздута и нагнетается искусственно?

— По тем данным, которыми я располагаю, нет оснований предполагать, что действует какая-то организованная группа. Об этом заявляли руководители МВД и ФСБ. На общем фоне преступлений, совершаемых в городе и в России в отношении иностранцев, эти случаи сильно раздуты. И самое главное, – и руководство МВД, и руководство ФСБ утверждают, что за ними нет национальной темы! Приводят такие факты: один из убитых, по их данным, был связан с наркобизнесом. Второй недостойно вел себя в ночном клубе, там возник конфликт, и он был избит из-за этого. Третий пристал к какой-то русской девушке, и был за это наказан ее спутниками...

Мы же не во Франции, а в России. Я недавно вернулся из Парижа, и видел, что у них происходит. Французы — европейцы, они терпеливые. А наши терпеть не будут — вмажут, извините за выражение, так что мало не покажется... Многие ситуации МВД объясняет именно таким менталитетом. С другой стороны, говорят они, подсчитайте, сколько преступлений совершают выходцы с Кавказа. У нас есть этнические группировки кавказцев? Есть — и в Москве, и в Петербурге, но почему-то этого никто не затрагивает.

Я думаю, что надо идти вслед за Европой: и потерпевший, и подозреваемый не должен иметь национальности — с точки зрения правовой оценки случившегося. Перед законом все равны. Для нас они все — граждане России либо гости России. И кем бы он ни был — негром, кавказцем, русским или китайцем — правовая оценка должна быть одна: нельзя совершать преступления против человека.

— Нынешнюю ситуацию можно сравнить с той, что была лет двадцать назад?

— После университета я работал в уголовном розыске следователем в Куйбышевском районе Ленинграда. В те годы (конец 1970-х) органы милиции каждый месяц проводили жесткие рейды по лицам кавказской национальности. Потому что уже тогда они совершали немало преступлений, распространяли здесь наркотики. Уже тогда существовал в МВД отдел по борьбе с наркотизмом, где основными фигурантами были азербайджанцы. Но тогда был четкий учет. Скажем, в пятницу вечером по Невскому идет рейд. Всех кавказцев приглашают в специальный автобус, проверяют документы, вежливо, культурно. Кого надо — сфотографировали в отделении милиции, кого надо — дактилоскопировали, поставили на учет. И они знали, что с ними работают, вот что важно!

Помню дело, которое было раскрыто благодаря этому многолетнему учету. Был такой ресторан “Баку” на Садовой, недалеко от Невского, рядом с кинотеатром “Молодежный”. Азербайджанцы и грузины считали, что это их ресторан, и русским там делать нечего. И был случай, когда в ресторане сидела группа русских ребят с девушками. Подошел к ним азербайджанец, пригласил девушку потанцевать — а та отказала. И он тут же, при наших парнях, влепил ей пощечину. Как это, она мне отказала?! Началась драка, нашего парня очень сильно порезали — было проникающее ножевое ранение. А подозреваемый бежал черным ходом и скрылся в Азербайджане.

Проводилась масштабная операция. Я тогда был следователем и вел это дело. Мы его вычислили по описаниям внешности, по учету отдела по борьбе с наркотизмом — там была его фотография. Я ездил к потерпевшему в больницу, и он азербайджанца по фото узнал. Он занимался привозом наркотиков сюда... Была разработана целая операция, поехала спецгруппа и выкрала его из аула, где тот скрывался. Советский Союз еще был, азербайджанская милиция нам тоже помогала. И они прекрасно знали: мы их достанем откуда угодно!

Не хочу критиковать коллег, но сегодня, видимо, такой интенсивной работы правоохранительными органами не ведется. Видимо, на волне демократии контроль ослаб. Стали считать: уважение к личности и прочее, нехорошо задерживать... А почему нехорошо, если есть на то основания? Значительная часть из них не имеет регистрации, например.

Как с молодежью, так и с мигрантами, которые не уважают наши законы, надо работать. У них свои представления о праве, но есть же закон России, единый для всех.

Не ищи виноватого

— Другими словами, когда мы говорим о национальных проблемах, надо рассматривать обе стороны?

— Мы все знаем: молодежь наиболее остро реагирует на несправедливость. Если государство какими-то проблемами не занимается, находятся люди, которые эту реакцию молодежи используют в своих целях... Вспоминаю теле визионный сюжет: в Новосибирске задержали парня, который жестоко избил азербайджанца. Корреспондент спрашивает: “За что вы его так?” Он объясняет: “Они изнасиловали русскую девушку. Они издеваются над нами. Они ведут себя неуважительно. Вот мы и врезали! Одному врезали больше, чем надо...” Все понятно: человек стал потерпевшим, его жалко, конечно. Но он, приезжая в Сибирь, должен ведь уважать тот город, куда приехал? Людей, которые там живут?

Однажды вечером я пришел на петербургское радио, есть там такая программа “Город и горожане”, утром. И ведущий мне с ходу предложил: давайте поговорим о национальном вопросе. А мы уже вышли в эфир. Меня спасло то, что эфир был прямой, но без прямых вопросов радиослушателей. У него компьютер, и ведущий мог отсекать самые резкие вопросы. Я еле вырулил... Он мне потом показал распечатку. Меня обвиняли в том, что я защищаю “черных”, кавказцев. А я говорил о блокаде, у меня мама блокадница, воевала, папа воевал, и тогда не было разделения, все были единым народом перед лицом опасности. Призывал быть толерантными, уважать их, а они чтобы нас уважали — как и сейчас говорю... А там такое в ответ пошло: гнать их надо! Они нас не уважают! Они сели нам на голову. Цитировали азербайджанца, который на рынке пел частушку о том, что без войны и без блокады они Ленинград завоевали!.. Представляете: они еще и провоцируют к себе такое отношение. Вот, мол, мы такие сильные, мы вас победили, рынки за нами!.. Это же тоже проблема.

Еще раз повторю: если появляется такая реакция молодежи, находятся люди, которые это используют. Так что о фашизме говорить не будем. В России, в Петербурге фашизм — это нонсенс, абсурд, дикость!

Национализм — очень опасная идеология. Легче всего так сказать: кто виноват? — черный! Убей его, избей, и все будет о’кей! Мы должны противопоставить этой идеологии другую, объяснить ребятам, что это не выход. Никогда человечество не решало проблемы за счет виноватого человека с другим цветом кожи. Но кто это будет объяснять?

Тюрьма — дорогое удовольствие

— Сейчас в Госдуме обсуждается закон о надзоре за осужденными...

— В местах лишения свободы очень много осужденных: около 1 млн человек, каждый 145-й гражданин России. Но попадает только треть из тех, кто совершил преступления — помните, мы говорили о статистике: 3 млн преступлений в год? То есть 30% получают реальные сроки, а 70% осужденных получают наказания, не связанные с лишением свободы. Относительно этой большой категории лиц должен быть принят закон, который бы обеспечил их социальную реабилитацию, адаптацию, надзор за ними, контроль, помощь им. Но и обычному-то человеку не всегда легко устроиться на работу, особенно в провинции, — а если он судимый? Что с ним делать? Это большая проблема.

Для того, чтобы успешно бороться с преступностью, надо, чтобы государство было богатым. Это Маркс сказал. Мои поездки в европейские страны, особенно в Германию, Голландию, иллюстрируют справедливость этого заключения. Я был там в тюрьмах и видел людей, которые осуждены голландской тюрьме первое, что я увидел — огромное футбольное поле. Есть библиотека, мужики занимаются лепкой из глины, кройкой и шитьем, рисуют. Отдельные камеры на четыре квадратных метра, в камере телевизор, музыкальный центр, фотографии любимой семьи, коечка, туалетик, душ. На полдник дают йогурт и бананы... Одного “ключника” (охранника) в немецкой тюрьме спросил о зарплате — 4 000 евро! Конкурс на место — 30 человек. Он со мной по-английски разговаривал, все рассказал. Со мной были немцы, высшие чины, ему шикают: молчи. Тогда он добавил: “Но зато у меня жена и двое детей...” А я генерал, у меня жена и четверо детей, и у меня зарплата — 500 евро...

В Голландии к преступникам относятся как к больным, у них такая концепция. Показали мне больницу для заключенных, новый медицинский центр: стекло, воздух, речка за окном. Один день нахождения там человека стоит 300 евро. Там содержатся лица, совершившие преступления под влиянием сильного душевного волнения... Мы должны быть богатыми, чтобы успешно бороться с преступностью.

Александр Иванович БАСТРЫКИН беседует с корреспондентом СПбУ

— А у нас как? Можете картинку нарисовать?

— Могу. Средний состав наших работников Министерства юстиции — капитан, майор — получают заработную плату 5-7 тысяч рублей. И в службе судебных приставов, и в уголовно-исполнительной системе. Какой с него может быть спрос? И кто идет туда служить?

А что касается заключенных, то финансирование на содержание тюрем идет довольно приличное. Года три назад президент утвердил большую федеральную программу по реформированию уголовно-исполнительной системы. Идет большое финансирование на ремонт мест лишения свободы, на оборудование, на строительство новых учреждений. Но, к сожалению, зарплата бюджетников, как и везде, растет очень медленно. Поэтому большие проблемы с кадрами. Поэтому там наркотики могут быть, женщины, порнуха, водка и тому подобное.

У нас очень гуманная страна. Но могу привести такую цифру: один человек, приговоренный к пожизненному заключению, обходится нашему государству в 20 000 долларов в год. Это если взять охрану, тепло, свет, питание. Это очень дорогостоящее удовольствие — иметь людей в тюрьмах. Поэтому европейский опыт таков: тюрьма — это крайняя мера, они основной упор делают на штрафы. В Париже таблички висят: за выгул собаки в неположенном месте — 499 евро! Нам такие суммы и не снились — у народа нет этих денег...

— Да к тому же они, скорее всего, не дойдут до казны. Кто взимать-то штрафы будет?

— У полпреда на прошлой неделе обсуждали вопрос об автотранспортных преступлениях. И я выдвинул такое предложение: вернуть систему взимания штрафов прямо на месте. Она, может, и не лучшая — платить деньги гаишнику в руки. Но нынешняя система не работает совсем. Инспектор ГИБДД выписывает протокол и отправляет судебным приставам, чтобы те взыскали 200-300 рублей с нарушителя. Это почти нерешаемая задача! Подсчитали, что затраты на это судебное производство обходятся дороже, чем сумма штрафов. И нет неотвратимости наказания.

А раньше, помните, пробивали дырки в талонах? Я, когда первую дырку получил, сразу всерьез задумался. Это была эффективная система... И в Европе сейчас очень строгое законодательство. Не в тюрьму человека сажают, а вынуждают: заплати. И обязательно заплатишь! Например, опыт Финляндии: один гаишник на маленький городок, но там его уважают, как бога. Почему? Если ты попался пьяным за рулем, они начисляют штраф, исходя из всего твоего дохода. Они подсчитают, сколько стоит твой дом, машина, сколько ты получаешь, какая у тебя прибыль. И ты заплатишь 10% от всего своего хозяйства. Хочешь получить удовольствие — плати! А у нас — тюрьма. А тюрьма никого никогда не исправляла, ни в одном государстве. Как юрист, я против тюрем. Мы должны дать людям смысл бытия, идею существования и обеспечить ее реальными возможностями. По Конституции у нас записано бесплатное высшее образование, а его могут получить только 25%. Учиться идет тот, кто платит, а куда идут остальные?

Заниматься проблемами людей

— Какие выходы вы видите для нашей страны?

— Я думаю, надо начинать с молодежи и сформировать национальную идеологию. Наша национальная идея мне понятна: мы — великий народ с великой историей. С великим прошлым, с великими победами. Наши родители воевали за Родину и одержали величайшую победу в истории человечества!

У немцев, у французов или голландцев есть, конечно, чему поучиться. Но у нас есть свое: и наука, и культура, своя история, своя литература, умнейший, талантливейший народ. Давайте вернемся к себе, к своим истокам. И вспомним, что кроме бандитов и разбойников, у нас была величайшая история и были великие ученые, герои, военачальники, космонавты, спортсмены, в конце концов. Это, может, очевидные и банальные вещи, но надо об этом говорить ребятам. Никто же им не говорит об этом.

Повторю: тюрьма — это крайняя мера, от бессилия. Нужна твердая социальная политика в отношении населения, молодежи, пожилых. А то сейчас что происходит? Молодой человек видит наших стариков, которые влачат жалкое существование. Финский пенсионер получает 1000 евро, а наш 100-150. И парень думает: зачем мне горбатиться всю жизнь, воевать, защищать, вкалывать? Ради чего? Видите, чем это все заканчивается? По опросам в школах, мальчики 5 класса хотят быть бандитами, а девочки — проститутками. А мы хотели быть космонавтами, следователями, пожарными, врачами... Вот откуда начинается тюрьма. Уголовные законы — это последнее убежище государства, которое расписывается в своей полной неспособности выполнять свою главную социальную функцию: заниматься проблемами людей.  

Евгений Голубев

© Журнал «Санкт-Петербургский университет», 1995-2005 Дизайн и сопровождение: Сергей Ушаков