|
№ 22 (3713), 26 октября 2005 года
|
 |
|
 |
|
|
Cмоленск.
Сцены из «Жизни»
Жизнь» - это «Жизнь в розовом цвете». «La vie en rose. Die Verbannten. Pariser Cocktail», спектакль Театрального содружества универсантов «Филолалия». (О премьере мы рассказывали в мае – «СПбУ», № 10-11.) А Смоленск – славный русский город, куда труппа отправилась с гастрольной поездкой. Все приключение заняло не более двух суток, зато были среди них и 18 часов Смоленска. Столь редкими впечатлениями нельзя не поделиться.
Плацкарт-бланш
Сева первым делом спросил, есть ли и теперь в поездах советские подстаканники. И нельзя ли их к чаю. Сложив в уме этот детский вопрос и куда менее наивные габариты Севиного аккордеона, впихнутого в вагон в последнюю секунду перед отправлением, проводница и будущие наши попутчики поняли: поездка будет нерядовой.
Мы тронулись.
|
 |
Привет, Смоленск! |
|
И многим сразу пришлось всматриваться в текучесть русских пейзажей за окном. Блуждающая энергия двадцати с лишним человек скапливалась по очереди в отдельных точках поезда, и попутчикам ничего, кроме пейзажей, не оставалось. Студентов на гастролях ни дозировать, ни фильтровать нельзя. Они ведь совсем не пассажиры, но, быть может, сказочные бродяги.
На ходу мы поведали самым любопытным о нашей университетскости, театральных амбициях, франко-немецкой специфике постановки; обласкали – в педагогических целях – детей; смешали в вихре постельное белье, запасы провизии и реквизит (времен Гитлера и Пиаф); потеснили диаспору рапиристок. Пока, наконец, не выплеснулись в вагон-ресторан.
Обычный купейный вагон, из которого три купе выдрали в обмен на два столика и барную стойку, мы оккупировали в лучших традициях времени, о тревогах которого наш спектакль. И отдали во власть славного гегемона Севы. Аккордеон поведал всем, что студенты скорее талантливы, чем шумливы. (Звукоизоляция – на совести РЖД.) Буфетчица честно пыталась читать книжку. Мы врезали «Смуглянку», и Beatles, и Prodigy. И много чего душевного.
На станции Дно (на Дне?) мы вышли отдышаться, но почему-то так и не купили раков. И, уносясь на многие километры от приветливых красных клешней, уже совсем вечером просто попивали чай – каждый у своих шторок, потому как ресторан закрылся. И шторки были похожи на маленький занавес. Мы не мешали почивающим нашим спутникам, а думали о близящейся встрече нас и старого доброго Смоленска. И о том, что сентябрь уже встретился этой ночью с октябрем.
А я думал, какой приятный хриплый-хриплый голос у нашей проводницы. Очень фактурный – в смысле театра.
Кабаре уходит на юг
Мы везли спектакль о судьбе “изгнанных” – представителей немецкой интеллигенции, эмигрировавших во Францию с приходом к власти Адольфа Гитлера.
|
 |
Встреча со студентами Смоленского гуманитарного университета. |
|
Брехт, Ремарк, Дитрих. Сбежав от аутодафе, политических репрессий и чисток, массовой истерии, они были в прямом смысле слова оторваны от родины. Повествование затрагивает 1933 и 1935 годы. Место действия – Париж. История ностальгии и потерянности “изгнанных” разворачивается на фоне кабаретных, почти картонных декораций французской столицы. Это время первых сценических опытов Эдит Пиаф, воробышка из предместий, время славы многих других блистательных шансонье.
Мы не сомневались в том, что музыкальные номера – с фарандолой, вальсом ли, «Голубым ангелом» или «Царицей ночи» – до Смоленска довезти сумеем. А вот не растрясти нежность, смех вопреки слезам, музыкальность эпохи на ее политическом и нравственном изломе…
(Символично, что половину пути мы проехали вдоль веселой фольклорной трассы Санкт-Петербург – Одесса, а половину – по дороге многих скорбей войны – ведущей от Бреста к Москве.)
Мы везли в Смоленск историю парадокса. Историю о трудностях пения и любви, о кризисе доверия и надежд, когда жгут книги и собираются жечь людей. Историю о комендантском часе внутри сердца и за его пределами.
И ради этого смысла я был готов помочь Севе таскать его аккордеон хоть целый день.
Смоленск в розовом цвете
Были в средние века такие развеселые студенты, которые своим главнейшим призванием считали путешествовать, пировать в меру скромных студенческих возможностей и слагать на латыни куплеты во славу Бахуса и Эроса. Их называли вагантами (или еще голиардами).
Так вот, чистыми вагантами прибыли мы в город-герой Смоленск к шести часам утра – первым «шести утра» в этом октябре. Режиссер не преминул сорганизовать троекратное ура. До спектакля оставался целый день.
|
 |
«Лучшая семья третьего рейха». Ужин при свечах и посторонних. Новелла «Шпион». |
|
Мы позавтракали эдак вдвадцатисемером на конспиративной квартире о двух комнатах. И отправились на экскурсию.
Городу – 1142 года. Он – у истоков Днепра: Днепр здесь еще мелок и узок, и птицы летают привольно. Крепостная стена Смоленска – вторая по протяженности в мире, после Великой Китайской. (Сева в бойнице прикидывается горгульей и пугает тренирующихся альпинистов.) Успенский собор – гордость города – третий по размерам собор в Европе. Универсанты едва не почувствовали себя неучами: таких сокровищ – на малой родине Твардовского и Исаковского (!) – не ждал никто.
Смоленск – чистый и невероятно пешеходный. Очень радуют холмовые перепады высот – после плоского-то Петербурга. Разумеется, совсем немного народу и весьма вежливые машины. Повторяя шутку из Ильфа и Петрова, город просто наводнен парикмахерскими. Еще замечательные скверы и булыжное мощение. А общественный транспорт (трамваи, по крайней мере, там точно есть – мы ездили) стоит 4 рубля.
Но к искусству. Вдохнув среднерусского, свежего и звенящего воздуха и перехватив поудобнее аккордеон, мы со «звездным» 15-минутным опозданием предстали перед студентами-филологами Смоленского гуманитарного университета – нашими потенциальными вечерними зрителями. Объяснили филологам, что в принципе из филологов можно сделать театр; мало того – этот самый неорганизованный в мире театр может отправиться на гастроли. Указали на идейных вдохновителей из БДТ – режиссера Евгения Николаевича Солякова и музыкально всемогущую Веру Григорьевну Ионову. Подтвердили, что сами не знаем, мы ли заслали лазутчиков в Театр им. Товстоногова или у нас шпионят со стороны Большого Драматического. В качестве рекламы вечера (которого мы сами, откровенно, уже побаивались) прозвучала песня на французском – про плюшевого кота и серебряную пулю – и были исполнены фламенко и ирландская морская танцевальная вариация на тему «веревочки».
Завершив вербовочную операцию, мы бесповоротно, но с изрядным волнением «стали на рельсы» вечернего спектакля.
Коктейль
На сцене Смоленского Камерного не оказалось занавеса. Шторки в поезде маячили почем зря. Мы, в свою очередь, не взяли с собой оркестра. И под аккомпанемент «голого» рояля должны были поражать многообразием жанров. Ведь подзаголовок спектакля – «Парижский коктейль», и зритель аккуратно сверился с «меню». Подмостки испытывали нас на предмет, умеем ли мы смешивать, взбалтывать, добавлять осторожно, на кончике ножа etc.
Девушки из кабаре танцевали с перьями и в боа. Каждый второй персонаж оказывался курящим именно в тот период своей жизни, который вошел в сценарий. Эдит Пиаф в очередной неблагодарный раз падала в обморок. Морис Шевалье «обволакивал цитатами» Марлен Дитрих. Фашисты сжигали книги Ремарка, но Дитрих все равно больше симпатизировала Шевалье. И сквозь все это вдруг просвечивала тоска.
|
 |
Театральное содружество универсантов. |
|
Зрители после скажут, что смотреть «La vie en rose» - большой труд. Потому как позиция невидимого рассказчика отдана эмигранту, человеку без живой связи и с родной культурой, и с новым миром. И это – многослойная реальность, вязкая.
Мы не верим. Кажется, ходы в спектакле очень точные и энергичные, на уровне жеста. Пластика Черной Кошки (в вампирском номере) в исполнении Насти Кагальниковой – это обольстительно и роскошно. Какой-то смоленский хореограф был сражен наповал; а что он таки себе думал, у Насти – пятое место на конкурсе моделей Мисс Мира, прошедшем в этом году в Шанхае.
Про Свету Исакову и Володю Корнева, играющих в новелле «Шпион» несчастную немецкую чету, раздавленную внутри Империи страхом и отчаянием, принято говорить – Лучшая семья Третьего рейха. Принято, начиная от самой премьеры спектакля. Для справки: они не женаты и не поженятся, как бы того ни хотела смоленская публика.
А еще есть Света Курьянова и Сева Москвин (правнук Нобелевского лауреата М.Шолохова) – они просто хорошо поют и прекомично дерутся. Хорошо – это я за них скромничаю. Иветт Жильбер и Луи Армстронг, не меньше.
Чтобы не выдать всех секретов и не расставить всех оценок, скажу только, что Смоленск принял спектакль радушно. И не беда, что в предпоследнем номере мы доломали своими экзерсисами буфетный деревянный стол – зато диктаторы могли вволю поимпровизировать без реквизита. Зато в финале мы «угомонились», предоставив сцену тихому трепету пламени рождественских свечей.
Нашему режиссеру Евгению Солякову смоляне вручили медаль. Преподаватели Смоленского университета трижды в своих отзывах употребили слово «круто». Говорят, все удалось профессионально.
На обратном пути я опять нес аккордеон. В полуночном поезде мы пошептались и легли спать. Раков так и не отведали. Как и в любом искусстве, в театре есть свои выгоды и свои лишения.
Проводница в моем вагоне была, конечно, не та. 
Владимир Чесноков,
студент факультета журналистики
Фото Дмитрия Мельникова
|
