|
|
|
№ 9 (3732), 4 мая 2006 года
|
 |
|
|
|
|
Этот день мы
приближали…
Серое пасмурное утро 24 июля 1945 года. Низкие сплошные облака закрывают небо. Временами моросит мелкий частый дождь. Но, несмотря на непогоду, кажется, вся Москва выплеснулась на улицы – тысячи людей заполнили площади и даже проезжую часть улиц так, что посреди остался только коридор, по которому движется наша колонна. Я иду в составе авиационного батальона сводного полка Ленинградского фронта. Командует батальоном гвардии генерал-майор Котляр.
Полк движется по набережной реки Москвы мимо Библиотеки имени В.И.Ленина, вверх к Красной площади, где скоро начнётся Парад Победы. Туда собираются и другие сводные полки – по одному от каждого фронта. Разными путями пришли участники Парада сюда, на Красную площадь. О разном, вероятно, и думают его участники, а мне вспоминается уже ставший родным Ленинградский университет, откуда начался мой путь в военную авиацию.
…Это было в далёком 1935 году, когда нам, студентам первого курса геолого-почвенного факультета, объявили, что высшую вневойсковую военную подготовку мы будем проходить по специальности летнабов (лётчиков-наблюдателей, как в то время называли авиационных специалистов, которых несколько позже стали именовать штурманами). Так в июне 1936 года я впервые поднялся на самолёте в воздух. Война началась для меня в 1940 году в действующей армии на финском фронте. Здесь в составе 63-го отдельного добровольческого лыжного батальона я и прошел свое боевое крещение. Правда, наше пребывание на фронте закончилось очень скоро. Уже 3 марта того же года было заключено перемирие, а 15 марта наш батальон встречали ленинградцы…
И опять учёба в Ленинградском университете была непродолжительной. Началась Великая Отечественная война. Я, как и многие мои сверстники, стремился как можно скорее попасть на фронт. Однако с полевого аэродрома на Карельском перешейке, где я в составе 39-го батальона аэродромного обслуживания находился в июле 1941 года, мы были вынуждены стремительно отходить к Ленинграду, не дождавшись не только самолётов, но и какого-либо оборудования и транспорта. Только почти на самой окраине Ленинграда, в четырёх километрах от трамвайного кольца «Озерки», батальон, наконец, получил постоянную площадку, которую нужно было подготовить для принятия и размещения лётной части. Здесь в сентябре 1941 года мы узнали, что Ленинград окружен, и что до Большой земли можно добраться только по воздуху или через Ладогу. Конечно, мы и не представляли себе всех неимоверных трудностей первой блокадной зимы, которые ожидали всех ленинградцев. Ясно было, что город Ленина будет стоять и выдержит любые испытания. Подтверждением этой уверенности было и вступление воинов в ряды коммунистической партии. В октябре 1941 года и я был принят кандидатом в члены партии.
Летом 1942 года после ночной переправы через Ладогу я (как латыш) попал сначала в латышский запасной стрелковый полк, а затем в латвийскую авиационную эскадрилью, преобразованную затем в Первый латышский бомбардировочный авиационный полк. В составе этого полка мне довелось воевать два завершающих года войны.
Боевое крещение Латышский полк получил на Северо-Западном фронте в районе Новгорода, затем воевал на Втором и Третьем Прибалтийских фронтах и закончил войну на Ленинградском фронте, завершивших разгром фашистских войск на территории Советской Прибалтики. Но наиболее тяжёлые бои он провёл над железнодорожным узлом и аэродромом Идрица, совершив здесь 133 боевых вылета.
Район станции Идрица, где сходятся железные и шоссейные дороги на Псков, Великие Луки и Резекне, имел в то время важное значение для немецких войск, составляя один из опорных центров так называемого Восточного вала и был хорошо прикрыт с воздуха: его защищали полтора десятка зенитных батарей крупного калибра, свыше 20 прожекторов и много скорострельных мелкокалиберных зенитных пушек, не считая различных видов обычного стрелкового оружия, из которого можно было вести огонь по нашим самолётам. Зенитная защита Идрицы была настолько сильна, что, ещё поднимаясь над своим аэродромом, находившимся в нескольких десятках километров от цели, мы видели светящийся сноп пересекающихся лучей прожекторов и вспышки зенитных разрывов – это Идрица встречала экипажи нашего полка. Наши ночные бомбардировщики с крейсерской скоростью 100 километров в час, попав в лучи прожекторов, могли вырваться из них, только уйдя за пределы их радиуса действия. А это значит, что пять-восемь минут освещённый самолёт шёл в сплошном море зенитного огня. И в этих условиях мы уничтожили на аэродроме Идрица 27 немецких самолётов, потеряв своих только два. Кроме того, на станции Идрица были взорваны два железнодорожных эшелона с боевой техникой и живой силой, а также несколько крупных складов с боеприпасами и горючим. Ряд штурманов и лётчиков получили за эти бои свои первые боевые награды. В их числе штурман самолёта Бруно Капекс и я были награждены орденами Славы III степени.
Потом мы бомбили ещё многие другие объекты, но особенно запомнились вылеты в помощь партизанам в лесной район южнее города Полоцка. Там в глубоком немецком тылу находился настоящий партизанский край, против которого в мае 1944 года немцы бросили крупные силы, стремясь уничтожить партизанские отряды. Немцам удалось почти полностью уничтожить партизанский край, и только на одном участке партизаны с тяжёлыми боями сохраняли узкий проход, через который осуществлялся отход населения и партизанских частей. Своей артиллерии у партизан нехватало, а наземные войска регулярной армии не могли им помочь, так как бои шли далеко за линией фронта. Днём партизанам оказывали поддержку бомбардировщики и штурмовики, а ночью эту задачу выполняла специально переброшенная сюда группа самолётов нашего полка. Лететь приходилось далеко за линию фронта – расстояние в одну сторону составляло около 160-180 километров, а весь полёт продолжался около трёх с половиной часов, что было близко к пределу возможностей наших самолетов. Условия полёта усложнялись также тем, что на нашем участке появились ночные немецкие истребители, переброшенные с обороны какого-то крупного промышленного центра.
Конец войны нас застал на аэродроме возле одного небольшого литовского населённого пункта. Накануне Дня Победы мы в полной боевой готовности дежурили на аэродроме, но приказа о вылете так и не поступило. Вместо этого рано утром вдоль всей линии фронта вспыхнула отчаянная стрельба из всех видов оружия. Через несколько минут после крика дежурившего у телефона офицера: «Победа! Немцы капитулировали!» к всеобщему салюту присоединились и мы – стреляли из пистолетов, ракетниц и даже из нескольких пулемётов. Ликование продолжалось весь день и следующую ночь, но выразить переполнявшее всех ощущение того, что Победа, стоившая таких жертв и усилий, наконец наступила, никак не удалось. Поэтому с таким энтузиазмом мы встретили известие о том, что полк должен выделить несколько человек, наиболее отличившихся в боях, для поездки в Москву на Парад. Никто не знал, когда и как будет проходить этот Парад, но вот в один из дней мая мы уже ехали в специальном эшелоне из Риги в Москву.
Мы, конечно, представляли, что к Параду Победы нужно готовиться, но никто не ожидал, что подготовка будет такой напряжённой.
Но вот все позади, и мы стоим на Красной площади в ожидании начала парада. Тишина поразительная, и наконец отчётливо, на всю площадь слышен цокот копыт – навстречу выезжающему из Кремлёвских ворот маршалу Жукову, принимающему парад, едет с рапортом командующий парадом маршал Рокоссовский. Начинается объезд выстроенных для парада частей. Слышно, как маршал здоровается с воинами и приветствует их, а в ответ на одном дыхании: «Здрз… жела товарищ маршл» и раскатистое «Ура…а! Ура-а-а».
Возвращаемся в казармы среди моря приветствующих москвичей. Исторический Парад Победы!
Теперь только одна мысль – скорее снова за учёбу! Она не покидает ни во время массового народного праздника на площадях и улицах ликующей Москвы, ни во время обратного пути в Ригу.
Однако до демобилизации ещё пройдет почти полгода. Только в конце декабря 1945 года я снова войду в родную для всех геологов 52-ю аудиторию. Начнётся напряжённая учёба – нужно не только осваивать новое, но и восстанавливать то, что забыто в огневые годы Великой Отечественной.
Но это уже другая, послевоенная жизнь, и писать о ней нужно особо. 
Н.А.Ансберг,
доцент геологического факультета
«Ленинградский университет» №4 (3032),
25 января 1985 г.
|
