|
|
|
№ 26-27 (3718-3719), 15 декабря 2005 года
|
 |
|
|
|
|
Фундаментальные знания
для жизни и деятельности
В свое время вектор внешней политики Российской империи, направленный на Восток, само географическое положение России, ее одновременное существование в двух мирах, в Европе и Азии, привели к возникновению в ее столице крупнейшего центра востоковедения. Так сложилось исторически, и так продолжилось до наших дней.
|
 |
В.С.Ягья |
|
Наш сегодняшний собеседник — Ватаняр Саидович ЯГЬЯ, выпускник Восточного факультета, профессор, доктор исторических наук, заслуженный деятель науки Российской Федерации, заведующий кафедрой мировой политики факультета международных отношений, автор 272 работ, в том числе десяти монографий, депутат Законодательного Собрания Санкт-Петербурга трех созывов, полномочный представитель ЗакСа по международным связям.
— Что привело вас на Восточный факультет, что вы изучали, и в чем заключалась сфера ваших интересов?
— На Восточный факультет я поступал трижды, в 1956-м, 57-м и 58-м годах. Мысль о поступлении на Восточный факультет появилась в конце десятого класса. Вначале я хотел поступить на кафедру арабского языка, туда и поступал первый и второй раз. Не буду подробно распространяться на тему, почему я не поступил, но есть одна веская причина: в 1956 году Н.С.Хрущев издал распоряжение о том, чтобы 80 процентов мест в вузах отдавать людям, имеющим двухлетний стаж работы или отслужившим в армии.
— Вы учились в ленинградской школе?
– Да, я потомственный петербуржец, мои предки поселились здесь в XIX веке, служили в русской армии, я родился в Ленинграде в 1938 году, учился в Петроградском районе, в 84-й и 73-й школах, и учился хорошо. В 1958 году я поступал уже на кафедру африканистики, в том году не было набора на арабское отделение, а мне сказали, что на африканистике, начиная со второго курса, изучают арабский язык. К тому времени у меня было уже два года стажа…
Я пошел на эфиопское отделение, на африканистике было тогда три отделения: отделение языков Восточной Африки, отделение языков Западной Африки и эфиопское отделение, где учили языки семито-хамитской группы, к которой, собственно, относится и арабский язык. Я закончил факультет в 1963 году, до того несколько месяцев стажировался в Университете имени Хайле Селассие I в Аддис-Абебе. По возвращении в Ленинград защитил дипломную работу и поступил в аспирантуру, на Восточном же факультете. Но не на филологию (эфиопское отделение было филологическим, у меня диплом востоковеда-филолога), а на историю Африки, и диссертацию писал на тему «Борьба Эфиопии за политическую независимость в 1941-1954 годах».
После аспирантуры Сергей Иванович Тюльпанов пригласил меня на кафедру экономики современного капитализма. Я читал курсы по политической экономии капитализма и занимался экономическими проблемами развивающихся стран, прежде всего, конечно, Африки, Эфиопии. А затем начался долгий период моего отсутствия в Ленинградском (Санкт-Петербургском) университете: я ушел доцентом на кафедру экономической географии в Педагогический институт им А.И.Герцена, где отработал 11 лет. А потом стал заведовать кафедрой экономической географии в Институте советской торговли им. Фридриха Энгельса.
Я сказал «отсутствие», но это было лишь формальным пребыванием вне стен университета. Хотя десятки лет моя трудовая книжка находилась в разных местах, я продолжал работать на Восточном факультете на кафедре африканистики в должности почасовика и читал различные курсы по истории Африки, географии Африки, по этнографии, читал и специальные курсы: историю Эфиопии, современное экономическое и политическое положение африканских стран и ряд других, и в это время уже был членом Ученого совета Восточного факультета. В 1975 году я защитил докторскую диссертацию на восточном факультете (работая в Педагогическом институте) на тему «Общественно-политическая эволюция Эфиопии в новейшее время, 1917-1974 гг». Шутя, я говорю, что эта тема охватывает период от восшествия на трон и до нисшествия с трона Хайле Селассие I. Это действительно так: он стал регентом с 1917-го, точнее, с конца 1916 года в результате государственного переворота и был низложен в 1974 году. В 1979 году я получил звание профессора по политической и экономической географии. И таким образом, сегодня у меня почти полный спектр: филолог-востоковед, доктор исторических наук и профессор по экономической и политической географии.
После девяти лет работы в Институте советской торговли меня пригласил мой учитель, фактически основатель кафедры африканистики, Дмитрий Алексеевич Ольдерогге на должность профессора кафедры по историческому циклу. К сожалению, он вскоре, в том же 1987 году, скончался. Так началась моя профессорская деятельность на Восточном факультете.
Некоторое время спустя, когда я уже работал депутатом нового Ленгорсовета и был главным советником Анатолия Собчака, ко мне обратился Константин Константинович Худолей с предложением принять участие в создании факультета международных отношений и возглавить там кафедру мировой политики. Несколько лет шла работа по организации факультета, по пробиванию соответствующего разрешения в Москве, и наконец в 1994 году появился приказ министра об открытии этого факультета в нашем университете.
— Насколько ваши гуманитарные знания помогают вам в депутатской деятельности?
— Я могу сказать совершенно определенно: образование, полученное на Восточном факультете СПбГУ, дает фундаментальные знания, возможность ориентирования во всей гуманитарной сфере. Мне было легко переключаться с чисто филологических штудий на исторические, на политико-экономические, а потом перейти к экономико-географическим и политико-географическим. Не хвастаясь, я могу сказать, что я – один из тех, кто принимал самое активное участие в становлении политической географии как науки в Советском Союзе. Раньше она не считалось наукой, за это кое-кто в свое время и пострадал. Условия для становления возникли в 70-е годы, когда я начал работать в Пединституте на кафедре экономической географии. Меня пригласил Юрий Дмитриевич Дмитревский, профессор, выпускник географического факультета нашего университета и африканист. Дмитревский читал курсы на восточном факультете на кафедре африканистики, по географии, страноведению ряда регионов Африки, от него эти курсы перешли потом ко мне, когда он пошел в Пединститут. Я не порываю связей с восточным факультетом. Он очень много для меня значит, он дал мне путевку в мир науки, в общественную и политическую жизнь города и страны. В 1989 году именно восточный факультет рекомендовал меня в качестве кандидата в депутаты Ленгорсовета…
— Мне кажется, что многие беды и политические катастрофы современной жизни происходят от того, что люди не знают и не хотят знать о других мирах, не принимают во внимание традиции других культур. Есть ли надежда, что государства преодолеют эгоцентризм, перешагнут через корысть? Станет ли в обозримом будущем внешняя и внутренняя политика более нравственной, гуманной? Иными словами, когда народы, распри позабыв, в единую семью соединятся?
— Я думаю, до этого пройдет еще много десятилетий. Каждое государство должно умерить свои амбиции. Различные страны еще долго будут соперничать друг с другом. Мы говорим, что Россия – самодостаточный, особый мир, мы не можем не существовать в многополярном мире, мы сами полюс. Учитывая наши интересы, мы всегда будем предъявлять претензии и требования к соседям и к соседям их соседей. Это естественно. Но в то же время нам присуще понимание того, что «вне мирового сообщества мы никто». Пока не будут умерены амбиции, претензии на верховенство в мире, сегодняшняя ситуация будет длиться. Стремление к верховенству свойственно не только нам, но и США, Франции, Великобритании и другим странам. Идея верховенства — в сознании людей. А претензии на лидерство вызывают ненависть и негодование других: а почему не мы? Вы можете объяснить, почему Иран не имеет права создать ядерное оружие? То есть объяснить я могу. Понять – не могу. Почему США, Россия, Великобритания, Франция, Китай, Индия и Пакистан могут его иметь, а Иран и Северная Корея не могут? Конечно, скажут, что, дескать, они могут использовать ядерное оружие против других стран, так ведь и США могут, тем более что они изменили свою ядерную доктрину, перешли, так же, как и мы, к возможности нанесения первого, превентивного удара. Вот теперь Иран и заявляет: мы не хотим, чтобы по нам был нанесен первый удар, мы хотим иметь средство сдерживания. Это долгий разговор, сейчас не время и не место его заводить. Повторю лишь, что если амбиции невозможно сегодня полностью устранить, их надо хотя бы умерить. 
Беседовал Александр Шумилов
|
