№4 (3790), 6 марта 2009 года
главная | оглавление | <... | ...>	версия

Формулы супружеской
и любовной измены

Одну из таких формул знает каждый. Только вот почему в ней фигурируют рога? Как связана женская измена, и связана ли она вообще с «превращением» обманутого супруга в представителя отряда парнокопытных? Чтобы разобраться в этом вопросе, нам придётся перенестись в далёкое прошлое человечества.

Эта статуэтка, видимо, не раз участвовала в брачных играх. Спустя более двадцати тысяч лет она была найдена в Костёнках (23 тысячелетие до н.э., мергель, 10,2 см, www.donsmaps.com)

Не будем спешить, уважаемый читатель. Прежде чем перенестись на два десятка тысячелетий назад, посмотрим, какие объяснения причинно-следственной связи между супружеской неверностью и «вырастанием рогов» у обманутого мужа имеются на сегодняшний день в распоряжении любознательной публики. Не стану утомлять вас (почему, скажу чуть позже) перечислением всех более или менее распространённых ныне версий. Остановлюсь на трёх из них, как мне представляется, весьма показательных и поэтому неплохо характеризующих современное состояние интересующего нас вопроса.

Согласно одной из версий, «рогатая» лексема народилась благодаря забавам византийского императора Андроника Комнина. Как пишет дореволюционный исследователь М.И.Михельсон, этот умеющий поиздеваться развратник дозволял мужьям женщин, с которыми он был в связи, охотиться в своём зверинце. После чего на воротах домов униженных мужей выставлялись оленьи рога. Затем рога, разумеется, только на словах, стали прикрепляться ко лбам. Так появились рогоносцы. Это выражение, замечает Михельсон, перешло к нам или непосредственно от греков, или через французов.

Что ж, версия выглядит вполне правдоподобно. Спасибо императору за его охотничьи пристрастия. Интересно, как называли бы обманутых мужей, если бы венценосная особа предпочитала охотиться, например, на фазанов? Но не будем фантазировать. Как говорится, что было, то было.

Тот же автор упоминает и о более раннем, германском следе в деле «орогачивания» мужчин. Сохранились сведения, что у германцев существовал обычай, по которому женщины, провожая своих мужей на войну, надевали им шлемы из звериных кож с рогами. А так как, отправив мужей, они приобретали некоторую свободу и могли достаточно вольно распоряжаться собой (в то время у германцев ещё не сложилась моногамная семья, в которой женщина всецело подчинялась мужчине), выражения «надеть мужу рога» («Horner aufsetzen») и «снарядить мужа в поход», со всеми вытекающими отсюда последствиями, сделались синонимами.

Примем к сведению и эту версию. В отличие от первой, она опирается не на случайное обстоятельство, а на народный обычай.

Из современных авторов укажу на Е.Л.Березович. По её мнению, рога характеризуют «признак раздвоенности, который как нельзя лучше подходит для выражения семантики измены».

Да, возможна и такая трактовка «рогатой проблемы». И у этого взгляда есть своя логика. Только была ли логика наших далёких предков столь же абстрактной?

Таковы в самом кратком изложении некоторые точки зрения на проблему происхождения мужского налобного «украшения». Взятые по отдельности и воспринимаемые «без вопросов», они, может быть, и производят какое-то впечатление. Но стoит только собрать их вместе, как, мягко говоря, обнаруживаются «разночтения». А если приглядеться более внимательно, наружу сразу вылезают поверхностность и декларативность. Такой недостаток, к сожалению, присущ всем имеющим сегодня хождение версиям, пытающимся объяснить интересующий нас феномен. Вот почему я решил не обременять вас перечислением множества взглядов, гипотез и откровенных небылиц.

Что же нам предпринять в такой ситуации? Ничего экстраординарного. Надо всего лишь копать глубже, а это значит — в поисках объяснения, во-первых, руководствоваться не пресловутым здравым смыслом, а историческим подходом и, во-вторых, отталкиваться не от мыслительных конструкций, а от общественного бытия, породившего на определённой ступени развития интересующее нас явление и отображающий это явление словесных ярлык. Тогда успех будет гарантирован. Такой дорогой мы и пойдём. Она обещает быть не трудной и, на мой взгляд, достаточно интересной. Хочу только предупредить, что кое в чём я буду вынужден повторить содержание своих предыдущих статей. Думаю, что прочитавший их на меня не обидится, а не читавший, возможно, захочет прочитать.

Дуально-родовая организация

Итак, кнопка нажата, и машина времени, это чудесное изобретение исторической науки, вмиг перенесла нас на двадцать тысячелетий назад. В нужное время мы оказались в нужном месте, скажем, на берегу Дона, там, где в наши дни располагается село Костёнки. Сейчас вблизи стоянки палеолитических охотников рода ящерицы развернётся удивительное, с точки зрения нашего современника, брачное действо. Мужчины рода сороки (названия родов вымышлены) уже на подходе. Вдали слышны их голоса. Мы видим, что женщины рода ящерицы собрались в группу, они возбуждены. В их руках мы замечаем какие-то предметы. Атмосфера накалена до предела…

Традиционная народная кукла, изготовленная в наши дни, в принципе ничем не отличается от той, что в древности вручалась женщиной мужчине в знак отказа (Каргополь Архангельской обл., изготовитель О.Л. Калинина, мочало, лоскуты, 13,3 см, коллекция и фото автора)

А пока мужчины не подошли и у нас есть несколько минут, я, уважаемый читатель, введу вас в курс дела.

Как абсолютно достоверно выяснено, что подтверждается рудиментами подобных отношений у отставших в своём развитии современных народов, брак в первобытную эпоху имел весьма своеобразный характер. Во-первых, он был групповым и, во-вторых, являлся внешним, экзогамным, вынесенным за пределы рода. Первобытный род производил лишь вещи: орудия труда, различные приспособления, хозяйственную утварь, одежду, строил жилища… Вторая же часть общественного производства — производство детей — осуществлялась только совместно с другим родом. В первобытном обществе хозяйственной единицей был род, а, если можно так выразиться, детородной — связка двух родовых объединений. Такая организация получила название дуально-родовой.

Почему сексуальные отношения были изгнаны из рода? Ответить на этот вопрос не составляет никакого труда. Дело в том, что, научившись строить жилища, делать запасы, поддерживать огонь, наш далёкий предок поставил себя в относительно независимое положение от природы, её стихий и циклов. Вследствие этого он приобрёл способность вступать в половые связи и размножаться в течение всего года, а не в краткие, приуроченные к определённому сезону отрезки времени. Его сексуальная готовность и влечение стали постоянными.

И тогда это следствие социализации вступило в непримиримое противоречие с социализацией как таковой, с возможностью дальнейшего продвижения по пути социального прогресса. Что необходимо для такого движения? Прежде всего труд, интеллектуальные потенции и организация. Не надо доказывать, что всё это, мягко говоря, отходит на второй план, если над существом довлеет непреодолимая сила сексуального влечения. Постоянное половое влечение и прогресс несовместимы в то время, когда человечество только-только зарождается и делает свои первые шаги.

Вы спрoсите: почему несовместимое тогда вполне успешно и без проблем соединяется сегодня? Почему в наше время постоянная половая готовность не является сколько-нибудь существенной помехой в деле прогрессивного социального движения, в деле функционирования общества? Только в силу нашего развития. В начале же человеческой истории, не говоря уже о подступах к ней, такой привычный для нас инструмент, каким является воля, находился ещё в неразвитом, можно даже сказать, зачаточном состоянии. Такая — неразвитая, слабая — воля не могла ещё сдерживать мощнейший, по сути дела животный половой инстинкт. Нарождающееся человечество вступило в противоречие с самим собой. Социальные завоевания, породив постоянную сексуальную готовность, этой готовностью были поставлены под угрозу. Путь человеческого прогресса был заблокирован. Надо было искать выход из этого, может быть, первого серьёзного социального тупика.

И выход, единственно возможный выход, был найден. Найден стихийно, на протяжении длительной исторической полосы, через случайные пробы, со сходом отдельных групп с рельсов социализации и, видимо, с потерей огромного числа жизней наших далёких палеолитических предков. Таким выходом стал запрет половых связей внутри рода и вынос их за его пределы. Дуально-родовая организация упорядочила секс территориально (хотя долгое время ещё практиковались внутриродовые оргии, эхо которых до сих пор отдаётся в народных праздниках) и ввела его в достаточно жёсткие хронологические рамки, привязав половые сессии к трудовому ритму (что ощущается и поныне в чередовании постов и разговений). Преграда на пути прогресса была снята. Становящееся человечество справилось с серьёзнейшим, грозящим ему самоуничтожением, испытанием.

На этой ступени мы и застали два взаимно брачующихся рода. Но пока мужчины-сороки ещё не появились в поле нашего зрения, я могу сказать несколько слов, если можно так выразиться, о технологии предстоящей встречи наблюдаемых нами коллективных половых партнёров.

Древние сексуально-отказные куклы

В то далёкое время, что, впрочем, характерно и для всей истории человечества, труд был разделён по половому признаку. Мужчины действовали на периферии, зачастую удаляясь от стоянки на десятки, а в отдельных случаях — и на сотни километров. Их занятия составляли охота, заготовка материалов для изготовления орудий труда и оружия, а также собирательство. Женщины трудились на стоянке и в ближайших окрестностях. Одной из основных женских обязанностей был присмотр за детьми и их воспитание. Думаю, что мы не погрешим против истины, если, несколько абсолютизируя, назовём мужчин периферийными и мобильными существами, а женщин — очаговыми и относительно статичными.

«Сделал дролечка мне лапти, хоть живая в гроб ложись» (худ. В. Петрунина, коллекция и фото автора)

Поэтому вполне естественно, что на сексуальную встречу отправлялись не женщины к мужчинам, а мужчины к женщинам. К тому же, как хорошо известно, мужчины в половом взаимодействии (взятом в самом широком смысле) являют собой активную сторону, тогда как женщины более или менее пассивны. Как бы вы назвали группу мужчин, после соответствующей подготовки покинувших свой родовой лагерь и взявших курс в направлении стоянки своего коллективного полового партнёра? Может быть, брачной экспедицией? Если вам в голову пришло именно это словосочетание, вы попали в точку, читатель. Именно такое название прижилось в истории первобытности.

Однако, внимание. Брачная экспедиция рода сороки наконец-то добралась до расположения рода ящерицы (в скобках замечу, и об этом речь шла в моей первой статье, что приблизительно в то же время и экспедиционеры-ящерицы благополучно достигли цели своего путешествия). Что же дальше? Как поступят женщины? Этнографические данные свидетельствуют, что женщины должны обязательно покинуть родовую территорию, выйти навстречу призывающим их мужчинам и вместе с ними отойти на некоторое расстояние. У народов, отставшим в своём развитии, сексуальное таинство никогда не разворачивается на территории стоянки.

Последуем за группой женщин-ящериц, увлекаемой мужчинами-сороками, и мы. Не беспокойтесь, уважаемый читатель, мы не станем дожидаться апофеоза сексуального действа. Всё самое интересное для нас произойдёт на стадии прелюдии.

…Она начинается. Что же нам бросается в глаза? Да как же раньше мы не обратили на это внимание?! Мужчин-то, ведь, оказывается, больше, чем женщин. Теперь, когда мужчины и женщины встали друг против друга, чтобы в брачном танце совершить интересующую нас акцию, «половая диспропорция», как говорится, видна невооружённым глазом.

А ведь мужчины и женщины собрались вместе не для того, чтобы потанцевать (кстати, являясь отголоском древнего обряда брачевания, народные танцы повсеместно проходят в форме противостояния и самодемонстрации мужской и женской сторон). Они пришли на брачную поляну, чтобы «отработать» важнейшую общественную функцию. Но, прежде всего, они пришли сюда, чтобы вступить в сексуальные отношения. Пришли, отягощённые мощнейшим животным половым инстинктом и, если можно так выразиться, облегчённые отсутствием той воли, которая могла бы этот инстинкт подавить и сдержать. Они пришли, чтобы сделать «это» здесь и буквально сейчас, без отсрочки и без малейшего промедления. А мужчин больше, и они — первобытные мужчины — не в силах терпеть, ждать или уйти ни с чем. Что же делать в такой сверхнапряжённой ситуации? Но прежде чем ответить на этот вопрос, давайте выясним, почему всё-таки мужчин больше? К слову сказать, никто из исследователей раньше не замечал этого важнейшего обстоятельства.

Ответить на последний вопрос несложно. Мужчины, как известно, в сексуальном отношении практически постоянно находятся на пике готовности. Чего не скажешь о женщинах. Женский контингент в интересующем нас плане в древности всегда был урезан. Часть женщин всегда была отстранена от участия в половой жизни. Кого я имею в виду? Прежде всего, беременных и кормящих женщин. Утверждать так меня заставляют многочисленные этнографические данные. Думаю, что эту характерную для современных неразвитых народов норму мы не только можем, но и должны перенести в седую древность. В сущности, эта норма из древности и вырастает. Согласитесь, что в исследуемое нами время из «сексуального оборота» исключалась весьма значительная доля женской части сообщества. Ведь деторождение в прошлом, в отличие от наших дней, носило регулярный, охватывающий бoльшую часть жизни женщины характер. Так что на брачную поляну выходило действительно небольшое, ограниченное указанными обстоятельствами число женщин и, как правило, значительно превосходящая их группа мужчин. Я повторяю вопрос: так что же оставалось делать страждущим мужчинам и, казалось бы, неспособным удовлетворить их женщинам в такой сверхнапряжённой ситуации?

Общество не споткнулось об это препятствие. Решение было найдено. Все мужчины были удовлетворены. Как, спросите вы, если это вроде бы невозможно в принципе? Оказывается, в определённой исторической обстановке, на определённом уровне развития интеллекта и психики возможно и то, что в абстрактном плане представляется невозможным.

Вы помните, уважаемый читатель, что в руках женщин мы заметили какие-то предметы? Настало время рассмотреть их более внимательно. Так что же женщины держат в руках, что в ходе брачного танца они передают мужчинам (и те, получив подношение, с готовностью покидают ряды брачующихся)? Что это за палочка-выручалочка, вмиг снимающая готовый разразиться конфликт?

Это… знаменитые палеолитические венеры, миниатюрные женские статуэтки, исполненные весьма откровенно, с ярко выраженной сексуальной акцентуацией. Но если для нас они являются прежде всего образцами высокого палеолитического творчества, то для людей того времени они представляли собой нечто иное. Для них они были живыми существами, женщинами, если угодно, сёстрами тех женщин, которые пришли на поляну с известными нам целями.

«Не поладил я с дружками — накормили пирожками» (худ. В. Петрунина, коллекция и фото автора)

Корни этого явления уходят в глубины дочеловеческой истории. Здесь мы не будем говорить, с чего и как начиналось производство сексуально значимых статуэток (эту тему я поднимал в предыдущей статье). Удовлетворимся лишь констатацией факта. В наблюдаемое нами время эта необходимая в первобытном обществе отрасль производства была поставлена на широкую ногу. Об этом свидетельствуют многочисленные находки, сделанные в Европе, Азии, Америке и хранящиеся во многих музеях мира. Женщины производили своих «сестёр» в массовом количестве. Да, именно сестёр, ибо первобытное сознание воспринимало их только в таком качестве. С этими своими «сёстрами» они выходили навстречу мужчинам и в ходе прелюдии, предшествовавшей половому сближению, отдавали фигурки тем представителям мужского пола, которые по меркам того времени не соответствовали женским требованиям, предъявляемым к мужчине. Женщины, как известно, осуществляют половой отбор. Это были не просто сексуально значимые, это были сексуально-отказные статуэтки. С их помощью в числе прочих решалась проблема избыточных мужчин.

А что же мужчины? Как я уже сказал, они покидали ряды брачующихся. Впрочем, это не совсем так. Вернее было бы сказать: они покидали ряды реально брачующихся. Будучи детьми своего времени, они, как и женщины, воспринимали статуэтки в качестве одушевлённых персонажей брачной игры, в качестве женщин, вполне пригодных для сексуальных действий и полового удовлетворения. Так в глубинах истории появились секс-куклы, так появился суррогатный секс. Надеюсь, что в двух первых статьях этого цикла я достаточно убедительно аргументировал именно такое назначение венер каменного века.

Вот эти отказные секс-куклы и являются тем отправным пунктом, от которого наша исследовательская дорога должна привести нас к решению задачи, вынесенной в заголовок настоящей статьи (забегая вперёд, замечу, что мы несколько перевыполним план). Теперь нам предстоит вместе с овеществлённым сексуальным отказом проделать путь из седой древности поближе к нашему времени, а точнее, к переходу от первобытности к эпохе цивилизации. А далее… Далее выбранная нами дорога приведёт нас в современность, в сегодняшний день.

Эволюция женского отказа

В нашем распоряжении всё та же машина времени: данные, накопленные наукой, позволяют реконструировать историческую эволюцию овеществлённого сексуально-брачного отказа. Переходя со ступени на ступень, мы за считанные минуты осилим путь, который человечество прошло за многие тысячелетия. Понятно, что в рамках такого лимита времени мы сможем обратить внимание лишь на самое главное. Но сначала — одно небольшое замечание.

Вы, и в этом я нисколько не сомневаюсь, прекрасно понимаете, что сексуальный отказ в описываемое мною время мог быть только овеществлённым. Ведь и сейчас суррогатное сексуальное удовлетворение мужчины так или иначе связано с каким-либо имитирующим женщину предметом, а за неимением такового — с «чем-то женским», возникающим в распаляющемся мужском воображении. Что же говорить о древних предшественниках современных мужчин, о первобытных самцах. Но исключительно на предметную реализацию полового инстинкта их нацеливала не только мужская сущность. На это «работал» и сам характер брачной игры, все участницы которой были, по меркам того времени, настоящими и живыми вожделенными женщинами, независимо от того, передвигались ли они на ногах или умещались на ладони.

Однако у овеществлённого отказа есть и другая, несексуальная составляющая. На заре человеческой истории любая мысль, любой идеальный позыв или желание не существовали в голом виде. Идеальное было слито с практическим, вещным. Овеществление сексуального отказа было обусловлено характером первобытного бытия и уровнем развития первобытной психики. Лишь постепенно, с ходом времени, идея и слово «отклеивались» от дела, чтобы на подходе к нашему времени обрести относительно самостоятельное звучание. Таким образом, наш путь по ступеням «кукольной эволюции» должен в конце концов привести нас к искомым словесным формулам, к словам, от которых отделилось и за которыми, может быть, даже потерялось и совершенно забылось дело. Что ж, посмотрим, верна ли такая теоретическая установка. Что нам продемонстрирует история?

Исходная для осуществления наших целей ступень по сути дела нами уже освоена. На этой ступени в качестве отказного средства мы видим куклу. Но не только палеолитическую венеру. Помимо фигурок, изготовленных из камня или кости, известны ещё и отказные куклы, сделанные из соломы, прутьев, лыка и других мягких материалов (о происхождении таких кукол я писал в предыдущей статье). Потомки таких отказных кукол дожили до нашего времени. Изделие этого ряда представлено на одной из иллюстраций, и данный осовремененный вариант, как я полагаю, в главном не отличается от своего древнего прообраза. Что касается палеолитических плетёных и вязаных поделок, они, ввиду своей уязвимости, не сохранились. Поэтому на последующих двух ступенях нам придётся довольствоваться рассмотрением отказных средств «твёрдого ряда».

На излёте первобытности куклу в отказном обряде заменяют так или иначе связанные с женской телесностью вещи. Среди них, благодаря сходству с женским треугольником, особое место занимает мутовка (сосна, 44,0 см, коллекция и фото автора)

Следующая ступень характеризуется употреблением — в том же качестве — не целых кукол, а их фрагментов. Почему произошёл такой, казалось бы, неожиданный поворот? Не стоит удивляться, уважаемый читатель, ничего экстраординарного здесь нет. Ведь и современные мужчины для получения суррогатного полового удовлетворения используют приобретённые в секс-шопе сексуально привлекательные для них «частичные изделия». Гораздо интереснее выяснить, как в древности произошёл поворот от цельного к фрагментарному. Думаю, что случайно. Возможно, отправляясь на брачные сессии и испытывая нехватку целых кукол, женщины вынуждены были брать с собой разбитых, но хранимых ими «сестёр». А может быть, в дело шёл производственный брак. Так или иначе, оказалось, что мужчины вполне довольствуются частью вместо целого. И тогда женщины стали намеренно разбивать фигурки на части, стараясь отделить сексуально привлекательный верх от не менее сексуально притягательного низа. Намеренное разбивание статуэток констатируют авторитетнейшие археологи. Видимо, на этой ступени отказные средства уже не воспринимаются как живые существа. Но их применения требует обычай и первобытная психика.

Зачем делать фигурки, а затем их разбивать, если можно сразу изготавливать сексуально выразительные и значимые детали? Если вы поставили такой вопрос, читатель, позвольте сделать вам комплимент. Вы на правильном пути, ваша субъективная логика не отличается от объективной первобытной. Наши предки так и поступили, правда, трудно сказать, раздумывали они над этим или «так получилось». Третья ступень характеризуется изготовлением фрагментов, воспроизводящих сексуально привлекательные для мужчин части женского тела – грудь, ягодицы, низ живота с треугольником и половым отверстием. На этой ступени «женщина», можно сказать, окончательно разбирается на части. Но наряду со специально изготавливаемыми частями в употреблении остаётся и целая кукла.

Такова стихийно пробивающая себе дорогу практика эволюционного процесса. Мы, со своей стороны, следуя за этой первобытной практикой фрагментирования «женского тела» и занимаясь научным анализом, можем и должны классифицировать сексуально значимые «женские детали». Такая раскладка нам вскоре пригодится. Но эту работу мы выполним, рассматривая следующую ступень. Применительно же к этой, в заключение, скажем, что, видимо, на этом этапе в словесных формулах, сопровождающих сексуально-отказное подношение, слово «женщина» (а может быть, «сестра»?) заменяется на слова, обозначающие части женского тела. Данное замечание необходимо сделать постольку, поскольку мы продвигаемся не только по оси времени, но и от сексологии и истории первобытности к лингвистике.

Дальше, как говорится, больше, причём как в переносном, так и в прямом смысле. На следующей, четвёртой ступени, вместо ранее специально производимых фрагментов-отказов, в ход идут их тут и там найденные аналоги, то есть вещи, внешне похожие на привлекательные женские места. На данном этапе развития эти вещи-отказы уже не используются мужчинами в качестве средств сексуального удовлетворения. К тому же теперь отказные подношения начинают сопровождаться насмешкой, издёвкой, унижением. Общество вступает в новую фазу своего развития, но овеществления отказа всё ещё требует обычай.

Где можно взять отказы-аналоги, чтобы при случае их использовать? В принципе, где угодно: в доме, во дворе, на огороде, в лесу… Что это за предметы? Назову лишь некоторые. Это, скажем, веник, тыква, редька, борона, блин, вилы, лапти, грибы… У вас не мелькает в глазах, читатель? Попробуй разберись в этом море отказных средств (и связанной с ними отказной лексики)! Что можно ответить? Во-первых, такое обилие совершенно нормально. Оно объясняется наличием множества аналогов женских заветных мест в хозяйстве, быту и природе. Во-вторых, не надо этого моря бояться. Надо лишь массу отказных средств разложить по соответствующим «полочкам». А для этого требуется расклассифицировать сексуально значимые женские «детали», которых, как известно, не так уж и много. В результате «полочки» и появятся.

Что же, с мужской точки зрения, привлекательно в женщине?

Во-первых, это сама женщина, во всей своей красе, целостности и сексуальной притягательности. На эту «полочку» мы положим отказные предметы, имитирующие цельную женщину, прежде всего, куклу, а учитывая историческую трансформацию куклы по линии упрощения, там же расположим её различные производные, например, щепочку, обёрнутую в платьице-тряпочку, наряженную колодочку, веник, связку травы или гороха (из этих материалов не так уж и давно изготавливались, а, возможно, где-то и сейчас изготавливаются отказные куклы). Назовём этот класс отказных предметов семейством куклы.

Во-вторых, мужчин возбуждают женские выпуклости. К этому классу мы отнесём всё округлое и объёмное — тыкву (по-украински: гарбуз), репу, редьку, грушу, а также пищу, приготовленную из отказных плодов данного класса — репню (суп или каша из репы и брюквы), квас или какую-либо похлёбку. Этот класс мы назовём семейством тыквы.

В-третьих, предметом особого мужского интереса является женский треугольник. Его вещными аналогами служит в принципе всё треугольное и клинообразное. К этому классу отказных средств следует отнести мутовку (палочку для мешания, внизу которой под острым углом вверх расходится несколько рогулек), борону (старинная борона-суковатка является по сути дела увеличенной мутовкой), клин, треугольный осколок горшка, колун, вилы (крестьянские вилы имели вид рогатины, часто с третьим острием посередине) и т.д. Данный класс, по моему мнению, целесообразно назвать по имени наиболее распространённого отказного средства семейством мутовки. Сюда же надо отнести и такие аналоги «женского низа», как, например, лапоть, варежка или рукавица.

Наконец, в-четвёртых, мужчин, несомненно, привлекает средоточие генитальной зоны, то, что находится в её нижней части. С чем же ассоциируется в народном представлении половое отверстие? Из этой категории отказных средств известны, к примеру, калитка (небольшая круглая закрытая ватрушка с отверстием посередине), преснуха (круглая лепёшка без соли), пирожок, блин, рыжик или какой-нибудь иной гриб… Данный набор я предлагаю объединить в подсемейство калитки.

Вот и все «полочки». Таким образом, классификация отказных средств-аналогов произведена и, что прекрасно, система обнимает все отказы-аналоги без единого исключения. Теперь любой, даже, казалось бы, самый несусветный отказ-аналог (и привязанную к нему идиому) мы можем буквально играючи объяснить. Мы теперь понимаем, что любой вещный отказ является превращённым отпечатком женской телесности. К этому выводу и результату нас привело исследование линии эволюции отказа как общественного явления. Вот что значит применить исторический подход и использовать максимально широкий сущностный охват. Разумеется, то, что мы только что сделали, можно назвать лишь экспресс-анализом. Более солидную проработку ряда вопросов вы найдёте в моей первой статье. Настоятельно рекомендую с ней ознакомиться.

«Скушала опять я гриб – с Глашкою пошёл Архип» (худ. В. Петрунина, коллекция и фото автора)

Четвёртая ступень женского брачного отказа приходится на тот период человеческой истории, который характеризуется кардинальной общественной трансформацией. Общество вступает в полосу революционных изменений. Начинается и идёт по нарастающей процесс преобразования первобытной общественной системы в эксплуататорскую. Женщина всё более теряет свою самостоятельность и попадает в зависимость от мужчины.

В моногамной семье она превращается по сути дела в вещь, которой распоряжается её собственник и властелин и которую заступающий на историческую вахту порядок лишает присущей ей способности выбирать. И, выбирая, отказывать. На основе новых общественных отношений складывается и соответствующая им мораль. Теперь на корню, словом и делом, пресекается всякая, даже самая незначительная, попытка женщины реализовать себя в качестве полового существа за порогом своего дома-клетки. Да и дома не она реализует себя, а её использует муж-хозяин.

Кажется, победа над женщиной и её природой достигнута. Но нет, женщина не сдаётся. Оставаясь выбирающим существом, она, даже убеждая себя в недопустимости этого, продолжает «сканировать» мир мужчин. И если позволяют обстоятельства, собственный нрав и, зачастую, какой-либо случай, если позыв оказывается сильнее так называемых устоев, — птичка вырывается на волю (между прочим, при переходе к эксплуататорскому обществу появляется любовь, которая неизвестна мужчинам и женщинам первобытной эпохи). Женщина вырывается на волю, чтобы осуществить свой выбор, отвергая мужчину, к которому она привязана брачными узами, вырывается, чтобы таким образом, хотя бы формально, но отказать своему хозяину, своему мужу. Только теперь это приходится делать не так, как делалось раньше, в условиях первобытной половой демократии. В новых общественных условиях это надлежит делать тайно. И называется теперь это изменой.

Как женщина в новых условиях оформляет сексуальный отказ? В начале перехода к эксплуататорскому обществу, когда моногамная семья ещё только начинает складываться, а мужчина только заступает на дорогу, ведущую к власти, — несомненно, женщина использует в основном старые методы и средства — подношение отказных предметов и сопровождение дарения соответствующими словами. Постепенно отказы-поделки всё более вытесняются отказами-аналогами. Параллельно с этим слова, отделяясь от вещей, приобретают самостоятельное существование и превращаются в идиомы. Но что ещё важнее, отказ легальный и освещаемый моралью становится всё более и более неприемлемым, аморальным и тайным. Женщина уже не может открыто оформить отказ и отрыто высказаться. В конце концов она его осуществляет только на практике. А окружение и молва констатируют его, осуждая, перемывая косточки, смакуя и… щеголяя заготовленными на все случаи теневой половой жизни идиоматическими выражениями. «Изменщица» гуляет, мир судачит. Плохо это или хорошо? Это естественно. Каждая эпоха носит одёжку своего роста.

Формулы измены

О чём судачит мир? Какие выражения он пускает в ход, смакуя столь пикантную по меркам нового времени ситуацию? Одно из таких выражений мы хорошо знаем. Это — «рогатая идиома», от которой я оттолкнулся, начиная статью. Надеюсь, вы не забыли тех её «объяснений», которые я позволил себе подвергнуть сомнению, назвав их поверхностными и внеисторичными. Думаю, что теперь, после проделанной работы, эту мою декларацию мы можем повысить до ранга оценки. Мы можем это сделать, ибо нам с вами, уважаемый читатель, удалось объяснить (без всяких кавычек) происхождение и исходный смысл (как и когда-то связанное с ним действие) этого исключительно широко употребляемого ныне выражения. Рога, рогулька, рогатина являются не чем иным, как изображением женского треугольника. А древний, глубинный смысл этого «дарения» состоит в том, что женщина, отказывая мужчине, компенсировала свой отказ предоставлением в его распоряжение другой «женщины», первоначально — куклы, превратившейся затем, на протяжении тысячелетий, в рогульку, а ещё позже — в оторвавшееся от подношения выражение. Так что к «семантике измены», охоте на оленей и шлемам древних германцев рога из данной идиомы не имеют никакого отношения. Европейские выражения «наставить рога» и «рогоносец» могли появиться только как завершение прослеженной нами исторической линии брачного отказа.

Брачный женский отказ, как мы знаем, явление повсеместное, можно даже сказать, всемирное. Неужели же у нас не додумались до «наставления рогов» и взяли на вооружение импортную идиому? Спешу вас обрадовать, читатель. Чувство вашей национальной гордости в полной безопасности. Русские выражения даже более колоритны, чем привнесённые. Перевод ведь, как правило, выглядит беднее оригинала. Как вам нравится, например, выражение «надеть роги»? Так говорят на Дону. А вот фраза, которую мы находим в том же «Словаре русских народных говоров»: «Семья была, теперя рогалём стал. От одного рогаля ушла, к другому рогалю пришла». Эта запись народной речи сделана в Забайкалье в 1980 году. Смешно было бы искать истоки подобных народных выражений в Париже или в салоне Анны Шерер.

Только ли рогами награждают проигравшего в соперничестве за право любовной монополии? Используются ли другие идиомы? Разумеется, используются. Не пропадать же накопленному тысячелетиями богатству. Чтобы убедиться в этом, достаточно совершить небольшую экскурсию по близлежащим областям.

Так, скажем, в Новгородской области о женщине или девушке, изменившей своему мужу или парню, говорят: «…ну она затащила ему борону на крышу». Борона-суковатка, как и рогатка («роги»), также представляет собой одну из многочисленных реплик женского треугольника и относится к тому же семейству мутовки. Сюда же мы должны отнести и выражения, используемые как в Новгородской области, так и на Псковщине, и обыгрывающие головешку. Причём тут головешка? Всё очень просто. Она ассоциируется с мутовкой, потерявшей свои рогульки. К тому же, видимо, «получить головешку» или «собирать головешки» более унизительно, чем обзавестись даже ободранной мутовкой. В этих местах эквивалентом донского «надеть роги» является «дать головешку».

А вот очень интересный случай. В той же Новгородской области женская измена обозначается выражением «повесить колун». Вы возразите: что же тут особенного – колун, рассматриваемый в определённом ракурсе, является просто копией женского клинышка и, несомненно, также относится к семейству мутовки. Да, это так. В данном случае интересно другое. Оказывается, в тех же краях навешиванием колуна обозначается и… мужская измена. Что же получается? Выходит, теория отказа, на которую мы положили столько сил, не всегда срабатывает? Следовательно, это «не совсем теория»? Нет, всё в порядке, уважаемый читатель. Дело в том, что такое расширение идиомы имеет место тогда, когда участниками коллизии являются не муж и подчинённая и зависимая от него жена (плюс сторонний любовник), а находящиеся в равном (!) положении парень и девушка. В такой ситуации на первый план выступает измена как таковая, независимо от пола «изменщика». Поэтому и слова используются одинаковые, тем более, что в это время их первоначального полового толкования нет уже и в помине (справедливости ради надо сказать, что и «головешка» иногда используется, если можно так выразиться, в интерполовом качестве).

В один ряд с «навешиванием колуна» мы можем поставить ещё несколько подобных — не делающих различия между полами — выражений. Так, например, в Воронежской, Новгородской, Псковской областях имеет хождение идиома «сделать (сплести) лапти». Это означает: нарушить верность в любви, уйти к другому (другой). Услышав на Псковщине частушку, в которой девушка выкрикивает «Сделал дролечка мне лапти, хоть живая в гроб ложись», не думайте, что певунья нуждается в психиатрической помощи. Она переживает не из-за того, что получила в подарок лапти неподходящего размера, а по причине измены любимого.

В народных говорах в качестве цензурного обозначения женского полового органа сравнительно часто используется слово «рыжик» (иногда «гриб»). «Грибные» мотивы весьма популярны для характеристики любовной измены в северных — грибных — местностях. Здесь, в Архангельской, Новгородской, Псковской областях, «рыжиком» называют нарушителя верности в любви, а словом «рыжики» — само нарушение, измену. «Когда гуляешь, а он с другой пойде, — сетует девушка из Новоржевского района Псковской области, — уже это рыжики». А сколько глаголов используется для колоритного выписывания самого акта измены. Нарушить верность — это и делать, и наделать, и дать, и поднести, и наставить, и наварить, и нажарить, и насолить рыжиков (грибов). Вас не угощали «солёными рыжиками», читатель?

К тому же подсемейству калитки относится и такое обозначение женского интимного места, как блин. Неудивительно, что и это слово занимает своё место в «изменнической» лексике. Так, выражение «получить блин» в переводе с новгородского означает «узнать об измене любимой (или любимого)». Разумеется, это, мягко говоря, слегка унизительно. Но, видимо, не так серьёзно, как «обзавестись рогами». Ведь рога, насколько я знаю, фигурируют только в случае супружеской измены. А она, в отличие от любовной, в условиях собственнических отношений, распространяющихся и на женщину, расценивается как бунт и ограбление собственника.

Другим семейством сексуально-отказных предметов является имеющее своей заглавной фигурой тыкву. И её, столь популярную в отказе при сватовстве, мы встречаем на ниве супружеской и любовной измены. Например, в «Новгородском областном словаре» мы читаем: «Парень взял тыквину и поставил на порог, это про измену девчонке-то». Разумеется, и девчонка могла поступить аналогичным образом. Правда, мне неизвестно, выставлялась ли тыква при любовной остуде или только упоминалась.

Не менее популярны в русской отказной лексике редька и репа. Там же, на Новгородчине, «нарушить верность» звучит как «дать редьку (редчину)», а «узнать об измене» — как «поесть репни» (замечу, что в данном случае имеется в виду не репа-овощ, а приготовленная из неё похлёбка или каша). Ну а словом «репня» ёмко и просто обозначается здесь собственно измена.

Мы окинули беглым взглядом семейства мутовки и тыквы. Осталось семейство куклы. Какие слова, связанные с этим знаком сексуального отказа, входят в современный лексикон измены и нарушения верности? И входят ли вообще? Ведь кукла — древнейшее отказное средство, и, как мы знаем, уже тысячелетия назад подвергшееся решительному членению. Впрочем, надо поискать…

И что же? Удивительно, но, оказывается, модификация куклы до сих пор на языке. У наших современников! Такой модификацией является веник, в который в процессе своей исторической эволюции превратилась сплетённая и связанная из травы, лыка или прутьев кукла. Поезжайте в Псковскую область, и там вы узнаете, что значит «прокатить на венике». Вы догадались, читатель? Да, это — нарушить верность, изменить в любви. Возможно, что и другие слова-отказы семейства куклы дожили до нашего времени. Что ж, будем искать. Ну а пока удовлетворимся тем, что имеем и чем мы можем теперь козырнуть на публике, когда речь зайдёт о наставлении рогов. Рога для нас теперь — примитив и банальность.

Формулы унижения

В заключение, уважаемый читатель, я научу вас «изящно» — с употреблением сексуально-отказной лексики — выражаться по поводу таких отрицательных действий, как избиение, наказание, порицание, насмешка, одним словом, унижение. Вы спросите: какая связь между унижением человека и сексуальной сферой? Охотно объясню.

При переходе к эксплуататорскому обществу, когда сексуальный отказ, превращаясь в измену, становится для получившего его оскорбительным и унижающим его достоинство, слова из прежде совершенно безобидного отказного лексикона также превращаются в оскорбление. В отказе, который раньше был просто лояльным женским отказом, смысловое ударение теперь падает на «оскорбительный компонент». В этом смещении акцентов уже читается будущее отказа-оскорбления. Отказ приурочен к полу, оскорбление по сути своей бесполо. Линия развития, следовательно, идёт не только от отказа к оскорблению, но и от половой сферы к «общечеловеческой». На первых порах отказ-оскорбление становится, как я выразился, интерполовым. Такое явление мы наблюдали в предыдущем разделе. Это — начало утраты сексуального назначения и смысла. Затем оскорблению остаётся только сделать следующий шаг — отмежеваться от отказа, оторваться от полов вообще, сделаться внеполовым оскорблением. Что в действительности и происходит. На такие — с сексуально-отказным подтекстом, но не связанные уже с полом — оскорбления мы и обратим наше внимание. Во всех подобных идиомах мы встретимся со словами, обозначающими в конечном счёте части женского тела. Но спросuте о сексуальной, телесно-женской подоплёке таких идиом у конфликтующих, да и у сторонних людей, и они, за исключением, может быть, одного-единственного случая, никакого двойного дна в ругательных словесах не обнаружат. Так что объяснений и не требуйте.

Начнём с самого серьёзного, с избиения и телесного наказания.

Поставим на первое место «мутовку». Сие крепкое словцо используется в Тверской и Новгородской областях, а также в Карелии. Общерусское «побить» там модифицируется соответственно в «прописать мутовку» и «задать мутовку». А отдельно употребляемое слово «мутовка» означает «избиение». Борона, увеличенная копия мутовки, фигурирует в псковском бранном лексиконе. Выражение «дать бороновку» связано там не с дарением сельскохозяйственного орудия, а с банальными побоями. Правда, ввиду увесистости бороны, вряд ли это выражение когда-либо овеществлялось. А вот лёгонькая мутовка вполне могла и может использоваться в качестве технического воспитательного средства.

Известной популярностью в словесном оформлении побоев пользуется и слово «блин». К примеру, на Дону, в Новгородской и Вятской областях выражения «дать блин (накормить блинками)» и «получить блин» соответственно означают «ударить (пнуть)» и «быть кем-либо побитым». На Псковщине идиома «печь берёзовые блины» равнозначна выражению «пороть, хлестать кого-либо». Там же, если вы чем-то провинитесь, вам запросто могут «надавать преснух». А в Калужской области тумак не будет менее чувствительным, если вас «попотчуют пирожком», за которым, как мы знаем, также скрывается самое интимное женское место. Сюда же следует отнести и выражение «писануть» (сильно ударить, садануть), встречающееся в говорах Псковской и Тверской областей. Что же касается нецензурного варианта этой идиомы, он, как известно, распространён в самых различных модификациях повсеместно. Я воздержусь от написания таких словечек. Если вы их подзабыли, отложите журнал, выйдите на улицу и прислушайтесь.

Верхняя часть женского тела всплывает из мрака времени в «побойных» выражениях, связанных с одним очень приятным на вкус фруктом. Я говорю о груше. Выражения «дать грушу», «закатать дулю», «вытрусить груши» распространены от Украины, через центральные области России, до Сибири и Дальнего Востока. Аналогичные идиомы известны и в Европе.

Более широкий спектр женских выпуклостей представлен в выражениях, фигурантами которых являются объёмные, дородные овощи. Сомневаюсь, что таковые когда-либо использовались в качестве орудия побоев. Насколько я знаю, история вроде бы не зафиксировала фактов их применения в драках и расправах. В соответствующие идиомы такие овощи привела исследуемая нами логика трансформации брачного отказа. Какие это овощи? Конечно же, прежде всего тыква. Например, на Северо-Западе России «дать тыквину (тыквин надавать)» означает «ударить кого-нибудь (учинить побои)». А на Украине тыква делает, казалось бы, безобидное выражение «гарбуз тебе печёный» по сути дела граничащим с нецензурной бранью. В «ударном» лексиконе присутствуют названия и других округлых овощей. Скажем, «побить кого-либо» или «дать подзатыльник» по-новгордски звучит как «дать редчину».

Таковы, уважаемый читатель, некоторые выражения, связанные с недобрым физическим воздействием и восходящие к древнему сексуальному отказу. Теперь — об идиомах, в которых обыгрывается нанесение синяков и ссадин другого рода, о словах, наносящих душевные травмы и унижающих человека, о порицании и насмешке с сексуально-отказной подкладкой.

Интересно, встречается ли среди идиом этого класса что-либо, так сказать, треугольное? Разумеется. И чтобы не повторяться в предметном плане, я укажу на словосочетания, центральной фигурой которых являются находящиеся в явном родстве с мутовкой крестьянские трёхзубые вилы. Скажем, как можно обидеть белоруса? Нет проблем. Надо лишь сказать «вот тебе вилы». Русские почему-то более конкретны. В русском языке это оскорбительное выражение имеет вид «вилы тебе в бок». Заметьте, не нож, не коса, не острога или ещё что-либо острое, а именно вилы.

…Я не перестаю удивляться, насколько продолжительны во времени нервущиеся струны нашей — человеческой — Вселенной! Физики меня поймут и… позавидуют. Им бы, не в теории, а в реальности, поиграть на таких струнах.

А встречаются ли на «ругательном поприще» слова, за которыми прячется та самая — телесная — калитка? Да, и по этой теме мы легко находим искомое. Так, уже упоминавшийся мною в известном смысле осязаемый «блин» выступает и как не связанное с побоями порицание, как просто обидное слово. К примеру, в Смоленской области бытует выражение «горелый блин». Так называют того, кто плохо или вяло работает (не надо путать старинный смоленский «блин» с новомодным общероссийским, сравнительно недавно «расцветшим» в языке, благодаря сходству по звучанию со словом, которым обозначают распутную женщину). Другое по смыслу родственное «калитке» слово используется в ряде областей как характеристика неудачи. В Самарской и Нижегородской областях общероссийские клише «потерпеть фиаско», «нарваться на что-либо», «обмануться в своих ожиданиях» и им подобные часто выражаются словами «съесть гриб» или «грибами объесться» (как тут ни вспомнить о символизирующих любовную измену «рыжиках»).

Напоследок, уважаемый читатель, я приберёг совершенно особенное выражение. Во-первых, оно имеет оттенок и порицания, и насмешки, и издевательства. Во-вторых, оно не только выговаривается, но ещё и овеществляется (и в этом слышится дыхание глубокой старины). И в-третьих, с этим выражением связаны сразу три (!) отказных предмета. А звучит оно просто, даже можно сказать, простенько: «Кила тебе!» (килой в ряде российских областей называют репу, реже — редьку). Так говорят тому (а иногда просто называют «килой»), кто отстаёт на работе, прежде всего на жатве. При этом архангельские крестьяне ставят в борозду нерадивого работника кол, на который насаживают репу или к которому привязывают наполненную репой варежку. В другом варианте, и также на Русском Севере, примерно то же словесное порицание овеществляется воткнутой в землю палкой с прикреплённым к ней пучком сена или соломы. Да, действительно, как говорится, «три в одном». Перечислю «оскорбительные» предметы. Это — заменившая когда-то женские выпуклости, а затем слившаяся с унижением репа, это — эквивалент женского интимного места, варежка, и в довершение всего — пук сена или соломы.

Последнее, как в брачном или любовном отказе, так и при унижении человеком человека, нам ещё не встречалось. Что же означает высохшая трава или злаки? Ограничусь пока декларацией насчёт их отказного и, позже, оскорбительного значения. Сено и солома достойны отдельной статьи. Так что будем надеяться на продолжение темы.

А сейчас подведём итог нашим нынешним изысканиям.

Чтобы выполнить поставленную в этой статье задачу, нам пришлось сделать солидную историческую петлю. Воспользовавшись нашей машиной времени, мы перенеслись в далёкое прошлое человечества и, обогатившись там поистине бесценной информацией, вернулись в настоящее, чтобы объяснить, что скрывается за словами, казалось бы, совершенно не связанными с супружеской и любовной изменой, с оскорблениями, унижениями, побоями.

Настало время, уважаемый читатель, вам дать свою оценку прочитанного. Я же, со своей стороны, также не лишённый способности оценивать, пожалуй, завершу эту статью теми же словами, что и предыдущую: думаю, что нам с вами удалось кое-что сделать. Ну а если вы так не считаете… Что ж, вы всё равно в плюсе. Ведь вы наверняка пополнили свой словарный запас.  

В.И.Искрин,
выпускник Исторического факультета ЛГУ (СПбГУ) 1977 года

© Журнал «Санкт-Петербургский университет», 1995-2009 Дизайн и сопровождение: Сергей Ушаков