|
|
|
№ 10 (3666), 16 апреля 2004 года
|
 |
|
мир и мы
|
|
|
Рольф Гляйтер:
«Наука — занятие столь же захватывающее,
как и чтение криминальных историй»
Профессор Гейдельбергского университета Рольф Гляйтер – крупнейший специалист в области органической, физической органической и теоретической химии. За час до того, как ему был вручен диплом почетного профессора химического факультета СПбГУ, профессор Гляйтер дал интервью журналу «СПбУ». Оказалось, что директору химического института Гейдельбергского университета свойственен прагматичный подход к проблемам науки и чувство юмора.
|
 |
Р.Гляйтер. Фото Ольги Андреевой, студентки факультета социологии. |
|
Рольф Гляйтер родился 22 октября 1936 года в Штутгарте. После окончания университета в 1962 г. начал работать в качестве химика-экспериментатора в Техническом университете г.Штутгарта и в 1964 г. получил докторскую степень за исследование реакций еноловых эфиров с изоцианатами. После этого он изучал проблемы физической органической химии в США в Принстонском университете у проф.П.Р. фон Шлейера (1965-1966) и компьютерную химию в Корнельском университете в группе Нобелевского лауреата проф. Р.Хоффмана (1966-1968). В 1969-1972 гг. он начал научные исследования в Базельском университете в лаборатории физической химии в группе проф.Е.Хайльброннера.
Р.Гляйтер является лауреатом премии им.Макса Планка (1991), медали Адольфа фон Байера (1994). В 2003 г. ему был вручен диплом почетного профессора Московского государственного университета, и в том же году Российская Академия наук присудила ему ученую степень доктора honoris causa. |
|
На прощание профессор Гляйтер показал на свой галстук с силуэтом кенгуру и сказал: «Это единственное существо, которое может совершать большие скачки, если в его кармане пусто. А нам, ученым, надо постоянно иметь что-то в карманах, чтобы двигаться вперед».
— Профессор Гляйтер, насколько мне известно, это не первый ваш визит в Россию?
— Да, впервые я приехал сюда в девяностые годы, а этот визит – четвертый по счету. Я знаком с русскими учеными, такими, как академик Н.С.Зефиров в Москве, академик Б.А.Трофимов в Иркутске, профессор И.Н.Домнин и профессор Р.Р.Костиков в Петербурге. Академик Зефиров как лауреат фонда Александра Гумбольдта несколько раз бывал в Гейдельберге. Он работал в Германии около полугода, и мы тесно сотрудничали. Мы и сейчас проводим совместный проект.
Десять лет назад приехать в Россию было не просто. Но я получил приглашение от коллег, и, кроме того, мне было очень интересно посетить эту страну. Я даже ездил в Иркутск по Транссибирской магистрали, потому что мне хотелось увидеть не только центр, но и окраины большой страны, посмотреть, как живут люди. Я долгое время был в Америке, и мне хотелось сравнить две великие нации.
— Российская наука создавалась по немецким образцам. Чего вы увидели больше – сходств или различий по сравнению с наукой в Германии?
— Образовательные стандарты в наших странах очень похожи: диплом, Ph.D. стандарт. Но наш стандарт теперь меняется, потому что в соответствии с требованиями Евросоюза мы внедряем систему бакалавр-магистр. Все западные страны согласились поддержать эту систему и вступить в Болонский процесс.
— Россия тоже стала частью этого процесса.
— Это очень хорошо, потому что это поможет студентам учиться за границей, устранит излишние формальности.
— Каковы основные трудности, с которыми сталкиваются ученые и студенты при работе за границей?
— Разница в техническом оснащении – большая проблема. Болонский процесс сделает возможным сравнивать учебные процессы. Многие студенты хотят работать в России. И оборудование в России очень похоже на западное. Но часто приборы бывают устаревшими, и не всегда есть соответствующие вещества и реактивы для химической работы. Оборудование очень важно, особенно если речь идет о соединениях, вредных для здоровья. Но это не самая главная проблема. В России я вижу проблему в другом: ученым повсеместно мало платят, и быть ученым здесь не слишком привлекательная перспектива. Талантливые молодые ученые стремятся уехать за границу.
Серьезным препятствием для общения между немецкими и русскими коллегами часто является и недостаточная языковая подготовка русских партнеров. В настоящее время в университетах Германии часть курсов химического профиля читается на английском языке.
— Но есть мнение, что в России «утечка мозгов» за границу практически остановилась, теперь люди уходят в фирмы, в бизнес. В Германии ситуация похожая?
— Да, но не в таком масштабе, как в России. И за границу наши ученые тоже уезжают. Америка – самая передовая страна в этом плане. Разрыв между наукой в Америке и в других странах становится все шире. Если бы я уехал туда, то зарабатывал бы вдвое больше, чем в Германии. И в двадцать раз больше, чем зарабатывал бы в России. Условия для исследований в Америке гораздо лучше, чем в какой-либо другой стране. США вкладывают в науку намного больше средств.
— Неужели это единственный и лучший способ поднять уровень науки – дать как можно больше денег?
— Прежде всего надо, чтобы были хорошие учителя. Я уверен, что наука – занятие настолько же захватывающее, как и чтение криминальной истории. Но нужны хорошие учителя, которые со школьной скамьи прививали бы молодежи интерес и уважение к науке. А люди в глобальном масштабе озабочены прежде всего тем, как заработать большие деньги. Но чтобы иметь хороших учителей, чтобы сделать науку более привлекательной, надо иметь хорошее оборудование, и опять-таки все упирается во вложения. И в Америке это понимают лучше, чем где бы то ни было. Не случайно большинство нобелевских лауреатов едет в Америку.
|
 |
Рольф Гляйтер с Дипломом Почетного профессора химического факультета СПбГУ. |
 |
Разделить радость с Р.Гляйтером в Петербург приехали жена и дочь. |
 |
Р.Гляйтер с интересом перелистал свежий номер журнала «СПбУ». |
|
— Но ведь в Германии тоже существуют специальные дотации для университетов и научных институтов?
– У нас университеты находятся в ведении земель, а не Федерации в целом. И мы получаем деньги на науку от земель и из независимых организаций, таких как German Research Foundation (DFG) или Volkswagen (VW) Foundation. Мы можем подать заявку на грант, чтобы получить дополнительные деньги. Потому что земля все равно выделяет недостаточно. Больше других дотируют Бавария, Баден и Нюрнберг. В южной части страны денег на науку и образование выделяется больше.
— Но вкладывая деньги, правительство наверняка ожидает регулярных результатов?
— Это очень тонкий вопрос. Политики, выделяя деньги на науку, часто представляют ее себе как автомат по продаже газированных напитков: бросаешь внутрь монетку, и тут же в руки падает «результат». Но в науке все иначе – может пройти десять, пятнадцать лет, прежде чем изобретение окажется в работе. Политики, к сожалению, не понимают этого, как в Германии, так и в России. Взять хотя бы изобретение полиэтилена Циглером. Ведь он его обнаружил вдруг, результат был неожиданным. Циглер, начиная опыт, не говорил себе: хочу изобрести полиэтилен с такими-то свойствами. В 90% результат опыта оказывается мусором, зато в 10 – чем-то невероятно важным.
— А как земли следят за результативностью работы ученых? Есть ли план по «выработке»?
— Нет, конечно, нет. Я думаю, что лучший способ управлять научным процессом – это дать университетам независимость. И тогда будут появляться результаты. Посмотрите на Америку, это очень хороший пример. Гарвард и Стэнфорд – очень богатые университеты. Они имеют огромные деньги. И у ученых много свободного времени. А в России ученые получают мало, поэтому им приходится брать дополнительные ставки, подработки. На все это уходит время, которое могло быть потрачено на размышления, на формулирование вопросов и ответов на них.
— Что привлекает вас в нашем университете, если уровень оборудования низок и положение науки не самое завидное?
— У вас все еще есть умные, интеллектуальные люди. С ними приятно говорить о научных проблемах. Я имею в виду старшее поколение. Но опасение вызывает то, что многие талантливые представители молодого поколения покидают страну.
— Русские ученые отличаются от зарубежных коллег по складу характера, менталитету?
— Нет, никаких особых отличий я не заметил. Я путешествовал по разным странам мира: Индии, Японии, Южной и Северной Америке. Повсюду ученые — это особенный класс людей. Они любопытны, задают интересные вопросы, и для всех очень важна свобода действий и время на размышления. Важно также иметь достаточно средств на жизнь и на свои исследования. Мне как директору института органической химии приходится писать множество заявок на всевозможные гранты, потому что денег не хватает, и эта забота занимает большую часть моего времени.
— Что нужно сделать, чтобы облегчить сотрудничество между российскими и европейскими университетами?
— Сначала дайте университетам больше денег. И не только московским. Я знаю, Москве в этом плане отдается предпочтение. В Москве и зарплаты гораздо выше, чем в Петербурге, не говоря уже о более отдаленных от центра местах. Я думаю, вам надо несколько университетов развивать так же, как МГУ. И тогда все приложится.
Я читаю газеты и немного в курсе вашей ситуации. У вас с недавнего времени появились очень богатые люди. Обычно такие люди выделяют средства на науку – например, Карнеги или Форд, которые создали фонды. Да, в России есть несколько таких фондов, но этого недостаточно. Их могло бы быть намного больше. Вместо того, чтобы покупать футбольную команду, богатый человек мог бы помочь науке. Он зарабатывает деньги в России, и он должен помогать этой стране, а не Англии.
— Может быть, все дело в том, что в футбольную команду вкладывать деньги интереснее – имидж привлекательный. Как вы думаете, надо ли ученым работать над имиджем своей отрасли?
— Да, конечно. Имидж мог бы быть улучшен, особенно это касается химии. Например, в Германии образ этой науки в глазах общественности немного подпорчен из-за недобросовестного журнализма. Если случается происшествие, связанное с химией, его называют «химической аварией». Например, Чернобыльская катастрофа была связана с физикой, но химия также была «обвинена» в случившемся. Если бы ученые разъясняли роль и сущность своей науки, этого не случилось бы. Ведь фармацевтика своими успехами обязана химии. Молекулярная биология тоже связана с химией. Но химия почему-то не в почете. Выход я вижу в создании телевизионных программ научно-популярного содержания, написании книг на научную тему, причем таким языком, чтобы их понимали не только специалисты, но и обычные люди.
— Нужна пропаганда?
— Да, в большей или меньшей степени. Но пропаганда не очень хорошее слово – слишком политизированное. Может быть, разновидность рекламы… Нужны журналисты, которые сделают науку более популярной. Ведь от нее зависит наша жизнь. Конечно, важно не перестараться и не упростить все до искажения.
Средства массовой информации и ученые должны работать вместе, потому что СМИ не имеют представления о науке, а одаренные ученые не всегда обладают даром учителей, который позволил бы доступно объяснить смысл своей работы широкой аудитории.
— А какие шаги предпринимаются в Германии, чтобы сделать науку более популярной?
— К сожалению, таких действий не много. На телевидении есть программы, час, посвященный науке. Но, по моему мнению, их аудитория невелика: чтобы понимать эти программы, нужен определенный уровень образования. В нашем университете мы пытаемся помогать учителям в школах, потому что их ученики – наши будущие студенты. Наш институт работает совместно со школами. Каждый профессор ответственен за химию в определенной школе. Успевающих школьников мы даже приглашаем в институт, где они могут проводить эксперименты.
— То есть, для ученого важно заниматься не только опытами в лаборатории, но и педагогической практикой?
— Александр фон Гумбольдт отмечал важность как науки, так и преподавания. Важно уметь сделать вашу работу понятной не только для таких же ученых, но и для студентов. Ведь студенты задают вопросы, и это заставляет вас глубже задуматься над вашим исследованием. Кроме того, общение с молодежью делает и вас моложе! 
Венера Галеева
|
