|
№ 4 (3693), 11 марта 2005 года
|
 |
|
|
|
|
Женский дар
Рассказ
У моей маленькой жены есть удивительный талант… или свойство натуры? Нет, все-таки это дар какой-то, не иначе. Я восхищаюсь всякий раз, как повезет наблюдать со стороны ее очередной шедевр. Нет, мужики так не умеют. От природы не положено.
Моя жена – ходячий катализатор скандалов.
И получается это у нее непринужденно, естественно, как вдох-выдох. Если моя жена оказывается в каком-нибудь ограниченном пространстве, где присутствует еще хотя бы одна дамочка – все, ингредиенты в сборе, сейчас начнется.
Она садится в маршрутку, расправляет рукава пальто с меховой опушкой, передает плату за проезд и громко обращается к водителю: «Сделайте, пожалуйста, радио потише».
И вроде бы ничего особенного не случилось. И волшебное слово произнесено тоном интеллигентным и вежливым до зубовного скрежета. Но водитель – мужик простой и не похоже, что очень любопытный – внезапно встает на дыбки.
«А почему это?» — интересуется он, перекрикивая шансонный мотивчик.
«У меня болит голова», — веско заявляет моя женушка.
О, хрестоматийная дамская отмазка на все случаи жизни! Понятное дело, водила – мужчина с богатым жизненным опытом – чувствует в этой фразе какой-то подвох, что-то ему эта фраза напоминает… Он пытается осмыслить смутные ассоциации, но гораздо раньше активизируется дамская солидарность. Крупногабаритная женщина в норковой папахе принимает пас: «А какая вам разница, почему? Выполняйте требование клиента, иначе лишитесь лицензии! Выключайте свое паршивое радио немедленно!» Поднимается галдеж. Вот уже выяснилось, что водитель забыл кому-то передать сдачу с сотни, и кому-то он уже нахамил…
Жена воспитанно молчит, она неподвижна как статуя, волны всеобщего гнева обтекают ее, не тревожа внутреннего хода ее личных размышлений. Водитель еще сопротивляется, но битва уже проиграна: спустя минуту радио бессильно умолкает. Машина трогается с места.
Кто-то скажет: у нее дар разрушителя. Действительно, Викуля походя стравливает людей друг с другом одной лишь фразой или даже просто своим появлением в нужном месте в нужное время. Более того, с некоторых пор она получает от этого вполне осознанное удовольствие. Хотя дар свой она вряд ли контролирует. То есть, она никогда не подумает ничего вроде: «А не устроить ли маленький скандал в этой скучной дрянной маршрутке?» Она действительно не переносит громкую музыку.
Она не разрушитель, нет. Ее деятельность не выходит за пределы обычного занятия человека разумного. Викуля всего лишь преобразовывает окружающую среду так, чтобы чувствовать себя наиболее комфортно. И если она — разрушитель, то что же можно сказать о человечестве в целом? Ее мотивы просты и естественны. И какими бы эгоцентричными они ни казались, будьте уверены: закон эволюции на ее стороне.
Она носит на десяти пальцах до пятнадцати серебряных колец. Кольца тонко позвякивают, когда она сжимает и разжимает пальчики – это значит, что она слегка раздражена. Кошки в таких случаях подергивают кончиком хвоста. Гремучие змеи тоже.
Она обводит глаза черным косметическим фломастером. Викулин персонаж – дородная украинская баба, у которой основная поза — руки в боки, и плевать мне, на какую сторону надета твоя тюбетейка! Но по какому-то недоразумению ее втиснули в малоформатное тельце сорок второго размера. Многие, с кем Викуля имеет дело, на этом накалываются. Может, лет через …дцать она все ж таки отрастит сиськи до пояса, талию в ширину бедер и косу в руку толщиной, чтобы укладывать над комолым лбом. Но такие метаморфозы за одну ночь не случаются, и если наметится некая тенденция, я, наверное, замечу.
Детей у нас нет, и вряд ли будут. Чтобы завести с нею ребенка, мне пришлось бы вначале оборвать поставки в город контрацептивных таблеток, которые она пожирает, как бы невзначай забывая обертки на обеденном столе. Конечно, можно попросту пройтись Мамаем по квартире и разорить все ее фармацевтические тайники. А потом, не выходя из образа, запереть входную дверь и выбросить ключи в окошко. На неделю, чтоб наверняка. Но это не мой метод. Я как-никак местами вполне даже порядочный человек. Кроме того, Мамаю потом еще полгода пришлось бы ходить за ней по пятам: следить, чтобы не сделала аборт.
Современное общество устроено для женщин. Если они не хотят рожать, то найдется тысяча возможностей и поводов этого не делать.
У меня тоже есть некоторый дар. Я очень терпеливый. Золото, а не мужчина.
Я спокойно переживаю ее нормальность, ее претензии и ультиматумы, я исправно выношу мусор и с риском для жизни ковыряюсь в розетках и выключателях. Я молчу, когда она сочно произносит непечатное слово, ища по утрам расческу или ключи. Моя деревенская бабка говорила: «Когда женщина матерится, вокруг нее горит земля». Пусть. Все равно это не вечный огонь. Я дождусь, когда земля погаснет.
Я бреюсь перед зеркалом, на котором со вчерашнего вечера засохла начертанная мокрым пальчиком по испарине надпись: «Сева — дурак». Потом я отскребаю застывшую овсянку от стенок микроволновой печки. Она каждое утро взрывает овсянку. Сама ее не ест. А для меня, пожалуйста – взрывает. Достаточно повернуть рычаг и убавить мощность или налить воды чуть меньше, и взрыва можно избежать, это проверено. Но вот черта с два она пойдет на такой компромисс.
Все это надо просто пережить. Спустя некоторое время мое терпение обязательно будет вознаграждено.
Она не может бесконечно функционировать в таком режиме. Это проверено.
Наступит момент, когда ее активную жизненную позицию сменит полнейшее равнодушие, глубокое и равномерное.
В такие периоды ее отношение к людям выражается фразой: «Делайте, что хотите». Включайте в маршрутке блатной шансон на полную мощность, смотрите по ящику программу «Вести» и выступления юмористов, истребляйте китов и тюленей. Мне все равно.
И лицо у нее становится такое, словно она вынуждена входить в очень холодную воду: неприятно, но надо, и тут уж ничего не изменишь.
Она стоит на берегу искусственного пруда и срывает с пальцев серебряные кольца. Одно за другим, швыряет их в пруд. Утки привычным движением устремляются в точку, из которой расходится круг, но в его центре уже ничего нет. Тем не менее каждый следующий бросок они встречают с таким же ажиотажем.
Уже завтра у нее снова будет пятнадцать серебряных колец, точно таких же, или почти таких же. Были бы деньги. А деньги будут, для этого есть я. Не знаю, нарочно ли она подгадала швыряние колец под получку или оно само так вышло. Меня волнует не это.
Я сижу на берегу и смотрю на ее спину. Жду, когда она наиграется, и мы двинемся, наконец, домой. Она никуда от меня не денется, я знаю.
Она плачет, а я обнимаю ее одной рукой за плечо, а другой глажу по волосам. И она, давясь словами и слезами, шепчет: «Я знаю, все это непременно кончится. Когда я умру, все это непременно закончится».
А потом она бредит. Ее бред выражается исключительно в вопросительной форме: «А если у человека была любимая жена, которая умерла, и он женился во второй раз… когда они со второй женой тоже умрут, и встретят на небесах первую, кто из них останется не у дел?» Я не знаю. Судя по всему, муж. Да и не факт, что вся компания одинаково успешно пройдет кастинг на получение райского гражданства. Но вслух я ничего не говорю.
Тогда она продолжает: «Наверное, там людям нечего делить, и они спокойно могут ужиться втроем и даже впятером… И можно полюбить другую только потому, что любимый человек ее любит тоже».
И как только она умудряется к финалу фразы не забыть, с чего все начиналось?
Кто-то наверняка скажет: это физиология, месячные, или таблетки гормональные, которые она, как ты выражаешься, пожирает. А я никогда так не скажу, и даже не подумаю.
Я знаю: когда-то ей привиделось нечто такое, чего я даже вообразить не в состоянии. И ответов у нее нет, только вопросы.
Слезы у нее черные-пречерные — варварский макияж течет по щекам.
И я испытываю прилив умиления.
…Мгновение, ты прекрасно. Будь моей персональной бесконечностью. И, раз уж на то пошло, ее персональной преисподней. 
Виктория Тюленева,
студентка
|
