№ 1 (3787), 27 января 2009 года
главная | оглавление | <... | ...>	27 января — 65 лет со дня снятия блокады Ленинграда

Дневник моей мамы

Моя мама Зоя Михайловна Филинова родилась в 1912 г. в селе Молитовка Нижегородской губернии. Мама школу заканчивала уже при Советской власти, после чего пошла работать на ткацкую фабрику. В конце лета 1930 г. партийная организация фабрики получила разнарядку для откомандирования части рабочего персонала в военную школу связи в Ленинград. Среди этих людей и оказалась моя мама. Все подробности ее нелегкой жизни я узнал из ее дневников, которые она вела всю свою жизнь. Раньше это было модно.

М.Д.Воронцов

Эти дневники я начал читать, когда мамы уже не стало, и сильно  пожалел, что не сделал этого раньше. Надо было уговорить моего брата Дмитрия, который закончил  филологический факультет нашего университета по русскому языку и литературе ещё в 1964 году, заняться ими и попробовать опубликовать хотя бы часть. Он до сих пор пишет книжки по искусству.

Я же всегда  был прирождённым технарём. Ещё в 6 лет, когда наш детский сад  закрывался на карантин, моя мама, тогда уже майор, брала меня к себе на работу в Академию связи, что на Суворовском проспекте, где она преподавала. Меня же, чтобы не очень мешал, сажала за стол в лаборантской, давала в руки паяльник и огромного размера блок от трофейной радиостанции, напичканный радиолампами и  всякими, тогда очень дефицитными, радиодеталями. В мою задачу входило всё это распаять и разложить по полочкам, что мне безумно нравилось. Вот только паяльник был уж больно тяжёл для детских ручонок.

Прошло время, и сейчас мы с братом оба пенсионеры. Он продолжает писать свои книги. Меня же  по воле провидения и перестройки в 1997 году перенесло из моей  родимой «Техноложки», где я проработал более 30 лет,  в наш БиНИИ, что в Сергиевке, где я и продолжаю работать заведующим лабораторией электронной микроскопии. В нашей лаборатории много электронных измерительных  приборов и в каждом из них по-прежнему находится  куча всяких деталей, которые, в силу «преклонного» возраста, часто капризничают и требуют замены.  Помнится, когда ко мне на работу пришла моя дочка пяти лет от роду и увидела на столе множество всяких цветных деталей, то, всплеснув руками, воскликнула:

— Папа, какой же ты счастливый!

Ну вот, подумал я, растёт ещё один электронщик. А может быть, она станет, как мама, преподавать английский у нас в Университете? Но она выбрала средний путь. Тогда ещё никак не предполагал, что судьба забросит её в Прагу и станет она работать звукооператором, а потом и продюсером на радиостанции «Свобода», а у меня на кухне будет стоять приёмник, настроенный только на эту станцию, и я каждый раз с надеждой буду ожидать услышать её голос...

— Станция «Университет», — прозвучало в динамике, и люди стали вставать к выходу. Я закрыл  толстую тетрадку, исписанную мелким маминым почерком,  и стал пробираться к выходу. До Биологического института было идти  меньше километра по красивейшей аллее и далее — до моста через речку, где особенно громко поют птицы. Я шёл и думал, как всё это похоже на ранние мамины воспоминания о жизни в деревне, описанные так подробно в ее дневнике, который она вела всю свою жизнь. Там было и детство, и школа, и решение пойти учиться на военную специальность. Это был так называемый «Ворошиловский» набор женщин в армию.

Больше всего меня поразило её воспоминание о первых днях войны и эвакуации из Ленинграда. Мне подумалось, что об этих  первых днях  нужно знать каждому человеку, который считает своей Родиной Россию.  Что из этого получилось, судить вам.

М.Д.Воронцов,
заведующий лабораторией
электронной микроскопии БиНИИ

ДНЕВНИК

Декабрь 1940 г. Наконец вышла в свет книга, посвящённая 20-летнему юбилею нашей Электротехнической Академии Красной Армии им. С.М.Будённого «Краткий исторический очерк». Там моя фотография  в капитанской форме и с орденом Красной Звезды, который  я получила за Бобруйские учения. Мне вручал его в Москве сам Калинин. Написаны тёплые слова в мой адрес.  Жить бы да радоваться, но радости мало. На секретных лекциях нам говорят, что Гитлер готовится напасть на нашу страну.

З.М.Филинова

В городе повсюду слышны тревожные слухи о скорой войне. На партийных собраниях и на сборах уж очень часто стали говорить о нашей несокрушимой мощи и о том, что враги специально  нагнетают обстановку и советуют запасаться продуктами, а наша задача — развеять эти слухи. На лекциях по военной истории преподаватель сравнивал военную мощь нашей и германской армий. В заключение он сказал, что ни одна запись не должна покинуть эту аудиторию: «Знайте, что за разглашение военной тайны — расстрел». Свекровь упрекает меня, что у нас ничего не запасено, но я верю, что запасов в городе хватит, а наша задача — развеять эти вредные слухи. Но почему-то в глубине души грызут сомнения и страхи, и, упаси боже, мой язык, молчу, молчу.

В конце мая мужа отправили в командировку на Карельский перешеек, «временно», как ему сказали. У меня стало тревожно на душе, мой Митя — майор, и просто так не посылают к самой границе, а у меня старшему Диме 5 лет, а Мишеньке всего-то 5 месяцев.

В июне 41-го, как всегда, началась очередная сессия у нас в Академии связи. С Митей мы переписываемся  довольно часто. Сегодня нас отпустили рано, и уже в 12 часов я, не чувствуя никакой беды, отправилась домой с тремя сорванными по пути ромашками. В душе было приятное ощущение от того, что дома  меня встретят радостные крики детей. Вдруг я увидела бегущую мне навстречу свекровь. Она размахивала руками и что-то громко и взволнованно кричала. Я сразу испугалась за детей. Добежав, она бросилась мне на шею:

— Где ты пропадала, война началась, немцы бомбят наши города. Что будет с Митей и с нами?

Подбежал Дима и смотрит то на неё, то на меня испуганными глазами. Озноб пробежал по всему телу, а потом стало сразу очень жарко и у меня как-то сразу  пропал голос. Успокоив маму, побежала в Академию. Там уже митинг. Народу столько, что не пробиться даже в зал. Оттуда слышны гневные речи выступающих. В фойе за маленьким столиком какой-то офицер складывает в стопку заявления для отправки на фронт. После митинга народ ещё долго не расходился, все стали как-то старше.

Дома меня встретил испуганный Дима.

— А папу не убьют, он ещё вернётся к нам?

— Нет, что ты, сынок, — отвечаю я, — папу ни за что не убьют. Он скоро вернётся, война не продлится долго.

Четыре дня я говорила шёпотом, молоко в груди почти пропало. Мишенька сердится и кусается. В магазинах сплошное столпотворение. Всё хватают подряд. Ужасные очереди. Дома сразу стало не хватать продуктов. Ограничили отпуск товаров в одни руки.

С 1-го июля Академия перешла на ускоренные сроки обучения. За 5 месяцев было несколько выпусков. Радио не выключали день и ночь. Мы уже оставили несколько городов и сёл. Многие говорят о внезапности нападения. С 25-го июня  почти каждый день воет сигнал воздушной тревоги. Бежим в убежище. Высоко в небе летит немецкий самолёт, кругом хлопают зенитки, а Дима бежит и с восторгом смотрит на облачные разрывы в небе.

С первых дней войны по приказу были сданы все приёмники, велосипеды, лыжи. Многие офицеры  стали отправлять свои семьи вглубь страны.  Начали уходить на фронт преподаватели. Уходя, вещи сдавали на склад на хранение или знакомым. Капитан Угаров с кафедры передатчиков, уезжая, отдал мне 24 тома сочинений В.И.Ленина со словами: «Сколько возможно — сохрани».  Многие квартиры опустели.

12 июля немцы подошли к Луге. Появились  «ракетчики», направлявшие самолёты на важные объекты. Однажды я насчитала  их больше десятка. Отправляя семью в убежище, я всегда остаюсь дома: готовлю им еду, занимаюсь хозяйством, готовлюсь к занятиям. Мне всегда страшно за детей. На наших партсобраниях теперь звучат другие слова: о бутылках с горючей смесью, о ящиках с песком, о щипцах  для тушения «зажигалок», а также о донорстве, о маскировке, об эвакуации детей.

14 июля. Обстановка накаляется. По радио звучат слова: «Над городом Ленина нависла прямая опасность вторжения врага». Все вокзалы забиты людьми, эвакуация идёт полным ходом. А в город всё идут и идут беженцы и людей не становится меньше. Проспект 25-го Октября (Невский) представлял собой кипящий людской поток. Почти все идут пешком. Уставшие дети цепляются за юбки матерей, некоторых везут на подводах. Все были покрыты  большим слоем пыли. Она поднималась так высоко и была такая густая, что создавалось впечатление, что люди идут в густом и вязком тумане. Они шли  молча, у всех серые утомлённые лица. Жуткое зрелище!

30 августа после упорных боёв  наши войска оставили Мгу. Это была последняя железнодорожная ветвь, соединяющая Ленинград со страной.

1 сентября — первое сокращение [норм] хлеба. По нормам положено: рабочим — 600 г, служащим — 400, детям — 300. На Суворовском проспекте большое скопление людей. Все смотрят вверх, в сторону Московского вокзала. Там полыхает огромное пламя. Люди гадают, то ли это горит нефть, то ли бензин. Потом узнала, что это были Бадаевские склады.

10 сентября. Немцы захватили Воронью гору. Наши защитники-моряки все погибли. Теперь белый хлеб выдают только детям. Круп давно нет. Стала замечать, что всё время хочу есть. В Осиновец прибыли две баржи с грузом 800 т зерна, но хлеб опять сократили: рабочим — 500 г, служащим — 300 г, детям — 300. Рынки пусты. Говорят, что в городе запасов только на 1 месяц.

13 сентября. Немцы наступают по всему кольцу блокады одновременно. Старшие курсы давно на фронте, а мы пока учимся. Живём как на горящих углях. Ворошилов со всем своим штабом вызван в Москву. Прилетел Жуков. Сегодня  посёлок Горелово несколько раз переходил из рук в руки. У нас 2 полка, у немцев пехотная и танковая дивизии.

16 сентября. Горелово пало, горит Лигово. Из офицеров формируют отдельную стрелковую бригаду. Меня назначили на мощную радиостанцию-глушилку. Когда ухожу на службу, Дима спрашивает очень серьёзно: «А тебя не убьют?». Я ему всегда отвечаю, что меня никогда не убьют, что мы все будем жить и наш папа тоже.

Октябрь. В воскресенье я, прихватив с собой хромовые сапоги, вместе с соседкой пошла по деревням в надежде обменять вещи на хлеб. Прошли три деревни и никого не встретили. Как будто все вымерли. В четвёртой увидели глубокого седого старика.

— Дедушка, может быть, в вашей деревне мы сможем что-нибудь обменять на еду?

— Ничего вы здесь не найдёте, — ответил старик сердито, — три раза приходили заготовители, оставили самый минимум, 500 грамм на человека, а семенной фонд забрали полностью. А кто был похитрее, тот давно уж продукты припрятал. Вы же видели, что на каждом доме прикреплена записка «На обмен ничего нет».

Так мы и пошли обратно. Проходя мимо кладбища, увидели небольшую группу исхудалых людей. Они варили куски мёртвой лошади. За забором было колхозное поле, где я нашла несколько забытых капустных листьев. Вкуснее тех щей я, как мне кажется, никогда не ела. В этом месяце опять снизили норму: рабочим — 400 г хлеба, служащим — 200 г, иждивенцам и детям тоже по 200 г.

23 октября. Оставили Большую Вишеру и Будогощь. Ладога штормит. У нас настоящая вьюга, и мы все рады, потому что не будет налётов. Руки стынут от холода. Вся семья  в основном в одной комнате, рядом с кухней.

Ноябрь. Резко ухудшились бытовые условия: нет освещения, вода в батареях давно замёрзла; не переставая, гложут мысли о еде. С каждым днём увеличивается слабость, Стала весить всего 45 кг. Дима  стал очень вялым, давно уже не бегает, а чаще всё сидит и рисует. Видны все рёбра. Теперь так выглядят все. Вялым стал и мой маленький Миша. Он большую часть дня спит.

7 ноября. Сегодня немцы потопили большое судно, на котором переправлялись семьи на Большую землю. Страшная трагедия! На город сбрасывают листовки: «Сегодня будем вас бомбить, а завтра хоронить».  Люди собирают эти листовки и топят ими печки. Книги и мебель уже сожжены. Но в Москве всё же парад! Это внушает некоторую надежду.

13 ноября. Зима пришла раньше времени. Сегодня минус 15 градусов. На лекциях трудно сосредоточиться. Всё время думаю о еде. Как хочется есть! Как хочется! А как же дети-то! Сегодня опять урезали норму.  Все мои теперь будут получать по 150 г хлеба. Этот хлеб больше похож на землю и какой-то влажный. Когда его режешь, то на хлебе и на ноже капли воды.

20 ноября. Очередное урезание нормы. Теперь по 125 г! В городе стало много умирать людей от голода. Подошёл Дима. Какой он синий и тощий! Взял меня за руку и сказал.

— Мама, я так хочу есть! —  и заплакал.

Я взяла его на руки, он как пёрышко, у него одни косточки, обтянутые синей кожей. Сердце готово разорваться в груди. Чего так опасалась — пришло, сын уже не может терпеть голод. Как могла, успокаивала его. Мише уже 10 месяцев, а он и сидит-то плохо, в основном спит или сосёт завёрнутый в тряпочку и смоченный водой маленький сухарик. Дима в таком возрасте уже ходил. У нас вся еда — это только хлеб и иногда, если повезёт, найденные под снегом мороженые листья. В городе уже погибло от голода больше 10 тыс. человек. Давно уже нет ни кошек, ни собак.

Ладога затянулась тонким льдом. Пошли первые конные обозы. К концу месяца лёд заметно окреп. Мороз стоит около 15 градусов. Началась переправа танков КВ на Невский пятачок, в основном по ночам из-за сильного обстрела. Занятия в нашей Академии связи прекратились. Начались приготовления к эвакуации.

30 ноября. Утром нас рассадили на 10 машин, кроме нас, офицеров, много детей. День выдался солнечный и морозный. Аэродром находился  за лесопарком «Пороховые». Колонну машин укрыли в лесу за деревьями. Транспортные самолёты садились, но тут же поднимались снова в воздух. Немецкие самолёты всё время в воздухе. Там идёт бой с нашими истребителями. Мы ждём, сидим уже давно, все сильно замёрзли. Нам предложили пройти в дом, но там  много народу, все с Путиловского завода. Если объявят посадку, то боюсь, что нам будет трудно выбираться оттуда. Улетело уже несколько самолётов с людьми. На снегу оставлено большое количество чемоданов. Видимо, некоторые брали с собой вес больше нормы. У нас только два, надеюсь, норму не превысила.

Вот село несколько «Дугласов» и по приказу все побежали. Схватив  Мишеньку  в охапку, с чемоданом в руке, мы рванули  к спасительным самолётам.  Сердце застучало так, что казалось,  сейчас оно выпрыгнет из моей груди. Вдруг завыла сирена и наши самолёты снова стали подниматься в воздух. Все опять побежали в укрытие. Сделав несколько шагов, я по колено увязла в какой-то канаве в глубоком снегу. Слышу только через душераздирающий вой сирены, как на меня кричат и кроют площадным матом, но самой выбраться у меня уже не хватает сил. Ноги по колени в снегу и обе руки заняты.  Вместо дыхания из моей груди вырываются  какие-то хриплые звуки. Позади себя слышу нарастающий звук немецкого самолёта: «Всё, не успею»  промелькнула  мысль, и, бросив чемодан, я упала в снег прямо на ребёнка. Тут же ударила пулемётная очередь  совсем рядом со мной. Пули с глухим звуком  пронизывали снег. «Не может быть, не может быть» — твердила я себе в каком-то ступоре. Очнувшись, я слышу чей-то голос: «Дура, дура» и я поняла, что нас вытаскивают из снега.

Теперь в очереди мы оказались последними. На соседний самолёт погрузка уже закончилась. Краем глаза вижу, что от самолёта бежит к нам какой-то  человек. Им оказался мой товарищ по работе на «глушилке».

— Зоя Михайловна, товарищ капитан, идёмте в наш самолёт, у нас как раз остались  4 места.

Схватив свои вещи, мы побежали туда. Всего на этом рейсе было 8 самолётов, 2 из которых предназначались  для  путиловцев.  Заняв свои места,  мы немного успокоились. Нам выдали каждому по пакету на случай, если будет  тошнить, и объявили, что в пути нас будут сопровождать истребители.  Наконец, мы поднялись в воздух, но не успели набрать высоту, как нас  атаковали  немцы.  Самолёт стало кидать в разные стороны. Тошнота подступала к горлу. Преподаватель, сидевший рядом, смотрел в окно и в глазах его был ужас. Но мне было уже всё равно, всех сильно рвало. Дима сидел бледный, как полотно, пакет трясся в его руках. Не в силах больше держать Мишеньку в руках, положила его на пол. Он лежит с закрытыми глазёнками.  Вдруг рядом оказался лётчик  в сером засаленном комбинезоне, и с руганью стал задёргивать штору на окне. Оказывается, смотреть в него строго запрещено. Через некоторое время самолёт выровнялся и мы стали лететь спокойно.

Летели около двух часов в восточном направлении. Приземлились на опушке леса недалеко от станции Подборовье. Лётчики помогали нам выбираться со словами:

— Ну вот, теперь вы в безопасности. Сейчас обедать будете.

Второй пилот ходит вокруг самолёта и считает  в обшивке дырки. Их оказалось  более 20. Нам предложили на время занять пустующие дома. Офицеры помогают  тащить наши чемоданы, маму ведут под руки, с ней очень плохо. Дима еле идёт. Наконец, расположились в большой избе. Скоро всё помещение было заполнено людьми. Мы заняли один из углов у самой печки. Мама раздевает Диму, а я занялась маленьким. Вынула его из мешка, жив ли ты, мой малыш?  Ведь весь путь у тебя были закрыты глазки. Пелёнки все мокрые, а он смотрит на меня и молчит, не улыбается, такой маленький старичок!

Выйдя во двор, я направилась к солдатской кухне, где получила  4 буханки настоящего хлеба,  мясной картофельный суп, кашу с маслом и чай. С этим драгоценным грузом, широко улыбаясь, отправилась в нашу избу. Мои  соседи  жадно провожали меня глазами.

— Зоя, дели  скорее, — воскликнула свекровь, — видишь,  народ  ждёт.

— Что ты, мама, — отвечаю я, — это только нам. Получает по стольку каждая семья, только доктор предупредил, что есть надо понемногу, а то можно и умереть.

— Глазам не верится, знать, отмучался народ, — заключила свекровь, расставляя  еду  на расстеленном прямо на полу чистом полотенце.

 В  избе запахло вкусной едой, многие ели и плакали, даже офицеры. Этот чудесный запах я запомнила на всю жизнь! Не заметили, как стало смеркаться, а Дима  держит свой хлеб в руке  и всё нюхает его.

— Мама, пусть он будет у меня. Я его не буду есть, я буду только нюхать, правда! Он теперь у нас всегда будет?

— Теперь да, всегда. Нюхай его, сынок, и никогда  этого не забывай!

1 декабря. На следующее утро мы загружались в вагоны  для отправки в Сибирь. В вагонах «телятниках» сумрачно и холодно. Мы расположились на нарах 2-го этажа. Людей много и все с детьми. Тут я узнала страшную весть. При перелёте из Ленинграда было сбито два самолёта: один с путиловцами, а другой — тот самый, на посадку которого мы стояли в очереди!

Мы долго ехали на восток в своих вагонах-теплушках, и всю дорогу меня не покидала странная мысль. Этот удивительный случай с самолётом, и то, как не задела меня очередь из пулемёта, и много других похожих случаев. Я, конечно, знала, что Бога нет, но он всё же на нашей стороне. Нас нельзя победить! Поезд  уносил нас всё дальше и дальше на восток, к нашему спасению. До прорыва блокады было ещё так далеко, но никто из нас не сомневался в нашей победе. Мы ещё вернёмся!

Два января

Всю войну я с семьёй провела в г. Уральске. Там, в Училище связи я преподавала молодым офицерам радиотехнику и учила работе на мобильных радиостанциях. Январь 1943 года выдался особенно суровым. Мороз до 45 градусов. Дрова на исходе, с питанием туго, но я продолжаю сдавать кровь, а выданную мне еду ношу домой детям. На дровяном складе семейным выдали по госцене по 1 кубометру дров. Нам привезли одно бревно огромного вяза длиной в метр и в диаметре тоже  метр. У нас ни пилы, ни топора. Немного поворчав, дворник всё же дал нам беззубую пилу и топор. Свекровь больна и мне пришлось пилить с Димулей. Отпиливали по 3 сантиметра, затем я откалывала топором. Дима быстро уставал, но, как могла, его подбадривала.

После такой довольно изнурительной работы мы торопились домой, чтобы услышать по радио новости с фронтов, особенно из Ленинграда, где шли ожесточённые бои по прорыву блокадного кольца. По радио передавали слова Тихонова: «На днях наши войска, расположенные южнее Ладожского озера, перешли в наступление против немецко-фашистских войск, блокировавших город Ленинград.

За многие месяцы блокады Ленинграда немцы превратили свои позиции в мощный укреплённый район. Наступление наших войск происходило с двух сторон: с западного берега  р. Невы, юго-западнее Шлиссельбурга, и с востока, из района южнее Ладожского озера. Прорвав долговременную укреплённую полосу противника глубиной в 14 км и форсировав р. Неву, наши войска в течение 7 дней напряжённых боёв, преодолевая исключительно упорное сопротивление противника, заняли: г. Шлиссельбург, крупные укреплённые пункты Марьино, Невскую Дубровку, Липку, ряд рабочих посёлков, станции Синявино и Подгорная.

Таким образом, после 7-дневных боёв войска Волховского и Ленинградского фронтов 18 января соединились и, тем самым, прорвали блокаду Ленинграда».

Мы всей семьёй сидели обнявшись и плакали.  Это сообщение было  трижды передано  по радио в ночь на 19 января. Сбылось то, о чём все мечтали  и на что надеялись долгие месяцы. Это засветилась маленькая заря победы.

***

Январь 1944 г. Я продолжаю готовить молодых связистов на фронт. Некоторые пишут мне с фронта слова благодарности, и в каждом письме чувствуется непоколебимая уверенность в нашей скорой победе. В нашем военном Училище связи любые новости из Ленинграда разносятся моментально. Все знали, что за операцией «Искра» по прорыву блокады Говоров готовит следующую операцию по полному освобождению города Ленина от фашистских захватчиков. И вот, ранним утром 14-го января в 9 ч.20 мин. утра мощный артиллерийский залп потряс весь город. На фашистов обрушился огненный смерч из 14 тыс. орудий, «катюш», две бригады ракет и более 1000 самолётов. Началась операция «Нева-2», которая должна была полностью освободить наш родной город. К исходу дня было взято несколько населённых пунктов.

20 января Ставка сообщила о взятии Красного Села и Ропши. На следующий день был взят Новгород, через день посёлок Мга, затем Пушкин и Павловск. И вот наступил долгожданный день 27 января! Не только Ленинград переживал невиданное торжество, но и во всей нашей необъятной стране люди праздновали такую трудную и долгожданную победу.

В приказе командующего фронтом говорилось: «Мужественные и стойкие ленинградцы! Вместе с войсками Ленинградского фронта вы отстояли наш родной город. Своим героическим трудом, преодолевая все трудности и мучения блокады, вы ковали оружие победы над врагом, отдавая для дела победы все свои силы. От имени войск Ленинградского фронта поздравляю вас со знаменательным днём великой победы под Ленинградом».

В 20 часов в городе Ленина грянул залп из 324-х орудий. Это был салют победы. Били с Марсова поля. На берегах Невы била артиллерия с кораблей Балтики. Каждый раз тысячеголосое «ура» ленинградцев сливались с грохотом орудий в единый торжественный салют.  

© Журнал «Санкт-Петербургский университет», 1995-2009 Дизайн и сопровождение: Сергей Ушаков