|
|
|
№ 23 (3713), 14 ноября 2005 года
|
 |
|
на новых направлениях
|
|
|
Музейное дело –
это собирание,
исследование
и рассказ
Традиционный музей представляется местом, где время движется медленно, вплоть до полного замирания, а предметы и пространство перестают ему подчиняться. И это передается людям, которые работают в таких условиях. Но применимы ли подобные стереотипы к современному музейному сотруднику?
На эту тему мы решили поговорить с директором Государственного Эрмитажа Михаилом Борисовичем Пиотровским. Тем более что теперь, когда кафедра музейного дела и охраны памятников начала функционировать, для разговора на эту тему появилась эмпирическая база.
|
 |
Наш корреспондент в гостях у М.Б.Пиотровского. |
|
– Михаил Борисович, можно ли сегодня подвести какие-либо итоги работы кафедры музейного дела и охраны памятников?
– Итоги подводить пока рано. Что-то конкретное можно будет сказать не раньше чем через пять лет, когда студенты проверят себя в практической работе. Но есть некоторый рост и показатели зрелости в работе самой кафедры. С одной стороны, мы только что обсуждали наше участие в «Вестнике Санкт-Петербургского университета», готовится очень интересный кафедральный сборник, проходят методологические семинары членов кафедры — это целый этап, свидетельство того, что философия нашего общего дела на кафедре уже сложилась. Кроме того, наладилось взаимодействие с аналогичными кафедрами других университетов, в частности, с Университетом культуры прошла целая серия семинаров. Действует уникальная схема участия петербургских музеев в обучении студентов. Кафедра задумывалась как совместная работа с музеями, Эрмитажем, Русским музеем, Музеем этнографии. Один курс постоянно читается в фондохранилище Эрмитажа – это новейшее в мировом смысле здание хранилища. Даже если люди там просто сидят по часу в неделю, они уже попадают в атмосферу современной музейной жизни – охраны, сигнализации, климата, учета. Другие занятия постоянно проходят в здании Главного штаба в оперативном центре проекта «Большой Эрмитаж». Студенты слушают лекции по охране памятников внутри самого памятника, где выставлены схемы, макеты, проекты. Теории музейного дела еще только предстоит быть созданной. Самое главное сегодня – это практика музейного дела высшего класса. Я думаю, что процесс идет хороший, добротный и интересный.
– На первый курс набрано очень мало студентов – всего 14 человек. Что вы можете сказать о них?
– Я считаю, что 14 человек – это очень много. Я оканчивал восточный факультет и уверен, что группа больше пяти человек – уже толпа.
Первый курс прошел, все ребята очень хорошо сдавали зачеты и экзамены, никто из них не разочаровался в своем выборе, и мы не разочаровались в своем. Потому что все они – умные, талантливые и увлеченные тем, что им предстоит узнать. Пока все идет хорошо.
– Существует мировоззрение историка, качества, личные необходимые журналисту. А какое должно быть мировоззрение у музейного работника?
– Это очень важный вопрос. Для музейного работника должна быть предельно ясна музейная специфика его основной специальности. Все равно музейные работники делятся на историков, искусствоведов, археологов. Сотрудник должен четко представлять, в чем заключается именно музейная специфика той или иной профессии. Понимать музейную специфику истории, искусства. Мы собираемся вводить спецкурсы: музейный аспект археологии, музейный аспект истории. Музейное дело — это собирательство, изучение и рассказ. Обычное историческое исследование – это изучение и записывание для посвященных. Оно не включает в себя собирание и рассказ. Если только собирание для себя, для своей темы. А здесь происходит собирание вообще, в ходе которого выделяют тему своего исследования и происходит более широкое представление публике результатов своей работы. Это постоянное совмещение научного исследования и просветительства. И то, и другое должно быть согласовано. Если происходит только научное исследование без просветительства – получается музейный червь, а общественная функция музеев не выполняется. Только просветительство без науки – это ликбез, а не серьезное музейное учреждение. Сочетание просветительства и глубокого научного исследования и есть основа музейного дела.
– А есть ли в музейном деле место для эксперимента? Вспоминается выставка «Золото болот» художника Анатолия Белкина, которая прошла в здании Главного штаба осенью прошлого года.
– Конечно, есть место для поиска. Как в науке, так и в просвещении и показе. Но их надо осуществлять так, чтобы работа состояла не из одних только экспериментов, должна быть непрерывная линия жизни музея, с постоянной экспозицией, которую все знают, на которой вырастают поколения людей. Или с определенным набором экскурсий, лекций по основной экспозиции, общей схемой, которая может меняться только в том случае, если это действительно необходимо. Выставка «Золото болот» — очень хороший пример эксперимента, того, как Эрмитаж может работать с современным искусством. Мы не занимаемся современным искусством вообще, особенно современным российским искусством. Это прерогатива Русского музея, его сотрудники это умеют, они должны стимулировать и направлять развитие русского искусства. Но иногда Эрмитаж может, экспериментируя, выбирать себе направления в общении с актуальным современным искусством. Вот история с цивилизацией болотных карликов – очень позитивный опыт. Я сразу направил Анатолия Белкина к нашим археологам, и они стали совместно работать и придумывать это веселое искусство болотных человечков. И в итоге получилось сочетание двух подходов: фантазий высокого художественного уровня — со стороны Белкина и знания того, что может быть, а чего не может быть никогда — со стороны археологов. В итоге получилась настоящая эрмитажная выставка, и у нее есть практический выход. Сейчас мы создаем новые залы для слепых детей, и часть белкинских археологических предметов будут там использоваться в работе с детьми. Результат получился хороший.
Другой наш эксперимент в современном искусстве – выставки Вадима Воинова. Он — историк города, делает коллажи из разных предметов быта, которые находит в разрушенных домах. Это очень созвучно тому процессу, который идет в здании Главного штаба. Мы его перестраиваем, и половина здания стоит в руинах. Там-то мы и устраиваем выставку. И это уже третья выставка Воинова в Эрмитаже. Ну казалось бы – кто может иметь три выставки в Эрмитаже?
Свеженький эксперимент – выставка лиможских эмалей. Они впервые выставляются у нас вместе с гравюрами, с которых они делались. По-моему, потрясающе получилось. А примеров плохих, неудавшихся экспериментов я не знаю.
Конечно, экспериментировать надо, вносить в выставки элемент театральности. Конечно, тут важно не переусердствовать, чтобы выставка не превратилась в Диснейленд. Музей работает с подлинными вещами – и это главное правило. Как только начинается преобладание виртуальности и театральности, начинается все что угодно – кино, шоу, но уже не музей.
– Давайте вернемся к качествам современного музейного работника. Сегодня ему требуются навыки и в сфере бизнеса, и менеджмента. Эти вещи в обыденном сознании слабо увязываются с образом музейного работника…
– Почему же слабо? Замените новые слова на старые. Менеджмент – это управление, фандрайзинг – это поиск денег, финансирования. Это всегда было присуще российским гуманитариям. Почему на протяжении почти всего ХХ века директорами Эрмитажа были археологи? Потому что археолог, кроме того, что он должен изучать и раскапывать, обязан еще найти деньги на экспедицию, людей, которые за эти деньги будут работать, а потом еще правильно отчитаться за эти деньги. Поэтому археологический навык – это навык менеджмента, но ориентированный на науку и культуру, а не на получение прибыли. Это очень важно: на что акцент – на получение денег или достижение конкретного результата. И тут пути между менеджментом и управлением культурой расходятся. Я твердо убежден, придерживаясь европейской позиции, а не американской, что директорами музеев должны быть историки, археологи, искусствоведы, которые получили навык управления. Ни в коем случае не наоборот. Потому что профессиональные управленцы сегодня – это люди, ориентированные на доход. Это их единственный критерий. А в музее критерии другие. И результат другой. Есть способы получения доходов, которые в музее нельзя применять. Что такое менеджер? Человек, который может руководить. То же самое, что раньше – партийный работник. Он придерживается правильной идеологии, значит, может руководить. Может быть послом, премьер-министром, директором музея. То же самое и сейчас – считается, что человек с навыками бизнеса может руководить чем угодно. Но это не совсем верно.
Последние тяжелые годы показали, что практически все музейные работники, руководители научились жить в современных условиях. В музеях значительно расширилось разнообразие функций, которые музей выполняет для общества. Есть опыт выживания в специфических капиталистических джунглях, которые возникли у нас, и теперь мы этим опытом делимся даже с иностранными коллегами.
– «Капиталистические джунгли», о которых вы упомянули, наступают на Петербург. Старый город меняется, исчезает. Как этот процесс отражен в обучении студентов, ведь их специальность – это еще и охрана памятников?
— Охрана памятников – это важнейшая специальность, которая крайне нужна сейчас обществу. Мы должны обучить студентов пониманию того, что значит «памятник». Специалист должен знать, что есть вещи, которые нельзя допускать ни при каких обстоятельствах. И быть знакомым со всей тонкой схемой уверток, административных фокусов. Я думаю, что в плане охраны памятников мы готовим не столько архитекторов и археологов, сколько классно образованных чиновников, которые потом будут на всех уровнях заниматься проблемой охраны памятников от общества. Так, как охраняют природу. Природоохранные органы сегодня в нашей стране действуют более квалифицированно, больше работают с милицией.
Нашим студентам важно научиться тому, как, во-первых, внушить обществу настоящую идею охраны, и, во-вторых, как воплотить ее в жизнь. В случае музейного здания постоянно присутствует конфликт между охраной памятников и требованием времени. Ко мне приходят строители: «Михаил Борисович, прекратите это безобразие — мы делаем водопровод, а тут вмешиваются археологи и говорят, что нельзя ничего делать, пока они все не раскопают». Прибегают археологи: «Эти техники опять все разрыли, а там стенка XVII века, и они хотят в ней пробить дыру для трубы!». Вот и приходится постоянно искать соотношение, очень точно понимать суть проблемы, иметь помимо знания еще и чутье. Некоторые решения должны приниматься людьми, которые понимают, что нельзя посреди Дворцовой площади поставить большие шатры. Которые понимают, что вид Дворцовой площади портить нельзя, даже если это нужно для какого-то благородного дела. 
Беседовала Венера Галеева
Фото Сергея Ушакова
|
