|
|
|
№4-5 (3626-3627), 20 февраля 2003 года
|
 |
|
современная литература
|
|
|
Нужен ли иммунитет
против Интернета?
Конец истории человечества станет окончанием диалога-поединка между различными вариантами выдумок, придающих человеческой жизни смысл.
«На чужом пиру». Вячеслав Рыбаков.
Представьте себе, что вы отправляетесь в длительный поход, скажем, на Карельский перешеек. Какого из многочисленных благ цивилизации вам будет не хватать больше всего? Горячего душа, сока из холодильника, телевизора… или Интернета. Сегодня увеличивается количество людей, для которых net – предмет первейшей необходимости. Накроется ли литература Всемирной сетью? И так ли опасно заглядывать в «око дьявола», чтобы проверить почту или уточнить дату Куликовской битвы?
|
 |
Вячеслав Рыбаков |
Об этом – беседа с писателем-фантастом, одним из «консультантов-переводчиков» Хольма ван Зайчика, Вячеславом Рыбаковым.
– Появление Интернета повлияло на человечество сильнее, чем изобретение подводной лодки или, например, телефона. Два последних изобретения фантасты успешно «предсказали», почему же тогда они «проглядели» Всемирную сеть?
– Художественная литература не предсказывает, а изображает то, что ей нужно по ходу дела. Это получается случайно. Волей-неволей фантастика «изобретает» удобства, которые напрашивались сами собой. Фантаст выдумывает мир более совершенный, чем тот, который его окружает. Предсказания делаются невольно, когда автор правдоподобно изображает реалии светлого будущего, вроде ускоренных путешествий-перемещений или общения на расстоянии. Неграмотный писатель описывал новшества плохо, глупо, неубедительно. И они не вошли в тот золотой фонд «изобретений», из-за которого фантастика стала восприниматься как предсказательная литература. У грамотных это получалось лучше. Если уж придумывать технические новшества, то они должны быть убедительны с научной точки зрения – иначе не удастся создать столь необходимое художнику ощущение достоверности описываемого. Но заниматься предсказаниями не входит в художественные задачи писателя.
Виртуальное общение, схожее с Интернетом, даже наши среднедобротные фантасты предсказали еще в 50-х годах – Мартынов, например. «Телегазета» была даже у Беляева, фигурировало нечто подобное у Хьюго Гернсбека. Бурное развитие информатики возникло на пустом месте, предвидеть этот процесс было невозможно.
И второй фактор, чисто художественный и более важный – на самом деле фантастам и не нужно было изобретать Интернет. Меня всегда коробит, когда термин «виртуальная реальность» употребляется исключительно по отношению к Интернету. Мухоморов шаман наелся, и ему кажется, что он говорил с богом. Разве это не виртуальная реальность? Даже не очень правильное решение, принесенное шаманом оттуда, бывало плодотворно, потому что проводилось в жизнь с завидным рвением, с ощущением участия богов. Да, это новая тема в фантастике, но явление само по себе не новое. И применение такого термина только к железному другу не правомерно.
У литературы есть своя виртуальная реальность. И вторая, третья или еще какая-то другая литературе ни к чему. Только очень озлобленный на свою родную стихию, критически настроенный писатель мог придумать такого опасного конкурента литературы.
При этом справочные ресурсы Интернета – не лучшие соперники книг. Они со своими коротенькими статьями дают иллюзию всезнания. На поиск требуется всего пара минут, информация предельно сжата и можно подумать, что самое необходимое по запрашиваемой теме ты узнал и понял. И не надо перерывать горы фолиантов, чтобы выяснить детали.
Упрощенная реальность Интернета – опасная иллюзия. Это познание, которое не требует усилий. Виртуальная реальность из серьезных книжных трудов несет отпечаток личности автора, и приходится штудировать несколько оппонирующих друг другу источников. И все равно это тоже в какой-то степени обман. Но такая виртуальная реальность сложнее и динамичнее, чем интернетовская скороговорка. Существуют на самом деле две конкурирующие виртуальные реальности: книжная и «сетевая». Интернет упрощает информацию, подстраивая ее под человека, не интересующегося полемикой и развитием вопроса.
– Возможно, здесь действует полезное свойство человеческой натуры, избавляющее от ненужной работы – лень. Может быть, и это явление следует воспринимать положительно – как способ сэкономить время и умственные усилия?
– Не бывает явлений только хороших или только плохих. Но в том и беда, что сетевая информация подогнана под ленивого человека. Я ни в коем случае не утверждаю, что все, кто пользуется Интернетом – дебилы. Я сам – пользователь Всемирной сети, хотя и стал им в достаточно зрелом возрасте.
Но упрощение знаний наложилось на тенденцию развития человека.
Потому что в ХХ веке начали упрощать личность. О человеке XVIII–XIX века думали хорошо, если он обладал большим количеством знаний, которые ему в реальной жизни пригодиться не могли, не несли практической нагрузки. Обломов, лежа на диване, вопрошал, зачем ему знать детали какой-нибудь битвы, произошедшей еще до Рождества Христова. А современному человеку просто некогда все это изучать, да и незачем ему знать то, что не может помочь зарабатывать деньги или облегчить ежедневные заботы. Я востоковед, специалист по средневековым китайским правовым текстам. По большому счету, я мог бы и не знать всего этого и спокойно писать свои фантастические романы. А на самом деле я бы писал хуже.
Лишних знаний не бывает. Они помогают человеку подняться над собой. Бороться с упрощением трудно, на это действительно нет времени. Интернет как средство информирования и самоинформирования помогает человеку познавать только то, что ему надо сию секунду, без лишних дополнений. Если тенденция к упрощению будет доминировать, ничего хорошего из этого не получится. Тот, кто занимается кулинарией, будет знать только кулинарию, а дальше своего «шестка» ничего не увидит. Если это хорошо, тогда то, что творит с нами Интернет, положительно. Лежа на рельсах, можно, глядя на приближающийся поезд, оценивать его движение как показатель научно-технического прогресса.
– В романе «На чужом пиру» описано племя хак-хак, подростков, говорящих на синтетическом наречии – компьютерном сленге, и мечтающих, чтобы им «вставили чипы»: думать-то все равно больше не о чем. Чем навеян этот образ?
– Все цитаты из проповедей духовного лидера хак- хаков о «сотовом обществе» – подлинные, только фамилия этого гуру изменена. Действительно, был такой человек. Он уехал в Америку, не выдержав давления системы, и оттуда начал призывать людей объединиться в информационную систему, основанную на тотальном контроле всех всеми. А с другой стороны, навели на мысль различные молодежные движения, последователи которых не в состоянии связать двух слов по-русски и поэтому считают себя продвинутыми.
А «язык хак-хак» я придумал сам. К сожалению, ни одного знакомого хакера, прилично разбирающегося в теме, у меня нет до сих пор, проконсультироваться было не с кем.
– Будете ли вы продолжать тему племени хак-хак в других книгах?
– Чтобы сделать такого «индейца» ключевой фигурой романа, нужны глубокие специфические знания. Возможно, хак-хаки появятся, как одна из граней реальности, на фоне которой действуют главные герои. Персонажи, скажем, ван Зайчика постоянно пользуются Интернетом. А весной в издательстве АСТ выйдет мой новый роман уже под «маркой» Вячеслава Рыбакова – «На будущий год в Москве». Компьютер там упоминается лишь однажды: один из персонажей пишет донос и анонимно отправляет его по сети.
– Как на вас повлияла компьютерная «киборгизация»? Ведь одно дело писать шариковой ручкой, и совсем другое – набирать текст на клавиатуре компьютера.
– Я долгое время писал от руки. Потом переключился на пишущую машинку. В зависимости от прибора, которым пользуешься, меняется стиль текста. Пока пишешь ручкой, есть время продумать фразу, сделать ее более длинной, сложной, расцвеченной. Когда я перешел на машинку, не прошло двух-трех месяцев, как у меня изменилась манера повествования – фразы стали короткими, рублеными. Ведь печатаешь быстро и продумывать сложные конструкции просто не успеваешь.
А компьютер совмещает положительные качества печатной машинки и пера, облегчая любую творческую работу. Но только в том случае, если человек научится творить до того, как компьютер его подавит.
У Фрица Лейбера есть повесть «Серебряные яйце-главы», он там придумал специальные машины для литературной работы – «словомельницы». Сидит цех писателей и варьирует задания для своих словомельниц, а они выдают романы «тончайшего помола».
– Эдакие «литературные рабы»?
– В каком-то смысле – рабы своих машин. Чтобы быть рабовладельцем, раз уж возникла такая метафора, надо обладать силой воли. Раб всегда подавит слабохарактерного хозяина. Если у человека воля слабее, чем у безвольного, но целенаправленного механизма – добра не жди.
– Когда вы впервые вышли в Интернет?
– В сеть я вышел как пользователь почтовой программы, когда мы начали писать ван Зайчика с Игорем Алимовым. Это же очень удобно – рукопись в московское издательство послать, например. Я ценю Интернет как связь, но не как средство общения. На форумы я не ходок, потому что там спорят не разумы, а психики. Никакого смысла в этих диспутах нет.
А еще я регулярно смотрю в сети прогноз погоды. Мне это интереснее, чем выслушивать телевизионную девушку, которая говорит: «Примите такие-то таблетки, если вас просквозит циклоном, который движется с север-востока». Бывает любопытно газету почитать – та же «телегазета» Беляева. Но дать себя засосать – ни за что! Нет, со мной такого не будет. Я его хозяин, а не наоборот. Я пользователь. Хорошо, что он есть, но он – всего лишь средство.
– Случалось ли вам, любопытства ради, забредать в чат под вымышленным ником?
– Нет, никогда. Сын зависает там подолгу, и я его понимаю. Первые полтора года с того момента, как в доме появился компьютер, я вообще все свободное время занимался отстрелом монстров. Потом надоело. Через это надо пройти.
Сын был достаточно взрослым, когда впервые столкнулся с виртуальными соблазнами. Вот когда с пяти лет ребенок туда уходит, это страшно. Выяснять что-то новое с помощью бумаги ему уже неинтересно, это слишком сложно. И ассоциируется с непосильным трудом, каторгой. А сын это миновал, ему 15–16 лет было. В чатах вот сидел часами, познакомился там как-то раз с девочкой, съездил к ней в Москву. Вернулся и сказал: знаешь, переписываться с ней как-то интереснее.
– Можно ли выработать иммунитет против действия Интернета? Имеет ли смысл вводить для пользователей возрастной ценз или иные ограничения?
– Насчет иммунитета – не знаю. Но через эпоху запретительных мер мы уже прошли. Это не приносит результата. Запрет традиционно усиливает эффект «заманчивости». Запрещают – значит, дело стоящее. И добились одного: то, что действительно стоило запрещать, терялось в массе бессмысленных запретов, и народ всего запрещенного вожделенно хотел. Запрет – это не выход.
– Можно ли рассматривать Интернет как вариант естественного отбора? Сильная личность уцелеет, а слабым, знать, так на роду написано…
– К сожалению, жизнь устроена именно так. Любая попытка встать на пути естественного отбора замораживает процесс на некоторое время, но последствия разрушительны. Это похоже на землетрясение – камень долго сопротивляется росту подземных напряжений, но ему все равно приходится ломаться.
Возможный вариант – отвлечь людей, противопоставить что-то более интересное.
Интернет – это составная часть трезвой прагматичной реальности. Реальности тех, кто моет мерседесы на остановках. Кто хочет знать лишь то, что можно немедленно применить. Как литератору мне в голову приходит лишь та альтернатива, с которой мы начинали: развернутая, панорамная реальность литературы и узкая, угловатая прагматическая реальность сети, компьютера.
Все мы люди, и иногда нам интереснее стрелять в монстров самим, чем читать о том, как это делают другие. Но Интернету должна быть альтернатива. А если позволить ему сожрать книгу, театр, реальное общение, то это будет конец. 
Венера Галеева
|
