№ 6 (3662), 19 марта 2004 года
главная | оглавление | <... | ...>

Три года
в Дальних Зеленцах

Воспоминания ученицы о Юрии Ивановиче Полянском

Окончание. Начало в № 5 за 2004 г.

Составив планы, мы обсудили их с Юрием Ивановичем, получили ряд ценных указаний и советов и с энтузиазмом приступили к работе. Было понятно, что у нас абсолютно не будет времени для скуки. Материал был под боком, в лаборатории можно было сидеть 24 часа в сутки, тем более что и жили мы в том же доме. Эколого-паразитологические исследования хорошо вписывались в планы работы станции. Лаборатория Кузнецова проводила изучение экологии и жизненных циклов массовых видов беспозвоночных Баренцева и Белого морей, в том же направлении работали ихтиологи и планктонологи. Мы всегда могли получить у них сведения о жизни видов рыб и беспозвоночных, паразитов которых мы изучали. Паразитофауна птиц Восточного Мурмана была уже изучена сотрудницей нашей университетской кафедры М.М.Белопольской. В результате должна была получиться цельная картина.

Ю.И.Полянский на научно-промысловом судне «Дерюгин». 1949 г.

В.В.Кузнецов всячески шел нам навстречу. Для нас посылали «Дерюгин» на драгировки и на птичий базар на острова Гусинцы, за проклюнутыми яйцами и стерильными двухдневными птенцами, нужными для экспериментов по расшифровке жизненных циклов паразитов.

Как-то, когда во время драгировки нам попалось большое количество гребешков, мы решили приготовить экзотическое блюдо из жареных гребешков с салатом из молодой ламинарии и пригласить на обед Юрия Ивановича. Он ел с большим аппетитом, приговаривая: «Пища богов!» Выяснилось, что Юрий Иванович готовит себе сам. Мы, пожалев его, предложили питаться с нами, но эти наши благие намерения потерпели полное фиаско из-за моей глупой оплошности.

Геле пришло в голову на ужин сделать блинчики, печь их должна была я. Я засомневалась, так как умела печь блины на дрожжах, а дрожжей у нас не было. На это Гела сказала, что блинчики можно сделать и на соде, а сода у нее есть в таблетках, которые лежат в пакетике на полке. Я развела тесто, взяла с полки таблетки, растолкла их и всыпала в тесто. Блинчики нисколько не поднимались и вышли резиновые и анемичные. К ужину пришли Гела и Юрий Иванович. Я сказала Геле, что ее сода какая-то странная. Она полезла на полку, и во всеуслышанье объявила, что вместо соды я взяла стрептоцид, лежавший рядом, тоже в пакетике. Блинчики полетели в помойку, их пришлось заменить какими-то консервами, и Юрий Иванович навеки потерял веру в мои кулинарные способности. Даже потом, много времени спустя, когда я под его началом работала в лаборатории цитологии одноклеточных организмов в Институте цитологии, и мои пироги, торты и пирожные одобрял весь коллектив, Юрий Иванович относился к ним с подозрением и осведомлялся, не положила ли я в них стрептоцид. На следующий день после неудавшегося ужина он очень деликатно сказал, чтобы мы о нем не беспокоились, что он прекрасно сам готовит себе “к-кашу” (он немножко заикался) в духовке. И впоследствии приходил к нам лишь на экзотические обеды из морепродуктов, или когда у Гелы гостила мама Ольга Николаевна и устраивала званые воскресные обеды. Юрий Иванович был большой гурман.

На станции был дружный коллектив, Юрия Ива- новича все уважали и относились к нему с боль- шой симпатией. Когда по какому-то поводу устраивались вечеринки, Юрий Иванович с удовольствием принимал в них участие. У станционного бухгалтера была очень хорошенькая молоденькая жена, которая раньше пела в женской капелле и имела приятное сопрано. Юрий Иванович любил, когда она пела «Вечерний звон», и с энтузиазмом подпевал: «Бом, бом!».

Вообще же в Зеленцах Юрий Иванович был совсем не такой, каким мы его видели в первые годы нашего знакомства в Ленинграде. Он был очень подавлен тем, что с ним произошло, тем, что его отлучили от любимой работы, от лекций, разлучили с семьей. Тем более что над ним продолжала висеть угроза и более тяжкой расправы, как и над всеми, попавшими в немилость в то время.

В университете он на нас производил впечатление блестящего светского человека, высокого, с прекрасной военной выправкой и очень элегантного. В Зеленцах же он носил свой военный френч, галифе и ватник. Все мы там носили ватники, но Юрию Ивановичу он как-то особенно не шел. Ходил Юрий Иванович ссутулившись, и от этого казался меньше ростом. Ему было тогда всего 44 года, а мы считали его пожилым человеком. В лаборатории он был неразговорчив, никогда не расспрашивал нас о наших семейных делах и сам о себе не рассказывал. В его тогдашнем положении это было понятно. Если коллектив станции относился к нему с самого начала очень доброжелательно и с сочувствием, то все же было какое-то “недремлющее око”, которое за ним следило, и ему все время давали это почувствовать.

Вскоре после его приезда в Зеленцы партийное руководство станции поручило ему проводить семинары по истории партии. Его занятия имели успех, на них ходил народ, но в райком, находившийся в Териберке, поступил звонок, а оттуда приказ отстранить менделиста-морганиста от занятий. Конечно, это было оскорбительно и настораживало: приходило в голову, не запретят ли они ему руководить и научным коллективом лаборатории? Поэтому, видимо, он старался не вступать с нами в дружеские отношения, боялся, что тень морганиста-менделиста падет на нас, и он испортит нам карьеру, а может быть, и жизнь.

Позднее стало известно, что в райком на него написали несколько доносов. После посещения Зеленцов Д.Н.Насоновым и В.Я.Александровым туда было сообщено, что группа менделистов-морганистов устроила на Севере съезд, а в другом доносе сообщалось, что Полянский имеет рацию и по рации сообщает секретные сведения за границу. К счастью, слишком неправдоподобен был выбор тщательно охраняемой пограничной зоны для такой шпионской деятельности, и доносам не был дан ход. Понятно, что в такой ситуации откровенные беседы с нами делались невозможными, и Полянский предпочитал ограничиваться обсуждением служебных проблем. Когда вопросы касались наших научных исследований, Юрий Иванович оживлялся. Надо сказать, что на станции были очень развиты научные семинары. Кроме ежегодных отчетов все сотрудники должны были обсуждать на семинаре представляемые ими к печати работы.

Обсуждение, особенно для молодых сотрудников, было очень полезно. Задавались интересные вопросы. Камшилов и Полянский обычно рекомендовали какую-нибудь дополнительную литературу, которую стоило почитать, прежде чем делать окончательные выводы. Кроме того, нам по очереди надо было просматривать прибывшую с пароходом в библиотеку научную литературу и делать краткий обзор книг или статей, касающихся тематики станции, и русских, и иностранных на всех языках. Это очень расширяло наш кругозор и давало возможность поупражняться в научном переводе. Юрий Иванович всегда говорил, что уважающий себя ученый должен владеть как минимум тремя языками.

Юрий Иванович был очень непритязателен к условиям труда. Он не просил себе отдельного кабинета и сидел всегда с нами в одной комнате, несмотря на то что летом к нам присоединялись тогдашние дипломантки нашей кафедры: Ирина Сергеевна Амосова и Галина Александровна Штейн. Когда я «высидела» из проклюнутых яиц гагачат для экспериментального заражения (высиживала я их за пазухой), то я их сначала держала в лаборатории, потому что на станции жил страшный хищник, кот Франтик. Гагачата шныряли взад-вперед по лаборатории, что-то подбирая на полу, и беспрерывно пищали. Бывало, Юрий Иванович посмотрит на них с тоской и говорит: «А они мелодично пищат», а у самого желваки ходят. Это он так себя уговаривал.

Летом МБС оживала. Кроме дипломантов приезжали собирать материал для своих работ и аспиранты, и научные сотрудники из Ленинграда и Москвы, и первокурсники с руководителями, для прохождения морского практикума. Приезжали и родственники.

К Юрию Ивановичу приезжала жена Лина Семеновна, и он оживлялся. Лина Семеновна была очень общительна, и постоянно приходила к нам в лабораторию поболтать. Остальное время было заполнено работой. В феврале 1951 года Юрий Иванович, Н.И.Широколобов и я были приглашены на судно ПИНРО «Персей II» (это был второй по счету «Персей») в рейс к Гусиной банке. Судно стало на рейде, мы погрузили микроскопы, лабораторную посуду и реактивы и отправились в путешествие. Два дня погода была прекрасная, и с тралом мы получили кучу интересного материала: и рыб, и ракообразных, и моллюсков. На третий день заштормило. Жалко было бросать работу, и мы решили ее продолжить.

На «Дерюгине» я не укачивалась. Но «Персея» вскоре заболтало очень сильно, и кишечная жижа из зубатки, с мельчайшими трематодами, которых надо было собирать, стала перетекать под микроскопом то туда, то сюда. Я почувствовала себя плоховато, и под видом того, что мне надо выбросить часть просмотренных внутренностей, отправилась в туалет. Я думала, Юрий Иванович не догадается, что меня укачало. Однако когда я вернулась, он, не отрываясь от микроскопа, мрачно спросил: «Траванули?». Пришлось мне признаться. Но уходить в каюту я отказалась, и скоро привыкла к качке, и больше уже не страдала. Вечером юнга по имени Кесарь приносил мне в каюту черные сухарики с солью, которые во время качки было приятно сосать.

Сам же Юрий Иванович абсолютно не укачивался. У него был прекрасный аппетит в море. Надо сказать, что кормили там на убой. В день было 4 трапезы, и каждая из четырех или пяти блюд. Первый завтрак был в 7 часов утра. Я категорически не могла поедать такое количество пищи и упросила Юрия Ивановича не будить меня к первому завтраку и дать мне поспать до второго, девятичасового завтрака. У меня в тот период была сильная аллергия на рыбу, и рыбные блюда я употреблять в пищу не могла, у меня от нее развивался насморк и удушье. Эта аллергия спасла меня от излишнего количества пищи на «Персее», где подавали рыбу во всех видах. Юрий Иванович очень по этому поводу сокрушался. Он говорил: «Вы же ничего не кушаете, неужели вы и семгу не можете есть? Вот у Аси Федоровны Гурьяновой хоть польза была от ее аллергии, ее можно было использовать как определитель. У нее аллергия была только на карповых рыб. Вы же так ног не потянете!» И видя, что я ничуть не худею, добавлял: «Похоже, что вы фотосинтезируете». Сам же он посещал все трапезы и с аппетитом поедал все предложенные блюда, наголодавшись со своими «прекрасными к-кашами». При взгляде на него меня снова начинала мучить совесть, что из-за моего стрептоцида он на станции недоедает.

Месяца через три после нашего возвращения в Зеленцы меня пригласили снова на «Персей» в рейс к Лофотенским островам, меня интересовали паразиты из глубоководных крабов, водившихся там, но Юрий Иванович категорически запретил мне ехать, сказав, что боится отпускать меня одну. Я сначала обиделась, но потом подумала, что он действительно отвечает за нас перед нашими родителями. Мы по молодости часто совершали необдуманные поступки, могущие плохо кончиться.

Всего тяжелее на станции было в полярную зиму, которая начиналась с ноября и тянулась до 19 января, когда мы залезали на самую высокую точку над заставой и встречали солнце. Его краешек появлялся над уровнем моря на несколько минут и снова исчезал. Мы отплясывали танец диких, и с этих пор день начинал прибавляться. Особенно солнечным был февраль. Небо было голубое, снег искрился, и по ночам особенно часто были северные сиянья. Март обычно был штормовой. Иногда дул такой ураганный ветер, что невозможно было устоять на ногах. Как-то вечером, когда мы все засиделись в лаборатории, задул такой ветер. Юрий Иванович засобирался домой. Мы его уговаривали переночевать у нас, но он заупрямился. Дорога к административному дому шла по кромке залива. Утром выяснилось, что Юрия Ивановича сбило с ног, и в залив унесло его шапку. Ему изрядный кусок дороги пришлось ползти по-пластунски. Старичка же бухгалтера закатило в канаву. На поиски его отрядили бригаду, которая передвигалась, держась за привязанный к столбу канат. После этого случая по краю дороги установили прочные перила. В полярную ночь все время хотелось спать, все ползали, как сонные мухи. Поэтому к Новому году те, кто мог прервать работу, старались уехать в отпуск. Мы с Гелой делали это по очереди. Тем более что приезжая в Ленинград, мы обязательно сдавали какой-нибудь из кандидатских экзаменов.

Юрий Иванович тоже уезжал в это время в Ленинград либо в отпуск, либо в командировку. Наша обязанность была собирать его в дорогу. Мы должны были покрасить и подготовить препараты всех найденных к этому времени паразитов для определения их в ЗИНе и надежно их упаковать вместе с дневниками и карточками, где регистрировались результаты вскрытий рыб по особой системе. Юрий Иванович, в общем собранный и спокойный человек, почему-то всегда при этом нервничал. Он приходил в лабораторию за несколько дней до отплытия и печально говорил: “Нет, совершенно ясно, что я с этим рейсом не могу ехать, мы ничего не успеем упаковать”. Мы начинали его уверять, что все уже собрано и упаковано, что осталась самая малость, но он в этом паническом настроении пребывал до тех пор, пока мы, погрузив багаж в лодку, не доставляли его к трапу. Только тогда он успокаивался, пессимизм его улетучивался, и он, счастливый, махал нам с борта “Ястреба” или “Ю-Шара”.

В лаборатории зоологии и паразитологии МБС АН СССР. Сидят (слева): И.С.Амосова, Ю.И.Полянский, И.И.Боголепова. Стоит А.В.Успенская. 1950 г.

Осенью 1951 года истек срок работы Юрия Ивановича в Зеленцах, и он покинул нас.

Посылая летом следующего года первокурсников на практику, В.А.Догель прислал нам письмо с просьбой заняться ими вместо Юрия Ивановича. Мне пришлось придумывать тему курсовой работы для тогдашней третьекурсницы Е.В.Саляевой (Райковой).

Лысенко еще не сошел со сцены, и устроиться в ЗИН и на кафедру Юрию Ивановичу не удалось. Он некоторое время работал в Институте им. Лесгафта, а потом, прежде чем окончательно вернуться в Ленинград, должен был уехать работать в Петрозаводск.

Мы возвратились в Ленинград в середине августа 1952 года. Расставание с Зеленцами было трогательное. «Державин», на котором нам выпало идти в Мурманск, в губу не заходил, и «Дерюгин» должен был нас доставить к его трапу. Команда бота настояла на прощальном тосте и напоила нас каким-то омерзительным липким апельсиновым ликером из жестяных кружек, от которого нам в море было неважно, но он согрел наши сердца – тост был от души. Еще раз Зеленцы нам с Гелой довелось посетить одновременно только спустя 20 лет, в 1972 году, хотя работали мы тогда в разных местах.

Когда мы вернулись в Ленинград, я застала Юрия Ивановича в Институте им. Лесгафта, куда ходила к нему с какой-то своей статьей. Потом он уехал в Петрозаводск. Мы сначала много времени проводили на родной кафедре, определяя собранных в Зеленцах паразитов моллюсков и ракообразных. Валентин Александрович и сотрудники кафедры Мария Михайловна Белопольская и Татьяна Александровна Гинецинская, с которыми нас связывали паразитологические интересы, охотно оказывали нам помощь. Так получилось, что я обнаружила в крабе личинку трематоды, мариту которой нашла в кулике камнешарке и описала как новый вид Мария Михайловна Белопольская. Она предложила мне написать совместно статью о жизненном цикле этой трематоды. Я была польщена, и статья была написана и опубликована.

Мы с Гелой пристроились в ЗИН экскурсоводами, а я еще временным лаборантом к Марии Николаевне Дубининой. Потом Валентин Александрович взял меня в свою лабораторию болезней рыб в ГосНИОРХ. В 1955 году я защитила кандидатскую диссертацию по зеленецкой теме. Курировали ее Валентин Александрович и Юрий Иванович. В этот же год Валентин Александрович скончался, что было большим горем для всех нас, его учеников. Моя диссертация была последней, на которой он присутствовал.

Осенью 1953 года Валентину Александровичу все же удалось вернуть Юрия Ивановича на кафедру. Одновременно он продолжал работать и в Петрозаводске. После смерти Валентина Александровича он взял на себя заведование кафедрой зоологии беспозвоночных. В 1957 году Юрий Иванович стал замдиректора Института цитологии АН СССР и возглавил лабораторию цитологии одноклеточных организмов института, продолжая быть заведующим кафедрой зоологии беспозвоночных ЛГУ.

В нелегкие годы изгнания Юрий Иванович стал руководителем и соавтором значительного экологопаразитологического исследования Баренцева моря. Наши работы, выполненные на МБС, были целиком опубликованы. Юрий Иванович опубликовал свою в трудах ЗИН АН СССР. Гелина вышла в Трудах Мурманского морского биологического института АН СССР, в которую переросла МБС. Моя в виде монографии была опубликована Издательством Академии наук СССР, а немного раньше систематическую ее часть перевел на французский язык и опубликовал с моими иллюстрациями профессор Дольфус в Annales de parasitologie humaine et comparee. Это стало возможно благодаря тому, что Юрий Иванович был неутомимым пропагандистом нашей российской науки за рубежом.

В ГосНИОРХе я проработала 8 лет. В 1960 году Юрий Иванович пригласил меня в Институт цитологии в свою лабораторию цитологии одноклеточных организмов, где я защитила докторскую диссертацию и счастливо проработала под руководством Юрия Ивановича до последних дней его жизни. Я благодарна ему за годы, проведенные в этой лаборатории, но это уже другой рассказ.  

А.В.Успенская

© Журнал «Санкт-Петербургский университет», 1995-2004 Дизайн и сопровождение: Сергей Ушаков