|
|
|
№ 22 (3713), 26 октября 2005 года
|
 |
|
|
|
|
Можно ли зажечь факел,
не наполняя сосуд?
Профессор юридического факультета
Вадим Семенович Прохоров -
об изменениях в системе высшей школы и секретах преподавательского мастерства
Есть мнение, что предметы вроде философии и экономики «для общего развития» целесообразнее переместить в магистратуру, где они будут восприниматься более осмысленно. Но не менее убедительно звучит предложение ввести обязательный курс физиологии человека на всех факультетах и желательно уже в бакалавриате – ведь познавая окружающий мир, необходимо обладать достоверными знаниями об устройстве собственного организма, чтобы обращаться с этим незаменимым аппаратом грамотно.
|
 |
В.С.Прохоров |
|
Но возможен и третий вариант – исключить непрофильные предметы вообще, и усилить за счет этого профессиональную подготовку.
Но сохранится ли при таком подходе принцип фундаментальности высшего образования?
На эту серьезную тему корреспондент «СПбУ» беседует с профессором юридического факультета Вадимом Семеновичем Прохоровым, который недавно отметил свой 75-летний юбилей и 45 лет научной и преподавательской деятельности.
— В 1992 году вы получили премию как лучший лектор. Не могли бы вы поделиться приемами лекторского мастерства?
— Это очень удачное начало. Без бахвальства скажу, что у меня немало разных премий, но эта – за лекторское мастерство – для меня самая дорогая. Потому что особо ценится та работа, которая доставляет удовольствие. Этим делом я занимаюсь профессионально, и оно мне нравится.
Чтобы заинтересовать студентов, нужно, во-первых, знать свое дело, владеть материалом, ремеслом. Потому что если этого знания нет, то никакие лекторские ухищрения, приемы для завоевания аудитории не сработают.
Итак, человек выходит в аудиторию и знает, что он хочет рассказать студентам. Следующая задача – заставить аудиторию слушать. Это удается далеко не всегда. Студенты разные, одни темы их интересуют, другие нет. Максимальная задача – завоевать аудиторию так, чтобы тебя слушали все. Когда устанавливается внимательная, доброжелательная тишина, лектор чувствует себя увереннее. Потому что срабатывает обратная связь. Как только преподаватель поймал этот момент, он может делать с аудиторией что угодно. Он пошутит – студенты смеются, он переходит на почти разговорный язык – его понимают, он поднимается от упрощенного материала к теоретическим высотам и нить понимания не утрачивается. Это своеобразный вид искусства, и ему надо учиться всю жизнь. Зато и удовольствие от работы – если все получается – очень велико.
Как приблизиться к этому идеалу? Нужно быть искренним, убежденным, нужно знать, что все, о чем вы говорите, так и есть на самом деле. И эта искренность передается аудитории. Потому что простое изображение фактов, взглядов, теорий, где нет пристрастного, заинтересованного присутствия лектора, не даст нужного эффекта. Результат будет, только если сливаются знание, искренность и убежденность в изложении материала, когда лектор чувствует, что его понимают и это ощущение вдохновляет его.
Я был студентом, и знаю, что лекция может быть пуста по содержанию, но блестяща по форме, и все слушают ее с открытым ртом. А может быть лекция в высшей степени насыщенная материалом, содержательная, и потом, перечитывая конспект удивляешься глубине и богатству мысли. А слушать ее было скучно и неинтересно.
Хороший лектор, в частности, в университете - это не менее ценное приобретение чем ученый или общественный деятель. Университет славен своими блестящими лекторами, на многих факультетах есть люди, преуспевшие на этом поприще.
Мне нравится, что та премия, которую я получил, называется «За лекторское мастерство». Теперь она, кажется, называется «За педагогическое мастерство». И теперь учитывается не только то, как претендент на эту премию читает лекции, но и то, какой он педагог в широком смысле этого слова. В частности, сколько у него аспирантов. Считается, чем больше, тем он ближе к желанной цели. А это совершенно разные вещи: выступать как лектор перед огромной аудиторией и быть научным руководителем аспиранта. Это совершенно разные грани таланта. На мой взгляд, точнее суть дела передает номинация «За лекторское мастерство».
— Вадим Семенович, а вы помните, как вы читали свою первую лекцию?
— Дело в том, что я начал преподавать, уже имея определенный жизненный опыт. И мне до этого часто приходилось выступать перед большими аудиториями. Поэтому я просто вошел и стал читать лекцию. И никаких душевных зарубок этот опыт не оставил.
У нас на кафедре теории государства и права работал олимпийский чемпион Геннадий Шатков, в прошлом – выдающийся боксер. Когда он закончил свою спортивную карьеру, он уже был кандидатом наук. И вот он прочитал свою первую лекцию. А когда вышел из аудитории, он был весь мокрый от пота. У него спросили, где тяжелее: на ринге или читать лекции? И Геннадий Шатков сказал, что, пожалуй, лекции читать тяжелее.
— После лекций обычно начинаются сессии, и надо принимать экзамены. Для этого требуется особый талант?
— Искусство принимать экзамены тоже существует, и там есть свои секреты. Мне доводилось читать нашим магистрантам об особенностях преподавания в высшей школе. Как читать лекции, как готовиться к ним. И речь шла о том, как принимать и сдавать экзамены. Я экспромтом им выдал один важный на мой взгляд совет, и они поразились, потому что это совпало с их ощущениями. Я сказал: никогда, сдавая экзамен, не пытайтесь вложить в первую фразу весь главный смысл того, что вы хотите сказать. Имейте в виду, что преподаватель только что отэкзаменовал вашего предшественника, ему нужно посмотреть вашу зачетную книжку, развернуть ведомость, словом, переключиться. А если вы выпалите в первой фразе самую суть дела, вероятность восприятия очень мала. Поэтому начните с пары других, вступительных мыслей. И только когда увидите, что вас уже слушают, начинайте говорить главное.
А особенность приема экзамена заключается в умении услышать то, что говорит человек. Это требует определенных психологических усилий. Кто-то четко и ясно начинает свое выступление, а кто-то прибегает к очень хорошему приему: затрагивает разные темы, которые напрямую связаны с поставленным вопросом. И экзаменатор понимает: человек видит проблему комплексно, и не всегда обязательно выслушивать его до конца.
Типичная ошибка – нетерпеливость экзаменатора. Когда студент начинает говорить не очень четко и внятно, обычное человеческое стремление – вмешаться в его монолог. Конечно, нельзя просто сидеть истуканом и никак не реагировать. Но очевидно, что вмешательство экзаменатора в ответ студента никоим образом не должно сбивать человека с мысли. А реплики вполне уместиы, но это должна быть помогающая реплика, а не сбивающая с толку. Реплика не имеет права на подшучивание или сарказм. Ее единственное назначение – помощь. Если помочь невозможно, то помогать не надо. Экзамены сдают либо хорошо, либо плохо. Если все хорошо, надо похвалить студента. Почему бы и нет? А если человек отвечал плохо, то нужно выразить сожаление и надежду, что следующий раз окажется более плодотворным. Гневаться на студента нельзя. Огорчиться по поводу плохого ответа, если это искреннее огорчение – можно, нужно и полезно. Студент – человек со своими эмоциями. Если он видит, что его холодно проэкзаменовали и отодвинули — это одно. А если он заметил элемент человеческого участия в том, что произошло и закончилось так печально, то это уже совершенно другое дело.
— Кажется, что электронное тестирование по сравнению с устным экзаменом проще и эффективнее, к тому же экономит массу времени и усилий.
— Нет. Тестирование имеет право на существование, но не может полностью заменить развернутый ответ на вопрос, где возможен спор с преподавателем, высказывание своей позиции, выраженное несогласие, раздумья и попытки найти правильный ответ. А простое машинное тестирование открывает возможность для удачного отгадывания и исключает процесс поиска истины.
Когда я поступал на юридический факультет, а это было очень давно, наряду с сочинением, историей, русским устно, иностранным языком, был еще и экзамен по географии. Отвечал я хорошо. Последний вопрос был посвящен лесотундровой зоне. Я рассказывал про белых медведей, про мох-ягель, про оленей. А потом преподаватель спросил меня, где находится самое крупное полиметаллическое месторождение в Союзе. «На Урале, где же ему еще быть». «Нет», – говорит преподаватель. «Значит, в горном Алтае». «Нет». «Тогда, — говорю, — не знаю». И он говорит: «Во время Великой Отечественной войны в Сибири, в районе Дудинки, было разведано и открыто самое крупное полиметаллическое месторождение. Об этом в учебниках еще не написано, но оно там есть». Что он мне поставил? Пять. За то, что я, не зная ответа, искал эти месторождения не под Ленинградом, не в черноземной зоне СССР, а там, где они действительно могли бы быть.
Экзамен – это общение двух людей, которое помогает узнать, насколько экзаменующийся владеет материалом и умеет излагать свои мысли, отстаивать свою позицию. Тестирование – это первичный элемент проверки знаний. И пройдя соответствующее тестирование, человек должен попадать в руки настоящего экзаменатора для творческого разговора.
— Как вы относитесь к изменениям, которые происходят в высшем образовании сегодня?
— Я много раз слышал от самых авторитетных людей о том, что сложившееся в нашей стране высшее образование – самое лучшее в мире. Я в этом ни разу не усомнился. И не потому что все родное ценнее и лучше заграничного. А по той простой причине, что университетское образование давало фундаментальную подготовку. Эта казенная фраза о «фундаментальной подготовке» значит одно: это такая подготовка, которая давала человеку возможность самостоятельно осваивать то, что ему нужно. Никакая идеальная университетская программа обучения не может дать человеку все, что ему понадобится для работы на протяжении всей жизни.
Настоящий интеллигентный человек может сложиться только тогда, когда в него вложили программу постоянного самосовершенствования, самообучения. Причем в самых разных областях человеческой деятельности. Неважно, искусство это или медицина, важно то, что человек не успокаивается и что-то узнает, не насилуя себя курсами повышения квалификации. У него сложилась естественная потребность всю жизнь учиться, общаться с коллегами, воспринимать лучшее от тех, кто его окружает. Человеку свойственно объективное стремление самосовершенствоваться в течение всей жизни. Но оно проявляется, только если сформирована соответствующая потребность. А если потребности нет, то любые знания, которые впихивали в человека, рано или поздно устаревают. И без восполнения быстро девальвируются.
И отсюда вытекает вопрос: чему учить в университете?
Мне доводилось слышать, что переход на двухуровневую систему подготовки бакалавров и магистров должен прежде всего обеспечить массовую подготовку бакалавров. Что магистратура – это дополнительное «украшение» системы высшего образования, предполагающее углубленную подготовку для научной и педагогической деятельности. Но это слишком узкая постановка вопроса, потому что магистры должны готовиться не только в качестве будущих педагогов и научных работников, но и специалистов в определенных отраслях знаний. Поэтому возражений против магистратуры как усовершенствованного высшего образования быть не может. Определенное сомнение вызывает бакалавриат как массовая форма подготовки людей с высшим образованием. Почему? Потому что вместо программы самоусовершенствования, то есть фундаментальных знаний, на которые должны прирастать какие-то специальные знания, есть попытка вложить в эту программу все, что может пригодиться человеку на его жизненном пути. И общегуманитарные дисциплины, и прикладные. Если взять программу бакалавров, заметно, что профессиональную подготовку там потеснили самые разнообразные знания – да, полезные, но такие, которые человек должен приобретать сам. Видимо, это попытка восполнить недостатки средней школы. Хотя там люди учатся одиннадцать лет, и за это время можно заложить очень много знаний. Если бы изменить бакалаврскую программу так, чтобы за счет сокращения общегуманитарной подготовки усилить профессиональную подготовку журналистов, юристов, филологов, то было бы только лучше. Это сохраняло бы те самые традиции фундаментального образования, о которых мы всегда говорим с такой гордостью.
— Имеет ли смысл эти общегуманитарные предметы перевести в программу магистратуры?
— Эти общегуманитарные вещи человек должен самостоятельно изучать в течение всей жизни. Читать книжки, интересоваться историей вопроса, искусством и так далее. И чем шире у него будет поле поиска, обретения новых знаний, тем полноценнее будет его личность. Еще в молодости, когда ректором был Александров, я слышал такую фразу: «Студент – это не сосуд, который нужно наполнить, а факел, который надо зажечь». Мы говорим: не наполнив сосуда, не зажжешь. Но чем наполнять? Я слышал и такие слова: «Бакалавр – это человек, которого мы снабдили такой суммой знаний, что в случае безработицы он может сам скорректировать свою профессиональную ориентацию». Если мы готовим безработных широкого профиля, тогда пожалуйста, такие знания нужны. Комплекс естественных наук для бакалавров юридического факультета или факультета журналистики, например. Университет должен готовить не безработного широкого профиля, готового приспособиться к рынку труда, а специалиста, имеющего фундаментальную подготовку, которая позволила бы ему самостоятельно формировать себя в той сфере деятельности, которая придется на его долю. А формально внедренные в него знания проходят мимо. Студент не берет то, что ему не нужно.
В университете нужна основательная фундаментальная подготовка, пробуждающая интерес к знаниям, стимулирующая человека самостоятельно искать ответы на вопросы, то есть быть человеком думающим, не простым потребителем знаний, а аккумулирующим их, собирающим, впитывающим. Вот что такое высшая школа в моем представлении.
Это ни в коем случае не умаляет важности магистратуры. Новые времена, условия жизни требуют корректив в системе образования. Когда-то в школе была семилетка, и всех это устраивало, потом потребовалось среднее образование, потом – одиннадцатилетка. В продвинутых странах в школе учатся уже двенадцать лет. Процесс научного познания мира усложняется. При таком положении вещей магистратура находит свое естественное место. Но это не должно происходить за счет снижения общего уровня бакалавров. Социальные последствия такого снижения могут заключаться в том, что работодатели официально не будут принимать бакалавров, только магистров. Можно оставить за магистрами какие-то элитарные области, научные исследования, которые требуют свидетельства о том, что ты прошел определенный цикл повышения квалификации. Но если речь идет о чиновнике государственного аппарата? Чтобы занять определенную высокую должность, ты должен иметь образование магистра. Это дискриминация по образованию. К этому вопросу надо подойти очень серьезно: в одних сферах сохранять преимущество магистров, а в других – не допускать дискриминации. Это оборотная сторона двучленной системы образования.
— В начале беседы вы сказали, что работа с аспирантами – это другая грань преподавательского таланта...
— Аспирантов всегда распределяет среди профессоров заведующий кафедрой. В аспирантуру поступают люди самые разнообразные. Иногда бывает так (но это совершенно не обязательно): студент вырастает на глазах преподавателя, и умный заведующий кафедрой отдает этого студента, ставшего аспирантом, этому профессору. Это нормально, но далеко не всегда так. Кого дадут, с тем и работаем.
Главная задача научного руководителя – чтобы кандидатом наук не стал тот, кто этого не достоин. Вот такая диалектика.
Чисто чиновничье понимание роли научного руководителя: есть план выпуска аспирантов в определенный срок, и его надо выполнить. В результате появляются кандидаты, которые совершенно того не стоят. И перед руководителем стоит неофициальная задача– чтобы ученую степень не получил тот, кто ее не заслуживает. А он может – при должной степени усидчивости и настойчивости. Сегодня для кандидата наук решающее качество – простая приспособленность, упорство в достижении цели, а не степень таланта.
— Сокращение аспирантских мест поможет увеличить результативность аспирантуры?
— Аспиранты – это штучный товар. Поэтому перепроизводство так называемых кандидатов наук девальвирует ученую степень. Аспирантура по ее окончании и приобретении ученой степени, как правило, не приносит человеку ничего, кроме морального удовлетворения. В практической работе, по крайней мере в юриспруденции, люди зарабатывают гораздо больше, чем имеющие ученую степень и занимающиеся наукой или преподаванием. Поэтому срабатывает инерция: человек учился хорошо и с удовольствием, и поступил в аспирантуру. А потом задумался: зачем мне это надо? И на защиту диссертации выходят не многие. Удовлетворив свое самолюбие, не без труда поступив в аспирантуру и проболтавшись там некоторое время, многие понимают, что им это ни к чему. Поэтому оканчивающих аспирантуру мало, а оканчивающих ее в срок еще меньше. И те, кто планирует бюджет, начинают задумываться: стоит ли содержать такое дорогостоящее подразделение, если результативность его не очень высока. Такая позиция разумна. Тем более, если жизнь покажет, что кандидаты наук нужны, есть такая общественная потребность, их появится столько, сколько нужно. Отнесемся к политике сокращения приема как к вынужденной мере сегодняшнего дня.
— Вадим Семенович, вы работаете в системе высшего образования уже 45 лет. Если сравнивать предыдущие поколения студентов с нынешним, в чью пользу будет это сравнение?
— Принципиальных отличий нет. Студенты - все такие же заинтересованные и внимательные слушатели. И, как были, так и остаются очень разными. Но кое-какие изменения все же есть. Нынешний студент более прагматичен. Он заглядывает в будущее, прикидывает, кем будет работать и какая там будет зарплата. Эта нотка звучит все настойчивее. Есть и специфическая «болезнь» студентов-юристов. Получив некоторые юридические знания, они начинают защищать свои интересы так, как не приходило в голову студентам моего и последующих поколений. «Какое право вы имели отчислить меня, если я списал курсовую работу?». «Докажите, какой пункт устава требует отчислить меня за такой проступок!» Для студентов старших поколений такого вопроса не возникало.
И такие изменения не заслуживают ни порицания, ни похвалы. Людям вообще свойственно заглядывать в будущее. Это рационально. Но не хотелось бы, чтобы юношеский молодежный романтизм безвозвратно уходил в прошлое, а на смену ему приходил бы чисто прагматический расчет. Все должно быть сбалансировано. Чтобы были и молодежный романтизм, и стремление достигать в жизни идеальных ценностей. А не чисто прагматический подход к получению образования.
Я оптимист, и думаю, что молодежь у нас очень хорошая. Я могу судить хотя бы по их заинтересованным глазам во время лекций. 
Венера Галеева
|
