"Фау-2 и Р-7 разнятся примерно так же, как мопед и гоночная машина класса Формула-1"

Святослав Сергеевич Лавров (слева) и Валерий Николаевич Куприянов во время встречи 14 марта 2001 г.

Обложка зачетки С.С.Лаврова, когда он учился в Ленинградском университете. Ясно видно, что часть надписи: "им.А.С.Бубнова" забита серебром.

С.С.Лавров (датировка по косвенным данным — курсант Военной Воздушной Академии Красной Армии, по-видимому, до 1943 года)

С.С.Лавров (датировка по косвенным данным — курсант Военной Воздушной Академии Красной Армии, по-видимому, до 1943 года)

С.С.Лавров (датировка по косвенным данным — последний курс Военной Воздушной Академии Красной Армии, по-видимому, зима 1943-1944 годов)

Берлин, аэродром Темпельхоф, 10 мая 1945 года, справа С.С.Лавров.

C.С.Лавров. Германия. 7 августа 1945 г.

Германия, 10 мая 1945 г. С.С.Лавров (слева) со своим другом Василием Тасовым.

С.С.Лавров в своем кабинете. Съемка 14 марта 2001 года.

На столе монографии и космические вымпелы.

Граимота об избрании С.С.Лаврова членом-корреспондентом Академии Наук СССР.

Эти заметки - результат нечастых встреч и бесед, начиная с 1987 года, со Святославом Сергеевичем Лавровым, доктором технических наук, профессором, членом-корреспондентом РАН, лауреатом Ленинской премии, одним из немногих еще оставшихся в живых зачинателей практической космонавтики в нашей стране. Его трудами во многом создавался ракетно-ядерный щит страны, с его деятельностью связаны и наши первые успехи в деле освоения космоса - запуск первого в мире искусственного спутника Земли, первый полет Юрия Алексеевича Гагарина в космос, сорокалетие этого события мы отмечаем в 2001 году.

Самые первые шаги к своей профессиональной деятельности Святослав Сергеевич Лавров сделал в Ленинградском государственном университете, где он успел окончить два курса матмеха, до того как началась Великая Отечественная война. В сессию после четвертого семестра последние два экзамена он сдавал уже после 22 июня 1941 года. Сохранилась зачетная книжка, на которой серебром выбито "Ленинградский Государственный университет им. Бубнова", и тем же серебром имя Бубнова забито. Как и все юноши с его факультета, он оказался в народном ополчении Васильевского острова. Но, так как он учился на матмехе, то его с основной частью матмеховцев определили в единственный артиллерийский полк этого ополчения. Три других полка были пехотными. Формирование артиллерийской части затянулось, и некоторое время они жили на казарменном положении в помещениях Пединститута. Я помнил где-то вычитанные сведения о мобилизации студентов в Первую мировую войну, тогда они жили около месяца в здании Двенадцати коллегий. Поэтому мне было любопытно, как был организован быт новобранцев Второй мировой. Оказалось, что за давностью времени Святослав Сергеевич не очень точно это помнит, а сочинять он не любит, это я понял из общения с ним. Но то, что к ним нагрянули вербовщики из Военной воздушной академии, образованной незадолго до этого из Института гражданского воздушного флота, он помнил точно. И как довольно легко их приняли туда тоже. Но занятия едва успели начаться, как потребовалось эвакуировать учебную базу академии. Три недели они демонтировали оборудование, грузили его. И вот начали движение. Ехали в теплушках в направлении Москвы, но эшелон был направлен в объезд города, и из эшелона, как бы со стороны, они наблюдали налет вражеской авиации на столицу. Наконец, добрались до города Йошкар-Ола - столицы Марийской АССР. Там в здании Педагогического института разместился инженерный факультет их академии. Предположения, что их за три месяца подготовят к выпуску, быстро рассеялись. Срок обучения сначала продлили до полугода, затем - до года, а потом продолжили подготовку по полной программе инженеров-механиков. На последнем курсе академии им присвоили звание техников-лейтенантов, а по окончании Академии в 1944 году выпустили уже старшими техниками-лейтенантами. Назначение он получил техником авиазвена в 515 истребительный авиационный полк 1-го Белорусского фронта, который располагался в это время близ города Кобрина в Западной Белоруссии. По дороге к месту службы смог заехать в Москву к родственникам, а оттуда на фронт. Войну завершил в Берлине.

На мой вопрос: "Ну, Берлин, наверное, условно, скорее всего, где-нибудь рядом?" - Святослав Сергеевич невольно усмехнулся: "Нет, почему же, мы располагались на аэродроме Темпельхоф, это в самом центре Берлина, - и далее продолжил. - Я там оказался уже 30 апреля (каждый добирался как мог, на попутках), дня два еще шла стрельба, а потом стало ясно - для нас война окончилась. И уже седьмого мая нас всех оттеснили к одному краю аэродрома, а на другом стали один за другим садиться большие самолеты. Потом уже мы узнали, что это слетались представители союзников для подписания акта капитуляции. Позже нас отвели немного подальше от Берлина. Началась обычная служба. Я подал рапорт по команде, с просьбой использовать мои знания лучшим образом, с учетом моего образования. О демобилизации не просил".

Некоторое время спустя старшего техника-лейтенанта вызвали в штаб армии на беседу. Там в присутствии майора Шитова (имя и отчество за давностью лет забылись, ну а кем мог быть общительный майор в авиационной форме - это и сейчас понятно) состоялась беседа с подполковником в общевоенной форме. Это был Сергей Павлович Королев. На вопрос: "Готовы ли вы работать на новой технике?" - ответил не задумываясь: "Готов". Последовало указание вернуться в часть и ждать вызова. Некоторое время спустя вызов поступил, в штабе армии собралось человек восемь военных авиационных инженеров, ночью тронулись в путь на "додже ?", маленьком открытом грузовичке, ехали всю ночь. А утром оказались в Тюрингии, в городке Блейхероде, километрах в 20 от Нордхаузена. Здесь им дали поспать часа два, потом была ознакомительная беседа с С.П.Королевым. В.П.Мишин провел показ того, чем будут заниматься. Здесь он впервые увидел Фау-2, ракета впечатление произвела. Мощная техника, особенно в сравнении с привычными Яками. Прибывших распределили по направлениям работы.

Жили и работали в Блейхероде. Но числился Святослав Сергеевич Лавров заместителем начальника группы, которая занималась кинотеодолитными наблюдениями за полетом ракеты на активном участке полета, в составе Бригады особого назначения. Интересно, что начальника в эту группу так и не назначили. С.Лавров изучал методику, аппаратуру. Случайно подобрав листки, разбросанные на полу, обнаружил, что это - бланки геодезистов, позволяющие более просто, чем в базовой документации, определять горизонтальные координаты летящей ракеты. Приходилось участвовать и в заказе новых кинотеодолитов для дальнейших работ. Ездил на фирму "Аскания", производившую эти кинотеодолиты, заказал партию в восемь штук. Они потом долго служили нам на полигоне, сначала в Капустином Яре, а потом и в Тюратаме при испытаниях "семерки", той, что вывела на орбиту и первый спутник, а после оснащения третьей ступенью и Ю.А.Гагарина.

Во время этой работы, речь идет о службе в составе упомянутой БОН, получил предложение от Сергея Павловича перейти на работу в его ОКБ. Согласился, некоторое время ушло на демобилизацию, и только к весне 1947 года смог добраться до нового места работы, в знаменитые теперь Подлипки. К неудовольствию С.П.Королева отпросился на несколько дней для поездки к маме в Ленинград, куда она уже вернулась из эвакуации.

А потом работа, сначала - в группе баллистики, а потом - в секторе динамики полета в составе проектного отдела. Одна из важных задач баллистиков - подготовка "Материалов к летным испытаниям". На их основе уже на полигоне составлялись полетные задания на каждый пуск, сначала трофейных Фау-2, потом их полных аналогов, построенных уже в СССР. И, наконец, ракет, разработанных и изготовленных полностью самостоятельно. Занятия баллистикой ракет потребовали от него знаний математики, физики, сказалось хорошее базовое образование, полученное во время учебы в Ленинградском университете на первых двух курсах матмеха. Нехватало на первых порах только знания теоретической механики - к концу второго курса успели познакомиться лишь с кинематикой. Нет серьезной монографии по истории ракетной техники, особенно среди изданных за рубежом, где бы не упоминался Святослав Сергеевич Лавров, его работы в области баллистики ракет.

Им была написана специальная книга по баллистике ракет, изданная сначала в 1956 году как секретный учебник для Артиллерийской инженерной академии, а десять лет спустя в переработанном виде она вышла уже в издательстве "Наука". Соавторы подобрались у него солидные - Василий Павлович Мишин, один из заместителей С.П.Королева, и Рефат Фазылович Аппазов - ближайший помощник, заместитель и друг Святослава Сергеевича.

Во время моих бесед со Святославом Сергеевичем Лавровым меня очень интересовало, как получилось так, что в шестнадцать с небольшим лет он смог поступить в Ленинградский университет на матмех. О том, как это произошло, узнал относительно недавно.

Здесь необходимо сделать небольшое отступление. Во-первых, так получилось, что в первый класс Святослав Лавров пошел в селе Верхнем в трех километрах от города Лисичанска на берегу Северного Донца, где нахоился завод "Донсода", на котором его отец работал главным энергетиком. Отец его Сергей Флегонтович Лавров, выходец из Москвы, родился в 1873 году, в свое время окончил Московское высшее техническое императорское училище, служил на флоте, был участником Цусимского сражения, потом работал в промышленности. При зачислении в школу Святослава по результатам беседы на второй же день отправили во второй класс. А когда отец вернулся в Ленинград, то при поступлении уже в ленинградскую школу при таком же собеседовании его поместили опять на класс старше. Годы учебы с соклассниками, которые все старше тебя на два года, не были простыми. Святослав прошел через увлечения биологией, химией, физикой, в итоге его покорила математика. Так он оказался в математическом кружке при Ленинградском Дворце пионеров. В 1939 году - год окончания школы - он становится одним из победителем Ленинградской математической олимпиады, попав почти в десятку лучших. Правда, в рекомендации, подписанной одним из главных устроителей этих олимпиад профессором Фихтенгольцем Григорием Михайловичем, С. Лавров назван вторым призером олимпиады. Но оказывается, в то время для поступления в университет шестнадцатилетнего выпускника требовалось еще и разрешение Наркомпроса. Здесь помощь оказали сначала семья Михаила Леонидовича Лозинского (семьи Лозинских и Воиновых - родителей матери Святослава Сергеевича - Татьяны Владимировны - дружили еще в конце XIX века), а потом и старшая сводная сестра (дочь от первого брака Сергея Флегонтовича Лаврова) Елена Сергеевна Слепушкина, которая, выбрав время, съездила в Наркомпрос и получила соответствующее разрешение. К этому времени отца уже не было в живых, он умер за два года до этого в возрасте шестидесяти четырех лет от воспаления легких, простудившись на похоронах своей тещи.

Необычайная щепетильность и точность в изложении фактов - характерная черта Святослава Сергеевича. Стремление к честности, наверное, это, все-таки, от родителей, а к точности -- от его увлечения математикой. Например, он мог бы и не говорить того, что в свое время его отец каким-то образом помог сыну Лозинских Сереже поступить в университет, поскольку в то время сыну интеллигента дорога к образованию была затруднена, и то, что Сережа Лозинский позже был аспирантом у Г.М.Фихтенгольца, и то, что сам Святослав Сергеевич часто бывал в доме Лозинских, где его очень хорошо встречала супруга Лозинского Татьяна Борисовна, как она занималась с ним и его племянницей Наташей, помогая им в выборе книг из их богатой "общей" библиотеки (у М. Л. - поэта и переводчика - была своя, не доступная никому). Но чувство благодарности к тем, кто проявил участие в его судьбе, стремление помнить об этом, по-моему, очень ценны.

Естественно, учеба в университете, на математико-механическом факультете, располагавшемся в то время в здании Двенадцати коллегий, оставила яркие впечатления и много дала молодому Святославу. Жизнь не была легкой, его мама работала в то время библиотекарем в Холодильном институте, но приработками Святослав не занимался. Исключение составили несколько недель на втором курсе, когда при стипендии в 150 рублей, он консультировал первокурсницу за плату 30 рублей в месяц. Они с мамой считали - временные материальные лишения окупятся сторицей, если он как следует будет знать свое дело.

Но война внесла свои коррективы. И Святослав Лавров - слушатель Ленинградской военной воздушной академии, а по окончании - военный инженер-механик. С войны он вернулся старшим техником-лейтенантом с орденом Красной звезды, медалями "За освобождение Варшавы", "За взятие Берлина", и "За победу над Германией".

И вот работа в ОКБ Сергея Павловича Королева. Не один раз я допытывался у С.С.Лаврова, о чем говорил С.П.Королев с ним, когда они встретились в первый раз в Германии? Память не сохранила точно слово в слово этот разговор. Святослав Сергеевич говорит, что может только воспроизвести скорее направление беседы. Речь шла о работе на "новой технике". Вместе с тем, как он помнит, С.П.Королев, уже позже, говорил и о том, что со временем займемся "косметикой", так он почему-то называл полеты в космос. Хотя, конечно, поначалу речь шла только о боевых ракетах.

Возвращаясь к работе в Германии, мне хотелось уяснить, какова была роль немецких специалистов в этом деле, наконец, сколько их удалось привлечь к этой работе? Вот что вспоминает сам Святослав Сергеевич: "Началась работа. Документации было мало, в основном разрозненная. Большинство немецких специалистов, как-то знакомых с этой техникой, постаралось заранее перебраться в западные зоны. В нашей зоне удалось собрать человек пятьдесят. По каждому конкретному вопросу - 1-2 человека".

Первые впечатления наиболее яркие. Вот немногие из них о начале испытаний на первом нашем ракетном полигоне Капустин Яр. Он был основан в 1946 году на базе уже упоминавшейся Бригады особого назначения. Но к концу 1947 года, кроме стартовой площадки, всё представляло собой времянки. Стартовый стол являлся одновременно и весами. С их помощью определяли вес, как тогда говорили, сейчас бы сказали - массу ракеты в процессе заправки перед пуском. Поскольку Святослав Сергеевич был руководителем группы баллистики, то к нему по роду деятельности стекалась вся информация о весовых, энергетических, точностных (по приборам управления) характеристиках ракет. По ним его группа должна была рассчитывать летные характеристики ракеты - максимальную дальность полета и параметры рассеивания. Расчеты производили с использованием электрических арифмометров (типа современных простеньких калькуляторов, но размером с пишущую машинку), это сначала, а потом с появлением первых электронно-вычислительных машин стали использовать и их. Поначалу пользовались для расчетов машиной БЭСМ, которая находилась в Вычислительном центре АН СССР. Позднее в ОКБ С.П.Королева появились собственные машины, сначала М-20, около 1960 года, а к 1963 году парк уже насчитывал две машины М-20.

- Но все-таки, как проходили первые испытания ракет на полигоне?

- В первом полете Фау-2 свернула довольно далеко в сторону и упала в Саратовской области неподалеку от того места, где 14 лет спустя приземлился Ю.А.Гагарин, - рассказывает С.С.Лавров. - Вторая штопором ушла вверх и в результате воткнулась в землю всего лишь километрах в двадцати от старта. При падении образовалась воронка метров двадцати в диаметре и около пяти метров глубиной, и это без боевого заряда, а только за счет накопленной кинетической энергии и небольшого остатка компонентов топлива в баках. В анализе неудач при пусках Фау-2 принимали участие и немецкие специалисты, из них наибольшим авторитетом пользовался специалист по системе управления Хох. Но в обеспечении пусков они участия не принимали.

- Что вы могли бы сказать о Сергее Павловиче Королеве? Ведь вы проработали с ним почти двадцать лет?

- Королев был личностью, которую одним словом не опишешь. На полигоне он был неизменным техническим руководителем испытаний. Нельзя приписывать ему все заслуги, но невозможно и отрицать его роль как признанного лидера, значение его опыта и организационного таланта. Он не допускал и мысли о существовании мелочей в деле, которым мы занимались. И все же особое внимание он уделял этапу летных испытаний. Он требовал, чтобы любой из руководителей основных подразделений его собственного КБ постоянно присутствовал на полигоне, добивался того же от других главных конструкторов - начальников смежных КБ. Очень неодобрительно относился к попыткам посылать на испытания заместителей. Большей частью ему удавалось добиться присутствия "первых лиц", прибегая к все еще не изжитому номенклатурному жаргону. Особенно твердо стоял он на своем, пока длились неудачи. Но они в каждой серии испытаний постепенно сходили на нет. Накапливалась достаточная статистика удачных пусков, позволяющая принять решение о приеме очередной ракеты на вооружение.

При этом необходимо отметить, что за десять первых лет работы на вооружение было принято пять основных типов ракет, не считая модификаций. Мне трудно подыскать аналогию, но Фау-2 и Р-7 разнятся примерно так же, как мопед и гоночная машина класса Формула-1. Добавьте к этому, что Р-7 - это не штучное, а серийное изделие.

Необходимое пояснение для современного читателя: Р-7 - первая межконтинентальная баллистическая ракета, прошла успешные испытания летом 1957 года, завершившиеся 21 августа, а уже 4 октября 1957 года с ее помощью был выведен на орбиту первый в мире искусственный спутник Земли. Позднее ее модификация отправила в космос Ю.А.Гагарина, до сих пор ее модернизированная версия выводит на орбиты космические корабли "Союз".

У С.С.Лаврова сохранились случайно заметки, сделанные им 19 марта 1959 года, они особенно интересны тем, что имеют дату и написаны "по живым впечатлениям". Вот выписка из них: "С.П. - сложный, интересный человек. О нем редко услышишь положительный отзыв, и тем не менее, у меня не раз складывалось впечатление, что он стоит на голову выше своих критиков. Я сам не раз негодовал на него за нежелание считаться с личными интересами и нуждами подчиненных (т.е. моими собственными), но надо признать, что он еще более требователен к самому себе, обладает редким трудолюбием и не жалеет своего личного времени для работы. Он упрям, нередко действует наперекор мнению своих ближайших помощников, но я не могу упрекнуть его в том, что он при этом руководствуется конъюнктурными соображениями, а не глубоким внутренним убеждением в своей правоте, в необходимости того, на чем он настаивает, не считаясь с трудностями, которые придется испытать как ему самому, так и руководимому им коллективу. В его поведении многие находят позу, актерство, любование собой, но он имеет право гордиться собой, так как благодаря своей воле, знанию людей, уму, умению говорить и ориентироваться в обстановке он добивается очень многого.

Мне кажется, что я принадлежу к немногим людям, которых он искренне ценит и уважает (но нет человека, которого он мог бы пожалеть и снисходительно отнестись к ошибкам), с которыми бывает изредка очень откровенен и делится тем, что обычно прячет очень глубоко. Хоть с ним и трудно приходится, но я его все же уважаю и горжусь таким его отношением ко мне". А вот, что писал С.С. Лавров в ноябре 1999 года, то есть почти сорок лет спустя: "Можно сказать, что он был авторитарным руководителем, но и в демократизме ему не откажешь - он умел и стремился услышать (не только выслушать) мнение других. Уверенно говорю об этом потому, что на протяжении нескольких лет, пока КБ слишком не разрослось, сам был участником проводившихся им еженедельных "оперативок", где все по очереди высказывались по теме совещания, потом желающие могли что-то добавить к сказанному, и уж в самом конце С.П. объявлял о принятом им решении, далеко не всегда совпадавшем с мнением большинства. Спустя примерно месяц мы уже говорили друг другу: "А ведь СП оказался прав". Его инженерное чутье и умение оценить последствия принимаемых решений были удивительными. Меня особенно поражали решения по назначению человека на ту или иную должность - какими бы странными они подчас ни казались, потом выяснялось, что человек гораздо больше подходит именно для этой, а не для прежней своей работы.

Он был требователен, резок в оценках, которые кому угодно, вплоть до ближайших своих заместителей, он не стеснялся высказывать публично, в сильных, но вполне корректных выражениях, отнюдь не злопамятен. Крайне не любил выносить людям взыскания, хотя иногда и грозил ими.

Словом, не могу сказать, что он подавлял людей - он, несомненно, возвышался над ними, как должен возвышаться взрослый над детьми (но не так, как это обычно происходит). Ясно, что при этом его авторитет в КБ был гораздо выше авторитета парткома, что уже в те годы становилось редким исключением из правил.

Во время, о котором я хочу рассказать, секретарем парткома был некто Медков, человек достаточно властолюбивый, которому, конечно, хотелось изменить это соотношение сил. Сужу о происшедшем с позиций более позднего времени, может быть, в чем-то и ошибаюсь. Одним из своих орудий Медков решил избрать меня. Он нередко приглашал меня по выходным к себе в гости (жили мы в соседних домах), играл со мной в шахматы. Разговор часто переходил на обсуждение личности С.П., что неудивительно -- сотрудники КБ, разговаривая между собой, часто затрагивали эту тему, указывал на некоторые недостатки С.П. С чем-то я соглашался, с чем-то - нет. Короче говоря, он начал меня подбивать выступить на собрании с "критикой" С.П. - мол, это обязанность члена партии. Тему он мне не предлагал. Я же начал над этим думать и остановился на обстоятельстве, действительно, представлявшемся мне существенным и мешающим качеству нашей работы. Планы всех работ в КБ были весьма жесткими. Это относилось и к баллистическим расчетам, за которые я считал себя ответственным больше всех других, хотя соответствующий отчет подписывался после меня начальником отдела и первым замом С.П. - человеком, тоже неплохо разбиравшимся в баллистике. После этого отчет поступал на утверждение С.П., где и лежал без движения (скорее всего, в ожидании других проектных материалов) месяц-другой. Нам бы это время очень пригодилось, чтобы сделать материалы более содержательными (кроме расчетных данных наши отчеты часто содержали и теоретические разделы). Это я и сделал темой своего выступления в прениях по докладу Королева.

В самом конце своего довольно обстоятельного заключительного слова С.П. произнес следующее: "А Вам, Святослав Сергеевич, я хочу сказать одно - многое в жизни вам слишком легко давалось". Правота и глубинный смысл этих слов (не весь - об обстоятельствах пребывания С.П. на Колыме и его возвращения в Москву я узнал много позже) меня сразу поразили и заставили испытать глубочайшее чувство стыда".

С появлением вычислительной техники, речь идет об ЭВМ, для Святослава Сергеевича встал вопрос: "Чем заниматься, по прежнему баллистикой, или собственно программированием и вычислительной техникой?" В конечном итоге С.С.Лавров полностью сосредоточился на использовании ЭВМ в практике работы ОКБ-1. Он стал руководителем ВЦ ОКБ-1. Первые машины были громоздкими и требовали для своей работы большие электрические мощности, ведь они были изготовлены на лампах, поэтому потребляли до 50 кВт на одну машину. В подвале корпуса, где они размещались, были установлены генераторы, а также холодильники, которые обеспечивали температурный режим машин. Имелась специальная группа, которая занималась ремонтом "ячеек".

Здесь уместно напомнить, что его группе удалось создать и запустить в работу первый транслятор с языка АЛГОЛ 60 уже весной 1962 года, раньше, чем двум другим группам из академических институтов. Реализация проекта, концепция которого сложилась к осени 1960 года и была доложена Святославом Сергеевичем на семинарах группы, заняла около двух лет. Непосредственное руководство программированием взял на себя В.А.Степанов, наиболее сложную часть работы - трансляцию процедур выполнил В.Н.Попов. Добавлю от себя, что для специалистов моего поколения приобщение к вычислительной технике шло через книгу Святослава Сергеевича Лаврова "АЛГОЛ 60", изданную огромным тиражом.

Работая в ОКБ С.П.Королева, Святослав Сергеевич продолжал совершенствовать свое математическое образование, он заочно закончил мехмат МГУ, получив соответствующий диплом в 1954 году.

За годы работы в ОКБ-1 С.С.Лавров дважды награждался орденами Ленина - в 1957 году и в 1961. В числе других наград - удостоверение №121, выданное лауреату Ленинской премии Святославу Сергеевичу Лаврову в соответствии с постановлением Совета Министров СССР от 18 декабря 1957 года, вручение награды состоялось 31 декабря 1957 года. В 1959 году ему была присуждена степень доктора технических наук по совокупности научных трудов без защиты диссертации. В 1963 году он получает звание профессора (по специальности "механика"), а в 1966 году избирается членом-корреспондентом АН СССР по специальности "автоматическое управление". 17 сентября 1975 года С.С.Лавров награжден орденом Трудового Красного знамени, а 11 марта 1983 года орденом Октябрьской Революции.

Но вернемся в 1961 год. Приближалось 12 апреля - день первого в истории полета человека в космос. Тем, кто в этом непосредственно участвовал, несомненно, кажутся кощунственными любые современные попытки представить дело так, что никакого полета, якобы, не было, а была хорошо сыгранная мистификация. Но пока живы участники тех событий, довольно легко опровергнуть эту злонамеренную ложь.

Я обращаюсь с вопросом к Святославу Сергеевичу: "Где вы были 12 апреля, и в чем выразилось ваше непосредственное участие в этом событии?"

- Параллельно с основной командой, готовящей старт на полигоне, была создана группа, оставшаяся в Подмосковье, поближе к московским центрам сбора информации о полете. Я попал в эту группу. Мы в день запуска Юрия Алексеевича Гагарина расположились в кабинете С.П.Королева. Я вам уже рассказывал, как часто терпели аварии первые ракеты в начале нашей ракетной деятельности. Подготовка к полету человека требовала решить проблему надежности на качественно новом уровне. Для этого проектировались, строились и запускались разнообразные космические корабли - с обильной измерительной аппаратурой, с манекенами и, конечно, с животными. Если не считать полета на втором спутнике несчастной Лайки, обреченной на мучительную смерть после исчерпания ресурсов жизнеобеспечения, все животные должны были вернуться живыми на Землю. Насколько я помню, эту задачу удалось решить. Было установлено, что космический полет практически не отражается на здоровье животных, это, конечно, требовало проверки. Но для обеспечения достаточной уверенности в успехе полета человека понадобилось три с лишним года.

Из событий, связанных с полетом Ю.А.Гагарина, опишу лишь один эпизод, показывающий, какие методы многократной страховки были приняты.

Вообще к началу 60-х гг. я стал гораздо реже бывать на полигоне. В секторе баллистики выросло немало способных инженеров, на которых можно было положиться. А, кроме того, Сергей Павлович, вероятно, не мог не заметить, насколько я был поглощен и увлечен проблемами использования вычислительной техники. Его отличительной чертой было умение найти для каждого сотрудника место работы, на котором тот мог принести наибольшую пользу

Итак, в день полета мы собрались в кабинете Королева (сам он, конечно, был на полигоне). Томительный участок выведения на орбиту - свыше 10 минут - прошел благополучно. Но вскоре после выключения двигателя последней ступени выяснилось, что в системе управления произошел сбой, и корабль набрал ощутимый излишек скорости. Если автоматика, запускающая тормозной двигатель, сработает нормально, то этот излишек не страшен. Если не сработает, то на следующем витке можно подать команду с Земли. Если и здесь не получится, то Гагарин мог запустить тормозной двигатель вручную. Этот вариант был отодвинут на третье место из опасений, что самочувствие и самоконтроль космонавта могут быть не в полном порядке. (По той же причине и при последующих пусках функции по управлению кораблем передавались космонавтам осторожно.) Если и здесь случится неудача, то корабль должен был затормозиться в атмосфере. Расчетная орбита была выбрана настолько низкой, чтобы приземление, хотя и в неизвестном районе, произошло на первые-вторые сутки.

Но из-за перебора скорости орбита оказалось существенно более высокой. На подобный случай ресурсы жизнеобеспечения были рассчитаны на 10-15 суток полета по орбите. А этот вопрос имел ко мне прямое отношение. Я ринулся в баллистический сектор, чтобы воспользоваться запасенными там таблицами. Оказалось, что время атмосферного торможения укладывается в этот запас, хотя и близко к пределу. Но когда я вернулся в нашу группу с этим полуутешительным известием (параметры атмосферы - вещь ненадежная и подвержена большим изменениям, особенно на высоте орбиты), то обнаружил всеобщее ликование - тормозной двигатель сработал благополучно, и неприятность могла состоять лишь в том, что место приземления сдвинется на несколько десятков километров от расчетного. Однако и на этот случай имелись резервные поисковые группы, расположенные вдоль трассы и по соседству с ней. Полет Ю.А.Гагарина завершился, как и планировалось, через один виток. Все последующее общеизвестно.

-- Как вы считаете, что способствовало успеху в создании ракетно-космической техники?

- Не боюсь поставить на первое место энтузиазм, вызванный победой над Германией - страной, в ряде отношений превосходившей Россию. Создание тех же Фау - тому свидетельство, для всех нас неоспоримое. Имела значение молодость коллективов всех КБ. Даже Королеву в 1947 году было всего 40 лет, а большинство из нас приходило прямо из институтов, хотя и без практического опыта, но зато и без груза стереотипов предыдущих разработок, без углубляющейся с годами инерции мышления (страшная вещь, если приглядеться к людям, верящим, что развитой социализм - золотая пора России). Но это субъективные факторы, а объективные - это, прежде всего, инфраструктура ракетной, а впоследствии - ракетно-космической отрасли, достаточно гибкая, постоянно совершенствуемая и развивающаяся, не отягощенная в ту пору ведомственными интересами и противоречиями. Ничто, вероятно, не сплачивает людей так, как совместная жизнь и труд в почти что полевых условиях, общие усилия по разрешению постоянно возникающих проблем, о которых я говорил.

- Но, наверно, не менее существенной являлась и сама атмосфера творчества, создаваемая С.П.Королевым в коллективе единомышленников?

- Академик С.П. Королев, с которым мне посчастливилось работать и общаться на протяжении почти 20 лет, не раз говорил, что в любом собрании ученых число мнений по любому вопросу не менее чем в два раза превышает число самих ученых. Разумеется, это не мешало ему самым внимательным образом выслушивать эти противоречивые мнения, а главное - их обоснование. При этом не столько сами мнения, а общая обстановка обсуждения помогала ему составить собственное мнение, принять единоличное, подчас весьма ответственное решение. Трудно назвать случай, когда это решение по прошествии некоторого времени казалось бы большинству из нас ошибочным или сомнительным.

Демократична ли была эта процедура? Демократичен ли был стиль работы и характер этого выдающегося ученого и организатора науки? Думаю, что ответ во всех случаях должен быть - да. Слишком хорошо понимал Сергей Павлович трудность задачи, решением которой ему было поручено и доверено руководить, слишком хорошо знал он цену - не для себя, для дела - любой незначительной на первый взгляд ошибки, чтобы позволить себе не прислушаться к чьему-либо мнению или сомнению. Но столь же отчетливо осознавал он и меру своей личной ответственности за порученное дело, за его успешное и быстрое продвижение вперед. Поэтому для него была неприемлема перестраховка в любой форме - уход от принятия назревшего решения то ли под предлогом отсутствия единодушия среди специалистов и даже среди ближайших соратников, то ли под маркой "начальство разберется - ему виднее".

Два его требования запали в память с тех давних, но удивительно насыщенных лет. "Решайте вопросы!" - требовал он от всех нас. Это означало - не откладывайте на будущее принятия решения в пределах своих полномочий, если вы уже располагаете всей необходимой информацией, не ждите, что вопрос решится сам собой или что кто-то решит его за вас. Разумеется, это подразумевало четкое разграничение обязанностей и ответственности по всем уровням и разветвлениям руководящего аппарата КБ и предоставление каждому необходимых прав. В этом - еще одно проявление демократизма в руководстве КБ со стороны С.П. Королева.

Второе требование: "Не скрывайте своих сомнений и, тем более, ошибок". Ясно, что в сложном деле однозначный ответ на каждый вопрос найти не всегда возможно. Сомнения в правильности принятого решения почти никогда не могут быть полностью устранены. Поэтому от каждого из нас требовалось установить меру этих сомнений. Если возникал риск серьезной ошибки, то мы обязаны были поделиться этими сомнениями со своим начальством, а в очень серьезных случаях с самим С.П. Королевым. Не для того, чтобы уйти от ответственности, поскольку требование предложить обоснованное решение все равно сохранялось в силе, а для того, чтобы возможная ошибка в этом решении не была полной неожиданностью, чтобы можно было подготовиться к смягчению и компенсации ее последствий. А уж если ошибка действительно выявлялась, то молчать о ней и суетливо принимать какие-то шаги, чтобы загладить, еще хуже - спрятать ее и выгородить себя, считалось поступком сверхнедостойным.

Никто не требовал от нас, чтобы мы советовались с коллективом - двух уже названных требований, не говоря уже о примере вышестоящего руководства, было достаточно, чтобы воспитать в большинстве из нас чувства самостоятельности, ответственности и долга и соответствующие нормы поведения. Многократно проверить себя, в первую очередь - обсудив решение, его мотивы и предпосылки со своими помощниками, было одной из важнейших норм.

Поэтому деятельность каждого из нас была на виду в коллективе - как снизу вверх, так и сверху вниз. Недостаточная компетентность выявлялась очень быстро. Обычно до серьезных конфликтов дело не доходило - человек и сам быстро понимал, что попал не на свое место, да и руководство - сам С.П. Королев в первую очередь - стремилось каждому найти и предложить работу в соответствии с его склонностями и возможностями.

После кончины Сергея Павловича довольно скоро С.С.Лавров перешел работать в ВЦ АН СССР. Позднее он вернулся в Ленинград в университет, на свой родной факультет, где в течение многих лет возглавлял кафедру математического обеспечения. Потом, с 1977 года, была работа в ИТА АН СССР, а с 1988 года и по настоящее время он является советником при дирекции ИПА РАН. Не так давно, когда я попросил встречу со Святославом Сергеевичем для уточнения деталей, необходимых для написания этих заметок, он несколько раз переносил ее, поскольку было необходимо срочно сдать в издательство рукопись новой книги по программированию. Секрет творческого долголетия не подлежит разгадке, но только те специалисты, которые ни на минуту не прекращают поиска новых решений, дают нам примеры редкой целеустремленности и результативности.

В.Н.Куприянов, выпускник ЛГУ 1970 года.