|
|
|
№ 2 (3723), 6 февраля 2006 года
|
 |
|
|
|
|
Кодекс нужен,
но какой?
В предыдущем номере наш журнал опубликовал Кодекс универсанта, принятый Ученым советом университета в 2005 году. Положения этого документа вызвали бурную дискуссию, в продолжение которой сегодня мы беседуем с представителем Совета молодых ученых А.В. Петровым.
|
 |
А.В.Петров |
|
— Андрей Валентинович, как вы относитесь к самой идее введения кодекса, который регламентировал бы поведение универсанта? Нужен ли он?
— Я думаю, что это хорошая идея. Конечно, актуален вопрос о статусе такого кодекса — будет ли он обязательным или будет формировать некую идеальную модель поведения. По моему глубокому убеждению, обязательный кодекс не нужен — кодекс, на основании которого можно было бы отчислять, увольнять и вообще «примучивать». А вот кодекс, описывающий некий идеал, к которому стоит стремиться, был бы весьма неплох. Те же христианские заповеди вовсе не описывают реального человека — важнее то, что они дают некие нормы поведения. В случае с Кодексом универсанта осознание того, что ты совершаешь некие действия вопреки существующим нормам, позволило бы не то чтобы поддерживать дисциплину, но стимулировало бы корпоративное единство, которое сейчас утрачивается в силу целого ряда причин. Факультетов становится больше, новые факультеты и кафедры зачастую отвечают потребностям момента — таким образом, происходит некая деструкция, в первую очередь, конечно, студенческого сознания. Студент, оглядывая себе подобных, не может понять, что объединяет этих людей, кроме учебы на одном факультете. Наличие такого кодекса, возможно, облегчило бы некую внеучебную самоидентификацию универсанта. В таком виде — как определенный идеал, к которому мог бы стремиться студент — кодекс был бы благом. В качестве палки для избивания он был бы плох. Естественно, говоря о кодексе, я как любой добропорядочный представитель университетского братства, в первую очередь, отстаиваю либеральные традиции.
— Исходной посылкой подобных документов обычно является констатация кризиса — морали, нравственности или чего-то еще — в настоящем. Насколько это оправданно, на ваш взгляд?
— Для того чтобы говорить о кризисе, нужно определенное представление о норме. Мне, например, всегда не нравились разговоры об общечеловеческих ценностях. Я считаю, что этих общечеловеческих ценностей практически нет — за исключением совершенно очевидных: нельзя убивать себе подобных, нельзя оказывать насилие по отношению к человеку, который не готов это насилие принять. Взять, к примеру, воровство — скажем, на улице ко мне подошли некие люди и отняли костюм. Но если тот же дорогущий костюм, нажитый неправедным путем, забирают у нового русского какие-нибудь одуревшие от голода и холода подростки из неотапливаемых районов города, то на ситуацию уже можно посмотреть совсем с другой стороны. Очень многое будет зависеть от того, кто берет на себя право отделять кризис от нормы. Если сейчас при выработке кодекса — под предлогом поиска выхода из кризиса или даже просто при описании самого кризиса — будут задействованы стереотипы советской морали, то ничего хорошего не будет. Такой документ будет оскорбителен как по форме (самой идеей подправить что-то в сегодняшнем универсанте), так и по содержанию. Я понимаю, что инстинктивно мы можем говорить о кризисе, представляя собою замкнутую и очень приятную корпорацию универсантов. Мы живем в исключительном положении даже среди интеллигенции. А интеллигенция сама живет в исключительном положении: советская эпоха очень хорошо научила ее дистанцироваться от реальности. Если у тебя бандиты не отобрали в девяностых годах квартиру, то ты так или иначе можешь справиться со своими проблемами: маленькой зарплатой, плохой одеждой, недостатком еды, отсутствием элементарных вещей вроде автомобиля. Автомобиль ты можешь позиционировать как роскошь, одежду — как нечто ненужное, еду как необходимый минимум и так далее. Такой монашеский идеал. Однако такое представление о норме будет совершенно немыслимо для человека из нормальной семьи среднего звена, члены которой никогда не принадлежали к интеллигенции. Весь вопрос упирается в то, что ты готов признать нормой. Для меня как историка, занимающегося исследованием очень кризисного времени — II века н.э. — эти разговоры имеют особый подтекст. Если бы человек классической эпохи V века до н.э. оценивал ситуацию II века н.э., то он сказал бы: «Да, это кризис, тотальное разрушение всего святого». Если бы человек V века н.э. смотрел на человека II века н.э., то и он, пожалуй, согласился бы с предыдущим утверждением. Но человек II века н.э жил великолепно. Он радовался, ему было очень хорошо. Услышав о кризисе, он бы очень удивился. «Это у них там застой, а мы-то как раз живем!» — ответил бы он. Сегодня я знаю множество людей, которые испытывают именно такие ощущения. И как только сверху спустят антикризисную программу, этим людям, которые сейчас радуются, станет грустно. Надо отдавать отчет в том, что такие люди есть. Вопрос в том — насколько они значимы для социума. Для социума II века они были очень значимы. Есть состояние кризиса или нет, должны оценивать профессионалы, а не люди, связанные с моралью. Если сейчас социологи, политологи и социальные психологи выяснят, что нынешняя ситуация чревата для нас тотальным самоистреблением, то это одно дело. А если молодежь и социальные группы не удовлетворяют каким-то привычным требованиям, то это не кризис, а многообразие.
— Если бы вы создавали Кодекс, какие положения вы бы туда включили?
— На мой субъективный взгляд, процессы, происходящие сегодня с молодежью, безусловно, кризисные. Однако я являюсь сторонником саморегулирующихся процессов. Во внешней регуляции нуждаются только те, которые представляют реальную социальную опасность. Но и тут нельзя подходить по формальным признакам. Кризисный процесс — отсутствие внятных ориентиров для возрастных социальных и половых групп. Второй момент — опьянение свободой и отсутствие каналов ее реализации. Раньше молодые люди вроде меня за счет учебы в университете имели четкий набор социальных ориентиров. Из положительных вещей туда, например, входил интеллектуальный рейтинг. Я и мои приятели тратили довольно много времени на поддержание своей интеллектуальной формы: я читал много книг, я смотрел особое кино — на фильмы я шел не для того чтобы расслабиться, а для того чтобы оставаться «в теме». Я читал книги, которые не хотелось читать, потому что было надо. Рациональный подход к чтению. Это, конечно, ограниченность, но она имманентно присуща любому корпоративному духу, а он важен. Пример негативного социального ориентира — это неприятие тогдашних мажоров — стихийных предпринимателей. Эти люди использовали свой ум, благодаря которому они поступили в университет, для того чтобы заниматься вещами, не только запрещенными законом, но и нерейтинговыми по университету. Они были маргиналами, но за ними оказалось будущее. Таким образом, некий внутренний кодекс существовал. Сейчас я его не вижу. Формулируя положения кодекса, я в первую очередь, учитывал бы этот факт. Кодекс должен отражать интересы именно университетской корпорации, а не универсальные ценности, следование которым естественно для любого нормального человека.
— Как вы оцениваете тот текст Кодекса, который был принят Ученым советом университета?
— Если бы здесь была сформулирована позиция возвращения к старому, то с кодексом было бы все понятно. Если бы зафиксированным оказалось следование тенденциям современной молодежной культуры, это было бы так же понятно и так же нежизнеспособно. Третий вариант — попытка сформулировать новые задачи. Здесь этого нет. Вместо этого —перечисление банальных вещей. Единственное, что меня радует — вреда от этого Кодекса не будет: это не палка для битья. Но и документом, формулирующим присущую только универсантам модель поведения, его трудно назвать. 
Беседовал Игорь Макаров
|
