|
|
|
№ 16 (3783) 14 ноября 2008 года
|
 |
|
|
|
|
Маленький билетик в бессмертие
Когда литовский поэт Томас Венцлова жил в Петербурге, он часто приходил к Иосифу Бродскому в его дом на улице Пестеля, 24/27. Именно благодаря знакомству с ним Бродский написал свой «Литовский ноктюрн». Теперь знаменитый литовец шутит: «После этого стихотворения слова “Я — Томас Венцлова” звучат почти как ”Я — Анна Керн”…».
|
 |
Поэт Томас Венцлова |
|
Но если Анну Керн мы помним прежде всего благодаря пушкинскому стихотворению, то господин Венцлова прославился не только благодаря Бродскому. Он — один из самых известных в мире литовских поэтов и эссеистов. Сейчас он живет в США, преподает в Йельском университете русскую литературу, а недавно приезжал в Петербург — 20 октября в Эрмитажном театре ему вручили «Балтийскую звезду» — международную премию за развитие и укрепление гуманитарных связей в странах Балтийского региона. Одновременно с ним «Балтийской звезды» удостоились писатель Даниил Гранин и композитор Раймонд Паулс (Латвия). Утром 21 октября литовский поэт посетил Факультет филологии и искусств СПбГУ.
Представил господина Венцлова консул Литовской республики в Петербурге господин Эйтвидас Байарунас. Он рассказал о том, что поэт известен полемическими статьями в литовской прессе и своими книгами, которые стали культовыми за пределами Литвы (а литовцы считают, что Венцлова пишет не в литовском духе). Наиболее известна его книга «Путеводитель по Вильнюсу». Кстати, вечером того же дня прошла презентация двуязычного сборника стихов Венцлова разных лет «Негатив белизны». Сборник был издан в июне 2008 года в рамках издательской программы Baltrus посольства Литовской республики в РФ на двух языках — русском и литовском.
На филфаке господин Венцлова должен был выступить с лекцией о культурных связях России и Литвы для студентов отделения балтистики кафедры общего языкознания. Но, как он сам признался в первых же словах, к лекции он не готовился — и вместо этого рассказал о своей жизни в России и США, Литве и Советском Союзе (что было гораздо увлекательнее…).
Его монолог отличался удивительной самоиронией. Так, свою славу за рубежом поэт объяснил тем, что ему «просто попались хорошие переводчики», — ведь, по его словам, в Литве знамениты другие поэты. О себе он отозвался критично: мол, стихов написал слишком мало, чуть больше двухсот (столько начинающие поэты сочиняют года за два). Томас Венцлова считает, что поэту полагается создать не меньше пяти сотен стихотворений. Лишь то, что Тютчев, например, или Баратынский написали за всю свою жизнь тоже довольно мало стихов, его «хоть немного да утешает» — такая вот милая самооценка.
Впрочем, поэт с гордостью прочитал единственное стихотворение, написанное им на русском. Оказалось, это центон — стих, составленный из строк других поэтов. Господин Венцлова, например, в своем произведении перемежал стихотворные строки Блока и Пастернака — и заявил: если что-то не понравилось, «все претензии к ним». Как видите, весьма самокритично…
Поражает умение Томаса Венцлова несколькими штрихами, образно, ярко и точно описывать людей и события. Например, окончив Вильнюсский университет, он приехал в Москву и познакомился в МГУ «с Венечкой Ерофеевым — он тогда был порядочным забулдыгой, за это его и отчислили». А рассказывая о жизни в Советском Союзе, о невозможности читать на родном языке западную литературу (литовцам приходилось учить польский язык и читать иностранную литературу в польском переводе), он заметил: «Литва, единственная в мире, исполнила завещание Кафки — сожгла его книги».
Еще пример: в 70-е годы друзья позвали поэта в нелегальное общество — как раз тогда, когда он «намылился эмигрировать». Эту ситуацию Томас Венцлова описал не только точно и кратко, но еще и с изрядной долей юмора. Понимая, что если его поймают, то выгонят из страны или посадят, он подумал, что «сидеть с друзьями — это по-своему интересно». Друзья, убеждая Томаса вступить в это общество, дали ему книгу Эдуарда Кузнецова «Шаг влево, шаг вправо…» — в ней была описана тюрьма, причем «выглядела она крайне мало аппетитно». Прочитав эту книгу, поэт, по его признанию, «стал дрожать мелкой дрожью и продрожал так три дня». Но, закончив дрожать, в общество все-таки вступил…
|
Иосиф Бродский
Литовский ноктюрн: Томасу Венцлова
IX
Мы похожи;
мы, в сущности, Томас, одно:
ты, коптящий окно изнутри, я, смотрящий снаружи.
Друг для друга мы суть
обоюдное дно
амальгамовой лужи,
неспособной блеснуть.
Покривись — я отвечу улыбкой кривой,
отзовусь на зевок немотой, раздирающей полость,
разольюсь в три ручья
от стоваттной слезы над твоей головой.
Мы — взаимный конвой,
проступающий в Касторе Поллукс,
в просторечье — ничья,
пат, подвижная тень,
приводимая в действие жаркой лучиной,
эхо возгласа, сдача с рубля.
Чем сильней жизнь испорчена, тем
мы в ней неразличимей
ока праздного дня.
1974
|
|
В шутливой манере Томас Венцлова рассказывал и о том, как его в 1977 году выслали из страны, как вызвали в Министерство внутренних дел: «Позвольте вам поехать в американский университет». На Западе долгое время после высылки его считали шпионом Советского Союза и в каждом интервью спрашивали, на кого он работает. Поэт однажды не выдержал и заявил: «Да я на всех работаю: и на советскую разведку, и на американскую, и даже на разведку Уганды — причем, там платят лучше всех, так что рекомендую!..» Больше таких вопросов не было.
А вспоминая о том, как его лишили советского гражданства — гораздо раньше, чем Солженицына, Вишневскую и Ростроповича — поэт сказал лишь: «Мы были первого десятка» (в том смысле, что не робкого — и к тому же, из СССР его выслали девятым…). Такими емкими, точными фразами господин Венцлова выразил своеобразие ушедшей эпохи, в которой ему пришлось жить. Той эпохи, когда в стране было и страшно, и весело — ведь (улыбнулся он) «есть упоение в бою».
Свои юношеские годы поэт тоже вспоминал с иронией. Тогда он как раз увлекся Маяковским и прочитал все его произведения по несколько раз. В стихах Маяковского Томас Венцлова то и дело натыкался на имена неизвестных ему тогда русских поэтов, в том числе Есенина, Блока и Пастернака (здесь он процитировал по памяти те строки Маяковского, где упоминаются эти поэты). Когда, заинтересовавшись, юный Томас стал читать и их стихи тоже, то «не понял решительно ничего». Так началось его знакомство с русской поэзией.
А теперь в своем рассказе Томас Венцлова постоянно цитировал стихи Маяковского, Блока, Пастернака, Ахматовой, Бродского, многих других. Для него это было так же естественно, как для какой-нибудь бабушки — уснащать свою речь бесчисленными поговорками. И такая естественность не случайна — ведь этот литовец, живя в Америке, преподает русскую литературу (кроме футуризма — а, между прочим, даже помнит живого Алексея Крученых).
Но Венцлова — не только исследователь поэзии, он и сам пишет стихи. И его внимание к слову, яркость, точность и выразительность его фраз — не черты ли это настоящего поэта? И не важно, на каком языке он говорит и пишет: на русском, на английском или на литовском…
В свое время Иосиф Бродский перевел два стихотворения Венцлова на русский язык — и для литовского поэта это стало «маленьким билетиком в бессмертие». И теперь он мечтает: «Может, лет через сто найдется литературовед, который, изучая творчество Бродского, спросит: «А кто такой этот Томас Венцлова?» — А вот, был такой, пописывал стишки…» Как видите, самоирония торжествует — от первого до последнего слова. 
Маргарита Голубева
Фото Сергея Ушакова
|
