|
№ 4 (3693), 11 марта 2005 года
|
 |
|
|
|
|
Расскажи мне про войну
Это была Она
Был вечер, начало седьмого, когда я позвонил Анне Яковлевне и договорился зайти. Бабу Аню знал весь подъезд как бойкую, приветливую старушку невысокого роста. В подъезде она знала всё и про всех.
В однокомнатной квартире пахло чаем с мятой и ванильным кремом. Старушка усадила меня за стол, села рядом.
Я рассказал, о чём пойдёт наша беседа.
– Расскажите мне о войне.
Теперь Анна Яковлевна на меня не смотрела, а только нервно тёрла рукой висок.
– В каком районе Ленинграда вы жили?
– В Кировском районе, недалеко от Кировского завода. Дом у нас был деревянный. Две комнаты было. Потом мы переехали на Ленинский проспект.
– А что заставило переехать?
– В наш дом попала авиабомба. Внутри никого не было. Так-то в доме две семьи жило. Но в тот день кто учился, кто работал. Дом был пустой. Крыша и бока долго горели. Мы вызвали пожарных, но объявили выдачу, и пожарные в то время, когда горел наш дом, получали еду по карточкам. Очень страшно было. Моя сестра – она смотрела на старую икону, алюминиевая коронка которой была покрыта серебряной краской, и перекрестилась. Моя сестра как-то пошла получать на выдачу хлеб. А пока взвешивали, сзади к ней подбежали. Кто-то схватил хлеб и сразу съел. Хлеб-то 250 граммов всего, небольшой. И ничего сделать нельзя.
Я смотрел на икону Казанской Богоматери, прекрасную в своей старости, как и баба Аня. Мне не показалось, я точно видел две сухие дорожки, идущие от глаз святой и спускающиеся по её лику на удивлённо приподнявшуюся головку младенца.
У моей собеседницы покраснело вокруг глаз, а из уголков по морщинкам покатились слёзы.
– Анна Яковлевна, вам тяжело? Я прошу простить…
– С этой иконой на руках умерла моя сестрёнка Оленька. Я была на казарменном положении. Работала медсестрой и дежурила в ночь. Тогда привозили раненых, кто без рук, кто без ног, и мы их перевязывали. У меня пропуск был. Где бы я ни была, обязана была прибыть на место в срок.
– А Ольга дома одна была?
– Да. Мама у нас от голода умерла. Отец тогда ещё работал, а через год погиб при бомбёжке. Оля умерла легко. Она просто уснула и не проснулась.
– От голода?
– Да. Тогда болели мало. Голод всё вылечивал. Видишь, суждено, значит, было мне выжить… Вот, сижу, с тобой разговариваю.
Она сильно тёрла глаза. Просила прощения… Я понимал, что ей тяжело вспоминать о тех днях. Мне хотелось только узнать, как эта икона попала в семью Анны Яковлевны. Я спросил у неё об этом.
– Мой дед подарил её маме. Мне всегда казалось, что Богородица похожа на мою мать. Я даже разговаривала с ней, как с мамой. Помню, бомбят, а мы с ней беседуем, не страшно.
Знаешь, она меня спасла. Началась бомбардировка. Я бежала через площадь. Бежали все. Земля взлетала вверх. Грохот. Жуткий свист такой. Сквозь дым вижу женскую фигуру, приближающуюся ко мне. Это была высокая женщина. Она буквально выросла передо мною, и встав ко мне спиною, загородила меня, раздвинув в сторону руки. Я только помню, что она была босая. Когда я легла на землю, я увидела её ноги. Раздался такой взрыв. Ужас. Меня присыпало землёй. А икону я с собой тогда несла, она была привязана кушаком к животу. Когда я упала, думала, что хрустнет подо мной, но нет.
Я вылезла из земли – и никого. Только небо. Кругом мёртвые тела, но нигде не было видно босоногой спасительницы моей.
Она это была… Она», – сказала Анна Яковлевна и указала на икону дрожащей рукой.
Я сделал глоток уже остывшего чаю. Ещё какое-то время посидел с ней, подождал, пока у старушки просохнут глаза. Она разулыбалась и попросила прощения, а я попросил прощения у неё. 
Александр Жадько,
студент
|
