|
|
|
№ 20 (3710), 29 сентября 2005 года
|
 |
|
|
|
|
Музей в жизни
интеллигента
Музей является важным и неустранимым элементом внутренней жизни интеллигента, ибо наиболее полно представляет человеку, как пространство пропитывается временем.
На примере Эрмитажа можно показать, как осуществляется названная функция музея.
Проведенные опросы демонстрируют, что студенты технических вузов – будущие специалисты высокого класса – очень скромно посещают музеи, при том, что вход для учащихся в них бесплатный. Объяснить этот феномен нехваткой времени не удается, ибо у студентов большую долю досуга занимает посещение дискотек, просмотр кинофильмов, визиты в ночные клубы и т. п. Что же НЕ нравится молодому человеку в таком блестящем музее, как Эрмитаж? Ведь туда стремятся иностранцы со всех концов света. Его престиж весьма высок.
Как ни странно, музей может оказывать и травмирующее влияние на личность. И при походе куратора с группой в музей это также надо учитывать.
Почему именно Эрмитаж стал первым в России крупным музеем, собранием произведений искусства, выставленных на обозрение публики? Потому что дворец обладает особым свойством, обеспечивающим «музеизацию» жизни.
Даже в самых простых русских волшебных сказках Иванушка, став женихом царевны, получает дворец. Ибо дворец – это средоточие полноты жизни. В нем должны быть самые красивые лестницы, стены и двери; самая роскошная мебель; самая вкусная еда; самые мягкие постели… И дворец делают лучшие национальные мастера: архитекторы, резчики, драпировщики, паркетчики, живописцы. Изящные вазы, чудесные картины в золотых рамах; все в узорах, в красивых складках, в блестящих зеркалах… Нет пустых мест: их заполняют статуэтки, фонтанчики, мудреные движущиеся игрушки и прочие «хитрости». Если простолюдин не видел дворца, он его выдумывал, конструировал по принципу: уж если мечтать, то ни в чем себе не отказывать. Вспомним хоромы Хозяйки Медной горы: там банька, щи и пироги на столе, спальня по типу крестьянской горницы – но все по высшему разряду! Дворец отвечает ожиданиям всей её нации, всех сословий. Он воплощает в себе всю техническую и художественную мощь нации в формах материальных, в виде совершенного для данного уровня цивилизации Дома.
И Дом этот становится эталоном национального бытия. Представители высших сословий, посещая царский дворец, видят все достижения своей культуры, впитавшей и элементы культуры мировой. И гости государевы получают возможность строить уже свои дома, усваивая нормы дворца. А к графам и князьям приходят дворяне «средней руки»; загородные, усадебные дома посещают уездные чиновники, купцы, дворовые… Так происходит трансляция культуры сверху вниз. И речь идет не только о статуях, картинах или нарядах. Присмотримся к нашим квартирам, и мы увидим, что они больше похожи на дворец, чем на курную крестьянскую избу, хотя именно в эту избу сперва входила дворцовая цивилизация: оконные стекла, белые потолки, зеркала, часы, обои, картинки-лубки, высокие двери, крашеные полы, лампы (от керосиновых до электрических), граммофоны и многое другое. Можно упомянуть и о более прагматических вещах. Когда в России «очко» в туалете сменили сливной системой? Зафиксирована во всяком случае она впервые во дворце Петра I – в Монплезире, построенном французом Леблоном. А патент на унитаз был дан английскому изобретателю только после того, как это украшенное цветочками керамическое изделие, опробовав в 1883 г., одобрила королева Виктория. На том углу Зимнего дворца, что смотрит на Дворцовый мост, высится небольшая башенка – явно поздняя пристройка. Зачем ее возвели? – Это место, где всегда сидел наблюдатель первого в России светового телеграфа: император должен был узнавать новости раньше всех.
Вот почему с дворцом связаны имена самых выдающихся русских архитекторов и инженеров (Растрелли, Фельтена, Стасова, Росси, Монферрана, Бетанкура), скульпторов (Пименова, Демут-Малиновского, Шубина), живописцев (Никитина, Левицкого, Боровиковского, Рокотова, Брюллова, Серова), но стоит сказать и о безымянных или малоизвестных публике мастерах – камнерезах, паркетчиках, драпировщиках – тех, кто создали уникальные залы (Малахитовую комнату) или чудесные произведения (Колыванская чаша). Это их образы соединены в бажовском Даниле-мастере, потому что созданное великой артелью устроителей дворца занимает вершину русской культуры.
Но ведь жизнь меняется. Появляются более совершенные и удобные предметы обихода, просто стареет и разрушается утварь. Мы выбрасываем старые сапоги, сдираем со стен выцветшие обои, меняем марки телевизоров и компьютеров. В общем, обновляемся, избавляясь от изношенной массовой продукции, стремимся к блеску и свежести. А как быть, если Елизавета Петровна уже оценила удобства стульев с гнутыми ножками, мягкими и откинутыми спинками и не хочет сидеть на деревянной, «перпендикулярной» мебели ее отца? Как быть, если к тому же некоторые кресла не только давали отдых великому реформатору, но и были выточены и сколочены им? В печку? – Устаревшее с утилитарной точки зрения во дворце не может считаться негодным: лучшие произведения мастеров прошлого не теряют художественной ценности и к тому же часто получают ценность дополнительную – историческую (ибо имеют отношение к событиям большого значения). Поэтому все связанное с Петром I помещается в отдельную комнату: стулья, картины, бюро, книги, записки, одежда… Бытовое пространство такого уголка дворца пропитывается временем. Культура, дыхание прошлого проникают в суетливое и быстротекущее настоящее, как бы останавливают время и позволяют человеку побывать в вечности. Ибо прошлое уже минуло, свершилось, и его не изменишь; к нему можно только приобщиться, его лучом можно осветить сегодняшнюю жизнь. И человек престает быть случайным странником на этой земле, он звено в цепи предков и потомков.
Но не нужно думать, что культура движется только «сверху вниз». «Дворец» не только влияет на культуру «хижин», он много берет из них. Великие коллекции формируются из средних, а те – из малых. В XVI–XVII веках по городам и деревням Голландии ходили сотни художников, они почти в каждый дом принесли натюрморт или пейзаж, жанровую живописную сцену или портрет хозяина дома, хозяйки, а то и всей семьи. И какой-нибудь богатый коллекционер в незаметном домике мог увидеть приобретенный несколько столетий назад пейзаж работы Рейсдаля, портрет кисти Хальса или Рембрандта… Да и уговорить хозяина продать этот шедевр за солидную цену, а приобретя, украсить свою большую галерею. И затем уже открывается путь картины во дворец, со временем становящийся национальным музеем.
По наблюдениям Абрахама Моля, крупная нация в XX веке производит в год около 50 000 рукописей, из которых 5 000 превращаются в печатные книги; из них только на 500 обращают серьезное внимание специалисты и на 5 – культурная элита страны. Казалось бы, создай лишь эти 5 крупных произведений, и нечего возиться с оставшимися 49 995 графоманами. Но так не бывает, река образуется ручейками. Дворец впитывает в себя все маленькие и большие открытия «хижин» – и только затем передает всей нации.
Значит, простой дом должен стать маленьким подобием дворца, поучившись у него внесению времени в пространство. Один французский крестьянин X (десятого!) века строил дом из камня, и сосед спросил: «Зачем использовать камень, если кирпич дешевле?» Ответ был поучительным: «Но ведь дом из кирпича стоит всего семьсот лет». Крестьянин думал о будущем: при успехе, при росте семьи дом можно достроить на этаж или два, расширить за счет флигелей и соединяющих с ним галерей, чтобы каждый живущий оставил в этом доме след.
В России XX века произошло великое разрушение культуры – и Дома. Сжигались иконы и «реакционные» книги, взрывались церкви, горели дворянские усадьбы с ценнейшими произведениями искусства, мебелью, библиотеками. Только из Эрмитажа было продано в конце 1920-х–начале 1930-х годов более 200… не полотен, не экспонатов, а центнеров «старорежимного» музейного товара (причем более 20 полотен высочайшей художественной ценности – кисти Боттичелли, Рафаэля, Веласкеса, Рембрандта). Утешает разве, что они сохранились, в отличие от сожженного древнерусского наследства, пусть и в чужих руках. Но самое прискорбное то, что в Дом внесли пустоту. Ликвидация собственности на жилье страшна была не только подселением Шарикова к профессору Преображенскому. Жилье должно было лишиться духа времени, прошлого: в новых стенах пытались сконструировать «нового» – однотипного человека.
Национализация жилья означала не просто выравнивание условий домашнего быта. Подразумевалось создание нового, очищенного от прошлого образа жизни. «Чистокровными» гражданами считались только рабочие и потомки рабочих (то есть не более 10% населения). Все остальные социальные группы находились под подозрением как генетически сомнительные (дворяне, офицерство, чиновники, предприниматели, духовенство как эксплуататорский класс; интеллигенты как сочувствующие «буржуазным» партиям, крестьяне как кулаки и подкулачники). Любые бытовые предметы «непролетарского» происхождения угрожали даже самому скромному социальному благополучию человека. Потому из Дома убирались «старорежимные» книги, фотографии и фамильная документация, «предметы роскоши» и… даже большевистские издания прошлого (подшивка газеты «Правда» со статьей Троцкого становилась обвинительным документом в адрес хозяина как хранителя «троцкистской литературы»). Стиралось своеобразие прошлого, стиралась память о прошлом вообще. Чистые, пустые стены да стандартная мебель в большей степени гарантировали безопасность обитателя покоев. Но покои провращались в общежитие, в безликое и беспамятное пространство… И через несколько десятилетий страна получила и оценила остроумный фильм, где подвыпивший герой улетает из одного города в другой, едет там на улицу с тем же, что и в его городе, названием, входит в строение с таким же адресом, заходит в квартиру с таким же номером – и не замечает, что он в другом месте, не у себя: та же планировка, та же мебель, тот же стиль. Фильм «С легким паром» стал телевизионно сопровождать национальный праздник – Новый год.
Так Дом превратился в спальное место, «сторона» или «застава» – в спальный район, а первые дома массового строительства отдельных квартир получили название «хрущобы». И в них все со временем заменялось на новое, более модное. А «старое» не оставляло никакого следа, выбрасывалось. Нет, конечно же, люди не потеряли чувства прекрасного, только удовлетворять его предлагалось в домах культуры, на пышно отделанных станциях метро, в театральных залах, на экскурсиях в бывшие дворцы и в бывшие родовые гнезда классиков: Пушкина, Толстого, Чайковского. Жанр путешествия примиряет даже уставшего со знакомством с географическими «редкостями» – Михайловским, Ясной Поляной, Абрамцевым. Все это разнообразило отпуск. А как пойти в музей здесь, дома, в выходной? Там видно, как красиво кто-то жил, как быт и высокое бытие сливались в памятных событиях: в пиршествах по случаю военной победы, в чтении великим писателем своего произведения. Место для житья не суживалось до бытового,«технического» пространства, в котором пережидали период между рабочими сменами. И невольно возникала мысль: «жили же люди!» Мысль травмирующая, заставляющая обратить взор на себя, на свое «место» в этом мире. 
(Окончание в следующем номере.)
М.В.Иванов
Фото Дмитрия Иванова
|
