№ 7-8 (3730-3731), 18 апреля 2006 года
главная | оглавление | <... | ...>

Правильно выбранные
приоритеты

О кафедре петрографии
и ее профессоре Н.В.Котове

«Беспамятство разрушительно, память созидательна»
Д.С.Лихачев. Журнал «Наше наследие» 1988 г., № 1

Преподавание петрографических курсов велось на кафедре геологии, руководимой профессором А.А.Иностранцевым, уже в 70-х годах XIX столетия, а научный и педагогический коллектив, преподававший сугубо петрографические дисциплины, сложился к 1902 г. Одновременно складывался коллектив кафедры, преподававший палеонтологию и историческую геологию (стратиграфию). Кафедра геологии разделилась на три кафедры. Как и две другие кафедры, официальный статус кафедра петрографии получила лишь в 1934 г. и возглавил ее ученик А.А.Иностранцева действительный член АН СССР Франц Юльевич Левинсон-Лессинг. Но помещения, где она находится и теперь, на 3-м этаже Главного здания, кафедра получила в 1935 г. Из ее окон виден Петербург: Зимний Дворец, Исаакиевский собор, Адмиралтейство, под окнами в любое время года, дня и ночи можно видеть плавно текущую роскошную Неву. В этих помещениях с потолками высотой 5 метров были построены шкафы, витрины, часть которых перенесена из бывшей кафедры геологии. Были также перенесены петрографические коллекции. Музеем тогда занималась по поручению Ф.Ю.Левинсона-Лессинга юная ассистентка кафедры Галина Михайловна Саранчина, в будущем профессор, бессменно читавшая петрографию до своих 90 лет. Ныне ее нет в живых.

Н.В.Котов в кабинете у минералогов. 1984 г.

Трудно разделить петрографию на составные части, так как представители школы университетских ученых-петрографов, созданной А.А.Иностранцевым и особенно Ф.Ю.Левинсоном-Лессингом, их учениками и последователями В.М.Тимофеевым, А.А.Полкановым, Н.А.Елисеевым, в своих трудах использовали углубленный, богатый по содержанию, оригинальный синтез обширных геологических наблюдений и накопленных человечеством знаний.

Николай Владимирович Котов – профессор кафедры петрографии, член-корреспондент РАЕН был учеником А.А.Полканова, Н.А.Елисеева, но особенно он выделял как своих учителей профессоров Г.М.Саранчину и К.А.Шуркина. Закончил кафедру петрографии в 1958 г. Он создал единственную в Северо-Западном регионе нашей страны лабораторию по моделированию природных процессов при высоких температурах и давлениях. Это направление развивается в Черноголовке, Новосибирске и Владивостоке, а за рубежом центром подобных исследований является Институт Карнеги в Вашингтоне. В течение 30 лет он был бессменным инициатором творческих идей и практического осуществления тысяч экспериментов, которые легли в основу фундаментального открытия (с соавторами) № 299 – его докторской работы и десятков студенческих и кандидатских работ, преимущественно кристаллографов и петрографов. Неизменным оппонентом, высоко ценившим эти работы, был Борис Борисович Звягин, профессор, доктор физико-математических наук, ведущий научный сотрудник ИГЕМ АН РФ в Москве. Последний раз он приезжал в Петербург как оппонент докторской диссертации О.В.Франк-Каменецкой. Я просила его написать воспоминания о Николае Владимировиче, но он был болен и сказал, что начал писать воспоминания о своем друге-физике, несправедливо забытом. И добавил: «Но если Вы напишете свои воспоминания, и напишут другие, когда все будет готово к печати, тогда и я напишу. Николай Владимирович был выдающийся ученый, мало того, могу с уверенностью сказать, что в свое время он вывел кафедру кристаллографии своими работами на мировой уровень». Я была потрясена, услышав это.

Трансформационные преобразования слоистых силикатов – всего лишь одно из научных направлений, которое курировал Николай Владимирович. Его всегда окружала научная молодежь университета, привлекаемая его постоянным творческим горением, исключительной работоспособностью, интеллигентностью и доброжелательностью. Николай Владимирович был руководителем более 15 кандидатских работ (часто неофициальным) и большого количества курсовых и дипломных работ (в основном, кристаллографов и петрографов). Он создал свою научную школу. Его ученик И.Холодкевич скопировал и создал аналогичную лабораторию во Владивостоке, усовершенствовав ее, пройдя стажировки в Институте Карнеги.

Н.В.Котов умер от тяжелой болезни, не достигнув 59 лет. Он родился в Ташкенте. Как вспоминала Г.М.Саранчина, «недалеко от польского костела располагался одноэтажный коттедж. Это был уютный дом с прохладными комнатами и террасой, увитый виноградом, и садом, в котором росли розы. Летом это был оазис среди раскаленных домов и улиц Ташкента. Здесь провел свое детство и юность Николай Владимирович. В 1957-59 годах мне посчастливилось побывать в семье Котовых. Отец Николая Владимировича был талантливым инженером. За создание первых хлопкоуборочных комбайнов он был награжден званием лауреата государственной (Сталинской) премии. Мама – Александра Петровна создавала в семье атмосферу доброжелательности и сердечности. Дом Котовых славился гостеприимностью и удивительным вниманием к людям. Кто только из геологов не побывал у них, когда приезжал в Среднюю Азию для работы: это и наша экспедиция в течение 3-х сезонов, и К.А.Шуркин с сотрудниками, и Ю.Д.Пушкарев с Д.Виноградовым и многие другие. Особенность характера Николая Владимировича – его отзывчивость, желание делать людям добро, его трудолюбие и высокая порядочность – это связано с традициями семьи».

В прошлом году кафедре исполнилось 70 лет. Столько же могло бы исполниться и ее профессору Николаю Владимировичу Котову, однако тяжелая болезнь вырвала его из жизни. Многие знавшие его коллеги, ученые, многочисленные студенты, аспиранты, друзья пришли с ним проститься, некоторые откликнулись на мою просьбу и написали воспоминания. Спустя много лет привожу некоторые из них.

Иосиф Виссарионович Тибилов – кандидат геолого-минералогических наук, ведущий геолог ЗАО «Чаунское горно-геологическое предприятие», почетный полярник, почетный житель Чукотского национального округа:

«Когда мне довелось узнать, что готовится книга воспоминаний о Николае Владимировиче Котове, я сразу дал согласие принять в ней посильное участие. И это невзирая на то, что писать я не очень люблю. И не могу считать себя человеком, близко знакомым с ним. Причина в том, что Николай Владимирович входит, если можно так выразиться, в тот ограниченный круг ушедших людей, о которых я вспоминаю часто. И воспоминания эти нередко поддерживают меня в те периоды жизни, когда эта самая жизнь становится неласковой.

Запомнился мне Николай Владимирович еще аспирантом кафедры петрографии, когда в начале 60-х годов мы познавали там азы микроскопии. Он провел с нашей группой одно занятие, посвященное практическим приемам определения пироксенов (помню как сейчас, что была какая-то им изобретенная вспомогательная таблица). На меня произвело впечатление, что он, свободно овладев нашим вниманием и очень гладко излагая материал, был как-то сильно сосредоточен. Мне показалось, что он одновременно думает о чем-то существенно более сложном, чем оптика пироксенов. На мою сильно разгильдяйскую в ту пору натуру молодой светлоглазый аспирант произвел неожиданно сильное впечатление. Захотелось перестать лоботрясничать и начать серьезно что-нибудь изучать и познавать. Чувство это было непривычное и его благополучно удалось преодолеть. Но аспирант Котов запомнился.

По окончании курса я отбыл работать на Чукотку, в городок Певек. Стал производственным геологом и окунулся в омут разнообразных геологических проблем, в котором барахтаюсь до сих пор. А через полтора десятка лет в Певек прибывает научная группа ИЗК ЛГУ во главе с Н.В.Котовым, доктором геолого-минералогических наук, научная состоятельность которого была для меня давно несомненной. Задачей группы было изучение недавно открытого золото-серебряного месторождения “Промежуточное”. И здесь я познакомился с Николаем Владимировичем поближе, помогая ему определиться с кругом имеющихся материалов по геологии и металлогении района. Мы провели несколько бесед по проблемным вопросам этого весьма богатого в рудном отношении региона, было и несколько теплых застолий с разговорами “за жизнь”, вполне естественными для выпускников одной альма-матер, которые встречаются у черта на куличках. Надо сказать, что у меня к этому времени накопился некоторый опыт общения с представителями геологической науки, приезжавшими на объекты нашего региона. Все они были, конечно, разными людьми, но ученые калибра Николая Владимировича в той или иной мере “надували щеки” в беседе с периферийным “аборигенным” геологом. Николай Владимирович был лишен этого начисто. Он был настолько прост и органичен в своем поведении, что одна из наших геологических дам решила, что я всех разыгрываю, представляя Николая Владимировича как известного ученого. Я не мог отказать себе в удовольствии совершенно «добить» ее, дав ей познакомиться с одной из публикаций Николая Владимировича, написанной на «высшем» физико-химическом и термодинамическом уровне, малодоступном для восприятия рядовому геологу.

Кафедра петрографии Ленинградского университета с заведующим кафедрой академиком Ф.Ю.Левинсон-Лессингом (в нижнем ряду третий справа). 1936 г.

Здесь вполне было бы уместно упомянуть, что в материалах изучения месторождения «Промежуточное» впервые, насколько мне известно, для Чукотского региона Николай Владимирович обосновал положение о «науглероживании» как о вполне самостоятельном метасоматическом процессе в ходе формирования близповерхностного золото-серебряного месторождения. К сожалению, материалы не были опубликованы. Видимо, для Николая Владимировича, изучавшего в это же самое время знаменитые золоторудные месторождения Узбекистана, они были достаточно тривиальными. (Тривиальных проблем в природе не существует, просто Н.В.Котов был очень занят: лаборатория, преподавание, ученые советы, множество учеников и многое другое не давали возможности своевременно опубликовывать все, что того стоило, хотя он был автором или соавтором более 300 работ, нескольких монографий, множества производственных отчетов, научного открытия. Примеч. Л.Г.Порицкой). Прошло несколько лет, и процессы метасоматической науглероженности стали обсуждаться в связи с проблемами металлогении золота на северо-востоке России. Интерес к этому вопросу сохраняется до настоящего времени, но мало кто знает, что впервые на значимость углеродизации в процессах рудообразования здесь указали Николай Владимирович и его сотрудники.

В середине 80-х годов я защитил в Ленинграде кандидатскую диссертацию. Как производственный геолог с весьма не близкой Чукотки я был весьма ограничен в возможности продолжительного пребывания в Ленинграде. И тут катастрофически срочно понадобилось найти нового оппонента. Времени было в обрез, и я совершенно нахально обратился к Николаю Владимировичу. Произошло это в его лаборатории, куда я пришел прямо «с улицы», без какой-либо предварительной договоренности, телефонного звонка и пр. Николай Владимирович, как обычно, свободного времени не имел, к подобному повороту событий был совершенно не готов, но просьбу мою выслушал спокойно, в том числе и то ее положение, что других кандидатур на столь «почетное место» я просто не вижу. Сразу же взял работу и пообещал быстро написать отзыв. И действительно, очень быстро написал благожелательный отзыв, не очень большой и без «ковыряния» в деталях. Я, естественно, был ему чрезвычайно благодарен, но при этом был убежден, что Николай Владимирович и не «копал» глубоко, ограничившись разбором основных положений. Каково же было мое изумление, когда уже после защиты Николай Владимирович вручил мне более десятка плотно исписанных листов замечаний к диссертации, не вошедших в отзыв. Он, оказывается успел «прокопать» работу до последней запятой, не пропустив ни одной «блохи». Дал мне Николай Владимирович эти замечания с настоятельной рекомендацией написать на базе диссертации монографию. Подвиг подобного рода мне не удалось совершить, и я оставался производственным геологом. Геологические проблемы не прекратили свое непрерывное саморазмножение. Но зато я отчетливо осознал уровень одаренности Николая Владимировича и высоту его чисто человеческих качеств.

В последующие годы в каждое из своих появлений в городе на Неве я стремился пообщаться с Николаем Владимировичем. Но получалось это реже, чем хотелось бы. Было несколько запомнившихся встреч. В одной из них Николай Владимирович обстоятельно обсуждал начинающую определяться, по его мнению, научную несостоятельность идей о генетической связи оруденения с гранитоидным магматизмом. Позднее подарил мне оттиск статьи о Карнабском месторождении олова и серебра в гранитоидном массиве, в которой это положение иллюстрировалось вполне убедительно.

В одной из последних встреч мы обсуждали с Николаем Владимировичем мои материалы, свидетельствующие, как мне казалось, о геологической одновозрастности и генетической близости регионального и контактового метаморфизма на Чукотке. Договорились пообсуждать этот вопрос серьезно, посмотреть вместе шлифы… Но состояться этому уже было не суждено».

Милан Ридер – профессор VSB- TU Ostrava (Технического университета в Остраве) (ранеее - профессор Карлова университета в Праге, директор Гелогического НИИ при Карловом университете, создатель и бессменный руководитель рентгеновской лаборатории в том же университете):

«Когда-то были две страны, одна называлась Чехословакия, другой был ее большой социалистический брат, Советский Союз. Как равные члены одной экономико-политической группы стран (хотя некоторые члены были более равными, чем другие), они были связаны во всех сферах деятельности, включая также связи в науке и образовании.

Н.В.Котов и Л.Г.Порицкая на Бамском золоторудном месторождении (Приамурье, Тындинский район). 1992 г.

В восьмидесятых годах я обнаружил существование взаимных программ для обучения в аспирантуре и докторантуре. Нужно отметить, что мое основное образование я получил в США в Johns Hopkins University. Я подумал, что это хорошая идея: получить возможность попасть в докторантуру в Ленинградский государственный университет, где я знал некоторых ученых, которые достигли высокого уровня в изучении слоистых силикатов – области минералогии, в которой я длительное время работал.

В.А.Франк-Каменецкий был моим первым руководителем и человеком, с которым я делал большую часть дел. Мы встречались коротко прежде, в 1961 г. на международной конференции по глинам в Праге, когда я был студентом последнего курса и участвовал в моей первой конференции. Он был в возрасте 71 года, когда я первый раз приехал в Ленинград; обладая замечательным авторитетом, он все еще заведовал кафедрой кристаллографии, что совершенно невозможно в Праге, где каждый заведующий оставляет свой пост в 63 года и уходит на пенсию в 65 лет. Мы обсудили научные вопросы, которые я должен был выполнить, и составили план моей работы на его кафедре. Итак, стажировка началась; я проводил большую часть времени в библиотеках, выписывая драгоценные данные по слюдам, погребенные как в хорошо известных, так и неизвестных журналах, монографиях и учебниках, которые не были известны нигде в мире, лишь в Советском Союзе. В рентгеновской лаборатории кафедры кристаллографии, где я записывал дифрактограммы образцов, большинство приборов были аналогичны имеющимся в моей лаборатории в Праге, они были одной генерации в смысле разработки и воплощения. Подобно всем научным стажерам в мире, я пользовался привилегией посвящать свое время науке, не будучи обязанным расточать энергию на отчеты или участие в заседаниях.

Во время моей второй поездки в Ленинград мне удалось посмотреть дом, где жил и работал В.И.Ленин, посещение которого более экстравагантно, чем поход в Белый дом в Вашингтоне. История была, бесспорно, занимательной и обескураживающей, и, как я расскажу позднее, это помогло мне познакомиться с Николаем Владимировичем Котовым. Виктор Альбертович встретил его однажды в знаменитом 800-метровом коридоре университета и сказал примерно следующее: «У нас есть докторант из Праги. Он уже видел квартиру Ленина, а теперь хочет увидеть вас». Это «представление» позднее вылилось в научное содружество и личные дружеские отношения. Я начал работать в лаборатории Н.В.Котова и никогда не уставал отдавать дань его изобретательности и энтузиазму. Я, конечно, видел некоторое количество гидротермальных лабораторий; будучи студентом, я работал в лаборатории Ганса Ойгстера (Hans Eugster), которая была превосходно оборудована. Но впервые я видел лабораторию, полностью оборудованную собственными руками ее научного руководителя. Используя старые инструменты и приборы, в подвергшемся эмбарго Советском Союзе, в университете, который бесспорно не имел западной валюты, он смог создать профессиональные реакторы (в которых синтезируют вещество), вентили, насосы высокого давления или измерительный прибор Бурдона (Bourdon). Николай Владимирович создавал давление в своей системе, используя модернизированный им домкрат (насос) предварительного давления, и при каждом взмахе вентиль линии давления то открывался, то закрывался. За стальными стенами через маленькое окошечко нужно было следить в зеркале за поднятием давления, но все это работало! В университетской лаборатории не было газа, и если я хотел взять растворы при определенных параметрах реакции равновесия, чтобы сохранить их и проанализировать в Праге, мы запаивали раствор в стеклянную ампулу, используя спиртовку. Это было плавящееся при низких температурах стекло, которое, вероятно, отдавало щелочи в раствор, но это все-таки можно было сделать. Работа в такой лаборатории предполагала ряд серьезных ограничений, но такой тип исследований представлял нишу для научной жизнедеятельности, если у исследователей достаток творческих идей и мотиваций.

Николай Владимирович всегда утверждал, что Природа даст нам все ответы, если мы правильно поставим вопросы. Одной из идей, которую экспериментально доказал Николай Владимирович, была идея унаследования структурных элементов при фазовых превращениях. Просто вместо того чтобы разрушить кристаллическую структуру и затем собрать и построить новую из имеющихся элементов, природа пытается сохранить как можно больше элементов имеющейся структуры или модифицировать ее как можно меньше. В слоистых силикатах имеется сложный фактор политипии, который показывает, что поверхностная симметрия алюмосиликатных слоев выше, чем их суммарная симметрия. Следовательно, соседние слои могут быть составлены один на другой некоторым эквивалентным способом, который приводит к наличию ритмичных упаковок, упорядоченных или случайных. Дополнительными вопросами здесь были следующие: сохраняется ли упаковка в процессе трансформации слоистых силикатов или разрушается? Происходит ли это постоянно или иногда? Если иногда, то когда? Относится ли это ко всем слоистым силикатам или к некоторым? Если к некоторым, то каким? Вопрос, который мы ставили Природе в это время касался Ni–содержащих глин. Мы успешно провели трансформирование исходных диоктаэдрических алюминиевых фаз (каолинита или накрита, разные политипы одного состава) в триоктаэдрические Ni-содержащие эквиваленты (серпентины), что действительно соответствовало упаковке образцов исходных фаз. Но превращение серпентина в слюды требовало такого фундаментального изменения в структуре, что пакет разрушался в процессе. Результат был менее оптимистичным, нежели мы надеялись получить, но это была самостоятельная часть теории и эксперимента, и статья об этом была опубликована в журнале ”Clay Minerals”. Мораль этой истории была такова: «Не ходите этой тропинкой снова». Но, конечно, научный результат был получен. Продумывание экспериментов, выполнение их и обсуждение шли значительно дольше, чем здесь кратко изложено, и это позволило мне увидеть Котовский путь служения науке. (Статья была написана Н.В.Котовым и М.Ридером, затем переведена Ридером на английский язык, которым он владеет в совершенстве, и авторами статьи были: В.А.Франк-Каменецкий, Э.А.Гойло, М.Ридер, Н.В.Котов, идейный руководитель и исполнитель экспериментов. Большое значение придавали переводам на немецкий и английский языки своих работ А.А.Иностранцев, Ф.Ю.Левинсон-Лессинг и многие другие ученые, выходя на международный уровень и становясь всемирно известными, что приносило почет русской науке и развивало мировую науку. Николай Владимирович был известен за границей и ценим миром ученых. — Примечание Л.Г.Порицкой).

Николай Владимирович приезжал в Прагу дважды, и мы могли узнать друг друга достаточно хорошо. В дополнение к профессиональным интересам мы оба разделяли страсть к классической музыке, и мы вместе ходили на различные концерты. Он даже играл мне некоторые его композиции на фортепиано. Он мог сделать всегда нечто такое, в чем мне было отказано, например, воспринимать и читать стихи. Дважды так случилось, что я гостил по несколько дней у Николая Владимировича и его жены Лилии Геннадьевны у них дома на Новоизмайловском проспекте, и по утрам мы выходили в соседний парк, чтобы начать день с гимнастики, где у Николая Владимировича была «своя» ветка на дереве, которую он использовал как турник.

Последний раз Николай Владимирович приезжал в Прагу в период «бабьего» лета, в конце октября

1989 г., более чем на две недели как раз перед «бархатной революцией», одной в цепи преимущественно мирных революций, которые прокатились по Восточной Европе в том году.

Н.В.Котов в гостях у М.Ридера. Прага. 1989 г.

Последний раз я нанес короткий визит в Ленинград в мае-июне 1990 г., вскоре после того, как известный чешский эмигрант дирижер Рафаэль Кибелик исполнял музыку Сметаны на музыкальном фестивале «Пражская весна», открывая этот фестиваль, и незадолго до того, как Леонард Бернстайн, дирижирую 9-й Бетховенской симфонией, его закрыл. Это было одно из последних публичных выступлений великого Бернстайна. К великой радости населения, революция избавила страну от руководящей роли коммунистической партии, заменив старое правительство новым и фундаментально изменив образ жизни. Страны, не входящие в прежний Восточный блок, получили возможность сотрудничества с чешскими университетами, и наоборот, все прежние связи были разорваны. Больше не было поездок в Санкт-Петербург. В конце августа 1990 г. В.А.Франк-Каменецкий посетил конференцию по глинам в Чешских Будеевицах, нанеся, свой второй визит в Чехословакию; он имел достаточно много приглашений приехать, но чувствовал вину за возглавленное Советами вторжение в Чехословакию в 1968 г. и отклонял приглашения. Это был последний раз, когда мы видели друг друга.

После революции приоритеты стран были обозначены снова, и это были индивидуальные приоритеты, все начало двигаться в новом направлении. Моя «докторантура» так никогда и не была окончена, не было защиты диссертации, не была присуждена ученая степень. Но опыт, который я приобрел в Ленинграде/Санкт-Петербурге, остается; данные, которые я получил там, были и будут использоваться в публикациях, и память обо всех тех людях, с которыми я общался, не померкнет с течением времени».

* * *

В настоящее время лаборатория Котова переводится из здания НИИЗК в связи с его реконструкцией в главное здание в 55а аудиторию, где по счастливому совпадению более 30 лет располагалась экспериментальная петрографическая лаборатория профессора А.С.Гинзберга.

В свое время организация этой лаборатории в университете в 1934 г. стоила больших усилий академику Ф.Ю.Левинсону-Лессингу и профессорам А.С.Гинзбергу и К.Г.Куманину: пришлось убедить ректора в необходимости разделить большую аудиторию, чтобы выделить помещение для лаборатории, следить и руководить строительными работами, найти средства для приобретения оборудования. После создания лаборатории учебная жизнь кафедры вступила в новый этап. Под руководством А.С. Гинзберга студенты знакомились с термическим анализом, построением диаграмм плавкости и другими работами. Несколько научных работ на уровне кандидатских диссертаций были выполнены аспирантами А.С.Гинзберга: Т.В.Перекалиной, Т.Л.Никольской, Е.П.Вальяшихиной, В.В.Лыгиной. В 1938 г. вышли в свет «Лекции по экспериментальной петрографии» А.С.Гинзберга – единственное в то время у нас и за границей руководство, где в полном объеме дана физико-химическая интерпретация различных процессов породо- и минералообразования

Перевод современной петрологической лаборатории в 55 аудиторию стоил огромных усилий профессору кафедры петрографии А.Б. Кольцову и инженерно-техническому персоналу университета. Мы искренне думали, что настал конец этой замечательной лаборатории, но ректор университета Л.А.Вербицкая , будучи очень занятой, нашла время, чтобы со своими помощниками и нашим деканом И.В. Булдаковым прийти в лабораторию и оценить возможность ее передислокации. Мы, все сотрудники, очень благодарны всему руководству за непосредственную помощь и участие.

Все дело в том, что подобная лаборатория может существовать неограниченное время, если аккуратно и с умом пользоваться ее реакторами, которые, конечно, старятся, но при замене соответствующих частей могут служить бесконечно долго. Приведу пример: с нами сотрудничает группа кристаллографов под руководством О.В.Франк-Каменецкой. Несколько лет нас поддерживали гранты РФФИ (по тематике изучения костных образований). В реакторе типа «бомба Мори» удалось синтезировать несколько аналогов костного гидроксилкарбонатапатита с кристаллами хорошего качества, которые не встречаются в живых организмах. А старшему научному сотруднику Тане Ивановой удалось впервые расшифровать структуру этого минерала, имеющего важное значение, так как костный белок коллаген образует срастания с агрегатами апатита и формирует на их основе кость. Апатит – удивительный минерал, он встречается в породах различного генезиса, то есть формируется при совершенно различных физико-химических условиях, вплоть до условий живого организма. Поскольку в структуре этого минерала существует много возможностей для изоморфных замещений, в его состав входят различные микроэлементы, что определяет важную роль апатита в обмене этими элементами в организме.

В общем, очень интересную лабораторию удается спасти.  

Л.Г.Порицкая,
старший научный сотрудник,
куратор петрографического музея

© Журнал «Санкт-Петербургский университет», 1995-2005 Дизайн и сопровождение: Сергей Ушаков