№ 23 (3713), 14 ноября 2005 года
главная | оглавление | <... | ...>	философия молодая

Философия
как призвание и профессия

Philosophie als Beruf

Название статьи содержит для профессионала очевидную аллюзию на известный доклад М.Вебера, «Наука как призвание и профессия» (Wissenschaft als Beruf), посвященного осознанию культурного смысла науки. По-видимому, такой же вопрос может быть обращен и к позиции философа в современной ситуации. Многие мои коллеги реагировали на эту тему следующим образом: философия вовсе не профессия, а состояние души и призвание. Это то, о чем каждый из выбравших этот путь знает из текстов Платона и Хайдеггера, а также по собственному опыту: некое особое чувство, переживание, которое вынуждает его не оставлять разговоры на эту возвышенную и совершенно бесполезную тему. Иными словами, вопрос о философии как профессии лукав, поскольку настоящий философ вообще не должен об этом задумываться. Достаточно и того, что судьба позволила ему быть причастным к таким возвышенным сюжетам. Кем будет работать философ после окончания философского факультета – совсем не важно. Скорее всего, офис-менеджером, или в системе PR, или вообще где-нибудь кочегаром (как «поколение дворников и сторожей»), а в свободное время – заниматься любимым делом. Наше дело – тексты писать, а где лежит трудовая книжка – дело десятое. Философский цех существует, пока существует преподавание философии в высшей школе. Этого и достаточно.

Декан факультета профессор Ю.Н.Солонин консультирует молодого преподавателя А.Г.Артемову.

Однако разговор о профессии возникает не просто так. На мой взгляд, профессиональное философское сообщество стоит перед серьезной опасностью и угрозой. Урок веберовского доклада по поводу науки состоит в том, что без рассмотрения дисциплинарных моментов существования науки (то есть науки как профессии) мы получаем искаженную картину. Опасность же состоит в том, что наблюдается ширящийся коммуникационный разрыв между философским сообществом и прочими сообществами и широкой публикой, который приводит к кризису форм профессионализации занятий философией.

Профессия, как определяют этот термин словари – это «устойчивый вид деятельности, которая обычно составляет экономическую основу существования человека». С этой самой «экономической основой» связаны и многие другие весьма важные сюжеты, как то: формы социализации, статус, самооценка, роль в текущей жизни, жизненные планы и так далее. Можно загрубить определение: профессия – это то, за что деньги платят, это то, что социум признает в качестве понятного ему и осмысленного в его глазах занятия. Профессия – это форма признания со стороны социума. Что представляет и что может представлять собой профессиональное философское сообщество в нашей современной действительности, в наше время и в нашей стране?

Для меня исходным толчком к размышлениям на эту тему послужило неприятное открытие, когда я обнаружил, что на отделение философии конкурс существенно ниже, чем на другие программы, имеющие более внятные профессиональные перспективы: политологию, конфликтологию, прикладную этику (самые прозорливые, на мой взгляд, идут учить китайский язык на кафедру философии Востока). Если в мои студенческие годы философское отделение «снимало сливки» абитуриентов, то теперь ситуация явно изменилась, и философ превращается в маргинальную фигуру даже на философском факультете. Это серьезная опасность для философского сообщества. Кроме того, это достаточный повод задуматься, чем же именно мы занимаемся по большому счету (коль скоро социум явно отказывается этот смысл признавать).

Даже если философия и не профессия (что еще надо исследовать), тогда что должно представлять собой образование на философском факультете? Это клуб джентльменов? Это блестящие дилетанты? Московские коллеги говорят, что в последние годы на философском факультете МГУ резко возросло число детей из обеспеченных семей, для которых профессиональные перспективы не так важны, у которых нет необходимости работать по профессии, для которых важнее получить широкое образование. Пусть так, но тогда это должно быть учтено в образовательных программах, тогда это, возможно, мощный «ресурс влияния» через пару десятилетий. Пока же мы видим, как социум все сильнее теснит философское сообщество (яркий пример – изменение темы кандидатского экзамена с философии на историю и философию науки, что явно не одно и то же). И если философское сообщество не сможет дать внятного ответа на вопрос, чем оно занимается, то перспектива вполне ясна: нас будут теснить до тех пор, пока не останется горстка чудаков, которым почему-то страшно интересно заниматься философией и которые не ждут и не добиваются признания со стороны социума. Не нужно столько философов в стране, достаточно будет 3-4 десятков.

Тем же, кому профессиональные перспективы важны и кто собирается жить собственным трудом, надо либо переходить в другие профессиональные сферы, либо смириться с сугубо маргинальным положением в нашем мире.

В прежние времена в этой сфере все было в достаточной мере определенно: профессией философа могла быть по преимуществу преподавательская деятельность. Причем преподавание, понятно, касалось самой философии или связанных с нею дисциплин. Профессией для философа было преподавание философии же. И практически никаких вариаций, за исключением отдельных небольших лакун (немногочисленные исследовательские организации, издательская деятельность), немногочисленных по определению. На этот же образ было нацелено и классическое философское образование. Если считать, что высшее образование должно неким образом готовить человека к жизни в социуме, сообщая ему не только определенные мировоззренческие ориентиры, но и профессиональные навыки, то это была подготовка к преподаванию. С некоторыми вариациями ситуация сохраняется до сих пор. Философ — это тот, кто пишет тексты по поводу текстов и рассказывает о них желающим. Однако ясно, что обстоятельства меняются, меняется и поле возможностей. Не говоря уже о не слишком социально высоком статусе преподавателя, эта сфера довольно быстро сокращается. Если философия перестала быть идеологическим инструментом (как это было в советское время), то она перестает интересовать и власть. Обязательность философии в вузовском курсе — в известной мере дань традиции. Ситуация непременно будет меняться.

Если единственно возможная профессия философа (как философа) – это преподавание, тогда в чем культурный смысл (в духе М.Вебера) этого процесса? На мой взгляд, это трансляция определенного культурного стандарта мышления, однако обращенная не к современникам (эти-то как раз философа совершенно и не слышат, да надо сказать, эта глухота взаимная: современность – если только это не философская современность – нам не слишком интересна), а к далеким потомкам. Философия - это своего рода ковчег философского Завета, ее главная задача – сохранить стандарт мышления, не потерять то, что нарабатывалось долгими веками мышления, но, по всей видимости, не слишком нужно (и слишком понятно) современникам. У нас книжная профессия, философ по определению «жизни не знает». Современный социум его не слышит, а если и замечает, то в разделе «диковинок», («спросим у философа» – звучит точно так же, как фраза «спросим у женщин» в рекламе стирального порошка). Отдельный вопрос: почему так происходит. Почему рациональный компонент практически отсутствует в жизни нашего социума. Почему при каждом драматическом случае журналисты (зеркалу не попеняешь), чтобы заполнить паузу и придать разговору вид основательности, обращаются за мнением к кому угодно: актерам, театральным режиссерам, спортсменам и так далее, но только не к философам. Либо тем сказать нечего, либо говорят так, что услышать невозможно (в смысле языка, да и в смысле сути сказанного). Ну не слышит их социум, не желает. И спокойно обходится. Проблема выглядит при ближайшем рассмотрении как коммуникационный разрыв: языка нет подходящего.

Это при всем том, что уровень академической подготовки не слишком равномерно, но все же растет. Число людей, которые прилично знают один-два живых языка и какой-нибудь из мертвых, явно увеличивается, а значит, растут и возможности добросовестной текстуальной работы. Качество трансляции культурного идеала, комментирования текстов – достаточно высоко.

один день факультета

Но даже если и так, то профессия преподавателя – это особый жанр, включающий в себя множество других навыков, включая даже навыки актерские. Каждый начинающий преподаватель знает, как непросто удержать внимание аудитории (да еще большой аудитории где-нибудь в техническом вузе), которая слабо мотивирована на изучение философии. Либо начинающий лектор научается всему этому самостоятельно, либо (что происходит гораздо чаще) утверждается во мнении, что мир состоит из дураков и негодяев, которые не понимают человеческого языка и которых можно только давить при помощи внешней дисциплины. Через несколько лет такой человек (особенно часто это происходит, по моим наблюдениям, с женщинами) просто стервенеет, и тогда и его жизнь незавидна, как и всех, кто с ним соприкасается. О философии же здесь вообще не приходится говорить.

Нельзя сказать, чтобы проблемы философского образования и профессии совсем не замечаются. Видит это и администрация. Именно этим, по-видимому, обусловлены шаги по открытию на философском факультете более определенно профессионально ориентированных специальностей: конфликтология, прикладная этика, на других факультетах – PR. Однако все эти шаги не решают проблемы, точнее, решают какие-то другие проблемы, потому что мы, философы, с ними практически не общаемся, не встречаемся в профессиональном пространстве, не бываем на конференциях друг друга – причем при сохранении личных контактов. Поэтому задача «разгерметизации» философского сообщества по-прежнему остается достаточно острой.

По моему глубокому убеждению, философия на протяжении всей своей истории не находилась в изоляции от социума. Так или иначе, такая связь всегда была, философия представляла собой некий ответ (или один из ответов) на вызовы времени, начиная с софистов, сделавших предметом рефлексии одну из важнейших сфер жизни свободного человека – сферу политики и права. Греческая философия возникает как самосознание полисного человека, гражданина, который хочет и готов принимать осмысленное участие в жизни своего государства. Были периоды, когда инициатива переходила к внеинституциональной философии, как это было у Р.Декарта и Спинозы и других философов XVII в., которые развивали новый взгляд на мир в пику институциональной университетской философии. Но такой ответ всегда был. Не исключение и нынешняя ситуация. К сожалению, современная публичная политика превратилась, скорее, в шоу-бизнес, ни о принципах, ни о программах не говорят. Публичная политика – это оголтелая идеологическая пропаганда, будь то либеральная или консервативная, а изучение политики превратилось по большей части в собирание и толкование сплетен.

К какой деятельности в социуме готовит человека философское образование? И к какой деятельности может готовить? Мой тезис состоит в том, что в самых различных сферах есть значительное число таких видов деятельности, которые являются «нашими», в том смысле, что для них наиболее адекватными являются наша подготовка и наша ментальность, а именно – умение и готовность удерживать рефлективную позицию, привычка подвергать осмыслению не только те или иные содержательные действия, но и основания такой деятельности, отдавать себе отчет в ходе действия, что именно при этом делается.

Практический философ – это особого рода коммуникатор, чья позиция отличается от других коммуникативных ситуаций: житейской, сугубо профессиональной, позиции журналиста или психолога, которые специальным образом занимаются коммуникациями. Особенность коммуникативной позиции философа состоит в том, что она предполагает выход за рамки наличной данности.

Проблема же заключается в том, что эти пласты деятельности либо не вскрыты вовсе, либо заняты представителями других сообществ. В прежние времена (во времена Маркса) практический философ шел в политику. Но есть и другие сферы деятельности. Рефлексивный пласт присутствует в экономической деятельности. Но философ не может придти в бизнес-корпорацию и начать «учить жизни». Тому множество причин: во-первых, его туда никто не звал, и этот контакт просто не сможет состояться. Философ и бизнесмен живут в разных пространствах, в разных темпоральных ритмах, говорят на разных языках. Такая коммуникативная задача весьма нетривиальна. Не говоря уже о том, что бизнесмен по роду своей деятельности живет в иной картине мира, нежели философ. Таким образом, в первом приближении эта проблема предстает как проблема коммуникативная.

Система образования – престижного в особенности, в юридических, экономических специальностях – построена как сообщение определенного набора алгоритмов действий в определенных типовых ситуациях. Таких алгоритмов может быть довольно много (в случае качественного образования), но их всегда конечное число, и образование нацелено именно на подобные алгоритмы. Собственно, за счет этого и достигается эффективность образования. Выходит такой специалист в экономический мир и сразу может действовать (ну, разве что подучится тому, чему не могут учить в легальном образовании – формам ухода, «укрыва» и «сокрыва»), и его необходимость совершенно очевидна. Однако жизнь быстротечна, прежние схемы перестают действовать. Но при этом изменения характера деятельности не происходит: на место одной схемы, устаревшей, встает другая. Такой специалист новые схемы разрабатывать не может (поскольку «заточен» на работу в рамках алгоритма), он ее заимствует извне – по знакомым, из коллективного опыта и.т.д. Возможно, где-то и есть некий гениальный экономист, который придумывает все эти схемы «укрыва и ухода», но к такого рода творческому мышлению престижное образование не готовит. Как говорил Хайдеггер, наука не мыслит. Соответственно, та сфера, к которой готовит именно философское образование – рефлективная позиция, осмысление ситуации выработки новых схем.

Однако здесь кроется серьезная практическая и теоретическая проблема, которая также предстает в первом приближении как проблема коммуникационная: нет общего языка. Что может сказать философ, который каждое рассуждение начинает с Аристотеля (Лейбница, Канта, Хайдеггера, Деррида и так далее) человеку, имеющему дело с жизнью? Философ как ни откроет рот, так получается лекция по истории философии. Причем это не случайно. Это существенная часть того самого культурного стандарта мышления, который начинается с осознания того обстоятельства, что не мы первые на свете живем и не мы первые сталкиваемся в жизни с проблемами. Первый ход такого мышления требует непременного выхода в историю и поиска прецедентов если не решения, то постановки и способов осмысления проблем, которые можно поставить в некоторое отношение с данной. – Иными словами, история мышления в этой ситуации — важнейшая часть самого культурного стандарта. Но экономисту или политику, например, ситуация видится совершенно иным образом. Он ведь собрался не тексты по этому поводу писать и не в эрудиции упражняться, ему нужно найти выход, проблему решить. – Кроме того, он ведь знаком с эмпирикой, а философ — нет. На чем может строиться авторитет философа в сфере конкретного? Непростая задача, требующая помимо всего прочего и немалого масштаба личности.

Где, в каких формах, каким языком, в каких словах может состояться такая коммуникация философов с представителя других сообществ? Если загрубить ситуацию, представить себе, что такая встреча, скажем, с власть предержащими состоялась и первые проблемы установления контакта решены, то о чем говорить? Представим себе на минуту, что застряли в лифте с Лужковым, скажем, на неделю (то есть время есть), – что может сказать здесь философ? Онтологии разные, доказательная форма – другая, формы достоверности – разные (да и цели деятельности тоже различны)?

Мои коллеги-психологи поставили следующий вопрос: если вы собираетесь выйти из учебной аудитории, встать из-за письменного стола, выйти в более широкие круги социума, то с чем, собственно, выходить? Какие проблемы вы решаете? И после некоторого размышления я был вынужден признать, что философия никаких проблем не решает (в отличие от религии или позитивного знания), но только задает пространство обсуждения. Философия занимается выстраиванием смыслов деятельности.

Мне очень понравился образ, который сформулировала моя коллега Екатерина Ананьева: философ в бизнес-сообществе – это Аристотель при Александре. Тут важен и личный масштаб, но прежде всего нужно понять, на какой почве может состояться такой контакт?

Задача, безусловно, непростая. Но есть некоторые обнадеживающие моменты. Есть прецеденты налаживания эффективного диалога между философским по своим исходным интенциям сообществом и другими институциями. Это последователи Г.П.Щедровицкого. При всем том, что в адрес этого движения и его основателей можно сделать целый ряд серьезных упреков (прежде всего связанных с его «некультурностью» мышления, отсутствием у большинства его участников связи с мировым философским процессом. Для большинства из них Георгий Петрович был началом и концом всей философии. В этой позиции есть отчетливый сектантский налет, но есть и нечто, что отнять у них невозможно – это умение налаживать коммуникацию с общественными институтами – экономическими, политическими. На мой взгляд, потому, что «на выходе» в оргдеятельностных играх получались не тексты и не столько новые идеи, сколько идеи вместе с их носителями, вместе с мотивированными людьми, готовыми их реализовывать. Академический философский дискурс, хотя и гораздо более глубокий и культурный, такой способностью явно не обладает. Отсюда и «сила» одного, и «слабость» другого. Хочу быть верно понятым: я не оцениваю результаты действий в рамках той или иной парадигмы. На мой взгляд, «щедровитяне» сродни прогрессорам у Стругацких: действие здесь важнее рефлексии. Главное сделать нечто, а потом будем разбираться, насколько вообще надо было действовать. Это следствие их принципиальной «инженерной» установки: все есть либо предмет деятельности, либо ее результат. Это точное повторение той самой цивилизационной позиции, из которой становится возможным феномен техники как глобального явления. Событие это для новоевропейской цивилизации центральное, однако в равной мере к нему применима и вся та критика, которая в европейской культуре обращена в адрес техники: дегуманизация, утрата человеческого измерения, невозможность дальнейшего движения в этом направлении, несмотря на все его успехи и т.д.

На мой взгляд, серьезным испытанием для нашего философского сообщества будет вхождение в Болонский процесс. Помимо многих кардинальных неясностей и ожидаемых недюжинных трудностей, нет ясности с самой сутью двухуровневой системы: магистр и бакалавр. Если магистр – это исследователь, то кто же такой бакалавр, если поставить вопрос предельно принципиально? Каковы его профессиональные перспективы? Он вроде бы не исследователь, не преподаватель (или преподаватель в школе) … Тогда кто же он? Специалист – минус один год (то есть недо-специалист)? И вопрос этот вовсе не праздный, потому что от этого зависит тот набор профессиональных навыков, который должен быть включен в курс подготовки. Возможно, он – журналист (вижу, что большое число философской молодежи и некоторая часть мэтров успешно осваивают эту нишу), но тогда эта позиция должна подкрепляться соответствующими навыками письма, стиля и др. Возможно, он своего рода «логотерапевт», занимающийся выстраиванием определенного порядка в экзистенциальных ориентациях и ожиданиях индивидов. Возможно, он будет заниматься методологией науки (хоть это в наше время и менее всего вероятно), или переводами философской литературы… Каждый задаваемый профессиональный образ должен подкрепляться в модусе «если, то…» и соответствующими образовательными действиями.

Многие мои коллеги задают мне вопрос: чего я хочу добиться такими рассуждениями? Моя цель – привлечь внимание профессионального сообщества перед лицом вполне реальной и близкой опасности.  

Александр Говорунов

© Журнал «Санкт-Петербургский университет», 1995-2005 Дизайн и сопровождение: Сергей Ушаков