Университетские общежития — ретроспективный взгляд

Исторический центр старого Петербурга, наиболее интересная его часть, занимает лишь 12% всей территории города. Василеостровский комплекс университета, его центральные здания располагаются именно здесь. Ранее мы кратко касались их истории, более или менее известной. Здесь же находятся и некоторые университетские общежития — здания, которые обойдены вниманием краеведов и других исследователей. А ведь общежития — тоже существенная часть прошлой и настоящей университетской действительности. В общежитиях всегда существовала особая, сплачивающая атмосфера. Для каждого выпускника, проживавшего хотя бы некоторое время в общежитии, первые воспоминания о студенчестве связаны именно с ним. Студенческая жизнь без проживания в общежитии представляется какой-то неполноценной. Не для всех она складывлась здесь удачно, но я не встречал среди людей, прошедших через общежитие, тех, кто жалел бы об этом.

Нередко старые университетские общежития уже своим внешним видом привлекают внимание прохожего. Среди универсантов ходит о них немало слухов и легенд, но в известную книгу Н.А.Синдаловского они не попали. Спросите, например, живущих ныне в общежитиях на Мытнинской набережной, проспекте Добролюбова или на 5-ой линии Васильевского острова, что в этих зданиях было до революции. Задайте тот же вопрос теперешним дедушкам и бабушкам, жившим здесь в студенческие годы. Многие из них вполне серьезно и уверенно ответят: “Публичный дом”. Такой же ответ я слышал в 50-е гг. от тех, кто проживал на набережной Мойки, 104, — тогда студенческом общежитии (сейчас там квартиры некоторых университетских сотрудников). Неужели университет унаследовал для своих общежитий только бывшие публичные дома? Итак, что же здесь было до 1917 г.?

Проблема места проживания для студента встает обычно одновременно с началом обучения. И университет решал ее с первых же дней своего существования. В литературе отмечалось, что первые студенты Академического Университета в 1720-х гг. размещались в том же флигеле бывшего дома Строгановых на Васильевской Стрелке, где они и учились. В 20-е гг. XIX в. рядом с учебными корпусами на Кабинетской улице находились студенческие “нумера” и профессорские квартиры. С передачей университету всего бывшего здания Двенадцати коллегий в 1837 г. использование его планировалось следующим образом: в 3-м этаже помещались “камеры казеннокоштных”, т.е. живших на казенном иждивении студентов; во 2-м этаже были аудитории, учебные кабинеты, библиотека и правление университета; в нижнем этаже — квартиры профессоров и служащих. Но количество студентов постепенно росло. Часть из них по разным причинам снимала углы или комнаты вблизи учебного заведения. Так в 1839 г. вынужден был поступить Н.А.Некрасов, зачисленный вольнослушателем на историко-филологический факультет. Во время учебы в Университете снимали комнаты Н.Г.Чернышевский — на 2-ой линии, Д.И.Писарев — на Большом проспекте, неподалеку — Г.И.Успенский и т.д. Из профессоров в начале ХХ в. в здании Историко-филологического института на Университетской набережной, 11, проживали Л.П.Карсавин, А.М.Ловягин, Ф.Ф.Зелинский, А.И.Милейн; в Главном здании — О.А.Добиаш-Рождественская; в здании Физического института —О.Д.Хвольсон, Д.С.Рождественский; на Тучковой набережной, 12, — С.П.Глазенап, И.М.Гревс, Н.С.Державин и т.д.

Осенью 1882 г. на Филологическом переулке, как известно, появилось здание Александровской коллегии — первого отдельного большого студенческого общежития, где в разное время проживало от 100 до 400 человек. О нем добрым словом вспоминали в своих мемуарах А.Ф.Керенский и И.Ю.Крачковский, хотя, с позиций нашего времени, быт здесь выглядит несколько примитивно. Д.А.Засосов и В.И.Пызин писали в своей книге: “В общежитии всегда был кипяток, приходил булочник, по пути с занятий покупали полфунта дешевой колбасы”.

Но пойдем по другим адресам. Упомянутый дом 104 на Мойке находится почти напротив арки Новой Голландии. П.Я.Канн, правда, несколько спутав расположение зданий, отмечает факт проживания в нем в 1781-99 гг. тайного советника, обер-прокурора Синода, известного коллекционера, графа А.И.Мусина-Пушкина (1744-1817), обнаружившего ранее и одно время хранившего здесь “Слово о полку Игореве”. Рядом, под номером 106, ансамбль зданий, где жил Великий князь Александр Михайлович, способствовавший созданию отечественной авиации. Он был женат на сестре Николая II Ксении Александровне. Сюда 16 декабря 1916 г., к родителям своей жены Ирины Александровны, приходил обедать накануне роковой встречи с Г.Распутиным Ф.Ф.Юсупов, тоже живший неподалеку. Вряд ли эти семьи стали бы терпеть сомнительное соседство. А дореволюционные адресные книги называют училище и женскую гимназию при Реформатских церквях, располагавшиеся в доме 104. Так что слух не подтверждается.

Ну, а сейчас по Биржевому мосту пройдем на Мытнинскую набережную к интересующим нас домам. В петровское время застройка набережных Городского (Петербургского) и Васильевского островов разрешалась “именитым” людям, т.е. дворянам. Внутренние территории могли застраивать люди купеческого сословия. Но условие это уже тогда выполнялось с трудом, а в XIX в. и вовсе было забыто. В середине XVIII в. набережная называлась Успенской (по церкви, построенной на ней М.Г.Земцовым). Затем появилась Мокрая улица, которая в 1849 г. переименовывается в Ждановскую набережную в честь Ивана и Николая Ждановых, владеющих химико-аптекарским заводом, где вырабатывались березовый деготь и древесный уголь. Часть ее от Тучкова моста носит свое прежнее название. Правда, в годы постсоветских переименований это название чуть было не исчезло по инерции, вслед за отменой имен у университета, Дворца пионеров на Невском и Судо-механического завода. В 1878 г. улице, перпендикулярно отходящей от Кронверкского проспекта вправо, было дано название от расположенного рядом парка, разбитого здесь в 1842 г. (нам он скорее известен как парк Ленина). Тогда торжественно отмечалось 600-летие Ледового побоища, в ходе которого новгородский князь Александр разбил немецких рыцарей. Именем одного из покровителей города и был назван парк, а затем и проспект. Вслед за “Заведением искусственных минеральных вод”, питомником декоративных и фруктовых деревьев, первым в России стационарным зоосадом и Ортопедической лечебницей к 1911 г. по проекту арх. Г.И.Люцедарского в парке было расширено здание, получившее название Народного Дома им. императора Николая II-го. Здесь располагались читальни, комнаты для работы всевозможных кружков, Оперный зал, где выступали Ф.И.Шаляпин, Л.В.Собинов, Общество трезвости (сейчас здесь Планетарий и Мюзик-холл). Сюда мы еще вернемся.

В начале ХХ в. на набережной возводятся многоэтажные доходные дома, которые отделили проспект от набережной, получившей в 1882 г. название Мытнинской. Словом “мыт” называлась пошлина, собиравшаяся в Древней Руси с купцов за провоз товаров из одного пункта в другой. В XVII-XVIII вв. под мытом подразумевались места взимания пошлин за проезд. На мытных дворах обычно производилась и продажа товаров. Один из мытных дворов в 1715 г. находился недалеко от Петропавловской крепости. В петербургской топонимике подобное название не единственное.

Интересующие нас дома на проспекте Добролюбова, 6 (имя это проспект получил в 1923 г.), и Мытнинской набережной были надстроены и расширены в 1913-17 гг. И вообще у них много общего. Начнем с того, что это не два разных дома, а один. Если идти по Зоологическому переулку к Неве, то справа легко отсчитать три дома. Слева же, на первый взгляд, тоже три дома, но внимательнее приглядевшись, замечаешь, что они соединены между собой и объединены даже одним номером 2 по Зоологическому переулку. Во двор этого большого дома с Зоологического переулка можно было пройти еще недавно, минуя старые металлические ворота. Строительство дома на проспекте Добролюбова вел архитектор И.Зарс, а завершал И.И.Долгинов (1872-1943), видный представитель неоклассицизма в петербургской застройке начала ХХ в. По его проекту построено полностью здание на Мытнинской набережной, более выразительное своим экстерьером. Часть общего здания, обращенная на проспект, выглядит скромнее. На уровне 3-го этажа ее украшают только маскароны — изображения мужских бородатых лиц. А часть здания на набережной украшают маленькие женские головки, лепные гирлянды цветов и изящные кариатиды, поддерживающие громоздкие эркеры. Они как бы украдкой посматривают через дорогу — на угловой противоположный дом, который охраняют мускулистые атланты, без особого труда поддерживая руками его балкон. Согласимся, что место для этого дома выбрано очень удачно — отсюда открывается одна из лучших панорам центра города с видом на Петропавловку, Дворцовую набережную и Василеостровскую Стрелку. Подчеркивали красоту здания и декоративные наружные фонари. Следы последнего из них мы обнаружили в Центральном государственном архиве Санкт-Петербурга — правление студенческого общежития в ноябре 1923 г. приняло решение о передаче его “как исторической ценности” в Музей императора Александра III (Русский музей).

Владело этим длинным домом семейство Ф.М., М.Ф. и А.М.Кириковых — купцов 1-ой гильдии. В обеих частях здания, соединенных между собой, сдавались меблированные комнаты. На 1-м этаже здания по Александровскому проспекту находилась аптека “Новомытнинская”. Меблированные комнаты по набережной были, надо полагать, более высокого класса — они носили претенциозное название “Княжий двор”. О причине такого названия можно догадаться — вокруг располагались дома, которыми владели лица княжеского происхождения. Дом с атлантами принадлежал Великим князьям Кириллу, Борису и Андрею Владимировичам. Сами они здесь не проживали. Кирилл Владимирович, старший из братьев, будущий глава Российского императорского Дома за рубежом, жил в собственном дворце на ул. Глинки, 13, недалеко от казарм Гвардейского морского экипажа, которым он командовал. Младший из братьев, Андрей Владимирович, будущий муж балерины М.Ф.Кшесинской, купил дом на Английской набережной, 28, где сейчас находится первый в нашей стране Дворец бракосочетания. На Александровском проспекте дом 2 принадлежал светлейшей княгине А.К.Юрьевской, дом 4 — князьям Сергею и Владимиру Оболенским. На их месте сейчас здание послевоенной постройки под номером 2, за ним сразу идет университетское общежитие под номером 6. Видимо, такое окружение было приятно владельцам из купеческого сословия.

Но было и другое соседство. Теперь мы снова возвращаемся в Александровский парк, где находился центр культуры и просвещения, называвшийся Народным Домом имени Николая II. Парадокс заключался в том, что летними вечерами парк превращался в иной центр — хулиганства и разврата. Красочное описание этого места содержит журнал “Вестник полиции” (1910, № 44): “Что такое Народный Дом — об этом хорошо известно всем петербуржцам. Угар от повального флирта, от водки, проносимой контрабандой, от свободного торга любовью... Вблизи Народного Дома в лабиринтах узких извилистых, плохо освещенных переулков постепенно стали открываться одна за другой гостиницы для “проходящих”. Сомнительно, чтобы этих “проходящих” принимали дома в начале Александровского проспекта, тем более, что он постепенно становится одним из центральных и престижных мест проживания на Петроградской стороне.

Нам не удалось обнаружить в архивах дореволюционных домовых книг по описываемым адресам. Да и что бы они дали? В 20-е гг. некоторые проститутки снимали номера в гостиницах “Москва” на Невском и “Англетер”, но ведь никто не называет их публичными домами. Более того, в то же время партийный и комсомольский актив университетских общежитий то и дело мобилизовывался на выявление проституток все в том же Александровском парке — прежние традиции держались долго.

Вообще-то нашему современнику дореволюционные публичные дома видятся в несколько искаженном виде. Любопытная и достоверная информация по этой теме содержится в недавно вышедшей книге Н.Б.Лебиной и М.В.Шкаровского. Публичных домов с наполняемостью 200-300 человек в Петербурге никогда не было. Авторы приводят, например, данные за 1897 г. Все публичные дома Петербурга находились тогда по окраинам города, их насчитывалось 69, в каждом доме имелось в среднем по 11,7 женщин. Что касается интересующих нас районов, то из просмотренных нами документов Врачебно-полицейского комитета за 1910 г. представляется такая картина. Васильевский остров, например, делился на 3 административных части: 1 часть — от Университетской набережной до 5-ой линии, 2-я часть — между 5-ой и 14-ой линиями, далее до Гавани — 3-я часть. Читаем: “Университетская набережная до 5-ой линии заселена исключительно ученым и учащимся людом, как-то: академиками, профессорами, студентами, воспитанниками 1-го Кадетского корпуса”. В 1-ой части существование публичных домов запрещалось. Фиксируется 8 заведений во 2-ой части. Подчеркивается, что они должны быть удалены от церквей, училищ, школ и общественных учреждений не менее чем на 230 сажен, т.е. почти на полкилометра (489,9 м). С учетом этого отправимся еще по одному адресу — 5-я линия В.О., д.66.

Городские архивы имеют очень скудную информацию об этом доме. В 60-е гг. XIX в. дом сменил нескольких владельцев, в основном, купеческого сословия. С 1866 г. здесь располагается товарищество “Гамбринус” (пивоваренный завод). В 1894 г. дом покупает купец Т.А.Хаймович, а с 1911 г. он поступает во владение Ольги Абрамовны Хаймович, жены потомственного почетного гражданина. Сама владелица проживает по другому адресу — 6-я линия, д.55. Оба дома имеют общий двор. Объявления извещают о сдаче комнат в обоих домах. Этот район скромнее Мытни и Александровского проспекта. Здесь целый ряд домов и сейчас имеют неоштукатуренные кирпичные фасады и напоминают собой казармы или старые фабричные корпуса для проживания рабочих (в т.ч. и дом 55 по 6-ой линии, дом 68 по 5-ой линии). Старые справочники подсказывают, что дом 68 и соседний с ним, ныне отсутствующий дом 70 принадлежали Городскому обществу дешевых помещений для нуждающихся, учрежденному в 1858 г. Название это говорит само за себя. О.А.Хаймович, приобретя дом 66, поручает его переделку архитектору Д.А.Крыжановскому, известному петербургскому зодчему начала ХХ в., академику архитектуры. Он являлся представителем стиля модерн, хотя это здание выглядит скромнее отмеченных нами ранее его сверстников. Фасады его украшены только двумя симметрично расположенными лепными барельефами, изображающими вазы. Дом своим внешним оформлением уступает соседу под номером 64. Его в 1914-15 гг. арендовал Пансион для подготовки в морской корпус Н.К.Тундерман. Вспомним условия, за выполнением которых призван был следить Врачебно-полицейский комитет города. Могут возразить, что кроме официально регистрируемых заведений были ведь и неофициальные, как и барышни — одиночки. Согласимся и продолжим далее. Тот же Врачебно-полицейский комитет отмечал в 1910 г. случаи использования меблированных комнат даже в центре города как комнат свиданий. Им были отмечены факты, когда этим ремеслом занимались даже студентки — бестужевки. Но тем не менее наши адреса не попали в поле зрения серьезно занимавшихся этой темой вышеназванных авторов книги о проституции в Петербурге. Не обнаружили их и мы в просмотренных архивных документах в связи с этой темой. Напомним, кстати, что недавно петербургское радио огласило любопытные цифры. Сейчас в городе около 5000 проституток и 300 своднических фирм. Кто может назвать их адреса? Что касается дома 66, то добавим еще, что старые адресные книги отмечают также нахождение в нем склада АО “Латипак” (по производству вина).

Ситуация в стране, как мы знаем, коренным образом изменилась после 1917 года. Наступает пора упрочения новой власти и новой идеологии, трагедий и триумфа, жестоких репрессий и небывалого энтузиазма, когда казалось, что всеобщее благоденствие, равенство и социальная справедливость уже почти достигнуты. На этом фоне меняется и студенческий быт.

В 1918 г. был провозглашен свободный доступ молодежи в вузы. В декрете СНК от 2/VIII-1918 г. говорилось: “Каждое лицо, независимо от гражданства и пола, достигшее 16-ти лет, может поступить в число слушателей любого высшего учебного заведения без представления диплома, аттестата или свидетельства об окончании средней или какой-либо школы... За нарушение указанного постановления все ответственные лица подлежат суду Революционного Трибунала”. В 1918/19 учебном году плата за обучение и все экзамены отменялись. Но новые условия приема в вузы привели к тому, что здесь оказались дети представителей бывших неимущих слоев населения, которые и по общему развитию, и по знаниям отставали от требуемого уровня. С целью помощи им при Едином петроградском университете 8/XII-1919 г. открывается Василеостровское отделение рабфака, куда принимается 220 человек, в основном бывших красноармейцев. Василеостровский рабфак занимает здания бывших Женских курсов на 10-й линии. Открывается также Смольнинское отделение рабфака в бывшем Александровском институте, куда в январе 1920 г. принимается 166 человек. Единственное университетское общежитие в Филологическом переулке становится общежитием научных работников и именуется далее “научкой”. Для студентов и василеостровских рабфаковцев передается здание на Мытнинской набережной, расширенное затем за счет его части на Александровском проспекте. Общежитие называется “Мытня” с Александровским флигелем. Проживали тогда в нем, в основном, по 4-5 человек в комнате. Ряд комнат предоставили служащим. Это были первые университетские общежития советского периода. В конце 20-х гг. к ним присоединилось здание на 5-ой линии. Стипендии получала едва половина учащихся, хотя выдавался еще паек, включавший хлеб, сахар, растительное масло, селедку или воблу. Да и в студенческой столовой на Биржевой, которую университету удалось в конце концов вернуть, хлеб был тоже бесплатным. Так что жить можно было. Хуже обстояли дела с отоплением. И.Лепко, проживавшая в 20-е гг. на Мытне, вспоминала: “Комнаты с отсыревшими стенами и обледенелыми окнами. Во время мытья пола вода превращалась в лед... В комнатах появились буржуйки, но даже эти маленькие печурки трудновато было растоплять сырыми дровами”. Правление общежитий в 1922 г., например, то и дело выносит такие решения: “Заявление хозкома общежития научных работников о выдаче электрических лампочек... отклонить за отсутствием таковых на складе университета”; “Заявление представителей студенческого хозяйства на Мытнинской набережной о выдаче дров для общежития отклонить...”

Но все-таки жизнь постепенно налаживается. На 1-ом этаже “Мытни” появляется кипятильник, по вечерам место это превращается в своеобразный клуб. Была создана артель “Красный студент”, которая обеспечивала желающих работой (например, разгрузкой торфа с барж на Университетской набережной). В списках проживавших в то время на Мытне встречаются порою известные в будущем фамилии: студента-экономиста А.А.Вознесенского, будущего хранителя Пушкиногорья С.С.Гейченко. На 3-м этаже создается настоящий клуб с хором и драмкружком. Одним из активных организаторов его становится студент-биолог Исай Презент. (В конце 40-х гг. профессор И.И.Презент с неменьшим энтузиазмом выступает с речами на тему “Идеологическая борьба на биологическом фронте” и помогает громить генетиков в университете). В общежитие “на огонек” заскакивают молодежные поэты В.Саянов, А.Безыменский, И.Садофьев, В.Князев и др. Летом 1920 г. университетские студенты принимают участие в озеленении Марсова поля.

В октябре 1921 г. профессора Н.М.Гюнтер, А.А.Марков, П.А.Православлев и др. выступают с резким заявлением: “Ввиду того, что для успешности занятий в университете студенты должны иметь лишь соответствующую подготовку, прием слушателей в университет должен производиться согласно их знаниям, а не по каким-то классовым или политическим соображениям”. Уважаемые профессора, видимо, не сразу поняли дух нового времени. Уже в марте 1924 г. правление студенческого общежития “Мытня” постановило: “Учитывая социальный состав намеченных к выселению лиц... бесполезность их для общественной жизни и безусловную вредность для общежития, считать свое решение о выселении принципиально правильным”. А до этого, в 1922 г., был еще “опальный пароход”, которым ряд университетских профессоров высылается за границу. Острота и откровенность споров в аудиториях и общежитиях постепенно затухает: за неосторожное слово могли и арестовать. В частности, не раз до 1925 г., до выезда из страны, попадал в одиночную камеру на Гороховую, 2 тогда студент-экономист, а ныне почетный доктор нашего университета, Нобелевский лауреат В.В.Леонтьев. А затем, с 1929-31 гг., пошли аресты в связи с “делом академиков”, в 1937 г., в связи с судебным процессом над “врагами народа”. “Обманывает партию не только тот, кто говорит неправду, но и тот, кто скрывает от партии известные ему факты вражеской деятельности”, — эти строки из газеты “Правда” в марте 1937 г. задали тон поискам “вредителей” и их покровителей на долгие последующие годы. Среди “врагов народа” и их помощников оказывались самые разные люди: от ректора М.С.Лазуркина, профессоров Г.Д.Карпеченко, В.А.Амбарцумяна, Айрапетьянца, Быковского до аспирантов и студентов-первокурсников. Типичными становятся обвинения типа: “Товарищ Кравченко, рассказывая свою биографию, забыл сообщить собранию, что жена его — бывшая дворянка, что жили они вместе с тещей, тоже дворянкой”. “Вредителей” разоблачали практически на всех факультетах, в университетской обсерватории, на кафедре физвоспитания и т.д. В общежитии на Мытне вдруг обнаруживается стенгазета “Наше слово”. Вспоминают, что так в 1915-16 гг. называлась газета, издававшаяся за границей “злейшим врагом советской власти Троцким”. Нетрудно догадаться, что за этим последовало. Подобные факты заполняют газету “Ленинградский университет”, звучат из университетского радиоузла в общежитиях “Мытня” и “Научка”.

ходов на восстановительные и ремонтные работы почти всех университетских зданий, покрытие асфальтом двора Главного здания, строительство гаража во дворе филфака и другие работы. Сюда вошли и надстройка общежития на Малой Охте, ремонт без восстановления разбомбленной части общежития на 5-ой линии, общежитий на Зоологическом переулке. Часть работ выполнялась, начиная с 1945 г., силами самих студентов. С этой целью были созданы штаб ремонтно-строительных работ во главе с доцентом В.А.Овсянкиным и школа молодого строителя. Суровой зимой 1945 г. в общежитиях то и дело выходили из строя водопровод, канализация, прачечные. В январе в общежитие на проспекте Добролюбова должны были прибыть студенты из Саратова, где до этого располагалась часть универсантов. Но буквально накануне в здании замерз водопровод. Из общежития с Малой Охты трамваями приехали около 300 будущих филологов и юристов, которые всю ночь работали, отогревая трубы и приводя в порядок общежитие на Петроградской стороне. Кстати говоря, убеждать долго студентов не требовалось. Люди понимали ситуацию.

Дело в том, что после войны на факультетах появился особый контингент — бывшие фронтовики. Среди них были, например, на юридическом факультете Герой Советского Союза А.Романютин, на филфаке Герой Советского Союза С.Яцковский, на истфаке бывший член подпольной молодежной организации “Молодая гвардия” Ж.Арутюнянц. Активную общественную работу вели бывшие фронтовики А.Ф.Бережной, К.Я.Кондратьев, Г.И.Софронов, В.Н.Филиппов и др. Некоторые из них жили в общежитиях и задавали там соответствующий тон. Например, проживавшие в общежитии на проспекте Добролюбова настойчиво ставили вопрос, что в комнате отдыха нет шахмат, шашек, домино; единственное развлечение — танцы под патефон по субботам. В общежитии на Охте, где теперь жило более 800 человек, изредка демонстрировались старые кинофильмы.

Крыло здания на Университетской набережной, 11 после перевода отсюда средней школы № 21 и ремонта было тоже передано под общежитие восточников. Здесь проживало более 200 человек, но отсутствовали элементарные удобства. В комнатах жили по 10-20 человек, не было бака для питьевой воды, ящиков для мусора. В коридорах приходилось включать для обогрева примусы, а за чаем бегать в буфет филфака. Без конца звучали претензии и со стороны аспирантов, живших на 7-ой линии. Конечно, администрацией университета постоянно предпринимаются меры для улучшения студенческого быта. В апреле 1947 г. во дворе филфака (там, где сейчас лингафонные классы) открывается студенческая столовая № 17; в ней можно было сравнительно недорого питаться по абонементам. Учащимся математико-механического факультета передается под общежитие соседнее с факультетом здание по 10-й линии, 31. В мае 1951 г. в общежитии на Мытне был открыт для студентов профилакторий на 25 мест, где в течение 24 дней они могли пожить под лечебным наблюдением и получая усиленное питание. Сейчас профилакторий на Мытне увеличил диапазон медицинских услуг и принимает в смену по 40 человек, в т.ч. и сотрудников университета. Но есть еще и профилакторий в Петергофе на 130 мест с фитозалом, стоматологическим кабинетом, сауной, солярием, видеосалоном и залом лечебной физкультуры. Там предоставляются теплолечение, электросветолечение, различные виды лечебных душей, электросон, ингаляции.

В 1957 г. бывший 1-ый Ленинградский институт иностранных языков слился с факультетом иностранных языков, который затем вошел в структуру филологического факультета. Здание бывшего Александровского института в Смольном, где находились учебные помещения и общежитие, передается университету. Туда переезжает с Охты юридический факультет.

В 1950-х гг. в общежитиях проживало более 40% всех учащихся. Принцип факультетского расселения тогда еще было трудно соблюсти — в общежитии на Добролюбова, например, проживали представители 6 факультетов. Естественно, что система работы, сложившаяся в 30-е гг., продолжается, несколько трансформируясь. Те же формы соревнования, но постепенно появляются призы: электропатефоны, мебель, радиоприемники, иногда — денежные премии. В общежития приходят с лекциями известные профессора С.Э.Фриш, М.В.Серебряков, А.Д.Александров, Е.И.Наумов и др. В 40-е гг. звучат обвинения “космополитам”, здравицы И.В.Сталину. Устраиваются концерты, конкурсы художественной самодеятельности. Иногда появляется Е.Копелян с драматическим коллективом, которым он в университете руководит. В середине 50-х гг. быстро распространяется слух про легендарную Эдиту Пьеху, которая живет в мытнинском общежитии. (Рассказывают, что недавно она приезжала с видеокамерой в свою бывшую комнату 88 на 2-м этаже).

Вообще “Мытня” в середине 50-х после ремонта переживает эпоху ренессанса. Здесь появились большая столовая с буфетом, мастерские по ремонту обуви и пошиву одежды. Общежитие стало привилегированным: туда стали селить студентов-иностранцев, а для правильного воспитания их — студентов самого серьезного факультета — философского. Правда, иногда было трудно понять, кто кого воспитывает. Пройти туда было не так-то просто —вахта работала бдительно. Проживавших в общежитии можно было только до определенного часа вызвать в нижний вестибюль.

Обучение иностранцев в университете — это довольно емкая и интересная тема. Не будем останавливаться на ней подробно, хотя она тоже весьма любопытна и поучительна.

С конца 50-х гг. университет начинает осваивать для проживания район Гавани. Сейчас нам трудно представить Гавань прошлых времен. И.С.Генслер в 1863 г. так описывал этот окраинный район проживания отставных чиновников: “Все в Гавани глядит ветхостью, покривилось и пошатнулось: трубы, крыши, окна, калитки, ворота и заборы, все скрипит, кряхтит и кашляет, доживая последние минуты своего существования... У многих домов перед окном палисадники, с черемухой, рябиною и другими дорогими нашими фруктовыми деревьями”. В конце XIX в. район этот был известен одним из самых больших кладбищ Петербурга —Смоленским, названным так от храма во имя Смоленской иконы Божьей Матери.

Спустя почти столетие, в конце 50-х гг., деревянных домов здесь почти не оставалось, а одноэтажных каменных барачного типа было много. На фоне их общежитие на Детской (раньше Княгининской, теперь ул.Беринга), а затем и общежитие на Симанской, 25 (теперь ул.Шевченко) выглядели великанами. Как-то незаметно каменных бараков становилось все меньше. Исчезали и более солидные постройки — например, комплекс Гаванского рынка на месте нынешней гостиницы “Гавань”.

Перед переездом студенты с удовольствием ходили сюда на воскресники для выноса строительного мусора и других мелких работ. Еще бы! После 12-14-местных комнат у Смольного и на Мойке въезжали в 3-4-местные, а в подвалах здания их ожидали просторные души и прачечные. Предел мечтаний! В общежитие на Детской переселились около 800 студентов математико-механического факультета, а на “Симанку” столько же филологов. Рядом с этими общежитиями затем появилось еще одно — на 200 аспирантов и иностранных стажеров — с режимом мытнинского общежития. Студенческий гвалт оживил сонную Гавань. Ходили слухи, что строительство общежитий будет продолжено с большим размахом где-то на ул.Кораблестроителей, но тогда в это слабо верилось. Проживавшие здесь были довольны и тем, что летом можно было ходить готовиться к экзаменам на Смоленское кладбище и купаться на песчаный пляж под ивы туда, где сейчас Морской вокзал или гостиница “Прибалтийская”.

Кстати говоря, молодому универсанту грех не сходить на поклон могилам прославленных университетских профессоров, покоящихся на трех Смоленских кладбищах. На надгробиях вы прочтете имена, стоящие на книгах, которые изучаете: основателя русского почвоведения В.В.Докучаева, востоковеда В.В.Бартольда, почвоведа и агрохимика С.П.Кравкова, физика Ф.Ф.Петрушевского, бывшего председателя Петербургского философского общества А.И.Введенского, историка Н.И.Кареева, основоположника сравнительной психологии в России В.А.Вагнера и многие другие имена известных россиян. Запаситесь только каким-либо путеводителем по петербургским некрополям, они сейчас не в дефиците.

В 60-е гг., как уже отмечалось, университет получил огромную территорию под застройку в Старом Петергофе. Когда там стали появляться первые корпуса, многие еще скептически хмыкали, разглядывая макет перспективной застройки — слишком нереальным представлялось осуществление проекта. Сейчас вместе с петергофскими университет располагает двадцатью двумя общежитиями. Конечно, далеко не все выглядит так, как ранее предполагалось. Студенты, особенно иностранные, всячески старались зацепиться за городские общежития. Многие из них в 70-80-е гг. проживали в студгородке на Новоизмайловском проспекте, под разными предлогами уклоняясь от принципа поселения 50х50. Другие, особенно семейные, наоборот, старались попасть в Петергоф — там спокойнее, не было дефицита мест.

А есть ли сейчас этот дефицит? 10 лет назад до 80% студентов нашего города были приезжими, сейчас их наберется едва ли 30%. Я по служебной надобности иногда бываю в городских общежитиях. Чаще прохожу безпрепятственно — вахтера не видно. Поднимаюсь по обшарпанной лестнице, прохожу вдоль голых стен — и мне грустно. Не чувствуется жизни, нет общежитского уюта. Возможно, центр общественной активности перемещается на факультеты. Зато в первых этажах появились сомнительные пивнушки и кафешки, что раньше было совершенно недопустимо. Впрочем, может быть, я ошибаюсь — не ностальгия ли это по прошлому? Хотя и иностранцы — наши выпускники говорят с недоумением: “Не узнаем общежития, не узнаем университета, не узнаем страны”.

Содержание номера	Главная страница	К началу статьи	Предыдущая статья	Следующая статья