№ 28-29 (3653-54), 12 декабря 2003 года
главная | оглавление | <... | ...>	точка зрения декана

Университет не должен превратиться
в педагогический вуз

В продолжение серии интервью с деканами факультетов СПбГУ сегодня о перспективах факультетского и университетского развития мы разговариваем с Александром Сергеевичем Чирцовым – человеком, возглавляющим знаменитый физфак.

– Александр Сергеевич, в октябре Россия подписала Болонские соглашения и вступила в европейское образовательное сообщество. Как декан одного из самых мощных по интеллектуальным ресурсам факультетов СПбГУ, как вы оцениваете данное событие? Какие плюсы и минусы может оно принести физфаку и университету в целом?

– Вступление России в Болонскую зону является совершившимся фактом, следовательно, его оценка (в целом скорее положительная) не может повлиять на случившееся. Сейчас важнее задуматься над тем, какие перспективы открываются перед нами в новой ситуации, и как сделать так, чтобы реализованными оказались главным образом потенциальные плюсы. И вот здесь нужно сказать несколько слов.

Мобильность студентов. На сегодняшний день университетское образование в области точных наук находится на очень высоком уровне. Кто-то скажет, на чересчур высоком. Наши традиции и мировой имидж ориентируют нас на выпуск специалистов, уровень которых сегодня, как это ни прискорбно, не востребован российским рынком труда (под востребованностью я понимаю не только желание получить нашего выпускника, но и предложить ему хотя бы в перспективе работу и зарплату, соответствующие его квалификации). За последние десять лет в нашей стране начали возникать фирмы и предприятия, занимающиеся прикладными наукоемкими разработками, способные сделать реальные предложения выпускнику, желающему достойно жить на получаемую на основной работе зарплату. Перспективы аналогичного трудоустройства для выпускников, ориентированных на фундаментальные исследования, в России пока остаются не более чем перспективами. Вступление России в европейское образовательное сообщество по сути дела официально открывает границы между нашим и мировым рынком труда, что, вероятно, приведет к увеличению оттока наших выпускников и старшекурсников на Запад, где явно ощущается дефицит молодых кадров, занятых в реально финансируемых естественнонаучных исследованиях. Даже такой сценарий развития событий означал бы увеличение спроса на продукцию сильных естественнонаучных факультетов и, следовательно, сулит им определенные выгоды при условии развития ориентированных на требования Болонских соглашений коммерческих образовательных программ, но нам хотелось бы, чтобы ситуация развивалась по-другому. Во-первых, необходимо серьезно задуматься над тем, как организовать встречный поток студентов, привлекаемых в Россию не только относительно низкой стоимостью, но и признаваемым в мире качеством нашего фундаментального образования. Во-вторых, расширение мобильности студентов должно способствовать вовлечению наших старшекурсников в работы по международным проектам, реализуемым с участием СПбГУ.

Другой вопрос – это неизбежная стандартизация образования в связи с выработками единых норм в рамках Болонского сообщества. Опять же, само по себе это вовсе не плохо. Проблема лишь в том, кто на кого будет равняться. В сегодняшней России существует довольно большая дистанция, разделяющая несколько признанных лидеров в области научно-технического образования и огромное количество вузов, ведущих подготовку специалистов по тем же специальностям на гораздо более низком уровне. В этой ситуации можно говорить о введении минимального стандарта качества, некоей планки, ниже которой опускаться нельзя. Но ни в коем случае нельзя ограничивать стремление образовательных стандартов вверх, нельзя отказываться от повышенных требований к самим себе, если мы хотим добиться чего-то в будущем. В этой связи мне кажется весьма перспективной постановка Болонскими соглашениями вопроса о контроле качества образования. Не секрет, что именно высокое качество образования выделяет выпускников Санкт-Петербургского университета, однако чрезмерно увлекаться саморекламой не всегда бывает этично. Здесь же грядет перспектива своеобразной международной экспертной оценки, результаты которой, хочется верить, будут широкодоступны и для российских абитуриентов. Мне кажется, что нашему университету целесообразно принять самое активное участие в разработке международных критериев оценки качества образования и добиваться того, чтобы оценке подлежали реальные знания и навыки студентов, а не обеспеченность учебного заведения дисплейными классами и предприятиями общественного питания.

– Ни для кого не секрет, что десятилетие безденежья не могло не отразиться на общем состоянии российской науки и образования. Когда писателям не дают публиковаться, они «пишут в стол». Что осталось «в столе» у физиков после периода лихолетья?

– Действительно, девяностые годы нанесли сильный удар по отечественной физике. И здесь по сравнению с образованием особенно большими сложностями отличается ситуация с наукой. Дело в том, что физика по своей сути наука экспериментальная. Для того чтобы развиваться в сегодняшнем высокотехнологичном мире, необходимы современные приборы. О том, что позволить себе их приобретение в необходимом для наших многочисленных научных школ количестве мы не можем, говорить не нужно. Финансовые трудности не чужды и европейской науке, которая уже давно пошла по пути консолидации ресурсов и стала создавать крупные международные исследовательские центры. По-видимому, участие в подобных коллективных исследованиях – наиболее перспективный путь для наших экспериментаторов сегодня. И эти перспективы полностью согласуются с духом Болоньи: «от коллективной системы европейского образования к коллективной системе естественнонаучных исследований». Однако следует хорошо понимать, что полноправное участие в коллективном исследовательском проекте возможно лишь при вложении в него собственных ресурсов. В ближайшее время основным типом вложений с нашей стороны могут оказаться только вложения интеллектуальные. Именно поэтому сегодня сохранение нашего уровня образования является единственным шансом сохранения своих позиций в науке.

Нашей главной заслугой в образовании можно назвать сохранение бесценных традиций. Так же, как и прежде, специалисты из европейских и американских университетов признают, что наши студенты по сравнению с их западными «коллегами» получают гораздо более прочный общетеоретический фундамент. При этом часов на подготовку специалиста у нас выделено гораздо больше. Правда, сопоставления на уровне «лучше-хуже» все равно являются условными. Например, если на уровне бакалавриата преимуществ больше у российской модели, то на ступени магистратуры и докторантуры наши западные друзья-соперники выходят на очень высокий уровень и даже обгоняют нас за счет преимуществ той же экспериментальной базы. Однако есть у нашего физического образования проблемы не только технического характера. Главная из них – старение преподавательского состава и вот уже десятилетнее отсутствие хоть сколько-нибудь сопоставимого притока «свежей крови». Молодежь очень неохотно идет в науку. Да и среди студентов постоянно падает мотивированность ввиду туманности их профессиональных перспектив. Например, одной из негласных традиций нашего факультета всегда был либеральный дух и довольно спокойное отношение к свободному посещению лекций. Все полагались на сознательность студента. Но именно она и сыграла с нами злую шутку в последние годы. В ситуации, когда на стипендию можно прожить от силы недельку, «сознательный» студент отправляется на поиски работы. В результате на лекциях и семинарах он появляется все реже, что приводит к снижению его подготовленности и к головной боли не только для себя, но и для преподавателей на пересдачах экзаменов. Конечно, я утрирую ситуацию, но ведь и мы со своей стороны не заинтересованы в снижении экзаменационных требований и, как следствие, падении марки факультетского образования. Вот почему мы решили дифференцировать поток студентов на общий и повышенной сложности. Первый ориентирован, главным образом, на ребят, желающих получить качественное образование, но по разным причинам не собирающихся связывать свою жизнь с академической наукой. Слушатели второго (интенсивного) потока получают дополнительную подготовку и повышенный спрос на экзаменах. Именно второй поток имеет своей целью обеспечение профессиональной подготовки в соответствии с физфаковским, а не государственным образовательным стандартом, и мне бы не хотелось, чтобы он подвергся какой-либо внешней стандартизации (в том числе и Болонской). Интересно, что за последние два года у нас выделился и третий, пока небольшой поток. Это студенты, которые по очень высокому конкурсу прошли на направление, финансируемое фирмами, которые заинтересованы в индивидуальной подготовке будущих специалистов для своих компаний. Например, в сфере высоких компьютерных технологий. Такие фирмы платят за обучение студентов не только факультету, но и поддерживают материально самих учащихся. Кроме того, у ребят на данном направлении есть уникальная возможность пользоваться технической базой компаний, так что они уже на старших курсах активно интегрируются в бизнес.

– Обучает ли физический факультет иностранных студентов?

– Это тоже непростой вопрос. Возьмем, к примеру, обучение китайских студентов, которые сегодня составляют основной поток иностранных учащихся в российских вузах. Сейчас мы ведем активные переговоры для того, чтобы начать сотрудничать с ними. Но уровнем китайского физического образования на факультете давно уже перестали интересоваться. Я неоднократно просил коллег из иностранного отдела, занимающихся налаживанием контактов с Китаем, привезти оттуда хотя бы школьный учебник по физике, чтобы составить впечатление о подготовленности будущих абитуриентов. Конечно, у нас остались воспоминания о китайских студентах семидесятых годов, и это хорошие воспоминания. Но ведь ничто не стоит на месте, прошло уже более тридцати лет. Это справедливо не только для жителей Поднебесной, но и для других иностранных студентов. Поэтому, на мой взгляд, любой студент из-за рубежа, желающий эффективно пройти у нас полный цикл обучения, должен год прозаниматься на подготовительном факультете. В течение первого семестра он изучал бы только русский язык, а во втором полугодии к этому добавились бы еще курсы физики и математики на уровне, скажем, нашего подготовительного отделения. После этого зачисление на физфак производилось бы на конкурсной основе из тех, кто хорошо справился с экзаменами на подготовительном отделении.

В связи с подготовкой иностранных студентов встает и еще один вопрос – чтение лекций на английском языке. При наличии «критической массы» англоязычных студентов (около 15 человек) мы можем организовать такие лекционные курсы, но до тех пор, пока «кворум» отсутствует, я не знаю, как это сделать. Предпринимались попытки организации семинарских занятий на английском языке для студентов младших курсов, обучавшихся в английских школах, но результат оказался неудовлетворительным: основы физики столь сложны и изощренны, что изучение их на неродном для наших студентов языке приводит к еще большим проблемам, чем трудности преодоления языкового барьера для сформировавшегося специалиста-физика. Сейчас мы проводим новый эксперимент. Для сформированной на первом курсе изначально весьма сильной группы («Физика без границ») параллельно с общим курсом лекций на факультативной основе читается курс «Дополнительные главы теории относительности» на английском языке. Поможет ли посещение такого курса нашим студентам получить зачет по английскому и сдать экзамен по физике, покажет ближайшая сессия.

– Каким вы видите физический факультет в долгосрочной перспективе, скажем, лет через пять-десять? Какое место, по вашему мнению, он должен будет занимать в СПбГУ, активно позиционирующем себя в европейском образовании?

– Количество студентов, принимаемых на госбюджетную форму обучения, в ближайшее время вряд ли будет возрастать, скорее – сократится. Это связано с ожидающим нас демографическим спадом, определенным дефицитом молодых преподавательских кадров, финансовыми причинами. Мы будем стремиться развивать коммерческие формы образования, причем желательно такие их варианты, при которых сами студенты и их родители не должны полностью оплачивать свое обучение. Для лучшей части наших студентов, результаты обучения и научной деятельности которых соответствуют весьма жестким требованиям «физфаковского стандарта» (примерно 50 человек в год), обучение обязано остаться бесплатным. Платить должны главным образом те, кто заинтересован в получении наших выпускников, и те, кто желает получать высококачественное образование, но при этом не спешит продемонстрировать ни способностей, ни желания осваивать предлагаемые курсы на уровне, традиционно принятом на физическом факультете. Выполнение же требований госстандарта должно неукоснительно соблюдаться для всех студентов, вне зависимости от формы их обучения.

Другой отличительной чертой я бы назвал увеличение процентной доли образовательных программ, ориентированных на прикладные направления. Для развития профессиональной науки достаточно 50 выпускников в год, тогда как прикладные исследования могут затребовать до 100 человек. Ведь стремительный рост советской экспериментальной и теоретической физики тоже возник не на ровном месте, а на фоне решения весьма «прикладной» задачи: развитие нашей науки в Советском Союзе прежде всего осуществлялось на огромные деньги от ядерных проектов. Вместе с тем никто не спорит, что прикладные исследования надо обязательно сочетать с фундаментальными разработками: просто их соотношение должно быть сбалансировано. При этом часть средств, получаемых от прикладных исследований, обязательно должна идти на поддержание исследований фундаментальных — той области, успехи в которой принесли нашему университету мировое признание.

Что же касается места нашего факультета в структуре всего университета, то я уверен, что интеллектуальному потенциалу физфака найдется достойное применение. Ведь сам «брэнд» Ленинградского-Петербургского университета во многом был заработан именно за счет мировой известности естественнонаучных школ, развивавшихся в стенах нашей alma mater. Поэтому, если нам удастся сохранить бесценные традиции, в будущем факультеты естественного цикла, и в частности физфак, смогут самым активным образом интегрироваться в европейскую зону образования. Со временем, я надеюсь, удастся решить и проблему «утечки мозгов». Например, если совсем недавно мы были рады, когда наших выпускников просто брали к себе научные центры Европы, то сегодня ситуация изменилась. Дело в том, что эти центры располагают самым современным оборудованием, но испытывают острейший недостаток в подготовленных кадрах для его эксплуатации. Выпускники естественнонаучных факультетов западных университетов не очень-то стремятся занять вакантные места в исследовательских группах, формируемых вокруг подобного уникального оборудования, а само оно часто оказывается недозагруженным в плане решения соответствующих его возможностям задач. Поэтому здесь имеется почва для равноправного сотрудничества, в котором мы готовы и хотим принимать участие: европейцы помогают нам получить совместный международный грант, а мы в его рамках организуем работу наших выпускников и специалистов на хорошем оборудовании. Так что все будут и сыты и целы. Однако, любой физик-экспериментатор знает, что все даже самые логичные теоретические схемы, «гладкие на бумаге», на практике обычно сталкиваются с мелкими, но требующими массу времени и терпения для их преодоления частными трудностями. Вопрос в том, захотим ли мы тратить свои силы и нервы на подобную деятельность, или выберем тактику ожидания саморазрешения сегодняшних проблем.

Завершая же свою мысль, я хочу еще раз подчеркнуть, что, по моему мнению, университет в будущем должен и сможет активно развиваться за счет единства образования и науки, а это, наряду с сохранением традиций, ни в коем случае не даст ему превратиться в обычный педагогический вуз. 

Беседовал Игорь Макаров

© Журнал «Санкт-Петербургский университет», 1995-2003 Дизайн и сопровождение: Сергей Ушаков