|
|
|
№ 9 (3732), 4 мая 2006 года
|
 |
|
|
|
|
Разовая выплата
и научный интерес
В 1996 году Андрей Булатов поступил на химический факультет. На втором курсе был принят в группу профессора Леонида Николаевича Москвина и начал заниматься его темой. Сегодня появилось новое направление «в анализе в потоке», не имеющее аналогов в мире. Лаборатория занимается автоматизацией рутинных методик анализа всевозможных объектов (газообразных и водных сред), разрабатывает способы непрерывного контроля качества технологического сырья (нефтепродукты и углеводородный газ). Удостоенная медали работа посвящена разработке автоматизированных методик контроля качества природных вод для проведения экологического мониторинга акваторий.
|
 |
А.В.Булатов |
|
Проблема актуальна, исполнена практического смысла. Она имеет отношение к экологии, к политике и глобальной экономике, например, методики могут быть использованы при строительстве Балтийского газопровода.
На дне Балтийского моря, как известно, остались десятки тысяч тонн снарядов, начиненных боевыми газами. Залежи химического оружия представляют реальную опасность. Боеприпасы надо как-то доставать, утилизировать, но никто не знает их точного месторасположения. Карт затопления не существует.
— Развиваемые нами методы, — говорит Андрей Васильевич,– позволяют подойти к разрешению этой крупнейшей экологической проблемы начала века. На исследовательское судно будут помещены анализаторы, оснащенные арсеналом тех методических разработок, которые мы сделали. Судно идет по акватории, автоматически забирая пробы воды. Происходит непрерывный автоматический химический анализ, немедленная обработка результатов, и на компьютере появляется географическая карта с указанием координат места, в котором обнаружено, скажем, повышенное содержание мышьяка в забортной воде…
— Давайте с самого начала. Когда вы почувствовали интерес к химии?
— В школе, классе в восьмом, я собирался поступать на биологический факультет, но для поступления надо было сдавать вступительный экзамен по химии. Тогда-то и случилась на моем жизненном пути, можно сказать, первая удача. Произошла встреча с первым моим учителем химии Евгенией Павловной Герцег. Она, знакомая моей одноклассницы, совершенно бескорыстно, бесплатно стала со мной заниматься. Готовить к поступлению. Благодаря Евгении Павловне я почувствовал, что химия — страшно увлекательная наука, я начал серьезно, помногу заниматься, участвовать в олимпиадах, и постепенно оставил идею о биофаке. В старших классах школы — классе в девятом — многое в химии как предмете было мне непонятно. И постепенный – от девятого к одиннадцатому классу — переход от незнания к знанию я оценил как один из самых захватывающих моментов своей жизни.
— Первый кайф научного познания?
— Что-то вроде того. Жажда появилась. Захотелось больше понять, лучше разобраться. Это, безусловно, захватывает.
— А есть для вас какая-то проблема в химии, задача, с которой пока так и не удалось управиться. Типа теоремы Ферма?
— Нет, в школьном курсе такой задачи не было. Хотя химия поначалу сложно давалась, честно скажу. Это лучший пример того, что все зависит от преподавателя, от Учителя. Потому что еще в восьмом классе химия была для меня темной наукой – как дремучий лес.
— А одноклассники как реагировали на ваше внезапное увлечение?
— Конечно, появилось ощущение обособленности, как зона отчуждения, которая всегда возникает по отношению к любому, кто выделяется из круга сверстников, хоть чем-то. И уважение. Начали обращаться ко мне с разными вопросами, стал я чем-то вроде энциклопедии. И классной достопримечательностью.
– В университете вас быстро заметили?
— На втором курсе я пришел на кафедру аналитической химии, попал к доценту Дине Николаевне Николаевой, мы начали работать, она почувствовала, возможно, что есть во мне какой-то потенциал для занятий наукой, и обратила внимание Леонида Николаевича Москвина на мою работу. Он рискнул, начал со мной заниматься. В группе «Инструментальные методы анализа» нас было четыре человека. Трое потом пошли в аспирантуру. Двое защитились, один нет. Но работали много все. Приходилось оставаться после занятий, до девяти-десяти часов вечера. А желание понять, разобраться только нарастало. По субботам приходил. Уставал, конечно, Иногда забывал выключать что-нибудь, но, слава богу, ничего не сгорело.
— Технология воплощения метода как была построена? Кто превращал ваши идеи в детали, механизмы, приборы?
— Мы развивали метод и адаптировали его для конкретных объектов, в частности, для непрерывного контроля в водах содержания фосфора, кремния, сурьмы и мышьяка. Смысл новизны в том, что мы сделали контроль содержания вышеупомянутых веществ автоматизированным, в реальном масштабе времени. Прежде все было очень долго и затратно: человек идет куда-то с пробоотборником и отбирает пробу. Несет пробу в лабораторию. Добавляет необходимые реагенты, получает аналитическую форму. Потом проводится измерение аналитического сигнала и обработка результатов. Мы, грубо говоря, перенесли лабораторию к объекту (к водоему). Участие человека ограничили: теперь он только готовит растворы, включает и настраивает анализатор. Все. При этом увеличивается экспрессность, нет необходимости оператору работать с токсичными реактивами, уменьшается себестоимость анализа, зачастую повышается чувствительность, исчезает необходимость использовать большое количество реактивов и так далее.
— Проект Балтийского трубопровода уже запущен. Вы, члены вашей группы, планируете дальнейшее участие в этом проекте?
— Нет, мы поделились опытом и теми наработками, которые получили, и дальнейшего участия не планируем.
— А патент вы получили?
— Патент существует. Он принадлежит той компании, которая инициировала разработку. Мы связаны определенными взаимными обязательствами и интересами. Они поставляют нам оборудование.
— А участие в этой компании предполагает постоянный источник заработка?
— Нет. Это разовая выплата и научный интерес.
— Но выплата значительная, благодаря ей можно будет удовлетворять свой научный интерес в течение, скажем, нескольких лет?
— Видите ли, в будущем я планирую защищать докторскую диссертацию, и внедрение того, что сделано, конечно, пригодится мне для защиты.
— А у вас не возникало подозрения, что благодаря вашей разработке вы и члены вашей группы могли бы стать миллионерами?
— Я допускаю, что фирма, с которой мы сотрудничаем, может с этого что-то получить. Надеюсь, что она найдет возможность отметить наш вклад в общее дело.
— Надеетесь, или у вас есть контракт?
— Нет, контракта нет, есть честное слово.
— А как отблагодарила вас эта фирма за ваше изобретение?
— Она обеспечивает нас необходимым оборудованием, на котором мы можем проводить наши исследования.
|
 |
Медаль РАН, врученная А.В.Булатову |
|
— То есть с XVIII века ничего не изменилось. Прекраснодушие. Личные отношения, личные договоренности под честное слово и научный интерес?
— Наверное, так.
— Кто еще из молодых ученых Петербурга получил медали РАН?
— Из Петербурга медали получили два аспиранта из Политехнического университета и я.
— Вы не смогли встретиться со мной в будни, потому что преподавали. Как оплачивается труд преподавателя Петербургского государственного университета?
— У меня биологи, дипломанты, аспирант, лекции у бакалавров-химиков. Прихожу на работу в девять, ухожу зачастую после восьми. В университете у меня ставка ассистента по Программе поддержки талантливых молодых ученых, ставка составляет около 5 тыс. Плюс, с этого года, ставка м.н.с. – около 2 тыс., и полставки старшего преподавателя – порядка 2 тыс. Кроме того, у меня совместительство в химической компании «Экрос».
— А медаль РАН имела денежное содержание?
— Да, 15 тыс. рублей.
— У вас есть еще какие-либо нагрузки?
—Я являюсь ученым секретарем Северо-Западного отделения Научного совета по аналитической химии Российской Академии наук, мы проводим семинары, конференции.
— Есть нечто обнадеживающее в состоянии российской науки? Идет процесс ее срастания с производством?
— Я думаю, да, о чем свидетельствуют представленные на семинаре «Химический анализ» доклады отечественных химических компаний. Здорово, что у нас выпускается конкурентоспособное оборудование, зарекомендовавшее себя в различных областях, особо приятно, что там выпускники нашего университета работают, физики и химики. Надежда есть.
— Давайте о вашем будущем, каким вы видите его?
— Сейчас работаю по теме своей будущей докторской диссертации. Это эксперименты, публикации, доклады, семинары. Конечно, привлекаю к работе дипломантов и аспирантов. Хотелось бы организовать на кафедре аналитической химии лабораторию анализа углеводородного сырья. Не секрет, что нефть и нефтепродукты играют громадную роль в экономике нашей страны. На химическом факультете ни одна кафедра не уделяет внимания подобным проблемам. В лаборатории анализа в потоке, сотрудником которой я и являюсь, мы развиваем новый проточный метод – циклический инжекционный анализ. Возможности нового метода сейчас проверяем на методиках определения сероводорода и меркаптанов в углеводородном газе. Допустим, идет газовый трубопровод или осуществляется добыча газа. К трубе подключается анализатор, который автоматически отбирает пробы газа и определяет в них содержание сероводорода и меркаптанов. Тех самых «кислых компонентов», которые, как говорил Паниковский, «никто не любит» — они разрушают вступающие с ними в контакт металлические поверхности. Кроме того, при сгорании топлива образуются оксиды серы, которые являются одной из причин образования «кислотных дождей». Поскольку мы переходим на европейские показатели качества топлива, эта проблема становится все более актуальной. Мы сейчас оформляем заявку на получение патента на способ определения меркаптанов и сероводорода в углеводородном газе.
—Были предложения от западных компаний и университетов продолжить разработки в их лабораториях?
— Были, но я их не принял, потому что пришлось бы несколько изменить специализацию. А это потеря времени и отрыв от научной и педагогической деятельности. Раз появилась тема, надо развивать ее, заявить о себе в научном сообществе. Иначе кто-то обгонит, и мы не будем «пионерами». А в науке это важно.
— И последнее. Чего вы ждете от университета?
— Все мы ждем понимания. Хотя сейчас все-таки, конечно, лучше, чем в 1996 году, но все мы по-прежнему остро нуждаемся в реактивах и оборудовании (аналитические весы, посуда). Ремонт начали делать, которого у нас в Петергофе не было, наверное, со времен строительства корпусов. Это хорошо. А плохо то, что властные структуры университета слишком далеки от народа, мне кажется, они излишне забюрокрачены. Люди на местах – на кафедрах и в деканатах более человечны. А любая поездка в здание 12 коллегий превращается в бюрократический кошмар. Например, если нужно что-то в отеле кадров выяснить, уточнить или пробить, без конфликта с университетскими чиновниками не обходится. Хотелось бы им пожелать терпимости. Уважения к людям. И успехов в работе. 
Беседу вел Игорь Евсеев
|
