|
|
|
№ 6 (3662), 19 марта 2004 года
|
 |
|
университетские встречи
|
|
|
Институт,
который построил Сагдеев
Двенадцатого февраля в лектории Менделеевского центра академик РАН Р.З.САГДЕЕВ успешно провел шестидесятое Менделеевское чтение на тему «Магнитные явления в химии, биологии и медицине». По традиции, ему были вручены диплом менделеевского чтеца и медаль. Менделеевские чтения проводятся ежегодно с 1941 года (среди менделеевских чтецов были академики В.Г.Хлопин, А.Н.Теренин, В.А.Фок, нобелевские лауреаты Н.Н.Семенов,
Ж.И.Алферов и др.). Чтения обычно приурочивают к дню рождения великого ученого или к дню открытия Д.И.Менделеевым Периодического закона. В этом году чтение было втройне юбилейным – 8 февраля исполнилось 170 лет со дня рождения Дмитрия Ивановича, в этот же день Санкт-Петербургский государственный университет отпраздновал свое 280-летие, да и чтение было шестидесятым.
Представляя докладчика на 60-м Менделеевском чтении, академик А.И.Русанов отметил одну деталь:
|
 |
Р.З.Сагдеев. |
|
– Несколько лет академик Р.З.Сагдеев жил в вагончике строителей. Он строил Международный томографический центр в самый трудный период, с 1989-го по 1996-й, и на время стал строителем... Но зато теперь у него один из самых перспективных, хорошо оснащенных и быстро развивающихся научных институтов в России.
С этого и начался наш разговор с академиком РАН Ренадом Зиннуровичем САГДЕЕВЫМ, директором Научно-исследовательского института “Международный томографический центр” Сибирского отделения Академии наук (г.Новосибирск), доктором химических наук, лауреатом Ленинской и Государственной премий. С того, как он построил институт – в России, где, говорят, наука разваливается, тем более фундаментальная. Как оснастил его современным оборудованием, лучшим, чем в Европе, – в России, где, говорят, это сделать невозможно. Как набрал молодых сотрудников, которые не рвутся сбежать за рубеж, – в России, где... (ну, вы понимаете?)
– Вопрос простой: как вам это удалось?
– В 1988 году я был заместителем директора НИИ химической кинетики и горения СО АН СССР. Вы помните это время: начало перестройки, молодой энтузиазм. И нам всем казалось, что совсем скоро наука будет на небывалой высоте. И мне хотелось сделать организацию нового типа – самостоятельный институт, оснащенный новейшим оборудованием, который находится на передовой современной науки. Сибирское отделение Академии наук дало “добро”, академик Г.И.Марчук (он тогда был председателем Госкомитета по науке и технике) поддержал мое начинание. Я нашел западного инвестора – западногерманскую приборостроительную фирму “Брукер”. Ее глава профессор Гюнтер Лаукин, иностранный член АН СССР, заинтересовался идеей и согласился помочь. Вы учредитель, говорю ему, но вы не будете претендовать на дивиденды, и все свои проценты, все доходы будете вкладывать в развитие центра. И он согласился! На первое время дал 1 млн немецких марок (это 0,5 млн долларов).
Это было время ожиданий и перемен. Мечта была: самому зарабатывать и не зависеть от государства. Но пока самому приходилось делать все. В том числе и самому стать строителем – другие строители соглашались, но заламывали такие цены, которые нам были не по карману. Основал строительную фирму как отдельное юридическое лицо «Дирекция института “Международный томографический центр”» и сам был генподрядчиком.
– Почему вы занялись томографией?
– Томография – это мощный современный диагностический метод. Достаточно сказать, что в 2003 году была вручена Нобелевская премия одному из американских ученых за магнитно-резонансную томографию. Это способ заглянуть внутрь, не разрушая структуру. И не требуется никаких контрастных реагентов, никаких зондов. Голубая мечта врачей: посмотреть, где что болит, своими глазами. Или такой пример: испытания нового лекарства проводят обычно на мышах. Вводят им препарат и смотрят его действие через 10 минут, через 20, 30, 60 и так далее. А для этого забивают одну мышь за другой и препарируют, изучая, как лекарства распространяются в организме. А с помощью томографа можно снимать всю информацию с живой мыши и увидеть весь процесс в динамике: какие лекарства идут в какие органы.
А я всю жизнь занимался магнитным резонансом, в том числе и ядерным магнитным резонансом (ЯМР), и заметил, что на международных научных конференциях томография собирает большую аудиторию: большие секции посвящают томографии, по 25-30 выступающих каждый день, а наших докладчиков там практически не было. Но ведь томография применима не только в медицине – в химии, скажем, она позволяет посмотреть, как происходят реакции на границе сред: жидкость-газ-твердое тело, как смешиваются растворы, как идут волны во время колебательных режимов и тому подобное. Можно увидеть процесс диффузии жидкостей и газов, турбулентное и ламинарное течение, можно измерять потоки и скорости.
– И за несколько лет вы сами построили институт?
– Здание построили за три года. И тогда возникла проблема статуса: как юридически грамотно зарегистрировать новую организацию. Ни вначале, ни потом у меня не было идеи на этом зарабатывать. Иначе я бы стал сдавать помещения в аренду или делал еще что-либо подобное. Идея была другая: обрести свободу маневра в науке. А для этого зарабатывать деньги своей наукой и развивать науку в том направлении, какое считаешь нужным, самым перспективным, самым интересным.
На наше счастье появился Закон о некоммерческих организациях, и проблема статуса была решена. Мы зарегистрировали новую форму собственности – трехстороннее некоммерческое партнерство (германская фирма “Брукер”, Сибирское отделение РАН и я, но я потом вышел, и осталось две стороны). Здание мы построили хорошее – строили ведь сами и строили под то, что хотели. Наш центр оснащен лучше западноевропейских лабораторий. Мы закупали самое современное оборудование – на старом передовую науку не сделаешь. Поэтому у нас нет “утечки мозгов”: ребята съездят за рубеж, посмотрят, сравнят и видят, что у нас приборы и оборудование лучше.
Лет восемь мы жили без госбюджета. Было тяжело. В России ввели налог на землю, налог на имущество – стало совсем не продохнуть. И в начале 1990-х я передал готовый институт на баланс Академии наук.
– Но опыт “самостоятельного плавания” многое дал?
– За восемь лет, что мы жили без госбюджетных денег, мы научились зарабатывать. И тут я бы выделил три направления, откуда берутся деньги. Первое: сами научные работы. Гранты РФФИ, а также ИНТАС и другие международные гранты. Простое правило: каждый научный сотрудник имеет как минимум один грант. Институт у нас небольшой – 80 человек, из них научных сотрудников около 40. По РФФИ у нас коэффициент прохождения через конкурс почти единица: то есть что подаем, то и получаем. Второе направление: запуск и гарантийное обслуживание приборов фирмы “Брукер” по всей России – от Дальнего Востока до Калининграда. Это различные спектрометры: рентгеновские, инфракрасного излучения и другое оборудование. Наши сотрудники прошли специальное обучение на фирме “Брукер”, получили соответствующие лицензии. Позже мы начали участвовать в сервисе других фирм научного приборостроения, работаем по сервисным контрактам. И третье направление: создание программного обеспечения с участием наших сотрудников для фирмы “Брукер”. Ребята делают софт здесь, дома, потом ездят в Германию сдавать работу...
– Говорят, сотрудники от вас не уезжают?
– Центр основан с нуля, причем не так давно. Средний возраст сотрудников у нас – 34 года. Хотя во всех других институтах Академии наук проблема возраста стоит очень остро. Произошел разрыв поколений: остались старики и молодежь. А среднее, самое плодотворное поколение уехало за рубеж. От нас не уезжают. Почему? У нас есть три привлекательных момента, которые держат молодежь. Оборудование лучше, чем в Европе. Жилье. И высокая зарплата.
Источники, о которых я говорил, позволяют нам держать долю внебюджетных средств в три четверти объема финансирования, а то и больше. Отсюда надбавки к зарплате – в несколько раз выше, чем по тарифной сетке.
– А как вы решаете проблему с жильем?
– Жилье – в первую очередь это проблема для молодых. Первое: мы даем им возможность быстро заработать и купить квартиру. Для этого молодые специалисты на год-другой выезжают, скажем, в Японию. И мы даже сами помогаем им найти место получше. И второй путь: институт купил порядка 20 квартир и отдал их своим сотрудникам.
– Вы преподаете в Новосибирском университете?
– Возглавляю специализацию “Магнитные явления в химии”, но сам занятий не веду. Раньше читал лекции, но быстро понял, что это – не мое. Я могу с интересом подготовить и прочитать одну-две лекции. Но вообще преподавание – это не мой стиль. Есть блестящие лекторы, как, например, петербургский академик Анатолий Иванович Русанов, а я – увы... Меня избрали почетным профессором МГУ, но и там я занимаюсь в основном научно-организационной работой.
– Ренад Зиннурович, вы упомянули энтузиазм первых лет перестройки и те надежды на возрождение науки. А каковы перспективы сегодня?
– До середины ХХ века для успеха в науке достаточно было иметь свежие идеи. Сегодня этого мало. Современная наука должна иметь соответствующую приборную базу, без нее никуда. Поэтому ясно, что за фундаментальную науку должно отвечать государство. Наши коммерческие фирмы вначале думали лишь о быстром успехе и больших прибылях – им было не до науки, отдача от которой не сразу видна. Сейчас процесс меняется, государство давит меньше. Новая команда в правительстве создала более легкие условия в экономике России. Наши экономические гиганты повернулись в сторону науки и образования: “Норильскникель” дает гранты по энергетике, бизнесмен Олег Дерипаска (концерн «Русский алюминий») – больше ста стипендий по 5 тысяч долларов каждая, есть премия “Триумф” и другие вливания...
Правительство реализует новую форму модернизации приборной базы науки – по линии Центра коллективного пользования (ЦКП). Это одна из генеральных линий развития науки в России сегодня, уже есть федеральные программы в процессе организации. Могу рассказать, как мы реализуем программу ЦКП. Я заместитель председателя Сибирского отделения РАН, и мы на заседании приборной комиссии решаем, куда, на закупку какого оборудования направить бюджетные деньги, устраиваем специальные конкурсы, тендеры. Это значительные суммы: в 2003 году, к примеру, закупили оборудования на 11 млн долларов! Мы считаем, что оборудование – это наш приоритет, и выполняем эту статью – в том числе и за счет других статей бюджета. Скажем, зарплата, командировочные, содержание аппарата – менее “ценные” статьи, их мы уменьшаем. У нас есть программа, специально ее обсуждали и приняли: за 10 лет мы должны полностью переоснастить приборный парк наших институтов. У нас, кстати, есть приборы, которые служат и по 30-40 лет! А в международных научных журналах есть правило: если данные получены не на современном оборудовании, то статья не принимается к публикации.
– Откуда взялся этот срок – 10 лет?
– Мы исходили из того, что время жизни прибора – 5 лет, для России положили даже 10 лет. И посчитали: на замену оборудования нам потребуется 300 млн долларов. Сумма нереальная, тогда мы уменьшили ее вдвое – и получили уже более реальную цифру: 150 млн. Если разделить на 10 лет, получится по 15 млн каждый год. В прошлом году мы потратили близко к этому – 11, в этом году, надеемся, удастся закупить побольше. Идею ЦКП мы и начали использовать: покупаем приборы и оборудование для коллективного использования в институтах СО РАН.
– И это дает результат? Можно отметить и достижения в науке?
– В ряде областей науки у нас проводятся исследования на мировом уровне. Конечно, в области биотехнологии отставание от Запада большое. Они вкладывают в эти сферы большие деньги, и у них бюджет медико-фармакологического комплекса уже вдвое превышает военный бюджет! Как тут можно тягаться? А в наших областях положение нормальное. 
Вопросы задавал
Евгений Голубев
|
